о
станете делать вы, Маккензи?
   Хаукинз промолчал, ибо тогда еще у него не было ответа на этот вопрос. И,
пристально  вглядываясь  в  поразительную  панораму  заснеженных  Альп,   он
вспоминал сейчас о своей беседе с Франциском.
   Неожиданно с огромной высоты  поднебесья  сорвался  орел  и  стремительно
ринулся в поиске добычи к самой земле.
   Орел. Одинокий орел,  парящий,  широко  раскрыв  крылья,  в  великолепном
свободном полете! Хозяин неба и вселенной!..
   Величественная, царственная птица кружит в  небе,  снижаясь  все  ниже  и
ниже, и вдруг с  удивительной  скоростью  устремляется  в  падении  вниз,  к
зеленеющему между горными вершинами лугу.
   И тут что-то случилось! Массивные крылья орла яростно машут. Он  схвачен,
кто-то поймал его в западню и не дает взлететь.  И  только  отчаянный  рывок
позволяет птице  вырваться  на  свободу.  Пленница  потрясена,  ее  движения
безумны, но лишь до той поры, пока она вновь  не  оказывается  в  бескрайнем
просторе и не взмывает высоко над землей.
   Маккензи бросил взгляд на луг, ставший полем  боя,  удивляясь  тому,  как
могло произойти здесь столь драматическое  событие,  едва  не  закончившееся
гибелью орла. Ответ пришел очень скоро:  из  ближайших  зарослей  кустарника
выскочили  два  человека,  явно  раздосадованные  тем,  что  их  ловушка  не
сработала. В  гневе  они  подняли  смертельно  опасное  для  зверей  и  птиц
устройство и зашвырнули в траву.
   Происшествие с орлом вернуло Хаука  в  прошлое.  В  его  памяти  возникли
образы далеких лет, когда он, молодой офицер, получил назначение на  учебную
базу в горах Небраски, готовившую разведчиков... А может, она  находилась  в
Айове? Или в Канзасе?... Нет, все-таки в Небраске.
   Орел сам по себе не явился единственной  причиной  его  воспоминаний,  но
огромная птица занимала в  них  серьезное  место,  поскольку  этот  крылатый
хищник с незапамятных времен запечатлевается в картинах, символах и  даже  в
людских именах. Орел глядит на нас с головных уборов могущественных  вождей,
одним, двумя или тремя орлиными  перьями  награждают  в  зависимости  от  их
деяний отважных молодых воинов из индейских племен.
   Американские индейцы.
   Их  резервация  находилась  примерно  в  двенадцати  милях  от  секретной
тренировочной базы, что, понятно, не являлось тайной для  индейцев,  которые
частенько наведывались в лагерь и трогательно выклянчивали все, что могли, у
хорошо откормленных,  рослых  солдат.  Поскольку  эти  попрошайки  выглядели
весьма экзотично и в то же время вызывали к  себе  жалость,  многие  молодые
разведчики,  а  с  ними  и  Хаук,  ходили  в   резервацию,   чтобы   поближе
познакомиться с индейцами и с их бытом. Но то,  что  они  видели  там,  было
позорно!  Коренные  жители,  истинные  хозяева  этой   земли   пребывали   в
унизительной   бедности,   скандально   ограбленные   белыми   захватчиками!
Естественно,  разведчики,  и  Хаук  в  том  числе,   пробрались   тайком   в
интендантский барак, и до того, как их отправили штурмовать горные  кручи  в
последний день их учебы, положение индейцев  значительно  улучшилось  и  они
зажили жизнью, какой и не помнили.
   Американские  индейцы,  эти  благородные  дикари,  притесняемые   разными
подонками, наподобие тех, которые выперли Маккензи Хаукинза, боевого офицера
и генерала, из армии, могут рассчитывать на  его  поддержку.  На  то,  чтобы
радикальным образом изменить их жизнь, уйдут месяцы,  возможно,  даже  годы,
но, черт побери, это будет стоящее дело!
   Хаук повернулся и побежал по высокой траве. Дядюшку Франциска он застал в
огороде, где тот поливал свои драгоценные растения.
   - Дядюшка!.. дядюшка Франциск!.. Я нашел его!
   - Простите, Мак, но что вы там нашли?
   - Я нашел для себя настоящее дело, дядюшка! Я намерен выступить в  защиту
американских индейцев!  И  не  успокоюсь,  пока  они  не  обретут  подлинную
свободу!
   - А разве сейчас они  в  кандалах?  -  спросил  изумленный  Франциск,  не
замечая, что из его лейки впустую льется вода.
