коростью в пятьдесят миль в час по мостовой площади Славного Цветка.
   В три ряда, прямо перед закрытыми воротцами  решетки,  стояла  баррикада,
сооруженная из уложенных горизонтально толстых досок. Каждый последующий ряд
был приблизительно на  фут  выше  предыдущего.  Образованная  таким  образом
своеобразная ступенчатая стена прикрывала собой изящную ограду.
   Здесь же выстроилась цепью дюжина солдат с двумя офицерами на флангах.  И
все они смотрели на него.
   "Выбора нет, - подумал Маккензи, - остается только действовать".
   Дерзать, пренебрегая опасностью!
   Эх, если бы у него осталось хоть немного патронов!
   Пригнувшись  к  рулю,  Хаукинз  направил  мотоцикл   прямо   в   середину
сооружения. Повернув ручку акселератора до упора,  выжал  до  отказа  педаль
сцепления-Стрелка  спидометра,  резко  качнувшись,   уткнулась   в   крайнее
положение. Человек и машина, словно огромная, невиданной формы пуля из плоти
и стали, понеслись по воздушному коридору.
   Под истеричные вопли зевак и разбегавшихся в панике солдат Хаукинз рванул
руль на себя и одновременно сполз на  край  седла.  Под  тяжестью  его  тела
переднее колесо  оторвалось  от  земли,  и  машина,  напоминавшая  вместе  с
оседлавшим ее человеком сказочную птицу Феникс,  ударила  по  верхней  части
баррикады.
   Сопровождаемый громким треском не  выдержавшей  мощного  натиска  дощатой
баррикады и деревянной решетки, Маккензи, этот  стремглав  мчавшийся  вперед
человеко-снаряд, проложил себе дорогу через ряды заграждений.
   Мотоцикл плюхнулся на посыпанную отполированной галькой дорожку,  которая
вела к зданию миссии. В следующую секунду  выброшенный  из  седла  Маккензи,
перелетев через руль и прокатившись по грунту, с глухим  стуком  ударился  о
первую ступеньку крыльца, исхитрившись при этом удержать сигару в зубах.
   В любую секунду китайцы могли перегруппироваться и  открыть  стрельбу,  и
тогда он, прежде чем потерять сознание, все-таки успеет почувствовать острые
укусы обжигающей, словно лед, боли.
   Но огонь так и не был открыт. Вместо выстрелов Хаукинз  слышал  звучавшие
все более и более громко крики зевак и солдат, которые рассматривали обломки
баррикады и деревянной решетки. Многие из солдат,  попадавших  в  страхе  на
землю, теперь стояли на ней на четвереньках.
   По-прежнему никто не стрелял. Маккензи понял, что он уже на  американской
территории. И если бы его застрелили здесь, за решеткой,  то  это  могло  бы
быть расценено как убийство на земле, принадлежащей Америке, - акт, чреватый
международным конфликтом, Черт побери, его спасли  эти  гомосексуалисты!  Он
остался жив благодаря всей этой дипломатической казуистике!
   Встав на ноги, Хаукинз поднялся по ступенькам к белой  стальной  двери  и
принялся  нажимать  на  кнопку  звонка,  одновременно  колотя   кулаком   по
металлической панели.
   Но никто и не подумал впустить его внутрь.
   Он еще сильнее задубасил в дверь, не отрывая другой руки от звонка. Затем
стал кричать, взывая к тем, кто находился в здании.
   Через несколько минут небольшое прямоугольное окошечко в двери открылось,
и Хаукинз увидел в нем пару широко открытых, испуганных глаз.
   - Да это же я, Хаукинз, ради Бога! - прорычал генерал, чуть ли не касаясь
губами обладателя этих перепуганных глаз.  -  Отворяй  свою  чертову  дверь,
сукин сын! Что ты на меня уставился?!
   Выглядывавший в окошечко человек моргнул, но Дверь не открыл.
   Генерал снова крикнул, и человек за дверью опять  моргнул.  А  еще  через
несколько секунд вместо глаз в окошечке показались дрожащие губы.
   - В миссии никого нет! - услышал Хаукинз произнесенные  прерывавшимся  от
страха голосом нереально прозвучавшие слова.
   - Что?
   - Прошу прощения, генерал!
   И в следующее же мгновение окошко закрылось.
   Хаукинз постоял какое-то время  в  растерянности.  Затем  снова  принялся
колотить в дверь и кричать во все горло, нажимая на кнопку  звонка  с  такой
силой, что бакелит, из которого она была сделана, треснул,
   Ответом служила все та же тишина.
