а  боевая  бригада  отправлялась  на
занятия.
   Поднималась по лестницам, побывала на верхнем этаже и даже на  крепостном
валу.
   Стучали  молотки,  визжали  пилы,  ловко  делали   свое   дело   мастерки
штукатуров. Перетаскивалась мебель - снизу вверх и сверху вниз, на  веревках
и с помощью рычагов, причем отдельные предметы, особо крупные и  громоздкие,
поднимались и опускались через окна -  крепостную  стену  заставили  великим
множеством  цветочных  горшков  с  комнатными  растениями,  кустами  и  даже
низкорослыми деревцами, созерцаемыми Сэмом снизу, поскольку подниматься туда
ему не разрешалось.
   Ну а уже днем Лилиан со своими двумя помощниками потащили куда-то краски,
кисти  и  деревянные  панели.  И  когда  Сэм,  не  в  силах  долее  сдержать
любопытства, спросил ее, что происходит, то услышал в ответ:
   - Навожу порядок, только и всего.
   Наконец, на стену  были  подняты  корзины  с  дробленым  камнем  и  мытым
гравием, а несколько позже - скамьи  из  бетона  и  -  если  только  Сэм  не
ошибался и не  находился  сейчас  в  своем  Бостоне  -  отделанный  мрамором
престол.
   И тут он понял, чем занята  Лилиан:  она  оборудует  верхний  этаж  замка
Махенфельд и крепостную стену под будущую  резиденцию  римского  папы!  Хаук
предусмотрел все, и апартаменты, и сад, и мебель для отправления культа!
   Боже мой, резиденция папы!
   Энни, в отличие от Лилиан, проводила с Сэмом чуть ли не все  свое  время.
Поскольку Маккензи считал неуместным,  чтобы  "девочки"  питались  вместе  с
капитанами в офицерской столовой:  женщинам  не  полагалось  делить  хлеб  с
ударной  бригадой  накануне  боя,  -  то  Энни  и  Лилиан  предписано   было
трапезничать в комнате  Дивероу,  которому,  понятно,  предстояло  по  этому
случаю запахиваться в злополучное одеяло. Но Лилиан появлялась там  довольно
редко: она практически все время проводила на верхнем этаже,  обустраиваемом
ею под резиденцию.
   Поэтому Сэм и Энни часто оставались вдвоем. Отношения между ними, как это
ни удивительно, не выходили  за  рамки  платонических.  Ни  он,  ни  она  не
выказывали  ни  малейшего  желания  изменить  ситуацию.   По-видимому,   это
объяснялось тем, что им не хотелось, чтобы  кто-то  из  них  оказался  вдруг
вовлеченным в творившееся вокруг них безумие, и они искренне стремились хоть
как-то уберечь друг друга от возможных невзгод. Каждый раз, беседуя с  Энни,
Сэм все отчетливее понимал, чего добивается Маккензи от нее. Таких  наивных,
непосредственных натур, как она, Дивероу еще  не  встречал  в  своей  жизни.
Женщинам не хватает смекалки, всегда полагал он, однако Энни оказалась иной.
В то время как другие, добившись желаемой цели, успокаиваются, Энни  никогда
не  довольствовалась  достигнутым.  Ей  было  присуще  достойное  восхищения
дерзостное стремление к новым свершениям, возглашавшее на весь мир, что  она
многое может и на многое готова пойти, и - о небо!  -  это  не  должно  было
никого огорчать.
   Дивероу осознавал  нависшую  над  ним  опасность  предать  забвению  свои
замыслы. Ему стало  казаться,  будто  именно  эту  женщину  он  и  искал  на
протяжении последних пятнадцати лет.
   Но он не мог не думать о деле. В его голове созрел новый  план.  Который,
знал он, должен сработать.
   В тот самый день, когда Хаукинз с бандой банановых  капитанов  отправится
на операцию "Нулевой объект"!
   В зале отзвучали последние,  мелодичные  и  несколько  суровые,  аккорды,
исполненные оркестром. Когда опустился занавес, Гвидо Фрескобальди вышел  на
сцену  и,  вытирая  слезы,  несколько  раз   поклонился   под   аплодисменты
восторженной публики. Ему  придется  отложить  на  время  свое  искусство  и
подумать о вещах, заслонивших в данный момент  от  него  все  остальное.  Он
торопился: ему надо еще заскочить в костюмерную и запереть гримерную.