   - Хуже, чем в кандалах: они  в  оковах  экономического  рабства,  которое
узаконила кучка белых негодяев!
   - Иногда я не понимаю вас, Маккензи...
   - Не понимаете, дядюшка? Но это же мой Грааль, мой священный  поиск,  мое
главное дело! Проклятье, это может занять у меня  много  времени,  наверное,
даже годы, но я не отступлюсь, ибо в этом - сама справедливость. Я  знаю,  я
сердцем чувствую это!
   - Может ли священник этой бедной страны благословить заранее тех, кого вы
освободите от рабства?.. Раз может, то все в порядке... Во имя Отца, Сына  и
Святого Духа я молю Создателя, чтобы он явил вам, дети  мои,  свою  милость!
Ждите Хаукинза, да поможет он вам!



    Роберт ЛАДЛЕМ
    МАККЕНЗИ ХАУК II
    ДОРОГА В ОМАХУ

   Посвящается Генри Саттону, моему крестному отцу,
   Замечательному актеру, прекрасному другу и выдающемуся человеку

Предисловие

   Несколько лет назад из-под пера автора этих строк вышел роман ?Дорога
на Гандольфо?. Согласно предерзостному  замыслу  моему,  он  должен  был
потрясти буквально весь мир. Представьте  только:  я  собирался  предать
гласности историю, поведанную мне слугами самого сатаны,  выползшими  на
свет Божий  из  преисподней,  чтобы  осуществить  чудовищное  злодеяние,
которое, продемонстрировав наглядно, что и высочайшие  духовные  пастыри
наши столь же беззащитны в эти дни, как и простой люд, повергло бы в шок
всех без исключения верующих - и мужчин и  женщин,  вне  зависимости  от
исповедуемого ими религиозного учения. Основой сюжета служил  рассказ  о
похищении Папы Римского Франциска I, пользовавшегося всеобщей любовью  и
искренним почитанием рядовых граждан.
   Улавливаете ход моих рассуждений? Если да, то вам придется  признать,
что  фабула  и  впрямь  крута.  Однако,   вопреки   воле   писателя,   в
действительности все получилось по-иному. Я взглянул  случайно  на  свой
рассказ с другой стороны и чуть не задохнулся от смеха, хотя и сознавал,
сколь непристойно вести себя так по отношению к той глубокой  идее,  что
побудила меня приступить к работе над этой книгой.
   Короче, в голову мою закралась крамольная  мысль:  а  вдруг  зачинщик
тягчайшего преступления - при жизни ставший легендой в армейских  кругах
боевой офицер, низвергнутый с пьедестала политиканами за брошенный им  в
открытую вызов их лицемерию, - вовсе не столь уж плохой человек? И  что,
если высокочтимый Папа Римский ничего не имел против  своего  похищения,
разумеется, при условии, что не надо будет строго придерживаться  нудной
повестки дня, диктуемой интересами ватиканской  политики,  тратить  свое
время и силы на благословение толп, жаждущих попасть в  царствие  Божие,
жертвуя на церковь, и он сможет  на  расстоянии  успешно  справляться  с
делами   папского   престола,   занятого   его    двойником-кузеном    -
второразрядным актером из вспомогательной труппы  оперного  театра.  ?Ла
Скала?? Как видите, это уже - совершенно иной расклад.
   Я слышу, как вы осуждаете меня: он предал самого  себя,  пустив  свой
челн совсем не по той реке! Но никак не пойму, о какой реке  идет  речь.
Уж не о той ли, из коей черпаю я снотворное для себя? А может, о Стиксе,
Ниле или  Амазонке?  Ибо  Колорадо  <Колорадо  -  река,  протекающая  по
территории США Мексики> в данном случае отвергается  напрочь:  там  меня
наверняка уже давно повесили бы на одной из белоснежных прибрежных  скал
по обвинению в кощунстве.
   Не знаю, совершал я предательство или нет, но мне известно другое: на
протяжении тех лет, что прошли после публикации ?Дороги  на  Гандольфо?,
многие читатели, нередко угрожая мне физической расправой, задавали  мне
вопрос в письмах и по телефону:  ?Что  стало  потом  с  теми  клоунами??
Понятно, они имели в  виду  исключительно  участников  преступления,  но
никак не  высочайшую  особу,  добровольно  согласившуюся  стать  жертвой
насильников.
