нтересовался Маккензи.
   - Попытаться можно. Как говорится, с учетом взаимных интересов. Время  не
терпит, сумма же немаленькая. Банк-депозитарий не отказался бы от нескольких
тысяч долларов, которые мы могли бы провести по документам как поощрительное
вознаграждение.
   - Черт побери, сынок, да понимаешь ли ты сам, что говоришь?  Как  здорово
все у тебя выходит?
   - Это элементарная бухгалтерия. Для адвокатов тяжбы с банками - их  хлеб.
Они изыскали намного больше способов ловчить к собственной выгоде, как  и  в
интересах других, чем племена,  промышлявшие  бартерными  сделками.  Опытный
юрист прибегает  всякий  раз  к  той  уловке,  которая  в  данный  момент  в
наибольшей степени устраивает его.
   - Ты слышишь, что он говорит, Джинни? Не правда ли,  в  этом  парне  есть
кое-что?
   - Ты великолепен, Сэм, я признаю это, - сказала она и затем обратилась  к
Хаукинзу:
   - Знаешь, Мак, поскольку управляющий замком отлично справляется со своими
обязанностями, не съездить ли и мне с Сэмом в  Цюрих,  чтобы  составить  ему
компанию?
   - Блестящая идея! Не знаю, как я сам не додумался до этого.
   - Не представляю, чтобы  ты  упустил  вдруг  такое,  -  заметил  спокойно
Дивероу. - Вы оба так добры ко мне!
   Откуда только не прибывали в Махенфельд отобранные Хаукинзом офицеры.  На
железнодорожной станции в Церматте их встречал шофер по имени  Рудольф  -  с
раскосыми, как у кошки, глазями, золотыми  зубами  и  в  черном  берете.  Он
крутился с приезжающими целых два дня.
   Первым появился критянин. Он добрался до места без всяких происшествий. А
это  означало,  что  ему   удалось   беспрепятственно   пересечь   несколько
государственных   границ   под   неусыпным   оком    высококвалифицированных
представителей власти и прибыть благополучно с фальшивым паспортом на  руках
в город Церматт. Но здесь  офицера  ожидали  новые  испытания:  несмотря  на
полное соответствие  всех  условных  отличий  в  одежде  полученному  Черным
Беретом описанию, Рудольф  не  признал  незнакомца  и  посему  категорически
отказался посадить его в свое "итальянское такси".
   Произошло же это недоразумение из-за того, что в банке данных  по  Криту,
имевшемся в распоряжении службы "Джи-2", не содержалось и намека на то,  что
отобранный Хаукинзом офицер - чернокожий. "Засветившийся"  некогда  агент  с
ученой степенью доктора наук,  первоклассный  специалист  по  аэронавигации,
долгое время - пока русские хорошо ему платили - симпатизировавший  Советам,
обладал до удивления черной кожей.  Это-то  и  сбило  Рудольфа  с  толку.  И
Маккензи пришлось прибегнуть к нескольким  весьма  энергичным  выражениям  в
телефонном разговоре с  Черным  Беретом,  прежде  чем  тот  посадил  наконец
"черномазого" на заднее сиденье своего автомобиля.
   Следующими  прикатили  марселец  и  стокгольмец.  Прошедшей   ночью   они
встретились на бульваре Георга Чинкве в Лос-Кальвадосе и, восстановив давнее
знакомство, тянувшееся  еще  с  тех  дней,  когда  оба  делали  деньги  и  у
союзников, и у нацистов, вместе вылетели из Парижа, страшно обрадованные тем
обстоятельством, что направлялись в одно место - к  некой  "желтой  горе"  в
Церматте. У Рудольфа  не  было  неприятных  неожиданностей  с  марсельцем  и
стокгольмцем в частности и потому, что они "вычислили" его  раньше,  чем  он
их, отругав при этом за допущенную им оплошность при опознании.
   Бейрутец добрался до Церматта не на цюрихском поезде, а в карете  "скорой
помощи", или, точнее, в машине для перевозки  больных.  Для  этого,  по  его
мнению, у него имелись весьма веские  основания:  он  не  хотел  лишний  раз
напоминать о себе цюрихской полиции, с которой в не столь уж давние  времена
у  него  неоднократно  возникали  ссоры.  Понятно,  на  почве   контрабанды.