   Его ждут! Он едет в Рим! Где его заключит в объятия столь горячо  любимый
им кузен,  наиболее  почитаемый  им  из  всех  пап  -  Джиованни  Бомбалини,
Франциск, наместник Христа! Боже, какая  честь  для  него!  Свидеться  после
стольких лет!
   Но он не мог сказать об этом ни одной живой душе. Ни одной!  Таково  было
условие. Так пожелал Бомбалини, - о, святая Богородица, - папа  Франциск!  И
никто не посмел осведомиться у столь знатной особы,  как  первосвященник,  о
причине подобного  волеизъявления.  Правда,  Гвидо  был  несколько  удивлен.
Почему Джиованни настаивал, чтобы  он  солгал  слегка,  сказав  руководству,
будто едет в Падую повидаться с семьей, а  вовсе  не  в  Рим.  Его  приятель
режиссер замигал глазами, когда певец сообщил ему о предстоящей поездке.
   "Ну что ж, в  таком  случае  ты  сможешь  попросить  свою  семью,  Гвидо,
помолиться  Святому  Петру  о  маленькой  священной  лире:  в  этом   сезоне
театральная касса была не очень-то полной".
   Знает ли что-нибудь режиссер? И если да, то с каких пор?
   Вся эта секретность не вязалась с его представлением о  Джиованни,  каким
он его знал раньше. Но кто он такой, Гвидо Фрескобальди, чтобы сомневаться в
мудрости своего дорогого кузена, папы римского?!
   Гвидо быстро  добрался  до  костюмерной  и  принялся  стаскивать  с  себя
театральный  наряд.  Взгляд  его  упал  на  праздничную  одежду,   тщательно
выглаженную и аккуратно висевшую на крюке посреди стены. В ней он  ходит  по
воскресеньям на церковные мессы и сейчас наденет  ее  только  в  поезде,  по
дороге в Рим.
   Внезапно он ощутил себя человеком  неблагодарным,  и  ему  стало  стыдно.
Джиованни всегда был так добр к нему! А он возьми да и вбей  себе  в  голову
тревожные мысли, причину которых и сам не смог бы понять.
   Журналистка, которая устроила  их  встречу,  дотошно  расспрашивала  его,
какого размера одежду и обувь он носит. Не упускала ни  единой  подробности.
Когда же он высказал удивление по этому поводу, она разъяснила все.
   Гвидо даже прослезился, услышав ее ответ.
   Джиованни решил купить ему новый костюм.
   Хаукинз с капитанами вернулись из Рима. Последняя рекогносцировка в  зоне
проведения операции "Нулевой объект" прошла  успешно.  План  не  нуждался  в
каких бы то ни было коррективах.
   Все  разведданные  были  собраны  вместе  и  тщательно  проанализированы.
Опираясь  на  сведения,  полученные  в  результате  использования   основных
способов наблюдения, применяемых на вражеской территории, Хаукинз  обзавелся
униформой, - точнее, черным костюмом с пасторским воротничком, - а заодно  и
пропуском в Ватикан вкупе с удостоверением личности,  в  котором  значилось,
что  он  -  иезуит,  занимающийся  по   поручению   казначейства   изучением
эффективности сбора денежных средств. Он получил свободный доступ к  спискам
высших церковных деятелей и  служебного  персонала  с  самым  широким  полем
деятельности - от роскошных апартаментов до жалких бараков.
   Вся добытая Маккензи информация лишь подтверждала его предположения.
   Папа выедет в замок Гандольфо в тот же день, что и в последние два  года.
Он был человеком организованным, и все  его  время  строго  расписывалось  в
соответствии  с  подлежавшими  исполнению  делами  и  возложенными  на  него
обязанностями. В замке Гандольфо ожидали  папу,  и  он  непременно  прибудет
туда.
   Автоколонна с лимузином  папы  римского  в  ее  составе  будет  такой  же
скромной, как и прежде: первосвященника не отличали ни расточительность,  ни
претенциозность. Один мотоциклист впереди, два - по бокам его машины  и  еще
один - сзади. Вот и весь эскорт. Число лимузинов ограничивалось двумя:  один
- для папы и его ближайших помощников, второй - для секретарей и  низших  по
рангу прелатов, везших с собой текущие рабочие бумаги.
   Маршрут папского кортежа пролегал по  живописной  дороге,  о  которой  он
говорил  с  восторгом  всякий  раз,  когда  упоминал  Гандольфо.  Это   была
изумительная по своей красоте виа Аппиа Антика, с холмами  и  древнеримскими
руинами на всем ее протяжении.
