орых  стоит  мое  имя!  Участвую  в  депонировании  десяти
миллионов долларов!
   - Успокойся! - сказал Дивероу Хаукинз с мягкой настойчивостью. - Вспомни,
что я говорил тебе: "Настанет время, когда тебе как моему адъютанту придется
выполнять мои приказы!"
   - Дерьмо! - прорычал Сэм. - И что я потом скажу людям?
   - То, что является дерьмом для одного, может показаться пирогом  другому.
Но если кто-то уж слишком будет  приставать  к  тебе,  то  ты  скажешь,  что
помогаешь старому солдату,  собирающему  небольшую  сумму  для  того,  чтобы
разделить ее с братьями по религии.
   - Но это же полный маразм, - произнес Дивероу.
   - Это политика "Шеперд компани", - ответил Хаукинз.
   Выбрав  пять  страниц  из  пулявшихся  на  кровати  гостиничного   номера
ксерокопий материалов,  хранящихся  в  папках  "Джи-2",  Хаукинз  направился
имеете с ними к письменному  столу.  Усевшись  в  кресло,  он  взял  красный
карандаш и пометил листы в левых верхних углах. Все пять.
   Да, черт побери, это было именно то, к чему он стремился.  Он  знал,  что
искомое находилось в этих бумагах, потому что человек не может отказаться от
уже опробированного им  способа  накопления  капитала,  если  обстоятельства
благоприятствуют ему. И еще потому, что время сводит к минимуму те  проблемы
и  то  давление,  которые  он  испытывал  несколько  десятилетий  назад,   а
возможность извлечения выгоды остается.
   И хотя данные о тайных операциях, вывезенные три  года  назад  из  Ханоя,
находились в хаотическом состоянии,  все  же  в  основе  своей  они  реально
отражали положение дел того времени.
   Англичане способствовали бойне, поставляя Северному  Вьетнаму  технику  и
боеприпасы.
   Конечно, это было не Бот весть  какое  участие,  и  Лондон  не  испытывал
никакого  смущения   от   сотрудничества   с   коммунистами,   несмотря   на
существование специальных международных постановлений  в  отношении  военной
техники. То был период дурацкого конфликта, когда и в Москве, и в Ханое, и в
Пекине не очень-то торопились прийти к конструктивным решениям.  И  огромные
деньги мог сделать каждый,  кто  был  способен  доставить  военные  грузы  в
северовьетнамские порты.
   И некий английский лорд Сидней Дэнфорт действовал именно таким образом.
   Закупал он соответствующую продукцию в США, Западной Германии и  Франции,
с тем чтобы потом, как официально заявлялось,  доставить  ее  под  чилийским
флагом в порты молодых африканских государств. Однако в действительности его
корабли и близко не подходили к берегам Черного  континента.  Меняя  курс  в
нейтральных водах Тихого океана,  они  спешили  на  север,  заправлялись  на
русских островных базах и под видом обыкновенных торговых судов шли на юг, к
Хайфону.
   "Джи-2" никогда не могла бы доказать участие лорда  Дэнфорта  в  подобных
операциях,  поскольку  за  доставку   коммунисты   платили   непосредственно
чилийским компаниям, и предприимчивый англичанин оставался таким образом вне
поля зрения. Правда, Вашингтон и не собирался устраивать  никакого  шума  по
этому поводу, так как лорд Дэнфорт являлся весьма могущественным человеком с
солидной поддержкой в министерстве иностранных дел. Да и  не  стоил  Вьетнам
подобного скандала.
   Но больше всего во всей этой истории Хаукинза  интересовали  два  пункта:
чилийский  флаг  и  африканские  порты.  Это   были   ширмы,   которые   уже
использовались тридцать лет назад, во время второй мировой войны.
   Тем, кто имел отношение к разведке, было хорошо известно,  что  некоторые
южноамериканские компании, получая субсидии извне, в начале сороковых  годов
поставляли военное оборудование странам фашистского блока,  зарабатывая  тем
самым огромные прибыли. В те жаркие военные дни портами назначения неизменно
выступали Кейптаун и Порт-Элизабет, поскольку дела с  документацией  в  этих
двух местах обстояли из рук вон плохо. если только таковая и вообще  велась.
И большинство судов, которые должны находиться у  южноафриканских  причалов,
меняли свой курс в Южной Атлантике и шли в Средиземное море, главным образом
в Италию.
   Но возможно ли это, чтобы лорд Дэнфорт решился повторить свои собственные
операции тридцатилетней давности?
