Роберт ЛАДЛЕМ
    МАККЕНЗИ ХАУК 1-2

    ДОРОГА В ГАНДОЛЬФО
    ДОРОГА В ОМАХУ



    Роберт ЛАДЛЕМ
    МАККЕНЗИ ХАУК I
    ДОРОГА В ГАНДОЛЬФО



   Посвящается Джону Патрику, выдающемуся писателю,  уважаемому  человеку  и
доброму другу, подавшему мне идею написания этого романа.
   С любовью,
   Роберт Ладлем

   Значительная часть этой истории произошла в недалеком прошлом. Но кое-что
осталось и на потом.
   В этом, выражаясь поэтически вольно, сущность сей психологической драмы.

От автора

   "Дорога в Гандольфо" - одно  из  тех  исключительных,  чтобы  не  сказать
безумных, творений, которые выходят из-под пера писателя разве что  раз  или
дважды за всю  его  жизнь.  Под  воздействием  то  ли  божественных,  то  ли
демонических сил в голове возникает внезапно замысел, будоражащий и без того
без меры богатое воображение романиста, полагающего наивно, будто  потрясшая
его до глубины души идея - уже сама по себе залог того,  что  его  послужной
список будет пополнен  воистину  бесценным  произведением.  Перед  мысленным
взором сочинителя проходят впечатляющей чередою картины, глубоко драматичные
и свидетельствующие о том... Впрочем, к черту все это!  Достаточно  и  того,
что любого ошеломят они своею нетривиальностью.
   И вот на столе  появляются  бумажные  кипы.  Вытирается  пыль  с  пишущей
машинки, затачиваются карандаши. Плотно прикрываются  двери,  и  звучащая  в
голове музыка возносится ввысь кантатой во славу человека и природы,  кои  и
являются объектом  творческого  поиска.  Всепоглощающий  порыв  окончательно
овладевает автором. Первоначальный, еще не ясный  замысел,  который  положен
был  в  основу  будущего  романа,  постепенно  конкретизируется,  а  главные
персонажи повествования  обретают  индивидуальные  черты,  проявляющиеся  не
только в  их  внешности,  но  и  в  характере  их  поведения  в  конфликтных
ситуациях. Фабула, по мере ее  развития,  все  более  усложняется,  обрастая
неожиданными и для  самого  писателя  хитросплетениями.  Работа  близится  к
совершенству, доступному лишь истинным мастерам вроде Моцарта  или  того  же
Генделя.
   Но затем вдруг происходит нечто совсем непонятное.
   Автор, не в силах совладать с собою, начинает хохотать.
   Что уж совсем не кстати: гениальная идея  требует  уважительного  к  себе
отношения, смеха же небеса не приемлют!
   Однако попробуйте поставить  себя  на  место  малого,  которому  слышится
многоголосый хор, изрекающий старую, как и само искусство,  фразу:  "Да  над
тобой теперь смеяться будет всяк, кому не лень!"
   Бедный автор обращает свой взор к покровительствующим ему  музам.  Но  те
лишь смущенно хлопают глазами. Что же такое  в  конечном  счете  приведенные
выше  слова?  Пророчество  мессии  или  пустая  болтовня?  И  что  станет  с
подвигнувшей  его  на  труд  идеей?  Неужто  испарится  она  бесследно,  как
клубящийся над костром дымок, устремляющийся в безоблачную голубую  высь?  И
все, во что обратится она, - это лишь безудержный хохот?
   Автор растерян. Он готов сдаться, но так много  прекрасного  создано  им!
Кроме того позади Уортергейт, когда  события  развивались  по  сценарию,  не
мыслимому ни для одного сочинителя, какой бы буйной фантазией он ни обладал,
и от которого пришли бы в ужас все театры в Пеории.
   Последнее соображение придало писателю  силы,  и  он,  восторгаясь  самим
собой и не страшась более нападок критики, отдает свое творение на суд жене,
а сам  предается  трапезе,  сдабривая  разнообразные  блюда  доброй  порцией
мартини.
   Но вскоре,  к  великой  радости  глупца,  он  слышит  приглушенный  смех,
переходящий тут же в неудержимый хохот. А вслед за тем - и мудрый совет, как
избежать физической расправы:
   - Издавай свой роман, но под чужим именем!
   Однако время неизбежно привносит в жизнь  нашу  оздоровляющие  обстановку
перемены.
   А потому и нет мне долее нужды скрываться под псевдонимом.
   Надеюсь, произведение это понравится вам: я так старался!
   Побережье штата Коннектикут, 1982 год
   Роберт Ладлем

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   За   каждой   корпорацией   должны   стоять   некая   сила   или   мотив,
противопоставляющие ее прочим корпоративным  структурам  и  определяющие  ее
специфику.
   Экономические законы Шеперда", кн. ХХХII, гл. 12.