   Виа Аппиа Антика.  Зона  осуществления  операции  под  кодовым  названием
"Нулевой объект".
   В Цараголо были доставлены два реактивных  самолета  "Леар".  Цараголо  -
аэродром для богачей.  Миниатюрный  седан  "фиат",  входивший  в  снаряжение
рядовых турок, был куплен капитаном Нуаром якобы для эфиопского посольства и
поставлен в  работавший  круглосуточно  гараж  по  соседству  с  полицейским
участком, отличавшимся крайне низким уровнем преступности.
   Гвидо Фрескобальди находился тем временем на пути в  Рим.  Встречала  его
Регина. Она должна была поместить певца  в  арендованный  ею  особнячок  под
звучным названием "Дож", расположенный  на  виа  Мачелли,  у  самой  площади
Испании с ее  знаменитой  лестницей,  и  окружить  немолодого  уже  человека
всяческими заботами до утра, на  которое  был  намечен  налет.  Ну  а  утром
первое, что предстояло ей сделать, -  это  впрыснуть  в  своего  подопечного
раствор тиопентала, который обезопасит их  от  него  как  минимум  часов  на
двенадцать.
   Хаукинз намеревался запихнуть Гвидо в свой "фиат" по пути к зоне действия
"Нулевого   объекта".   Естественно,   перед   этим   Регина   обрядит   его
соответствующим образом и засунет в просторное пальто,  которое  скроет  под
собой маскарадный костюм. В частности, длинные полы.
   Теперь оставалось позаботиться еще только об одном деле. Использовавшиеся
на учениях  два  лимузина  следовало  отогнать  в  местечко  Валтурнанче,  в
нескольких милях к северо-западу от альпийского городка Шамполук. Поближе  к
редко использовавшемуся частному аэродрому, с которого лишь время от времени
взлетали реактивные самолеты, чьи владельцы спешили попасть на  свои  лыжные
базы. Автомобили имели подлинные номерные знаки и были  зарегистрированы  на
несуществующих греков: швейцарцы никогда  не  тревожат  греков,  которым  по
карману столь дорогие машины.
   Перегнать лимузины было поручено Лилиан. Точнее, на нее возлагалось общее
руководство данной операцией. В  ее  распоряжении  находились  двое  парней,
которые уже помогли бы ей к тому времени натянуть  на  Гвидо  одеяние  папы.
Когда машины  будут  на  месте,  все  трое  смогут  исчезнуть.  Естественно,
Маккензи заранее снабдит их деньгами.
   Затем, как только они возвратятся в  Махенфельд  по  завершении  операции
"Нулевой объект"  и  папа  будет  благополучно  и  в  обстановке  строжайшей
секретности  доставлен  в  подготовленные  для  него  апартаменты,   Хаукинз
избавится также от Рудольфа и того психа, чьего имени никак не запомнить. Но
повар должен остаться. Черт с ним, если даже он и узнает, кому готовит  еду:
ведь этого француза-гугенота разыскивает полиция шестнадцати стран.
   Потом замок покинет Энни. И, конечно же, Сэм.
   Он мог бы заставить Сэма подчиниться ему: тот  накрепко  был  привязан  к
гаубице, которую сам же и заряжал. Но Энни он не мог  постигнуть.  Чего  она
добивается? Почему не оставит его? И зачем  использовала  данную  им  клятву
против него же самого?
   "Ты поклялся, что если кто-то из нас обратится к тебе за помощью,  то  ты
не откажешь  в  ней.  И  что  ты  никогда  не  допустишь,  чтобы  свершилась
несправедливость, если только сумеешь  ее  предотвратить.  И  вот  я  здесь.
Нуждаюсь в твоей  помощи.  Несправедливость  уже  налицо.  Идти  мне  больше
некуда. Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой".
   Да, конечно, он должен помочь ей. Помимо всего прочего, он дал  ей  слово
генерала.
   Но почему? Не мог бы его заменить Сэм?
   Проклятье!

***

   "Итак, я умру в Гандольфо. Могло быть  и  хуже",  -  размышлял  Джиованни
Бомбалини,  выглядывая  из  окна  своего  кабинета.  Единственное,  что  мог
лицезреть  он  полвека  тому  назад,  после  того  как  справил   наполовину
по-латыни, наполовину на языке ква <Ква -  языки  ква  распространены  вдоль
Гвинейского  побережья>   изнурительную,   затянувшуюся   до   бесконечности
заупокойную службу под неумолчный гул тучами круживших над его головой  мух,
-  это  кладбище  на  Золотом  Берегу.  Гандольфо,   несомненно,   -   более
благопристойное место.