   Скажу откровенно: все это время ?клоуны? жили  в  ожидании,  когда  я
придумаю   наконец   что-то   не   менее   сногсшибательное,   чем    та
умопомрачительная концепция, что предопределила более чем  специфический
характер вышеупомянутого произведения. И рассчитывали  они  на  меня  не
зря. Как-то ночью одна из скромных  муз  моих,  словно  осведомленная  о
таившейся где-то в  моем  подсознании  мысли,  воскликнула  в  восторге:
?Право же, вы созрели уже для нового подвига!?
   И бедный глупец писатель решился-таки с  той  же  бесцеремонностью  с
какой некогда при написании ?Дороги на Гандольфо?  вторгся  он  в  сферу
религии и экономики, действовать и во время работы  над  этим  столь  же
научным трудом - естественно, при неукоснительном соблюдении уважения  к
закону и судебной системе своей родины.
   Да и кто бы отважился на иное? Во всяком случае,  не  мой  и  не  ваш
адвокат.
   При беллетристическом описании достоверных, хотя и не  подтвержденных
документально событий я,  следуя  указаниям  музы  своей,  вынужден  был
обращаться  к  смежным  с  историей  дисциплинам,  чтобы   придать   сей
удивительной истории неопровержимо правдивый характер.  Особая  точность
требовалась от меня, когда дело касалось Блэкстона.
   Вынесенная  же  мною  из  собственного  опыта   мораль,   позволяющая
придерживающемуся ее субъекту вести  жизнь,  не  ведая  страха,  состоит
примерно в следующем:
   Держитесь подальше от зала судебных  заседаний,  если  вы  не  сумели
загодя   подкупить   судью   или   же,   при    особо    неблагоприятных
обстоятельствах, заручиться поддержкой моего адвоката, что, впрочем, вам
никак не удастся, ибо он и так не знает ни минуты покоя, спасая меня  от
тюрьмы.
   И, обращаясь в заключение к моим друзьям из адвокатов - и не только к
ним, но и к актерам и к закоренелым  убийцам,  словно  все  они  связаны
единою цепью, - я прошу их не слишком строго судить меня, когда в романе
рассматриваются  деликатнейшие  вопросы  юриспруденции,   оказывающиеся,
однако, на практике не столь уж и деликатнейшими и являющиеся к тому  же
вовсе и не вопросами. Тем более что несмотря ни на что мой  неаккуратный
внешне подход к подобной проблематике в действительности, может статься,
по сути своей вполне аккуратен.
   Роберт Ладлэм

Пролог

   Пламя с ревом рвалось в ночное  небо,  отбрасывая  плотные  трепетные
тени на раскрашенные лица индейцев,  собравшихся  вокруг  костра.  Вождь
племени, высоченного роста, облаченный в подобающее его сану  одеяние  и
свисавший до земли головной убор из перьев, воскликнул  громким,  полным
властного величия голосом:
   - Я пришел  сказать  вам,  что  белый  человек  грехами  своими  лишь
прогневил злых духов, кои и сожрут  его  перед  тем,  как  предать  огню
вечного проклятия! Верьте, братья, сестры, сыновья и  дочери  мои,  день
расплаты близок, мы победим!
   Речь его, однако, вызвала кое у кого недоумение: оратор-то и сам ведь
был белый.
   - Откуда он такой взялся? - спросил шепотом пожилой индеец из племени
уопотами сидевшую рядом с ним скво <Скво - у североамериканских индейцев
- женщина, жена>.
   - Тш-ш! - зашикала та. - Он привез нам целый  грузовик  сувениров  из
Китая и Японии. Так что не мути зря воду, Орлиное Око!

Глава 1

   Маленький   убогий   кабинет,   обосновавшийся   на   верхнем   этаже
правительственного здания в стародавние времена, до появления здесь  его
нынешнего обитателя пустовал  ровно  шестьдесят  четыре  года  и  восемь
месяцев. И вовсе не потому, что с этим помещением были связаны  какие-то
страшные тайны или под его обшарпанным потолком  витали  вынырнувшие  из
прошлого злобные духи: Просто на комнатенку никто не претендовал.  Да  и
чем могла бы привлечь кого-то эта каморка, располагавшаяся даже,  строго
говоря, Не на верхнем этаже... а в своеобразной  надстройке,  куда  вела
узкая деревянная лесенка вроде  той,  по  которой  жены  нью-бедфордских
<Нью-Бедфорд - портовый город на севере США,  на  берегу  Атлантического
океана> китобоев взбирались на балкон в надежде  увидеть  корабли  своих
ахавов <Ахав - упоминаемый в Библии царь  Израиля,  возлюбленный  супруг
Иезавель>, благополучно возвращающихся домой с гневливого океана.