ПРОЛОГ

   Безбрежное  людское  море  буквально  затопило  площадь  Святого   Петра.
Многотысячная толпа застыла благоговейно в ожидании того момента,  когда  на
балконе появится папа и, воздев руки, благословит свою паству. Время поста и
молитв прошло, и теперь с минуты  на  минуту  предвечерний  Ватикан  огласят
удары знаменитого колокола, возвещающего начало Святого Януария, а вслед  за
тем по всему Риму разольется  веселый  перезвон,  призывающий  к  веселью  и
доброжелательному отношению друг к другу. Но все это -  после  того,  как  к
собравшимся обратится папа Франциск I.
   Праздник - это танцы на улицах, музыка. В Треви, как и на  Пьяцца-Навона,
по  всему  дворцу,  уже  расставлены  длинные  столы,  заваленные  пирогами,
фруктами и всевозможной домашней выпечкой. Не этому ли  и  учил  правоверных
возлюбленный всеми Франциск?
   "Откройте сердца свои и дверцы шкафов соседу вашему, и да растворит и  он
вам свои, - возгласит папа и на сей раз.  -  И  пусть  люди  всех  званий  и
сословий поймут наконец, что все они одна семья. В дни выпавших на нашу долю
тяжких испытаний, хаоса и высоких цен есть только один путь преодоления всех
трудностей - через слияние с Господом Богом и проявление  истинной  любви  к
ближнему!
   Пусть хоть на несколько дней исчезнут вражда и различия  между  людьми  и
будет провозглашено во всеуслышание, что все мужчины - братья, а  женщины  -
сестры! Пусть эти братья и сестры служат опорой  друг  другу;  а  сердца  их
источают милосердие, благоволение и заботу.  Пусть  радость  и  горе  станут
общими и каждый уверует, что нет на свете силы, способной победить добро!
   Обнимайтесь, пейте вино, смейтесь и плачьте, возлюбя ближнего своего и не
отвергая его любви.  И  пусть  поймет  мир,  что  нет  ничего  постыдного  в
восторженном состоянии души. Услышан голоса сестер и ваших братьев и вникнув
в смысл сказанного ими, сохраните добрые воспоминания  о  празднике  Святого
Януария   и   постарайтесь   руководствоваться    и    жизни    христианский
доброжелательностью. Земля может стать гораздо лучшим местом, чем сейчас, и.
собственно, предназначение жизни  и  заключается  в  том,  чтобы  добиваться
этого!"
   На запруженной многолюдным скопищем площади Святого Петра царила  тишина.
В любую секунду на балконе мог появиться пользующийся всеобщей любовью папа.
преисполненный, как обычно, силы, достоинства и великой любви. Вознеся  руки
к небу, он благословит собравшихся. А тем самым подаст сигнал и звонарям.
   В  одной  из  высоких  палат  ватиканского  дворца,  возвышавшегося   над
площадью, стояли небольшими группами кардиналы,  епископы  и  священники  и,
беседуя, то и дело поглядывали на сидевшего в  конце  залы  папу.  Помещение
поражало великолепием красок - алых и пурпурных в сочетании  с  ослепительно
бедой. Ну а сами священнослужители в своих живописных  одеяниях  и  головных
уборах, символизировавших  высшую  церковную  власть,  словно  являли  собою
яркую, живую фреску.
   Наместник Бога на земле папа Франциск I - полный, ширококостный, с  самым
что ни на есть мужицким лицом - восседал на обитом голубым бархатом троне из
   Слоновой  кости.  Рядом  с  ним  стоял  его  личный  секретарь,   молодой
негритянский священник из нью-йоркской епархии. Именно  такого  помощника  и
желал иметь папа.
   Они о чем-то тихо беседовали. Папа, повернув к нему  огромную  голову,  с
безмятежным спокойствием смотрел своими большими и ласковыми карими  глазами
на молодого священника.
   - Маннаггиа! - прошептал Франциск,  прикрывая  рот  тяжелой  крестьянской