   Здесь он смог бы к тому же поработать более плодотворно:  в  остававшиеся
еще у него недели привести в порядок хотя бы свои личные дела и сделать  все
возможное, чтобы наметить план действий  на  ближайшее  будущее  церкви.  Он
захватит с  собой  в  Гандольфо  несколько  сотен  аналитических  записок  о
наиболее влиятельных епархиях  во  всем  мире  и  рекомендаций  по  кадровым
вопросам. Ему придется выбирать достойных продвижения по службе из множества
кандидатур, предпочтение он будет  отдавать  все  же  молодым  перспективным
священникам. Хотя, такие часто не имеют с молодежью ничего общего.
   Он должен был время от времени напоминать себе о  том,  что  неподатливая
старая гвардия не заслуживает презрения и не должна подвергаться ему. Старые
боевые  кони  прошли  через  духовные  баталии,   неизвестные   подавляющему
большинству вопящих во все горло о необходимости реформ и перемен. Совсем не
легко изменить философию целой  жизни.  Но  испытанные  в  сражениях  старые
боевые кони знают, когда нужно отойти  в  сторону,  чтобы  пощипать  луговую
траву, и если только к ним обратятся, всегда  готовы  дать  доброжелательный
совет, независимо от их собственных умонастроений. Однако священнослужителям
вроде Игнацио Кварце не место в церковных рядах.
   Папа Франциск решил для себя, что среди последних совершенных  им  деяний
смещений с занимаемых постов будет совсем немного. Его предсмертное слово  в
виде завещания зачитают после его кончины на  заседании  курии,  а  затем  и
опубликуют. Впрочем, от всего этого попахивает гордыней, подумал он, но если
Богу не будет угодно, чтобы он, Франциск,  завершил  свой  труд,  он  всегда
сможет призвать его к себе, как только пожелает.
   Он начал диктовать свое завещание молодому чернокожему священнику. И  еще
разослал во все ведомства Ватикана  памятную  записку,  коей  назначал  сего
юного прелата своим душеприказчиком на случай,  если  Христос  раскроет  ему
свои объятия.
   Джиованни сообщили, что Игнацио Кварце чуть ли не исходил  криком,  когда
прочитал папское послание. А это  может  крайне  отрицательно  сказаться  на
состоянии носоглотки неистового кардинала.
   - Ваше святейшество, я никак не могу  отыскать  коробку  с  шахматами.  В
телефонной тумбочке ее не оказалось, - сказал  молодой  чернокожий  помощник
папы, выходя из спальни с чемоданом в руках.
   Джованни подумал мгновение, затем смущенно засмеялся.
   - Боюсь, шахматы в  ванной,  святой  отец.  Монсеньор  О(Джиллиган  столь
яростно излагал мне свой план разрешения проблемы перехода из одной  веры  в
другую путем разъяснения, какая  ужасная  кара  ожидает  решившихся  на  это
заблудших овец, что совсем заморочил мне голову, и я обо всем позабыл.
   Прелат снова скрылся и тут же вернулся.
   - Вот они, ваше святейшество. - Улыбаясь, молодой священник показал  папе
коробку с миниатюрными шахматами, принесенную им из ванной. - Я положу их  в
сундук с одеждой.
   - Мы уже почти полностью упаковались? Впрочем, "мы" я сказал просто  так,
поскольку всем этим занимались только вы.
   - Практически все готово к отъезду, святой отец.  Пилюли  и  тонизирующие
средства будут в моем портфеле.
   - Неплохо бы прихватить и немного хорошего бренди.
   - Я уже сделал это, ваше святейшество.
   - Поистине, вы Божий человек, сын мой!

Глава 23

   "Внимание: ремонт!"
   Большой металлический знак с  этой  надписью  был  прикреплен  посередине
деревянного барьера поперек сельского тракта.
   Снабженный  наисовременнейшим  красным  отражателем  света   и   эмблемой
римского муниципалитета,  выглядел  знак  весьма  внушительно  и  официально
закрывал  значительный   отрезок   виа   Аппиа   Антика   для   всех   видов
автотранспорта, предлагая объезд - через  лес  у  Аппиева  холма.  Поскольку
остававшаяся проезжей часть дороги  была  исключительно  узка,  альтернативы
объезду не имелось, если только машина  была  хоть  чуточку  крупнее  самого
миниатюрного "фиата". Это же касалось и седана "фиат", выведенного Хауком из
гаража по соседству с полицейским участком и валявшегося в данный  момент  в
перевернутом виде у подножия возвышенности.