Потому-то сначала он прилетел в Женеву, где арендовал автомобиль,  брошенный
им по прибытии в Лозанну. Отсюда он связался по телефону с частной  клиникой
в Монтр„ и заказал санитарную  машину  для  перевозки  его  как  страдающего
закупоркой сосудов, в Церматт, где он якобы  решил  провести  остаток  своих
дней. В Церматт бейрутец поспел как раз к приходу поезда из  Цюриха.  Все  у
него прошло отлично, кроме встречи с  Рудольфом.  Тот,  попетляв  на  плотно
накачанных шинах по горным дорогам от  Махенфельда,  подъехал  к  вокзалу  в
назначенное время, но, к сожалению,  из-за  спешки  нечаянно  столкнулся  на
площадке для парковки машин с чьим-то автомобилем. Как  оказалось,  это  был
автомобиль для перевозки больных, притом с номерным знаком другого кантона.
   Опознать бейрутца в  одетом  в  белое  больном,  который,  отворив  дверь
"санитарки", орал как сумасшедший,  было  трудно,  и  Рудольф  только  пожал
плечами. Он стал подозревать, что  хозяин  Махенфельда,  видимо,  что-то  не
учел, ибо людей, которых он приехал встречать в Церматт, не было.
   К тому же, ко всем его другим огорчениям, добавилось еще одно: милая леди
его предзакатных мечтаний, фрейлейн  с  такой  прелестной  грудью,  покинула
замок на несколько дней.
   Но с римлянином Рудольф сразу  же  поладил.  Тот  оставил  свой  багаж  в
поезде. Совместные хлопоты, связанные с поиском  трех  пропавших  чемоданов,
вызвали у римлянина чувство симпатии к представителю  Махенфельда.  Рудольфу
он тоже понравился, и всю дорогу в замок они сидели рядом.
   Бискаец оказался человеком предельно осторожным. Показав встречавшему его
Рудольфу свой условный опознавательный знак - пару белых перчаток с  черными
розами, вышитыми на тыльной стороне, - он зашел  в  мужской  туалет,  откуда
тотчас же выбрался через окно.
   По  прошествии  часа  нетерпение   Рудольфа   переросло   в   недоумение,
сменившееся вскоре паникой, когда он обнаружил, что в туалете никого нет.
   Стараясь не привлекать к себе внимания. Черный Берет принялся разыскивать
беглеца по всем углам, включая камеру хранения. Тот же незаметно наблюдал за
Рудольфом.  Лишь  после   того,   как   управляющий   замком,   окончательно
перепугавшись, позвонил в Махенфельд и доложил, что бискаец ведет себя более
чем странно, тот, подслушав телефонный разговор из  соседней  кабины,  снова
вышел на контакт с ним.
   Вновь прибывший устроился на заднем сиденье автомобиля, и они тронулись в
путь. Рудольф был хмур и за всю дорогу не проронил ни слова.
   Последним прибыл афинянин. Если бискаец был человеком осторожным, то  тот
оказался истинным параноиком. Начал он с того, что дернул рукоятку тормоза и
застопорил  состав  возле  сортировочной  станции.  Кондукторы  и  машинисты
бросились по вагонам, в  поисках  места  аварии.  А  афинянин  тем  временем
выпрыгнул из своего вагона и пролез  между  колесами  на  платформу,  где  и
спрятался за бетонную опору, поддерживавшую навес. Из этого убежища  ему  не
доставило труда вычислить Рудольфа.
   В конце концов состав подошел к перрону, и Рудольф проверил всех сходящих
в Церматте пассажиров. Афинянин, конечно, видел его беспокойство. И когда на
перроне остались только железнодорожники, он неслышно подкрался к  Рудольфу,
хлопнул его по плечу и,  показав  опознавательный  знак  -  красный  носовой
платок, - пригласил Рудольфа следовать за ним. Потом, совершенно неожиданно,
бросился со всех ног к дальнему концу перрона, соскочил с него и помчался по
шпалам в направлении депо, где  навязал  Рудольфу  самую  настоящую  игру  в
прятки между неподвижно стоявшими вагонами.
   И лишь через пять минут  шустрый  афинянин  соизволил  подойти  к  вконец
расстроенному Черному Берету, чем привел  его  немного  в  чувство,  и  они,
оставив депо, пошли к автомобилю.
   Маккензи,  ожидавший  в  замке  прибытия  машины  с  последним  офицером,
облегченно  вздохнул  при  виде  их  и  поздравил  себя  с   профессионально
выполненным делом. Минуло лишь семьдесят два часа с  того  момента,  как  он
начал свои  закодированные  переговоры  с  нужными  ему  людьми,  и  за  эти
семьдесят два часа все они до единого прибыли по его зову.