рукой. - Это безумие! Целый  народ  в  течение  недели  будет  пьянствовать!
Каждый, кому ни вздумается, начнет заниматься любовью  прямо  на  улице.  Вы
уверены в том, что мы поступаем правильно?
   - Я уже дважды  разговаривал,  на  эту  тему.  Может  быть,  вы  захотите
обсудить  этот  вопрос  с   ним   сами?   -   ответил   чернокожий   прелат,
предупредительно наклонившись к папе.
   - Боже упаси! Он всегда был самым хитроумным во всей деревне!
   К креслу, в  котором  сидел  папа,  приблизился  один  из  кардиналов  и,
почтительно кивнув головой, увенчанной митрой, сказал мягко:
   - Пора, ваше высокопреосвященство. Народ ждет вас.
   - Кто?.. Ах да, конечно... Сейчас, мой добрый  друг!  -  Франциск  всегда
называл его так - своим "добрым другом".
   Кардинал улыбнулся. Глаза его были полны обожания.
   - Благодарю вас, ваше высокопреосвященство! - проговорил он и отошел.
   А наместник Бога принялся напевать какой-то мотив. Через несколько секунд
послышались и слова:
   - О утро... плохое здоровье... а-ля-ля... тра-ля-ля, тра-ля-ля!..
   - Что вы делаете?! - встревожился папский помощник, прибывший  в  Ватикан
из Гарлема.
   - Исполняю арию Рудольфе... О великий Пуччини!.. Я всякий раз пою,  когда
нервничаю, это мне помогает.
   - Прекратите. Или уж, пойте лучше какой-нибудь григорианский  псалом  или
литанию!
   - Я не знаю ни того, ни другого...  Кстати,  ваш  итальянский  становится
чище, но еще оставляет желать лучшего!
   - Стараюсь, брат мой. Хотя с вами учиться не очень-то легко... Но хватит,
нам пора! Идемте на балкон!
   - Не тяните меня! Дайте вспомнить. Я поднимаю руку, затем  опускаю  ее  и
делаю крестное знамение справа налево...
   - Слева направо! - сурово прошептал священник. - Вы не слушаете? Если  мы
намерены продолжать наше участие в этой клоунаде, то  прошу  вас  запомнить,
ради Бога, хотя бы основные положения!
   - Я думал, что коль уж оказался тут, то должен не брать, а  давать,  или,
говоря иначе, изменить все это.
   - Не надо ничего выдумывать. И ведите себя как можно естественней.
   - В таком случае я буду петь.
   - Я не то имел в виду. Идемте же.
   - Хорошо, хорошо! - проговорил папа, поднимаясь  с  кресла  и  благодушно
улыбаясь всем присутствующим в зале. Затем снова повернулся  к  помощнику  и
едва слышно произнес:
   - Ну а что, если кто-нибудь вдруг спросит меня о том, кто он, сей  Святой
Януарий?
   - Никто вас не спросит. А если  все-таки  случится  такое,  ответьте  ему
вашей обычной стандартной фразой...
   - Ну да, конечно!.. "Читайте Святое писание, сын  мой!"  Сами  понимаете,
все это какое-то безумие!
   - Идите чинно, не спеша, а когда остановитесь, держитесь прямо.  И,  ради
Бога, улыбайтесь: ведь вы столь счастливы!
   - Ошибаетесь, африканец: я жалок!
   Через огромные двери папа Франциск I, наместник Бога на земле,  вышел  на
балкон, где его встретило громовое приветствие,  потрясшее  площадь  Святого
Петра до самого ее основания. Тысячи и тысячи верующих вопили в экстазе:
   - Папа!.. Папа!.. Папа!..
   В тот момент, когда его  высокопреосвященство  папа  римский  выходил  на
балкон, где заходившее на западе оранжевое светило сразу же отразилось в его
одеянии мириадами бликов, многие из  находившихся  в  зале  смогли  услышать
слетавший с его уст приглушенный напев какого-то псалма. И  каждый  полагал,
что  это  старинное,  известное  только  очень  большим  ученым  музыкальное
произведение. Таким, которые обладали эрудицией папы Франциска.
   - О утро... плохое здоровье... а-аля-ля... тра-ля-ля, тра-ля-ля!..