   Ведь одно дело - выкачать из Юго-Восточной  Азии  несколько  миллионов  в
семидесятых  годах,  и  совсем  другое  -  сделать  себе  состояние  на  тех
испытаниях, которым подверглась Британская империя.  За  подобные  вещи  имя
любого человека могло быть  весьма  быстро  изъято  из  гостевого  списка  в
Букингемский дворец.
   И  теперь  для  Хаукинза  было  самое  время  поговорить  через  океан  с
ссмидесятидвухлетним лордом Сиднеем Дэнфортом, одним из  столпов  британской
промышленности, возведенным в рыцарское достоинство. И почти  самым  богатым
человеком в Англии.
   Да, черт побери,  "Шеперд  компани"  привлекала  к  сотрудничеству  самых
достойных инвесторов.

Глава 11

   На Стрэнде  царила  толчея.  Было  начало  шестого,  и  толпы  чиновников
устремились к своим домам.
   Сэм прилетел в аэропорт Хитроу в три часа сорок  минут  и  сразу  же,  не
теряя времени, отправился в заранее  забронированный  номер  в  "Савое".  Он
мечтал насладиться комфортом, в котором  так  нуждался  сейчас,  после  того
кошмара, коим обернулось для него пребывание в Женеве.
   Дивероу понял, что при составлении любого доклада он должен  делать  вид,
будто ничего не  знает  об  истинных  намерениях  "Шеперд  компани".  И  что
недостаточную компетенцию необходимо компенсировать глубокой почтительностью
к  неизвестным  ему  доподлинно  целям,  преследуемым  "Шеперд  компани",  и
особенно  к   ее   президенту,   который,   насколько   он   может   судить,
руководствуется в своей деятельности исключительно религиозными убеждениями,
   И поначалу женевские банкиры были поражены его скромностью. Боже,  десять
миллионов американских долларов, а наблюдающий за  их  депонированием  юрист
только улыбается, изрекает весело нечего не значащие  фразы,  отмалчивается,
когда к нему пристают с расспросами относительно его самого и его  клиентов,
и энергично качает головой, коль скоро речь заходит о религиозном братстве и
потрясающей сумме! Понятно, что они  стали  приглашать  его  на  обеды  -  с
обилием  вин,  фривольностями  и  предложениями  невероятного   разнообразия
постельных утех. В конце концов, это  была  Швейцария,  а  доллар  оставался
долларом, и столь прямолинейный подход  к  делу  не  следовало  смешивать  с
тирольскими  напевами,  эдельвейсами  и  милыми  девушками   в   белоснежных
передниках. Постепенно,  пока  обеды  сменялись  ужинами,  Сэмом  все  более
овладевали мысли о том; что женевские банкиры пришли к выводу, что  он  либо
самый  глупый  из  всех  юристов,  какие  только  приезжали  когда-либо   из
Соединенных  Штатов,  либо  наиболее  скрытное  подставное   лицо,   которое
когда-либо пересекало их границы.
   Он продолжал эту игру целых три дня и три ночи,  оставив  позади  себя  с
полдюжины приведенных в замешательство  швейцарских  бургомистров,  до  слез
расстроенных тем, что  они  так  ничего  и  не  получили  в  ответ  на  свою
доверительность, кроме больных желудков вследствие  чрезмерной  нагрузки  на
них. Давление, которое они оказывали на Сэма, было невыносимым.  И,  наконец
настал момент, когда ему пришлось все свое внимание сконцентрировать на том,
чтобы с уст его не сходила суровая и сдержанная улыбка, а чувство страха  не
заслонило от него все остальное. Он настолько  вошел  в  роль,  что  даже  в
аэропорту, куда его провожал вице-президент "Грейт бэнк", только улыбнулся и
произнес одно-единственное слово - "спасибо", пока тот  набрасывал  на  него
плащ.
   Сэм так спешил покинуть эту чертову Женеву, что  оставил  там  бритвенные
принадлежности, чем и объяснялись теперь его поиски аптеки  на  Стрэнде.  Он
прошел  в  южном  направлении  полтора   квартала,   находившихся   напротив
ипподрома, и зашел к "Стрэндским фармацевтам". Сделав покупки, он направился
назад в отель, предвкушая тот миг, когда надолго  заляжет  в  теплую  ванну,
потом побреется и хорошо пообедает в гостиничном гриль-баре.
   - Майор Дивероу! - услышал  вдруг  Сэм  энергичный  женский  голос,  явно
принадлежащий американке. Он донесся  из  такси,  остановившегося  во  дворе
гостиницы.