   Обернувшись, он бросил взгляд на толпу зевак и солдат, и до  него  дошло,
что они кричат и насмехаются над ним.
   Хаукинз спрыгнул с крыльца и побежал вдоль фасада. Все окна были закрыты,
и не просто, а на железные ставни, встроенные за стальными  решетками.  Само
чертово здание выглядело наглухо закупоренным и обезлюдевшим.
   Хаукинз зашел за угол.  Там  то  же  самое:  железные  ставни  на  окнах,
решетки.
   Тогда он направился к черному входу и опять принялся колотить по двери  и
кричать так, как он еще никогда не кричал в своей жизни.
   В конце концов, окошко в двери открылось, и в нем  появилась  новая  пара
глаз, менее испуганных, но, тем не менее, широко открытых и встревоженных.
   - Да отворите же вы эту чертову дверь! И снова в окошке показались  губы,
и Маккензи смог увидеть седоватые усы. Это был посол.
   - Убирайтесь отсюда, Хаукинз! - произнес он своим глубоким голосом. -  Мы
не имеем с вами ничего общего!
   И окошко закрылось.
   Хаукинз так и остался стоять на месте, на какое-то мгновение позабыв и  о
времени, и о пространстве. Он смутно ощущал, что зеваки и солдаты,  стоявшие
за оградой, добрались и сюда, к задней стороне здания.
   Пребывая все в том же состоянии прострации, Хаукинз  попятился  от  двери
назад, глядя на стену и крышу миссии.
   Конечно,  он  бы  мог  сделать  это,  используя  железные  решетки  окон!
Подпрыгнув, генерал схватился руками за решетку первого окна и  добрался  до
следующего ряда пересекавшихся железных прутьев.
   Через несколько минут он был уже на покрытой черепицей покатой крыше.
   С трудом вскарабкался на самый верх и осмотрелся.
   Слева от  посыпанной  гравием  дорожки,  посередине  лужайки,  возвышался
флагшток. Роскошное полотнище флага Соединенных Штатов слегка волновалось на
ветру.
   Генерал-лейтенант  Маккензи  Хаукинз  определил   направление   ветра   и
расстегнул ширинку.

Глава 4

   Улыбнувшись стоявшему в дверях отеля  "Беверли-Хиллз"  швейцару,  Дивероу
подошел со стороны  дверцы  водителя  к  огромному  автомобилю.  Дав  чаевые
работавшему на стоянке служащему, он  уселся  в  машину  позади  шофера.  На
капоте плясали солнечные блики. Все это - и швейцары у входа в гостиницу,  и
служащие автостоянки, и чаевые, даваемые и принимаемые без единого слова,  и
роскошные лимузины, и слепящее солнце - только лишний раз подтверждало,  что
он в Южной Калифорнии.
   Это было так же верно, как и  то,  что  всего  лишь  два  часа  назад  он
разговаривал по телефону с первой женой Хаукинза.
   Решив руководствоваться в своих действиях логикой, Дивероу  вознамерился,
собрав по крупицам все, что касалось Хаукинза, воссоздать целостную  картину
распада его личности. Поскольку  именно  из  частностей,  не  сомневался  он
ничуть, и сложится полное представление о  сущности  рассматриваемого  дела.
Осуществить же свой план выявления современного пути становления  распутника
ему будет намного легче, если он начнет расследование  с  момента  появления
своего "подопечного" в  по-настоящему  коррумпированном  мире  -  с  мягкими
шелками и деньгами, являвшими собой  обратную  сторону  медали,  за  которой
скрывались убийства, пытки и вест-пойнтское высокомерие.
   Ввела же Хаукинза в этот мир  Регина  Соммервил,  испорченная  и  богатая
девица, уроженка Хант-Кантри, штат Вирджиния. Она расставила  свои  сети  на
дичь по имени Хаукинз в 1947 году, когда молодой, прославившийся в битве под
Бульже воин по-прежнему продолжал  поражать  нацию  -  на  этот  раз  своими
подвигами на футбольных полях. Поскольку папочка  Соммервил  владел  большей
частью Вирджиния-Бич, а сама Регина была настоящей южной красавицей, богатой
и магнолиеподобной - и не только по исходившему от нее аромату,  -  то  брак
был устроен легко. Героический выпускник Вест-Пойнта, начавший  свою  службу
рядовым, был радушно встречен, потрясен и на  какое-то  время  даже  покорен
мягкой по натуре и вместе с тем настойчивой дочерью конфедерации,  ее  милой
привычкой говорить, растягивая слова, большой грудью  и  приверженностью  ко
всему, что ее окружало.
