.  Можно  подумать,  что  каждый  из  них
наслаждается пребыванием на свежем воздухе, словно заключенные,  переносящие
с места на место каменные глыбы под неусыпным надзором тюремщиков. И еще  их
отличие  -  это  умение  говорить  глазами.  Поначалу  их  глаза,  прикрытые
наполовину тяжелыми веками, казались Сэму немного сонными. Но это была  лишь
видимость. При более внимательном рассмотрении нетрудно было  заметить,  что
глаза вбирали в себя буквально все, подобно магнитам, притягивающим  иголки.
И мало что могло ускользнуть от их взора.
   В состав группы входили высокий блондин, словно только что выскочивший из
экрана коммерческого  телевидения  во  время  рекламы  скандинавских  сигар;
чернокожий малый, любивший кивать и говоривший по-английски так, будто читал
лекцию  в  университетской  аудитории;  еще  один  чернокожий  парень  -   с
характерными для северянина чертами лица и с акцентом истинного савойца; два
француза, имевших какое-то отношение к лодкам или морским судам;  мужчина  с
длинными волосами, в узких брюках, плотно обтягивавших ноги, когда  он  шел,
будто танцуя танго, по  виду  -  типичный  итальянец,  и,  наконец,  грек  с
безумными глазами, не расстававшийся с красной косынкой на шее и то  и  дело
отпускавший шуточки, которых никто не понимал.
   В  разговорах  между  собой  они  соблюдали  сладкоречивую  корректность,
которая Сэму казалась притворной. Манеры их выглядели  бы  вполне  прилично,
достойными благовоспитанных людей, если бы не бегавшие  по  сторонам  глаза.
Несомненно, они чувствовали  себя  как  дома  в  просторной  гостиной  замка
Махенфельд, где Хаукинз собрал их всех к ужину.
   Однако он в интересах их же безопасности не представил их друг другу и не
назвал ни одного из них его подлинным именем.
   Сэм возвратился в замок к семи часам. Он мог бы прийти и на  час  раньше,
но последние три мили ему пришлось пройти пешком, потому что  подъезжать  на
Церматтском такси к самому замку было строго запрещено,  а  Рудольф  куда-то
запропастился.  На  вокзале  Сэм  пытался  выяснить  номер  телефона   замка
Махенфельд, однако узнал только, что такого места не существует.
   Все это заставляло сжиматься его сердце, и лишь задуманный им план  номер
семь придавал  ему  силы.  Он  обязан  дождаться,  когда  обстановка  станет
благоприятной для осуществления его замысла.
   Маккензи встретил его со смешанными чувствами. С одной  стороны,  он  был
доволен, что Сэм быстро справился с делом и привез финансовые документы, а с
другой - чувствовал, что тот повел себя с Региной не  по-джентльменски.  Она
прекрасная женщина, и Сэм  уже  не  сможет  теперь  должным  образом  с  ней
попрощаться.
   Почему?
   Да хотя бы потому, что ее багаж отправлен в  аэропорт  и  она  фактически
находится сейчас на пути в Калифорнию. Лишь ненадолго  остановится  в  Риме,
чтобы побродить там по музеям.
   "Тем лучше для нее", - решил Дивероу. Отъезд Джинни опечалил  его,  но  у
него имелся вариант  номер  семь,  над  которым  следовало  работать,  и  он
погрузился в размышления.
   Маккензи сообщил Сэму, что в первый вечер не станет обсуждать  со  своими
офицерами никаких дел. Только обычная болтовня, прогулка по парку,  коктейли
и ужин с бренди. Почему? Да просто потому,  что  они  предпочитают  коротать
вечера именно таким образом,  и  он  их  понимает.  Кроме  того,  по  словам
Маккензи, люди должны сперва поближе познакомиться друг с другом, хотя  и  в
определенных границах, проверить, нет ли в их комнатах "клопов", почистить и
смазать оружие, и, самое главное, убедиться в том, что Махенфельд не ловушка
для них, подстроенная Интерполом.
   В течение всей ночи Сэм  прислушивался,  не  раздадутся  ли  какие-нибудь
посторонние звуки, однако безрезультатно. Очевидно, точно так же поступали и
другие обитатели замка. Возможно, они  правы:  следя  друг  за  другом,  они
бесспорно не только заботятся о себе и  своей  безопасности,  -  срабатывает
инстинкт самосохранения, - но и обеспечивают также надежность  осуществления
будущей операции.