Глава 1

   -  Вот  сукин  сын!  -  Бригадный  генерал  Арнольд  Саймингтон   швырнул
пресс-папье на тонкое стекло, которым  был  покрыт  его  письменный  стол  в
Пентагоне. Стекло разбилось, и его осколки разлетелись во всех направлениях.
- Он не мог такого сделать!
   - Но он сделал это,  генерал!  -  возразил  ему  перепуганный  лейтенант,
загораживая глаза от летящих  осколков.  -  Китайцы  весьма  расстроены.  Их
премьер сам продиктовал жалобу в посольство. Они  пишут  передовицы  в  "Ред
стар" и передают их потом по пекинскому радио.
   - И как они, дьявол бы их  побрал,  делают  это?  -  вытащил  из  мизинца
осколок стекла Саймингтон. -  Что  они,  черт  их  дери,  говорят  там?  "Мы
прерываем нашу программу, чтобы сообщить о  том,  что  американский  военный
представитель генерал Маккензи Хаукинз  отбил  пулей  яйца  у  десятифутовой
нефритовой статуи на площади Сон Тай?" Ну и дерьмо! Нет, Пекин не должен был
позволять себе подобное, это слишком непристойно!
   - Они дают  иную  формулировку,  сэр...  Они  заявили,  что  он  разрушил
исторический памятник из дорогого камня в  Запретном  городе.  И  утверждают
также, будто это равносильно тому, как если бы кто-нибудь  взорвал  Мемориал
Линкольна!
   - Но ведь их статуя совсем иного рода!  Линкольн  стоит  в  одежде  и  не
выставляет напоказ что не положено! А это не одно и то же!
   - Тем не менее, Белый дом считает подобные параллели вполне оправданными,
сэр. Президент хочет, чтобы Хаукинз был не только отозван  из  Китая,  но  и
отдан под трибунал. И чтобы все это было предано огласке.
   - Об этом не может быть и речи! -  Саймингтон  откинулся  назад  в  своем
кресле и глубоко  вздохнул,  пытаясь  удержать  себя  в  руках.  Потом  взял
лежавший перед ним на столе доклад. - Мы переведем его в другое место.  А  в
Пекин пошлем шифровку с его осуждением.
   - Этого недостаточно, сэр. Государственный департамент дал нам  это  ясно
понять. И президент согласен с ним. Ведь речь идет  о  целом  ряде  торговых
соглашений, которые вот-вот должны быть подписаны...
   - Ради Бога, лейтенант! - перебил Саймингтон. - Да кто  вам  сказал,  что
все задуманное в Овальном кабинете  будет  выполняться!  Не  забывайте:  Мак
Хаукинз был выбран из двадцати семи кандидатов. И  я  прекрасно  помню,  что
тогда сказал сам президент. "Прекрасный выбор!" - вот его собственные слова,
лейтенант!
   - К сожалению, сейчас, сэр, они не имеют никакой силы. Президент считает,
что торговые соглашения важнее некоторых соображений, высказанных им ранее.
   Лейтенант начал потеть.
   - Ублюдки, вы убиваете меня! - понижая голос, грозно произнес Саймингтон.
- Как вы собираетесь сделать это? Да, Хаукинз может торчать сейчас, в  такой
момент, занозой в вашей дипломатической заднице, но это никак  не  отразится
на нем. Уже в юношеском возрасте ин стал героем битвы при Бульже <Имеется  в
виду  последнее  в  годы  второй   мировой   войны   предпринятое   немецким
командованием контрнаступление, начатое 11 декабря 1944  года.  В  ходе  его
немецкой армии удалось вторгнуться в северные и  восточные  районы  Бельгии,
занятые ранее союзниками,  но  в  январе  1945  года  она  потерпела  полный
разгром>, в которой так отличилась вест-пойнтская <Вест-Пойнт - американская
военная академия, в которой учится цвет армии  США>  футбольная  команда,  а
если ему дадут медали, за то, что он сделал в Юго-Восточной  Азии,  то  даже
он, Маккензи Хаукинз,  не  сможет  таскать  на  себе  все  эти  жестянки!  В
сравнении с ним ваш знаменитый Джон Уэйн <Джон Уэйн - известный американский
киноартист, исполняющий роли крутых парней>  выглядит  жалким  сопляком!  Он
настоящий, этот Хаукинз, и именно поэтому этот шутник из Овального  кабинета
выбрал его.
   - Я думаю, что президент, независимо от его личного мнения о том или ином
человеке, в качестве главнокомандующего...
   - Все это дерьмо! - снова прорычал генерал и, ставя  одинаковое  ударение
на каждом слове и,  придавая  своим  ругательствам  ритм  солдатского  шага,
продолжал:
   - Ведь я просто объясняю вам, хотя и в довольно сильных  выражениях,  что
вы не должны судить Маккензи  Хаукинза  открытым  судом  военного  трибунала