   Это были "ниспадающие и тяжелые", или, иными  словами,  прелестная  Энни,
четвертая жена Маккензи Хаукинза. Она бросилась к Сэму и, обняв  его,  тесно
прижалась к нему всем своим телом.
   Затем, так же быстро отпрянув, проговорила в явном смущении:
   - Извините меня! Боже мой,  это  произошло  само  собой!  Еще  раз  прошу
прощения. Но ведь это просто потрясающе: увидеть здесь знакомое лицо!
   -  Все  нормально,  -  ответил   Сэм,   вспоминая,   что   обладательница
"ниспадающих и тяжелых" показалась  ему  как  самой  молодой,  так  и  самой
наивной  из  всех  четырех  жен.  Если  он  правильно  помнил,  у  нее  была
своеообразная манера речи. - Вы остановились в "Савое"?
   - Да. Я приехала вечером. Мне  никогда  раньше  не  доводилось  бывать  в
Англии, и потому я целый день проболталась по городу. Боже,  у  меня  просто
отваливаются  ноги!  -  Энни   распахнула   дорогое   замшевое   пальто   и,
нахмурившись, взглянула на свои красивые ноги под короткой юбкой.
   - В таком случае им надо как можно быстрее отдохнуть! Идемте в бар
   - Слов нет, как я рада! - продолжала Энни. - До чего  же  это  здорово  -
встретить туг знакомого!
   - Вы здесь одна?
   - Да. Дон, - я имею в виду мужа, -  настолько  занят  своими  пароходами,
ресторанами и прочими делами, что сам предложил  мне  на  прошлой  неделе  в
Лос-Анджелесе: "Энни, дорогая, почему бы тебе не смотаться куда-нибудь? Ведь
впереди довольно тяжелый месяц". Сначала я подумала о Мехико,  Палм-Спрингзе
и тому  подобных  известных  местах,  которые  обычно  выбирают  в  подобных
случаях. Но потом я вдруг вспомнила, что никогда не была в Лондоне. И вот  я
тут! - У входа в отель она весело кивнула швейцару и,  все  так  же  щебеча,
прошла в сопровождении Сэма в холл. - Дон решил, что я сошла  с  ума:  я  же
ведь никого не знаю в Англии. Но в том-то и заключалась моя идея:  я  хотела
оказаться там, где нет привычных лиц! Где все другое!
   - Надеюсь, я не испортил вам впечатления?
   - Чем?
   - Знакомым лицом...
   - Да нет, что вы!  Я  сказала  "привычных"  и  совсем  не  имела  в  виду
знакомых. Ну а после одной лишь той короткой  встречи  у  Джинни  ваше  лицо
никоим образом не могло стать привычным.
   - Все ясно. К месту отдыха ведет вон та лестница, - кивнул Сэм в  сторону
ступенек слева от них, по которым можно было подняться  в  американский  бар
"Савой".
   Энни остановилась, не выпуская его руки из своей.
   - Майор, - запинаясь произнесла она, - у меня  чертовски  устали  ноги  и
затекла шея от постоянного смотрения вверх, а плечи  буквально  отваливаются
от ремня этой проклятой сумки. И мне очень хотелось бы полежать.
   - Понятно, - ответил Дивероу. - Перед вами совершенно  бездумное,  глупое
существо. Говоря откровенно, я  собирался  сделать  то  же  самое.  Но  свои
бритвенные принадлежности я оставил в Швейцарии. -  И  он  показал  ей  свою
покупку.
   - Здесь все так прекрасно!
   - Я позвоню вам через час...
   - Ну что ж... Да, а вы видели, сколько туалетов наверху? Они куда  больше
женских комнат Дона. Я хотела сказать, тех,  что  в  его  ресторанах.  Здесь
полно таких заведений.  А  в  них  огромные  полотенца,  настоящие  махровые
простынки! - Энни сжала ему руку и искренне улыбнулась.
   - Раз так, тогда все в порядке...
   - Да, еще одна вещь. Я жду вас. Мы  закажем  выпив.  ку  и  по-настоящему
расслабимся. Она направилась к лифту.
   - Это весьма любезно с вашей стороны...
   - Не стоит об этом! Джинни сказала нам,  что  вы  ей  звонили.  Она  явно
опередила нас. Но сегодня моя очередь. Так вы говорите, что были в Женеве?
   - Я сказал: в Швейцарии... Сэм насторожился.
   - А разве Женева не Швейцария?
   Номер Энни тоже выходил окнами на Темзу и тоже находился на шестом этаже,
не более чем в пятидесяти футах от номера Сэма.