   Папочка знал достаточно много людей в  Вашингтоне,  и  Регина,  используя
таланты Хаукинза и неофициальные каналы, намеревалась стать генеральшей  уже
через полгода, в худшем случае - через год после свадьбы.
   Жить им предстояло в Вашингтоне или в Ньюпорт-Ньюс, в  Нью-Йорке  или  на
так ею любимых Гавайях. Со слугами в униформах, танцами, а потом - и  с  еще
более многочисленной, чем прежде, прислугой и...
   Однако Хаукинз оказался не так прост, и папочка не знал, где найти  таких
людей, которые могли бы обуздать строптивого  офицера  с  его  эксцентричным
поведением. Сам же Хаукинз совсем не желал шаркать ни по ньюпортским, ни  по
нью-йоркским гостиным. Он хотел служить в армии. К тому же в  связи  с  этим
конгрессом даже было принято специальное решение. А в подобных просьбах  так
просто не отказывают. И  Регина  внезапно  для  себя  оказалась  в  каком-то
второразрядном  военном  лагере,  где  ее  муж  яростно  обучал   совершенно
равнодушных к военному делу новобранцев, готовя их к войне, которой не было.
И Регина решила расстаться с попавшей в ее сети дичью. Папочка устроил это с
легкостью, обычной для человека, у которого много хороших знакомых. И  когда
Хаукинза перевели в Западную Германию, доктора вдруг заявили, что  его  жене
крайне противопоказан европейский  климат.  Огромное  расстояние,  пролегшее
между супругами, естественным  образом  способствовало  тому,  что  их  брак
распался спокойно сам собой.
   И теперь, почти тридцать  лет  спустя,  Регина  Соммервил  Хаукинз  Кларк
Мэдисон Гринберг вместе со своим четвертым мужем  кинопродюсером  Эммануэлем
Гринбергом проживала в Тарзане, пригороде Лос-Анджелеса. Два часа тому назад
она сказала по телефону Сэму Дивероу:
   - Так вы, дорогой мой, хотите поговорить о  Маке?  Тогда  я  соберу  всех
девочек. Обычно мы встречаемся по вторникам... Вот только  какое  это  будет
число?
   Сэм записал, как ему добраться до Тарзаны. И теперь мчался на  специально
нанятой для этого машине к жилищу Регины. Слушая по  радио  мелодию  "Темных
вод", он подумал о том, что она весьма ко времени.
   Выехав на дорогу, ведущую к обиталищу Гринбергов, он направился прямо  по
ней в  полной  уверенности,  что  холм,  на  который  взобралась  машина,  -
последний на его пути. Железные ворота, находившиеся на приличном расстоянии
от дома, сами открылись при его приближении.
   Он припарковал свой автомобиль рядом с  четырехместным  гаражом,  где  на
ровной  асфальтовой   поверхности   стояли   два   "кадиллака",   серебряный
"роллс-ройс"  и  чуть  подальше  -  "масерати".  Два  шофера   в   униформе,
прислонившись к "роллс-ройсу", лениво разговаривали о чем-то. Сэм с кейсом в
руке вылез из машины и закрыл дверцу.
   - Я маклер миссис Гринберг, - представился он.
   - Тогда вы попали по адресу, - засмеялся более молодой.
   - Я дойду по этой тропинке до дома?  -  кивнул  Сэм  в  сторону  дорожки,
ведущей к флагштоку и далее терявшейся в невысоких зарослях  калифорнийского
папоротника, соседствовавшего с миниатюрными апельсиновыми деревьями.
   - Да, сэр, - ответил более пожилой почтительным тоном,  как  бы  стараясь
смягчить фамильярность своего приятеля. - Идите направо, и вы увидите его.
   Сэм направился в указанном  направлении  и  вскоре  очутился  у  входа  в
особняк. Никогда еще в жизни своей он не видел розовой  двери,  но  коли  уж
суждено лицезреть таковую, то, знал он, случиться это должно было  именно  в
Южной Калифорнии. Надавив на кнопку звонка, он  услышал,  как  тот  исполнил
мелодию "Истории любви", и тут же подумал, а знает ли Регина, чем  кончаются
все подобные истории.
   Но вот дверь открылась, и взору Сэма  предстала  хозяйка  дома  в  плотно
облегавшей ее фигуру полупрозрачной рубашке и столь же  плотно  обтягивавших
бедра шортах. Но особенно поразила его огромная грудь, вызывающе выступавшая
вперед.