только для того, чтобы удовлетворить Пекин, сколько бы ни  крутилось  вокруг
того торговых соглашений! И знаете почему, лейтенант?
   Молодой офицер, уверенный в своей правоте, мягко ответил:
   - Потому что он может поднять шум.
   - Вот именно, - переходя на высокий тон,  несколько  монотонно  заговорил
Саймингтон. - За Хаукинзом  в  нашей  стране  стоят  избиратели,  лейтенант.
Поэтому-то наш главнокомандующий и выбрал его! Между  тем  судебный  процесс
явился бы лишь политическим  паллиативом.  И  если  вы  полагаете,  что  Мак
Хаукинз не знает этого, то вам не следовало иметь с ним дело!
   - Мы готовы к такому повороту событий, генерал, -  едва  слышно  произнес
лейтенант.
   Бригадный генерал наклонился вперед, не забывая при этом не ставить локти
на разбитое стекло.
   - Я не понял вас, - проговорил он.
   -  Государственный  департамент,  -  объяснил  лейтенант,   -   предвидел
возможность  сопротивления  с  его  стороны.  Поэтому  мы  готовим  ответный
действенный удар. Белый дом весьма сожалеет  о  подобной  необходимости,  но
считает, что его действия диктуются сложившимися обстоятельствами.
   - Это как раз то, что я и намеревался узнать, - еще тише, чем  лейтенант,
произнес генерал. - Но объясните  мне  в  таком  случае,  каким  образом  вы
намерены расправиться с ним?
   Лейтенант колебался.
   - Прошу прощения, сэр, но речь не идет о какой бы то ни было расправе над
генералом Хаукинзом.  Мы  находимся  в  весьма  щекотливом  положении.  Ведь
Китайская Народная Республика требует сатисфакции, и это  в  высшей  степени
справедливо, поскольку генерал Хаукинз совершил грубый, вульгарный поступок.
И к тому же отказывается принести публичное извинение.
   - Здесь говорится, почему? - взглянул Саймингтон на  доклад,  который  он
все еще держал в правой руке.
   - Генерал Хаукинз утверждает, что ему подстроили ловушку. Его  объяснение
- на третьей странице.
   Открыв указанную страницу, генерал углубился в чтение. Лейтенант  вытащил
из кармана носовой платок и принялся вытирать подбородок. Положив  аккуратно
доклад на разбитое стекло, Саймингтон взглянул на лейтенанта.
   - Если Мак говорит правду, то это  и  впрямь  была  ловушка.  Какова  его
версия случившегося?
   - У него нет никакой версии, генерал: он был пьян.
   - Мак говорит, что ему подсунули наркотики, лейтенант.
   - Они выпивали, сэр.
   -  И  его  накачали  наркотиками.  Я  думаю,  Хаукинз  знает  разницу.  Я
достаточно много раз видел его поддатым.
   - Тем не менее, он не отрицает обвинения.
   - Но утверждает, что не несет ответственности за свои  поступки.  Хаукинз
был лучшим стратегом в разведке в Индокитае. Он опаивал наркотиками курьеров
и торговцев  в  Камбодже,  Лаосе,  в  обоих  Вьетнамах  и,  возможно,  вдоль
маньчжурской границы. И ему прекрасно известно, что это такое!
   - Боюсь, что его знания не имеют никакого значения,  сэр.  Обстоятельства
требуют, чтобы мы пошли на уступки Пекину. Торговые соглашения сейчас важнее
всего. Скажу вам откровенно, сэр, нам нужен бензин.
   - Боже мой! - воскликнул Саймингтон. - А мне и в голову не приходило, что
скрывается за всем этим!
   Лейтенант, убрав носовой платок в карман, слабо улыбнулся.
   - Я понимаю, что требуется гибкость. Как бы там  ни  было,  у  нас  всего
только десять дней на то, чтобы уладить это дело -  осуществить  решительную
акцию и добиться положительного отклика на нее.
   Саймингтон уставился на молодого офицера с выражением  человека,  который
вот-вот сорвется на крик.
   - Что это значит?
   - Это звучит довольно грубо, но генерал Хаукинз поставил свои собственные
интересы превыше интересов дела. И мы  должны  воспользоваться  этим,  чтобы
преподнести всем урок. Для всеобщего блага.
   - Воспользоваться? Тем, что он хотел сказать правду?
   - У нас высокие цели, генерал!
   -  Я  знаю,  -  устало  проговорил  Саймингтон.  -  Торговые  соглашения,
бензин...
   - Именно так, сэр! Наступают времена,  когда  символика  должна  уступить
место прагматике. И все понимают это.
   - Хорошо... Только вам не удастся сбить Мака с ног и заставить его играть
роль разжалованного символа. А что это  за  акция,  которую  вы  собираетесь
осуществить?
   - Дело Хаукинза передано в генеральную инспекцию, -