   Вот так-то, знай наших, черт побери!
   Поскольку Сэм придерживался известного принципа, что банковский бизнес  -
дело нечистое, его поездка в Цюрих, или, точнее, в Цюрихский государственный
банк, целью которой являлась аккумуляция финансовых ресурсов "Шеперд компани
лимитед" в одном месте, завершалась столь же успешно, как  и  быстро,  и  он
смог отправиться назад, в Церматт, поездом, отходившим вскоре после полудня.
Поскольку Регины Гринберг в отеле не оказалось, - она ушла за  покупками,  -
Сэм оставил ей короткую записку: "Я уже отбыл. Жду тебя".
   Ему хотелось побыть в поезде одному: подумать,  разобраться  кое  в  чем.
Пока он находился в пути, - а дорога занимала  несколько  часов,  -  вариант
номер семь приобретал постепенно все более четкие очертания. Главным образом
благодаря четырнадцати документам, полученным им в  банке  от  обливавшегося
потом старшего служащего, ставшего куда богаче после встречи с Сэмом.
   Четыре документа касались денежных  переводов  из  Женевы,  с  Каймановых
островов, из Берлина и Алжира, -  естественно,  за  вычетом  расходов.  Один
суммировал   активы   "Шеперд   компани"   и   перечислял   такие   атрибуты
конфиденциальности, как шифры и секретные номера счетов. Имелась  и  бумага,
выписанная на семью Дивероу: Сэм не стал ничего объяснять банкиру, а  тот  в
свою очередь не задал ему ни одного  вопроса,  сделав  вид,  будто  проблемы
вообще не существует. Остававшиеся  восемь  документов  предназначались  для
предъявления в восемь различных трастовых организаций.
   Один из этих счетов был выписан на большую сумму, чем другие, и включал в
себя четыре группы цифр, наверняка  относившихся  к  четырем  разным  лицам.
Дивероу не потребовалось больших усилий, чтобы установить их  имена:  миссис
Хаукинз первая, вторая, третья и четвертая.
   В семи других счетах были проставлены одинаково высокие цифры.
   Именно в семи.
   Значит, эти семь счетов предназначались боевой группе Маккензи Хаукинза!
   Итак, для похищения папы римского Маккензи завербовал семь мужчин: Сэм не
мог даже представить себе, чтобы среди этой  семерки  оказались  женщины,  -
ведь четыре бывших жены Хаукинза вполне могли и сами справиться со всем, что
требовало женского искусства. Эти семеро скорее  всего  являлись  офицерами,
поскольку Маккензи говорил, что они прибудут в Махенфельд в самое  ближайшее
время.
   "Кого ты подразумеваешь под этими "офицерами"?" - спросил Сэм.
   "Людей военных, сынок", - ответил Хаукинз с огненным блеском во взоре.
   "А что означает: "в самое ближайшее время"?"
   "Лишь то, что они должны прибыть в срок и как можно быстрее привести  все
в боевую готовность, парень. Или, говоря иначе, полностью укомплектовать все
посты и установить между ними надежную связь".
   "Выходит, они появятся через несколько дней?"
   "Возможно, еще раньше. Это будет зависеть от действий противника. По пути
в свой базовый лагерь нашим людям придется пройти через чужую территорию".
   "Боже, какая чушь!"
   "Если и чушь, то тебя это не касается. А пока вези  счета  из  цюрихского
банка в Махенфельд. Прежде чем собрать их всех и прочитать им первую краткую
лекцию о целях и задачах предстоящей операции, я хотел бы, чтобы мои офицеры
лично убедились в том, как  строго  блюдет  их  интересы  командование.  Это
поможет им осознать истинную значимость их задачи и крепкой мужской  дружбы.
Ты знаешь, многое в этом плане зависит от руководства. И так было всегда".
   Была и еще одна причина, по которой вариант номер семь приобрел для  Сэма
первостепенное значение. Он помнил слова Хаука: "А пока  вези  эти  счета...
Прежде чем собрать их всех и  прочитать  им  первую  краткую  лекцию...  как
строго блюдет их интересы командование..."