   Несмотря на свои сорок с лишним лет, Регина,  темноволосая,  загорелая  и
красивая, держалась с самоуверенностью, свойственной юности.
   - Вы и есть тот самый майор? - спросила она, растягивая "а", как это было
характерно для той местности, где она родилась.
   - Да, я и есть тот самый майор - Сэм Дивероу, - подтвердил Сэм.
   Ответ прозвучал несколько глуповато, но  у  Сэма  на  то  имелась  весьма
уважительная причина: все его внимание
   Было приковано к дерзко бросавшей вызов груди хозяйки дома.
   - Прошу вас, майор! - проговорила Регина. - Вы, видно, полагаете, что  мы
относимся к военной форме с некоторым предубеждением?
   - Да, что-то вроде того, миссис! - с дурацким видом улыбнулся Дивероу,  с
трудом оторвав взгляд от груди, и перешагнул через порог.
   Прихожая была небольшой, и  сразу  же  за  ней  располагалась  чуть  ниже
просторная гостиная с задней стеной из стекла. А  еще  далее  просматривался
бассейн в форме почки, окруженный выложенной итальянской  плиткой  террасой,
через   украшенную   орнаментом   железную   ограду   которой   была   видна
простиравшаяся за ней долина.
   Но все это Сэм заметил только спустя четверть минуты, ушедшую у  него  на
созерцание еще трех пар грудей. Каждая из них была по-своему  хороша,  и  их
можно было бы выстроить в следующий последовательный ряд: полные и  круглые,
узкие  и  острые  и,  наконец,  ниспадающие  и  тяжелые.  Принадлежали   они
соответственно Мэдж, Лилиан и Энни.
   Хозяйка дома быстро и непринужденно представила Сэма  "девочкам".  И  тот
непроизвольно связал груди - то есть "девочек" - с покоившимися в его  кейсе
документами:
   Лилиан - с ј 3: Пало-Альто, штат Калифорния;
   Мэдж - с ј 2: Такехоу, штат Нью-Йорк;
   Энни - с ј 4: Детройт, штат Мичиган. Жизненный путь прелестных  дам,  как
видно из этого, пересекал всю Америку. Регина, или Джинни, была, несомненно,
самой старшей, судя не столько по ее внешности, сколько по авторитету,  коим
пользовалась у своих подруг. Говоря по правде, все  "девочки"  находились  в
неопределенном возрасте между тридцатью пятью и сорока годами, то есть в том
коротком временном отрезке, который так успешно завуалировался  Калифорнией.
Каждая из них была по-своему привлекательна и производила впечатление. Одеты
они были в южнокалифорнийском сексуальном стиле, якобы непреднамеренном, но,
тем не менее, весьма эффектном.
   Маккензи Хаукинз был мужчиной, чьим вкусам и  возможностям  можно  только
позавидовать.
   С этикетом было покончено быстро и непринужденно. Сэму предложили выпить,
от чего он, находясь в такой компании, не посмел  отказаться.  Уселся  он  в
глубокое кресло в форме мешка  с  фасолью,  из  которого  не  так-то  просто
встать. Поставил чемоданчик на пол рядом с собой и  тут  же  сообразил,  что
если бы обстоятельства потребовали  дотянуться  до  кейса,  поднять  его  и,
положив на колени, открыть, то он бы с этим не  справился,  поскольку  такое
под силу лишь гуттаперчевому человеку.  И  Сэм  понадеялся,  что  ни  в  чем
подобном не будет необходимости.
   - Итак,  -  усмехнулась  Регина  Гринберг,  -  гарем  Хаукинза  в  сборе.
Интересно бы  узнать,  что  понадобилось  от  него  Пентагону?  Каких-нибудь
свидетельских показаний?
   - Одно из них мы могли бы дать сразу же! - быстро сказала Лилиан.
   -  И  даже  с   энтузиазмом!   -   добавила   Мэдж.   Энни   ограничилась
многозначительным "о-о".
   - Не сомневаюсь, - промолвил,  запинаясь,  Сэм.  -  Способности  генерала
велики. Но, если по правде, я не ожидал встретить вас всех вместе.
   - Да у нас самая обыкновенная сестринская  община,  майор,  -  произнесла
сидевшая рядом с Сэмом Мэдж - "полные и круглые"  -  и  дотронулась  до  его
руки. - Джинни уже говорила вам об этом. Ну а Хаукинз...
   - Да-да, я понял, - мягко перебивая женщину, поспешил заметить Дивероу.