   "А разве Женева  не  Швейцария?"  Несколько  мыслей  пронеслись  в  мозгу
Дивероу. Но он был слишком измучен, чтобы удержать их в голове. И впервые за
все  эти  дни  по-настоящему  расслаблен,  что  также   не   позволило   ему
сосредоточить на них свое внимание.
   Ее номер  весьма  походил  на  его.  Те  же  высокие  потолки  с  лепными
украшениями, те же превосходно отполированная мебель, бюро и столы, картины,
кресла и софа, которая оказала бы честь Парк-Бернету, каминные часы и лампы,
не только не закрепленные, но и не имевшие вставленных в  них  пластмассовых
бирок с указанием владельца. А из  больших  окон,  завешенных  великолепными
шторами, открывался красивый вид на реку  с  огоньками  маленьких  судов,  с
возвышавшимися за ней зданиями и, конечно, мостом Ватерлоо.
   Сэм, без ботинок, сидел на  софе  в  гостиной,  держа  в  руках  бокал  с
выпивкой. По Би-Би-Си транслировали концерт Вивальди в  исполнении  оркестра
Лондонской  филармонии.  Исходящее  от  камина   тепло   придавало   комнате
необыкновенный уют. И он подумал о том, что заслужил все это.
   В проеме двери, ведущей в ванную комнату, показалась Энни. Рука  Дивероу,
несшая бокал к губам, замерла на полдороге. Она была одета - если,  конечно,
можно было в данном случае употребить это  слово  -  в  прозрачный  пеньюар,
который, оставляя слишком мало для воображения, мог бы  свести  с  ума  кого
угодно. "Ниспадающие и тяжелые" груди, способные  смутить  любого,  видящего
их,  буквально  разрывали  мягкую  тонкую  материю.  Длинные  русые  волосы,
небрежно спускаясь на плечи, обрамляли ее божественное личико.  Под  легкой,
воздушной тканью четко вырисовывались стройные ноги.
   Не говоря ни слова, Энни подняла руку и поманила Сэма пальцем. Он  быстро
встал с софы и направился к ней.
   В  огромной,  облицованной  кафелем  ванной  находился  большой  бассейн,
наполненный теплой водой. Тысячи  плавающих  по  поверхности  пузырей  пахли
розами и весной.
   Женщина подошла к Сэму и развязала ему галстук, затем, расстегнув рубашку
и ремень, раздвинула "молнию" на брюках и спустила их на пол. Движением  ног
Сэм отбросил эту принадлежность своего туалета в сторону.
   Опустив обе руки ему на талию, Энни  сняла  с  него  трусы,  одновременно
опускаясь на колени.
   Сэм сел на край бассейна,  и  она  стянула  с  его  ног  носки.  А  потом
поддержала его за левую руку, пока он  опускался  в  водоем,  где  сразу  же
скрылся под бурлящими белыми пузырьками.
   Затем Энни встала и развязала находившийся у  нее  на  шее  желтый  бант.
Халат упал на покрывавший пол белый ковер.
   Она была великолепна.
   И она поспешила к Сэму.
   - Ты хочешь спуститься вниз и  что-нибудь  перекусить?  -  спросила  Энни
из-под одеяла.
   - Да, - ответил Сэм, тоже из-под одеяла.
   - А ты знаешь, - сказала она, - мы проспали с тобой более трех  часов,  и
сейчас уже почти полдесятого. - Она потянулась, и Сэм взглянул на нее.  -  Я
предлагаю отправиться после обеда в какую-нибудь пивную.
   - Как хочешь, - произнес Сэм, все еще наблюдая за ней.
   Она теперь уже сидела, простыня упала  с  нее.  "Ниспадающие  и  тяжелые"
вызывающе смотрели на все, что находилось перед ними.
   - Черт, - мягко и несколько смущенно проговорила Энни, глядя сверху  вниз
в лицо Сэму. - Кажется, я веду себя слишком навязчиво,
   - "По-дружески" - более подходящее слово.
   - Ты знаешь, что я имела в виду, - нагнулась она к нему и поцеловала  его
в оба глаза. - У тебя ведь могут быть и другие планы или, скажем, неотложные
дела.
   - Дел как таковых у меня нет, - ласково перебил ее Дивероу. - Так  что  я
могу заниматься всем, чем мне заблагорассудится. Что же касается планов,  то
их легко изменить. В данный же момент я хочу лишь потакать своим капризам  и
наслаждаться жизнью.
   - Звучит дьявольски сексуально!
   - И это понятно!