   Утром, когда все подкрепились, Хаукинз провел свой первый инструктаж.  Но
перед этим выкроил время, чтобы попрощаться с Сэмом.  Он  сказал,  что  ему,
несомненно, будет не хватать юного друга, однако слово генерала -  это  все!
Его чувство долга  как  раз  и  являлось  тем,  что  сближало  людей  в  его
батальонах.
   Итак, работа Сэма Дивероу закончена. Рудольф отвезет его в  Церматт,  где
он сядет на утренний поезд  в  Цюрих,  откуда,  уже  под  вечер,  вылетит  в
Нью-Йорк.
   Было еще кое-что, о чем Сэм и не должен был забывать,  несмотря  даже  на
то, что при этих воспоминаниях у него могут зашалить  нервы  или  повыситься
давление. В следующем месяце или  что-то  около  этого  несколько  приятелей
мистера Деллакроче, первого пайщика "Шеперд компани лимитед",  должны  будут
войти с ним в контакт. Хаукинз считает, что в роли связных выступят Пальцы и
Мясо. Их встреча с Сэмом была обусловлена заранее и ничем ему не угрожает.
   Да, конечно! Сэм понимал, что Маккензи не  был  расположен  к  дальнейшей
беседе.
   Дивероу закончил разговор с Хауком, сказав, что ему нужно еще побриться и
смыть пот, пролитый им во время подъема  по  трехмильному  горному  пути,  и
чтобы его непременно ждали к коктейлю.
   У себя в комнате Сэм взял ножницы, которыми Джинни искромсала резинку  на
его трусах, и нарезал ими семь полосок бумаги  по  пять  дюймов  в  длину  и
одному  -  в  ширину.  Затем  вооружился  авторучкой  и  написал  на  каждой
одинаковый текст:
   "Нам необходимо встретиться. Приходите  в  мою  комнату  -  третий  этаж,
последняя дверь справа в северном коридоре. Время: 14.00. От  этого  зависит
ваша жизнь. Я ваш верный друг. Итак, помните: в два часа дня!"
   Закончив писать, он аккуратно свернул полоски бумаги,  так  что  все  они
уместились на его ладони, и спрятал в карман пиджака. Затем достал из  кейса
семь карточек с надписанными на них номерами банковских  счетов,  шифрами  и
другими необходимыми данными и положил их в задний карман брюк. Это были его
главные козыри в игре против Маккензи. Притом - козыри неотразимые!
   Появившись в гостиной  с  изяществом,  выдававшим  прекрасное  бостонское
воспитание, он обменялся рукопожатием с офицерами Хаукинза.
   И вручил каждому свою записку.
   Он был готов уже в час тридцать.
   Первым явился  итальянец.  Руки,  плотно  обтянутые  черными  перчатками,
свисали вдоль бедер, остроносые туфли с резиновыми подметками  и  шнуровкой,
как на балетных туфлях, сияли, отражая солнечные лучи.
   Затем один за другим показались остальные. Одеты они  были  примерно  так
же. Перчатки,  мягкие  ботинки  или  туфли,  черные  свитера,  узкие  брюки,
перетянутые широкими ремнями со свисавшими с них  ножами,  туго  скрученными
проволочными кольцами и кобурами, из которых выглядывали рукоятки  небольших
пистолетов с прикрепленными к ним ремешками.
   "Вполне профессионально экипированная группа законченных  психопатов",  -
подумал Сэм и пригласил всех располагаться поудобнее и курить,  если  кто-то
желает. Голос его звучал спокойно, но особой теплоты в нем не было.
   Офицеры устроились, где кому понравилось, и закурили, но Сэм еще  не  был
до конца уверен в том, что  начало  складывается  для  него  хорошо.  Однако
цыплят по осени считают. И он приступил к разговору. Поначалу -  мягко,  как
человек одного с ними положения, пытающийся познать смысл ежедневной  борьбы
за выживание и находящий  утешение  в  непостижимом,  ибо  примитивная  вера
всегда несет успокоение. Перед ним была такая  организация,  такой  феномен,
для восприятия которого требуются вся  сила,  весь  разум,  весь  интеллект.
Практически достичь этого невозможно. Но в этой  невозможности  таится  своя
красота, особенно понятная тому, кто стремится осознать и изучить  все,  что
происходит вокруг него. Без такого поиска человек превращается в животное, а
с поиском становится намного богаче и добрее к своим ближним.