   - Беседуя с одной из нас о Маке, вы говорили со всеми  нами,  -  пояснила
своим сладкозвучным голосом сидевшая напротив  Сэма  Лилиан,  обладательница
узких и острых грудей.
   - Именно так, - тут же отозвалась стоявшая в несколько воинственной  позе
у стеклянной стены,  отделявшей  комнату  от  бассейна,  Энни,  которую  Сэм
окрестил про себя как "ниспадающие и тяжелые".
   - А если  у  нас  возникнут  разногласия,  -  снова  усмехнулась  Джинни,
сидевшая на покрытой шкурой ягуара софе, справа от Сэма, - то  я  возьму  на
себя роль председателя собрания! По праву старшинства во всех, так  сказать,
отношениях.
   - Дело не в годах, дорогая, - возразила  Мэдж.  -  Мы  не  позволим  тебе
клеветать на саму себя.
   - Даже не знаю, с чего начать, - сказал Сэм, который, несмотря ни на что,
чувствовал  себя  не  в  своей  тарелке.  Затем,  после  столь  абстрактного
вступления, заметил осторожно, что речь идет о человеке  с  ярко  выраженной
индивидуальностью, и весьма туманно намекнул, что Маккензи Хаукинз  поставил
правительство в  довольно  щекотливое  положение,  для  выхода  из  которого
необходимо найти соответствующее решение. И  хотя  правительство  испытывает
огромное, искреннее уважение к бесценным заслугам генерала Хаукинза, тем  не
менее, крайне важно изучить его личную жизнь, Что позволило  бы  помочь  ему
самому и заодно найти выход из той деликатной ситуации, в которой  оказалось
правительство. Часто именно через отрицательное можно выявить положительное,
если, конечно, то и другое разумно дополняют друг друга  и  представление  о
них составлено на основе правдивых утверждений.
   - Одним словом, - произнесла Регина Гринберг, -  вы  хотите  как  следует
прижать Мака! Что ж, рано или поздно это должно было случиться, не  так  ли,
девочки?
   Те, кивнув дружно, подтвердили в один голос, что именно так.
   Сэм был достаточно умен для того,  чтобы  отрицать  это  с  ходу.  У  его
собеседниц было гораздо больше ума и проницательности,  чем  это  показалось
ему сначала.
   - Что заставляет вас так думать? - обратился он к Джинни.
   - Боже мой,  майор!  -  ответила  она.  -  Мак  всегда  был  на  ножах  с
высокопоставленной сволочью. Он прекрасно видел, что люди эти по уши сидят в
дерьме. Потому-то и обрадовались они  так,  когда  наши  либералы  с  Севера
выставили в свое время Мака в смешном свете. Но я хочу сказать вам, что  Мак
совсем не смешон!
   - Никто и не думает так, миссис Гринберг. Уверяю вас.
   - Что же такого Мак сделал? -  несколько  резковато  спросила  Энни,  чья
фигура превосходно вырисовывалась на фоне прозрачной стены.
   - Он дискредитировал... - начал было Сэм, но, тотчас поняв, что  подобрал
не самое удачное выражение, мгновенно исправился. - Он повредил национальный
памятник, подобный нашему Мемориалу Линкольна, в  стране,  с  правительством
которой мы стараемся разрядить отношения.
   - Он был пьян? - поинтересовалась Лилиан, устремляя свои  глаза  и  узкие
груди в сторону Сэма и словно производя по нему  два  метких  артиллерийских
залпа.
   - Он утверждает, что нет.
   - Значит, так оно и было, - тоном,  не  допускающим  возражений,  заявила
сидевшая рядом с Дивероу Мэдж.
   -  Мак  может  перепить  целый  батальон  и  уложить  всех  под  стол,  -
усмехнулась Регина,  одновременно  утвердительно  кивая  головой.  -  Но  он
никогда не позволит, чтобы выпивка хоть как-то запятнала его мундир.
   - Он не стал бы сам говорить об этом, майор, - подхватила  Лилиан,  -  но
для него это правило всегда было сильнее любых клятв,  какие  он  когда-либо
давал.
   - Причем по  двум  причинам,  -  добавила  Джинни.  -  Во-первых,  он  не
собирался позорить подобным образом свое  звание,  и,  во-вторых,  что  тоже
очень важно, ему вовсе не улыбалось, чтобы все это высокопоставленное дерьмо
потешалось над ним из-за чрезмерного увлечения выпивкой.
   - Значит, - как бы подвела итог со своего фасолевого кресла Мэдж,  -  Мак
не сделал того, что ему  приписывают,  с  этим  "Мемориалом  Линкольна".  Он
просто не мог этого сделать!