   - Спасибо!
   - Это тебе спасибо!
   Сэм обхватил  ее  нежную  и  прекрасную  спину  и  прикрыл  себя  и  Энни
простынкой.
   Через десять минут, - впрочем, сам Сэм, потеряв представление о  времени,
не сказал бы точно, как долго еще пробыл он вместе с Энни в ее апартаментах:
десять минут или несколько часов, - они наконец приняли решение относительно
дальнейшего распорядка дня.
   Им и в самом деле уже пора было поесть, предварительно  посмаковав  виски
со льдом, которое они потягивали небольшими  глотками,  сидя  на  заваленной
подушками софе под двумя огромными банными полотенцами.
   - Я бы сказал, что это сибаритство, - натянул себе  на  колени  полотнище
Сэм.
   По радио звучало попурри из произведений Ноэла Коуарда.  Дым  от  сигарет
причудливо извивался в оранжевых отблесках камина. Горели всего  две  лампы.
Гостиную пронизывала сказочная атмосфера.
   - Под словом, "сибаритство" подразумевается эгоизм, - сказала Энни. -  Мы
же наслаждаемся вдвоем, так что об эгоизме не может быть и речи.
   Сэм взглянул на нее. Четвертая жена Хаукинз вовсе не была идиоткой.  Как,
черт побери, он добился этого? Да и его ли в том заслуга?
   - И все-таки, поверь мне, то, как мы наслаждаемся, и есть сибаритство.
   - Пусть будет так, если тебе  это  угодно,  улыбнулась  она,  ставя  свой
стакан на чайный столик.
   - Впрочем, все это не столь уж важно. Но не пора ли нам одеться  и  пойти
перекусить?
   - Да, я буду готова через несколько секунд. - Она заметила  на  его  лице
вопросительное  выражение.  -  Я  не  потрачу  много  времени.  Однажды  Мак
сказал...
   Она смутилась и замолчала.
   - Говори, говори, - великодушно произнес Сзм. - Мне и в  самом  деле  это
интересно.
   - Так вот, однажды он сказал, что если ты попытаешься слишком уж изменить
свою внешность, то не поможешь себе ничем, но лишь запутаешься вконец. И что
не следует делать ничего подобного до тех пор, пока для  этого  не  появится
чертовски веское основание. Если только ты действительно не  нравишься  сама
себе. - Она выпростала из-под себя ноги и, обмотав полотенце  вокруг  своего
тела, поднялась с кушетки. - А я сейчас, во-первых, не вижу  никаких  веских
оснований менять свой облик, и, во-вторых, сама себе  нравлюсь.  Мак  научил
меня этому. И я довольна нами обоими.
   - Я тоже, - ответил Дивероу. - Когда ты  приведешь  себя  в  порядок,  мы
зайдем ко мне в номер, и я переоденусь.
   - Хорошо. Я застегну пуговицы на твоей рубашке и завяжу тебе  галстук!  -
усмехнулась Энни и поспешила в ванную.
   Дивероу, как был нагой, поднялся с софы и, набросив на  плечи  полотенце,
подошел к небольшому  столику,  на  котором  на  серебряном  подносе  стояли
бутылки. Налив себе немного шотландского виски, он задумался  над  житейской
философией Мака Хаукинза.
   "Если ты попытаешься слишком  уж  изменить  свою  внешность,  то...  лишь
запутаешься вконец".
   Что ж, неплохо. Во всяком случае, все учтено.
   Маленькая белая лампочка, находившаяся на  небольшом  панно,  у  двери  в
номер Дивероу, между красной и зеленой, была включена. Сэм и  женщина  могли
видеть ее на протяжении всего того времени, что они шли по  коридору  к  его
номеру. Это означало, что у главного входа его ждет какое-то послание.
   Дивероу негромко выругался.
   Черт побери, похоже, что Женева не скоро сотрется в его памяти! И Хаукинз
даровал ему только одну спокойную ночь.
   - У меня тоже горела такая лампочка после обеда, -  заметила  Энни.  -  Я
увидела ее, когда вернулась,  чтобы  переобуться.  Это  означает,  что  тебе
должны звонить.
   - Или оставили послание...
   - . Что касается меня, то мне звонил муж из Санта-Моники. И  я  позвонила
ему сама. Ты знаешь, что в Калифорнии было только восемь часов утра?
   - Весьма мило с его стороны встать так рано и звонить тебе.
   - Как бы не так. Насколько мне известно, у него в Санта-Монике два  дела:
ресторан и девица. Но ресторан в восемь часов не открывается,