   Сэм сказал, что символы и наименования сами по  себе  не  имеют  большого
значения, а нужны лишь в качестве неких  звеньев  во  взаимосвязи  различных
религий. Главное кроется в отличии добра от зла.  Однако  те  же  символы  и
наименования могут приобретать сугубо мистическое значение и приносить покой
миллионам людей. Взять хотя бы  веру.  Бедные  и  бесправные  молятся  Богу,
благоговеют перед ним и  надеются  на  его  помощь.  Церковные  символы  для
миллионов людей являются тем огнем, который  согревает  их  тела  и  души  в
вечном царстве тьмы и холода.
   Дивероу сделал паузу. Наступило время для крещендо.
   - Джентльмены, вы стоите  в  преддверии  преступления  столь  грандиозных
масштабов, столь злого и страшного, что даже  представить  себе  невозможно.
Оно наверняка приведет каждого из вас к  гибели  или,  по  меньшей  мере,  к
пожизненному тюремному заключению. Среди находящихся в  стенах  этого  замка
есть человек, который желает отнять у вас самое  ценное,  чем  вы  владеете.
Вашу  свободу!  Ваши  жизни!  Чувства  для  него  -   пустой   звук.   Из-за
неустойчивой, неуравновешенной психики - абсолютно неуравновешенной  -  этот
человек питает иллюзии, будто способен совершать скорые и ужасные  действия,
будто бы он имеет право мстить целому миру! Он хочет похитить папу римского,
главу католической церкви. Он - законченный безумец!
   Сэм сделал передышку. Осмотрелся, внимательно вглядываясь в каждое  лицо.
Сигареты отложены в сторону, рты приоткрыты, веки напряжены, а  в  глазах  -
оторопь и недоверие.
   Он овладел аудиторией! Теперь они у него в руках! Его слова  -  как  гром
среди ясного неба!
   Пришло время выложить на стол главные козыри. Те уму непостижимые  цифры,
которые могли сделать богачом каждого из сидевших в этой  комнате.  Истинным
богачом. Сверхбогатым человеком. К тому же  для  этого  им  не  нужно  будет
что-либо делать и не придется ничем рисковать.
   Сэм Дивероу продолжил свою речь:
   - Джентльмены, я вижу, что привел вас в состояние шока, и  это  причиняет
мне боль. Великий римлянин Марк Аврелий говорил: "Когда  судьба  требует  от
нас, чтобы мы действовали, мы должны  делать  то,  что  обязаны  делать".  А
древний индийский мудрец Бага Нишьяд заметил некогда:  "Если  слезами,  коим
ведра  полны,  опрыскать  семена  риса,  то  зерна  прорастут   драгоценными
камнями". У меня нет драгоценных камней, джентльмены, но имеется нечто,  что
каждого из вас  сделает  богатым.  Вас  ждет  достойное  вознаграждение.  Вы
получите так много  денег,  что  они  успокоят  вашу  боль  и  позволят  вам
отправиться в страны, которые вы изберете для своего проживания. Чтобы  жить
там свободно, не ведая страха и забвения.  Сейчас  я  раздам  вам  маленькие
карточки. Каждая из них - билет в состояние нирваны.
   И Сэм раздал их офицерам.
   Они принялись изучать карточки, время от времени бросая украдкой  взгляды
друг на друга.
   - Вы говорите по-французски? - неожиданно спросил Сэма один из французов.
   Дивероу рассмеяся и весело ответил:
   - Нет, почти ни слова не знаю.
   - Спасибо, - сказал ему француз и обратился с тем же вопросом к коллегам.
   Все кивнули.
   И сразу заговорили по-французски.
   Говорили свободно и быстро.  Все  семь  голов  одобрительно  кивали  друг
другу. Сэм почувствовал: люди хотят как-то отблагодарить его.
   Но как же он был потрясен, когда двое из них, подскочив к нему,  скрутили
его и начали вязать запястья проволокой, что висела аккуратными колечками  у
каждого на поясе.
   - Что вы делаете? - завопил он. - Ой, мои руки!.. Ой, больно!..  Что  все
это значит, будьте вы прокляты?!
   Он вскинул глаза на  красную  косынку,  которую  грек  сдернул  с  шеи  и
быстро-быстро вращал перед его лицом. . "Какого черта! Что они задумали?"  -
билось в голове Сэма. Он услышал звук, прозвучавший  как  щелчок  взводимого
курка.
   - Мы испытываем к вам сострадание, о котором  вы  так  красиво  говорили,
мсье, - произнес француз. - Мы предлагаем завязать глаза перед казнью.
   - Что?
   - Будьте же мужчиной,  синьор,  -  посоветовал  ему  итальянец.  -  И  не
волнуйтесь, мы знаем свое дело, так что вам не придется слишком страдать. Но
долг есть долг, и если мы его не исполняем, то нам не платят.