   В летние месяцы внутри было душно,  потому  что  в  кабинете  имелось
всего одно оконце. Зимой же там свирепствовал холод:  деревянный  каркас
продувался  насквозь,  а  окно,  не  поддавшееся  многократным  попыткам
законопатить  его,  постоянно  дребезжало,  позволяя   студеным   ветрам
свободно  разгуливать  по  помещению,  будто  они  тут  желанные  гости.
Последним законным обитателем  этой  своеобразной  мансарды  со  скудной
мебелью,  купленной  на  рубеже  столетий,  и  с   по-сибирски   суровым
микроклиматом, не прибавлявшим ей популярности, был трудившийся здесь  в
качестве  государственного  служащего  некий   не   вызывавший   доверия
начальства  индеец,  позволивший  себе  безрассудство  выучиться  читать
по-английски и заявивший своим шефам, в грамоте не столь уж сильным, что
ряд регламентации, установленных для резервации племени навахо,  слишком
суров. Говорили, будто человек этот так и умер  там  в  холодном  январе
1927 года, и  его  не  обнаружили  до  мая,  когда  потеплело  и  воздух
внезапно ?заблагоухал?.
   Нетрудно догадаться, что пресловутое здание занимало  Всеамериканское
бюро по делам индейцев.
   Что же касается нынешнего обитателя этого помещения, то разыгравшаяся
некогда трагедия не только не отпугнула его от кабинета,  но,  напротив,
скорее послужила побудительным мотивом разместиться в нем. И теперь  над
конторкой, едва ли заслуживавшей такого  названия,  поскольку  маленькие
выдвижные  ящики  давно  исчезли,  а   скругленная   крышка   застревала
посередине, одиноко горбился новый  хозяин  -  облаченный  в  несуразный
серый костюм легендарный генерал Маккензи Хаукинз,  герой  трех  войн  и
кавалер двух присуждаемых конгрессом почетных медалей. Высокого роста, с
поджарой   мускулистой   фигурой,   стальными   глазами   и   загорелым,
продубленным лицом, изрезанным глубокими морщинами, свидетельствовавшими
о его годах, он вновь вступил в схватку. Но на этот раз, впервые в своей
жизни, не с врагами столь горячо любимых им Соединенных Штатов  Америки,
а с самим правительством. Из-за того, что произошло сто  двенадцать  лет
назад.
   Не важно, сколько времени минуло с той поры, думал он,  поворачиваясь
на скрипучем вращающемся стуле к столу, заваленному  старыми  папками  в
кожаных переплетах и картами. Главное - это сделали те же самые подонки,
что расправились и с ним: сорвали с него  погоны  и  вышвырнули  вон  из
армии пастись на лугу. Они всегда одни и те же, в  какие  бы  одежды  ни
рядились - во фраки ли поверх рубашек с жабо, как сто лет назад,  или  в
нынешние ублюдочно-элегантные костюмы в обтяжку. Все они  мерзавцы!  Для
таких и веревки не жалко!
   Генерал потянул за цепочку лампы под зеленым  абажуром  и  на  гибкой
ножке, похожей на гусиную шею, - подобные светильники  вошли  в  моду  в
начале двадцатых годов, - и с  большой  лупой  в  правой  руке  принялся
изучать карту. Потом снова повернулся к  обветшалому  бюро  и  перечитал
подчеркнутый им  параграф  документа,  взятого  из  папки  с  давно  уже
истлевшими тесемками. С широко раскрытыми,  сверкающими  от  возбуждения
глазами, он потянулся к некоему раструбу -  единственному  имевшемуся  в
его распоряжении средству связи, - установка телефона могла  бы  вызвать
подозрения в отношении его не вполне научных изысканий, - дважды дунул в
него знак срочного вызова и стал ждать  ответа.  Через  тридцать  восемь
секунд из допотопного переговорного  устройства  послышался  дребезжащий
голос:
   - Да, Мак?
   - Хизелтайн, я нашел!
   - Дуй в эту  штуку  не  так  сильно,  ладно?  Боюсь,  моя  секретарша
подумала, что это свистят мои зубные протезы.
   - Она вышла?
   -  Так   точно!   -   подтвердил   Хизелтайн   Броукмайкл,   директор
Всеамериканского бюро по делам индейцев. - А что случилось?
   - Я же сказал: я нашел!
   - Что нашел?
   - Грязнейшее дело, которое обстряпали эти юродивые -  те  самые,  что
заставили нас облечься в гражданское тряпье, старина!