   Офицеры Хаукинза давали согласие на свою вербовку" не зная  даже,  в  чем
заключаются стоящие перед ними боевые задачи. В военном смысле  в  этом  нет
ничего  особенного,  однако,  если  учесть  огромные  потенциальные  ресурсы
противника, - а это практически весь мир,  -  то  не  так  уж  сложно  будет
убедить волонтеров попытаться применить  свои  силы  и  способности  в  иных
сферах. Для этого им стоит только сказать: "Сознаете ли вы, что намеревается
сделать этот маньяк?.. Он хочет похитить самого папу римского!"  И  добавить
еще несколько замечаний, примерно такого типа:  "Перед  вами  -  клинический
случай". Или: "У вашего командира не все дома!" А то  и  такое:  "Этот  псих
сбивал с китайской скульптуры мужские принадлежности".
   Но все - вопрос времени. И психологии. Если Сэм правильно понял Хаукинза,
тот собирается сразить своих офицеров двойным залпом: организацией  операции
по похищению папы на самом высочайшем стратегическом и Техническом уровнях и
счетами Цюрихского государственного банка,  гарантирующими  каждому  из  них
крупное вознаграждение независимо  от  результата.  Сорвать  планы  генерала
будет нелегко, но вариант номер семь как раз разрабатывался  с  учетом  всех
трудностей.
   Сэм должен первым  добраться  до  офицеров.  Он  вселит  в  них  сомнение
относительно здравомыслия Хаукинза. В банде уголовников для мелкой сошки нет
ничего страшнее мысли о том, что у их главаря не все в  порядке  с  головой.
Ведь отсюда следует, что он не в состоянии принимать правильные решения, как
бы ни скрывал этого. Отсутствие же у него сметливости может укоротить  жизнь
на десять, а то и на двадцать лет. Да и как еще: мешок на голову, веревку на
шею!
   Задача Сэма упрощалась тем, что даже преступные элементы в Европе слышали
о генерале-параноике, которого не так давно вышвырнули из Китая. И он решил,
ознакомив предварительно офицеров со сложившейся ситуацией,  выложить  потом
перед ними на стол свои главные козыри.
   Главные козыри? Главней не бывает. Их ничем не побьешь!
   В поезде по пути в  Церматт  он  должен  будет  еще  раз  внимательнейшим
образом проглядеть все документы, полученные  в  цюрихском  банке,  особенно
трастовые счета, переписать номера, шифры и коды и затем внести  их  в  семь
карточек.
   Потом, при встрече с семеркой, он вручит каждому по карточке с вписанными
в нее необходимыми данными. Так что любой из них сможет тут же  броситься  в
Цюрих и потребовать там свои денежки.
   Каждого из них ожидает богатство! Просто так, ни за что.
   План поистине гениален.
   Джиованни Бомбалини, папа римский, вышел в свой любимый сад. Он не  хотел
никого видеть, а тем более с кем-либо говорить. Он был сердит на  весь  мир.
Впрочем, не на весь - на свой мир. Когда  же  человек  охвачен  гневом,  ему
лучше всего предаться размышлениям.
   Он вздохнул. Если уж быть до конца искренним с самим собой,  то  гневался
он на самого Господа Бога. А это уже бессмыслица!
   Джиованни поднял глаза  на  полуденные  облака,  и  с  губ  его  сорвался
горестный шепот:
   - Боже, за что?
   Потом опустил голову и продолжил свой путь по тропинке. Лилии, в весеннем
цвету, словно приветствовали жизнь.
   Он не должен ее покинуть.
   Только что врачи представили заключение консилиума. Это  был  смертельный
приговор. Процесс угасания жизненных сил стремителен  и  необратим.  Впереди
оставалось лишь шесть-семь недель.
   Смерть сама по себе не страшила его: разве это не избавление  от  тяжкого
беремени?  Жизнь  есть  борьба.  Но  борьба  она  или  нет,  он   не   успел
консолидировать силы, которые смогли бы довести до  конца  задуманное  им  и
Рончалли дело. Ему нужно больше времени, чем  отпущено  врачами.  И  еще  он
остро нуждался в поддержке со стороны высшего руководства,  чтобы  примирить
враждующие группировки. Неужели Бог не может этого понять?
   - О, возлюбленный мой Владыка, почему ты оставляешь мне так мало времени?
Я обещаю тебе, что буду кроток и терпелив. У меня нет желания обидеть  этого
гнусавого попа... Извини, Всевышний, я  подумал  о  кардинале  и  его  банде
прожженных воров... Боже великий,  подари  мне  шесть  месяцев!  А  затем  я
отдамся в твои руки с благодарственной молитвой. Ну, если не шесть, то  хотя
бы пять месяцев. Я и за пять месяцев многое смог бы сделать...