   - Это игра. А в игре  один  выигрывает,  другой  проигрывает,  -  пояснил
викинг. - Вы проиграли.
   - Что-о-о-о?
   - Давайте отведем его в патио, - предложил второй француз. -  А  прислуге
скажем, что у нас занятия.
   - Мак!.. Мак!.. Ма-ак!.. - заорал Сэм. Его вывели в холл.  Несколько  пар
рук протянулось к нему, чтобы зажать рот. Он что было сил отбивался.
   -  Ма-а-ак!..  Ради  Бога,  Хаукинз!..  Где  ты  там   застрял,   сволочь
проклятая?!
   Сильные руки зажали все же ему рот, и его потащили к лестнице. Но Дивероу
удалось каким-то образом разжать губы, и он вонзил  яростно  зубы  в  чью-то
ладонь. На какое-то  мгновение  его  противники  ослабили  хватку,  и  этого
оказалось достаточно, чтобы метнуться в сторону и кинуться прочь.
   Он, перепрыгивая через несколько ступеней, то и дело спотыкаясь, помчался
по лестнице вниз.
   - Хаукинз!.. Сукин ты сын!.. Скорее сюда!.. Эти психи пристрелят меня!
   Он несся огромными прыжками, задевая на поворотах о стены плечом.
   Налитые свинцом ноги, казалось, вот-вот отвалятся и навсегда останутся на
этой  последней  для  него  беговой  трассе.  Его  выкрики  становились  все
невнятней, но ситуация была предельно ясна.
   "С завязанными глазами... Пистолеты... Черт бы их всех  побрал  вместе  с
Хаукинзом!.. Боже, спаси мою головушку!"
   Он достиг основания лестницы в тот самый момент,  когда  Хаукинз,  пройдя
через сводчатую арку, вышел из гостиной. Во рту  у  него  торчала  дымящаяся
сигара, в руках он держал несколько свернутых в рулон карт. Он  поглядел  на
свалившегося без сил Сэма Дивероу, затем - на свою банду.
   - Черт возьми, парень! Это меняет все дело!
   И опять у него отобрали всю  одежду  и  обувь.  Только  теперь  шкаф  был
совершенно пуст. Пищу ему приносил Рудольф.
   Хаукинз объяснил на следующее утро, что только его вмешательство в  самый
последний момент спасло Сэму жизнь, и что его приказ оставить Сэма  в  покое
пришелся офицерам явно не по душе.
   - Фактически я столкнулся с  настоящим  мятежом  еще  до  того,  как  моя
бригада встала под знамена, - заметил генерал.
   - Встала под что?.. Впрочем, не важно! Можешь ничего мне не говорить.
   - Я вот что хотел сказать, сынок. Мне пришлось прибегнуть к крутым мерам,
чтобы они смогли уразуметь, что  во  всех  экстремальных  ситуациях  решение
принимает только командир. Я убедил их в этом, но не без  труда.  Эти  щенки
хороши, когда с них не спускаешь глаз. Они всегда должны находиться  в  поле
зрения командира.
   - Ничего не понимаю, - признался Сэм. - Я так красиво  расписал  им  все,
ничего не упустив -  ни  реального  положения  вещей,  ни  мотивации  своего
обращения к ним. Боже, я рассказал им даже о деньгах! А они так внимали мне!
   - Ничего подобного, - возразил Хаукинз. - Ты, Сэм, совершил  две  крупные
ошибки. Ты почему-то посчитал, что эти люди, отличные офицеры, польстятся на
деньги, не заработанные ими...
   - Хватит! - заорал Дивероу. - Тебе не продать мне свой вымысел о чести  в
воровской среде, поскольку я не куплю его, такое дерьмо мне не нужно!
   - Думаю, ты заблуждаешься, парень, видя все в таком свете.  И  в  этом  -
твоя вторая ошибка.
   - Какая именно?
   - Одна из старых уловок Интерпола - это открыть  сомнительный  банковский
счет и всучить его какому-нибудь кретину. Удивлен, что тебе неизвестно  это.
Ты же пытался всучить не один, а сразу семь счетов.
   Сэм потянул на себя одеяло и укрылся с головой. К сожалению, он не  знал,
что сказать на это.