   - С удовольствием бы прищучил я их всех! Где и когда это произошло?
   - В Небраске. Сто двенадцать лет назад.
   Молчание. Потом недоуменное восклицание:
   - Мак, но нас же тогда там не было! Ни меня, ни тебя!
   - Не имеет значения, Хизелтайн: дерьмо  всегда  дерьмо.  Эти  ублюдки
сотворили с ними то же, что и с нами - с тобой  и  со  мной  -  сто  лет
спустя.
   - С кем эго ?с ними??
   -  С  отпрысками  могауков  <Могауки  -  североамериканские  индейцы,
входящие в ирокезскую группу  племен>,  именующими  себя  уопотами.  Эти
индейцы поселились на территории Небраски в середине прошлого века.
   - И что же дальше?
   - Пора заняться секретными архивами, генерал Броукмайкл.
   - И не заикайся ни о чем подобном! Доступ туда закрыт.
   - Но не тебе, генерал. Мне недостает лишь нескольких  деталей,  чтобы
свести концы с концами.
   - Зачем?
   - Да затем, что  уопотами  имеют  законное  право  владеть  землей  и
воздухом как в Омахе, штат Небраска, так и вокруг нее.
   - Ты с ума сошел. Мак! Это  же  зона,  подведомственная  командованию
стратегической авиации!
   - Мне надо всего пару-другую страниц, затерявшихся где-то в  архивах,
и тогда у меня в руках окажутся все нужные факты.  Итак,  до  встречи  в
подвалах архивов, генерал Броукмайкл! Или,  может,  мне  величать  тебя,
как, впрочем, и себя, сопредседателем Комитета начальников штабов?  Если
я прав, - а я, черт побери, уверен, что прав, - мы так зажмем Пентагон с
Белым домом, что вся эта свора и пикнуть не посмеет.
   - Хорошо, Мак, я впущу тебя туда, но сам слиняю, - ответил  Хизелтайн
после короткой паузы. - Буду  себе  преспокойненько  ждать  в  сторонке,
когда же ты известишь меня о возвращении мне мундира.
   - Согласен. Кстати, все, что удалось мне раскопать здесь, я забираю с
собой в Арлингтон. Ну а что касается бедолаги, который скончался в  этой
крысиной норе и оставался там, пока аромат не дошел до первого этажа, то
умер он не зря!
   Оба  генерала  медленно  пробирались  среди  металлических  стеллажей
секретных архивов. Оплетенные паутиной лампы светили так тускло, что  им
приходилось полагаться исключительно на карманные фонарики, которые  они
прихватили с собой. Остановившись  у  седьмого  ряда,  Маккензи  Хаукинз
направил  луч  света  от  своего  фонарика  на   старинный   фолиант   в
потрескавшемся кожаном переплете.
   - Думаю, Хизелтайн, это именно то, что мне нужно.
   - Хорошо. Но выносить его отсюда нельзя!
   - Ясно, генерал! И посему я  ограничусь  лишь  несколькими  снимками,
после чего поставлю его на место.
   Хаукинз извлек из кармана  пиджака  пользующийся  успехом  у  шпионов
миниатюрный фотоаппарат с микропленкой.
   - Сколько у тебя катушек? - поинтересовался бывший генерал  Хизелтайн
Броукмайкл, когда Маккензи перетащил огромный том  на  стальной  стол  в
конце прохода.
   - Восемь, - ответил Хаукинз, открывая  на  нужном  месте  древний,  с
пожелтевшими страницами, фолиант.
   - У меня тоже есть парочка - на случай, если тебе не  хватит.  Не  то
чтобы меня очень вдохновляла твоя затея, но если имеется  хоть  какая-то
возможность поквитаться с Этелредом, я принимаю твои правила игры.
   - Я думал, вы помирились, - бросил Маккензи,  переворачивая  страницу
за страницей и отщелкивая кадры.
   - Этому не бывать!
   - Но ведь Этелред тут  ни  при  чем,  во  всем  виноват  этот  гадкий
мальчишка-адвокатишка из управления генерального инспектора, придурок  с
гарвардским  дипломом  Сэм  Дивероу.  Это  из-за  допущенной  им  ошибки
заварилась каша, а не из-за  Броуки  Второго.  Откуда  тому  парню  было
знать, что Броукмайклов - двое? Вот он и перепутал вас.
   - Дерьмо собачье! Но и Броуки  Второй  не  лучше:  взял  да  и  ткнул
пальцем в меня!
   - Думаю, ты не прав, но мы с тобой здесь не для того, чтобы обсуж