   Ни один более крупный автомобиль, чем пресловутый седан, не смог бы здесь
развернуться. Прежде чем повернуть машину, водителю пришлось бы провести  ее
задним ходом по бесчисленным рытвинам и изгибам  дороги  чуть  ли  не  целую
милю. Правда, в  принципе  можно  было  бы  попытаться  проехать  по  широко
раскинувшимся лугам у Аппиева леса, но  они  изобиловали  камнями,  крупными
валунами и местами порушившимися  каменными  стенами,  воздвигнутыми  еще  в
древние времена. Объезд по лугам таил в себе серьезную опасность, не  говоря
уже о том, что он был запрещен законом.
   Примерно  такие  мысли  роились  в  голове  капитана  Нуара,   неподвижно
лежавшего с напудренным черным лицом в маске из дамского чулка  в  кустах  у
дороги,  перегороженной  барьером.  Издали  донесся   рокот   приближавшихся
мотоциклов.
   Все было готово.
   Операция "Нулевой объект" началась.
   Место было выбрано удачно. Вокруг - лишь деревья, поля да холмы.  Генерал
знал свое дело! Похищение могло бы состояться и на этом  уединенном  участке
сельского тракта, а не на объездном пути, но  в  каком-то  отношении  планом
"Нулевой объект" объезду отводилась первостепенная роль. Автомобили папского
кортежа могли бы кое-как развернуться, но они не сделают этого, а  поедут  в
объезд.
   На тот случай, если они все-таки не поедут объездным путем, капитан  Нуар
сжимал в руке массивный свисток с пронзительным звуком. Его применение будет
означать, что  план  "Эйбл",  фаза  первая,  пункты  с  первого  по  третий,
отменяется и немедленно начинается осуществление плана "Бейкер",  фаза  "два
нуля", пункты со сто первого  по  сто  десятый,  в  соответствии  с  которым
похищение должно состояться за Аппией.
   Вдали показался голубой стальной шлем с покрытым  эмалью  белым  крестом,
сверкавший  в  ярких   лучах   итальянского   солнца   наподобие   огромного
драгоценного камня. Это был передовой патруль мотоциклетного  эскорта  папы,
главы Ватикана, как обычно именовали  его.  Одет  он  был  в  форму  офицера
полиции. Ехал со средней скоростью: более  быстрая  езда  по  старой  дороге
могла бы создать неудобство для тех, кто сидел в лимузинах.
   Патрульный заметил деревянный барьер с большим предупредительным знаком и
подкатил к нему. Капитан Нуар  затаил  дыхание.  Офицер  слез  с  мотоцикла,
установил его на  опорной  "пятке"  и  направился  к  ограждению.  Поднял  в
растерянности брови, заглянул за барьер, желая удостовериться,  в  чем  суть
ремонтных работ, и выругался.
   Повернувшись в сторону приближавшегося кортежа, патрульный офицер  поднял
кверху обе руки. Лимузин, ехавший первым, остановился примерно в сотне ярдов
от барьера.
   Офицер вернулся к своему мотоциклу, вскочил  на  него,  завел  и,  быстро
подъехав к головному автомобилю, склонился  к  приоткрытому  окну  и  сказал
что-то взволнованно сидевшим внутри.
   Почти тут же отворилась задняя дверца, и из нее вышел священник в  черной
сутане. Он и патрульный  прошли  к  барьеру,  затем  принялись  разглядывать
дорогу, круто спускавшуюся вниз, к Аппиеву холму.
   Все это время они оживленно говорили о  чем-то  между  собой.  Энергичная
жестикуляция  свидетельствовала  о  недоумении   и   замешательстве.   Потом
священник повернулся к барьеру спиной, подобрал руками полы  длинной  сутаны
и, обойдя головную машину, направился к лимузину папы.
   Капитан Нуар не мог всего разглядеть, но легкий  ветерок  донес  до  него
кое-что из взволнованного разговора священника с патрульным мотоциклистом. И
тогда он набрал в грудь побольше воздуха и до боли сжал зубами свисток.
   Но тут, к великому своему облегчению, он услышал смех. Священник вернулся
к передней машине, кивнул головой в  сторону  находившегося  слева  от  него
патруля и забрался наз