   Джиованни пытался всем сердцем постичь ответ Провидения. Сейчас, когда он
остался один на один с самим собой,  ему  было  еще  труднее  примириться  с
вынесенным ему приговором.
   - А может, Боже Святый, ты поговоришь со  Святой  Девой  Марией?  Она  бы
нашла более проникновенные слова в  мою  поддержку.  Говорят  же  ведь,  что
женщины глубже разбираются в подобных делах.
   Но нет ничего. Только ноющая боль в коленях. А это значит, что он слишком
тяжел  для  старых  костей  и  ему,  пожалуй,  лучше   присесть.   Как   эта
очаровательная журналистка сказала? "Последнее упражнение"?..
   Хватит! Единственное, чего желал он в эту минуту, - чтобы замер  в  груди
его еще работающий мотор. Игнацио Кварце прячется под кроватью. Его не могут
найти целую неделю, он же тем временем тайно формирует курию.
   Папа дошел до своей  любимой  скамьи  и  опустился  на  прохладный  белый
камень. Из-за садовой ограды подул легкий бриз и зашуршал  листвой  над  его
головой. Не знак ли это свыше? Посвежело.
   Затем ветерок затих, все успокоилось, и  шорох  листвы  сменился  звуками
приближавшихся шагов.
   Это был новый помощник папы - молодой чернокожий священник из  Нью-Йорка.
Было известно, что он блестяще окончил колледж и славно поработал в Гарлеме.
Франциск заметил также, что молодой прелат сторонится оппозиции. И  уже  это
одно свидетельствовало в его пользу.
   - Ваше святейшество! - обратился к папе священник.
   - Да, мой сын? Я вижу, вы взволнованы. Что случилось?
   -  Мне  кажется,  я  сделал  грубую  ошибку,  святой  отец.   Я   был   в
замешательстве, а  вас  не  оказалось  в  ваших  покоях,  и  мне  ничего  не
оставалось... В общем, я очень сожалею...
   - Ладно, сын мой, успокойтесь, - улыбнулся Франциск. -  Трудно  судить  о
степени этой беды, пока вы не расскажете внятно, что же все-таки  произошло.
Во всяком случае, надеюсь, вы не обнаружили кардинала Кварце в моем шкафу  и
не вызвали по этому поводу гвардейцев?
   Чернокожий священник засмеялся. Ему было известно.  что  кардинал  Кварце
открыто высказал свое недовольство в связи с  его  назначением  в  помощники
папы. Франциск же старался сгладить эту обиду.
   - Нет, ваше святейшество. Я услышал, как  зазвонил  ваш  личный  телефон.
Тот, что в выдвижном ящике тумбочки возле вашей кровати. Он трезвонил  снова
и снова, почти без перерывов. Очень настойчиво...
   - В этом нет ничего удивительного, сын мой, - прервал его  папа.  -  Этот
аппарат не связан с коммутатором Ватикана... Маленькая  привилегия,  которой
пользуюсь я... Итак, вы взяли трубку. Ну и кто же мне  звонил?  Номер  этого
телефона  известен  лишь  нескольким  моим  старым  друзьям  и   одному-двум
помощникам. В том, что вы  сняли  трубку,  большого  зла  нет.  Так  кто  же
все-таки звонил?
   - Монсеньор из Вашингтона, святой отец. Он был очень огорчен...
   - А-а, кардинал Патрик Деннис О(Джиллиган! Он частенько звонит мне. Мы  с
ним играем в шахматы на расстоянии.
   - Монсеньор был очень взволнован и принял меня за  вас.  Он  не  дал  мне
произнести ни слова и говорил так быстро, что я не мог остановить его.
   - Да, это весьма похоже на  него.  У  Пэдди  свои  проблемы.  И  опять  с
Берриганами? Эти двое заняты...
   - Нет, ваше святейшество. Намного хуже. Ему позвонил  президент.  Говорил
что-то о тайне исповеди. И еще спросил, возможно ли то, чего он хочет...  Он
желает перейти в другую веру, святой отец.
   - Что?! О Матерь Божья! - прошептал Франциск.
   - Но этого мало, ваше святейшество. Желание искать Христа в  другой  вере
высказали также шестнадцать ответственных сотрудников  Белого  дома.  И  все
из-за привилегий Ватикана и его обособленности.
   Джиованни тяжко вздохнул. Предстояло так много сделать!
   - Господи, всего четыре месяца?

Глава 20

   Есть нечто объединяющее всех этих незнакомых ему людей,  подумал  Сэм,  и
это "нечто" - их  мускулистые  тела