   - Знаешь, Сэм,  -  продолжил  Хаукинз,  -  иногда  жизнь  напоминает  мне
вереницу вагонных купе. При этом некоторые из  них  соединены  между  собой,
другие нет. Вот ты когда-то спас мне жизнь в Пекине. Употребив для этого все
свое умение и  опыт,  ты  вырвал  меня  из  лап  тюремщиков,  грозивших  мне
пожизненной каторгой,  как  сообщал  ты  мне  тогда.  Сегодня  же  здесь,  в
Швейцарии, я спас тебе жизнь. И использовал для этого мои умение и опыт.  Но
наши купе больше не рядом. Они отстоят далеко друг от друга, сынок. А потому
- кончай дергаться, парень! Я не могу отвечать теперь за твою  жизнь!  Слово
генерала!
   К концу второй недели Сэм был уверен, что окончательно лишился  рассудка.
Мысли об одежде буквально сводили его с ума.
   Одежда была естественной стороной бытия на протяжении всей его жизни. Она
могла удовлетворять его  вкус  и  в  какой-то  мере  отвечать  запросам  его
эгоцентричного "я", но никогда не являлась предметом, которому он уделял  бы
много внимания.
   "Это превосходный пиджак, но стоит бешеные деньги. Так к чертям его!..  А
рубашки? Мать не  раз  говаривала,  чтобы  я  выбирал  себе  соответствующие
рубашки... Ну и что с того, что она от Филена?.. Но ты же адвокат!..  О(кей!
Рубашка и серые брюки. И еще носки... В ящике шкафа всегда их полно.  Как  и
рубашек и носовых платков. Но вот костюм всегда был проблемой: за  всю  свою
взрослую жизнь я всего лишь несколько раз покупал  себе  их.  И  никогда  не
испытывал искушения сшить себе у портного хотя бы один. И  в  этой  чертовой
армии, сформированной Хауком  в  проклятом  Махенфельде,  я  ношу  цивильный
пиджак и брюки только потому, что питаю отвращение к униформе.  Нет,  одежда
никогда не имела для меня большого значения".
   Но - это в прошлом. Теперь же одежда приобрела для Сэма большое значение.
   Та часть рассудка, которая еще оставалась у него, призвана была совершить
чудеса  изобретательности.  Именно  так,  лучше  не  скажешь!  И  он   начал
изобретать, преисполнившись твердым намерением изменить ситуацию.
   Надо  действовать  постепенно,  неторопливо,  продумывая  все  приемлемые
альтернативы. Каким образом смог бы он бороться и  дальше,  если  был  столь
глубоко и к тому  же  вполне  официально  вовлечен  в  деятельность  "Шеперд
компани лимитед" и все пути отступления для него отрезаны?  Он  находится  в
изоляции, в роскошной темнице, ключ от которой у человека неуравновешенного,
Маккензи Хаукинза, обладающего к тому же сорока миллионами долларов.
   Если  принять  во  внимание  все  факты,  то,  скорее   всего,   открытое
сопротивление Хаукинзу  будет  равнозначно  попытке  самоубийства.  Из  чего
следует, что Сэм должен направить всю свою энергию в другое  русло,  где  бы
его усилия принесли наибольшую отдачу. Но есть  и  еще  одна  сторона  этого
дела. Если "Шеперд компани лимитед" взорвется, то от ее  осколков  никак  не
укрыться второму по рангу и к тому же единственному после президента высшему
должностному лицу в этой фирме.
   Таковы были общие соображения, которые  Сэм  попытался  облечь  в  слова.
Сперва это не очень-то удавалось ему, он не  был  уверен,  что  формулировал
свои идеи более ли менее четко. Но в начале третьей недели, во время  одного
из дневных визитов к нему Маккензи, он все же решился  высказаться,  хотя  и
понимал, что его рассуждения не совсем убедительны. Понятно, от Хаукинза  не
могли ускользнуть ни ход его мыслей, ни произошедшая в нем перемена.
   В среду Сэм задал генералу следующий вопрос:
   - Мак, ты не задумывался о  юридических  аспектах  того,  что  произойдет
после?.. Ну да ты сам знаешь, после чего...
   - С "Нулевым объектом" все в порядке, что же касается юридических сторон,
то, полагаю, ты неплохо в них разбираешься.
   - Не  уверен  в  этом.  Я  вовлечен  во  множество  сомнительных  дел.  С
географией от Бостона до Пекина.
   - О чем ты это?
   - Да так, ни о чем... Просто  я  думал...  А  впрочем,  какое  это  имеет
значение? В четверг Сэм заявил Хауку:
   - Операция, которую ты, как и выбранное тобою для налета место,  именуешь
"Нулевым объектом", чревата самыми серьезными последствиями,  о  чем  ты  не
подумал. Руков