ог бы теперь собрать, хватило ему,  чтобы
угадать присутствие Птицы на расстоянии. К тому же он, разумеется, знал  бы,
что Птица замыслил, и сумел бы испортить гоблинам радость сделки. Иногда Рэп
задумывался, долго ли протянет его "твердое  решение",  если  встреча  вроде
сегодняшней однажды закончится плачевно. Достанет ли ему  мужества  умереть,
не призывая на помощь магические силы, - просто из принципа?
   Перейдя на торопливую рысь. Рэп стал  выдыхать  огромные  облака  пара  и
почувствовал, как под шубой потекли струйки пота: да, уже не молод. Три пары
недружелюбных глаз рассматривали его сквозь прорези масок из  оленьей  кожи.
Конечно, лицо самого Рэпа было тоже предусмотрительно укутано, и видели  они
не больше, чем он. Все трое выглядели кряжистыми и широкоплечими; ни один не
был достаточно высок, чтобы сойти за Птицу Смерти.
   Покопавшись в памяти, Рэп проскрежетал на гоблинском диалекте:
   - Плоский Нос я. Говорить за город.
   - Говорить вождь! - фыркнул в ответ средний гоблин.
   - Вождь я.
   Смягчившись, говоривший представился Кровавым Ножом из  клана  Дикобраза.
Шагнув друг к другу, два вождя  обнялись.  В  стальной  хватке  гоблина  Рэп
сморщился, едва вынося зловоние медвежьего жира, которым гоблины  натирались
от холода.
   Кровавый Нож представил  ему  Серебряного  Огня,  чьим  тотемом  оказался
Лосось, и Жующего Зуба из клана Бобра... Еще дважды кости Рэпа  хрустнули  в
гоблинских объятиях, а проклятый запах жира едва не вывернул  наизнанку  его
желудок. Хотя в ближайшей хижине был разведен огонь, гоблины  не  пригласили
Рэпа погреться - это значило, что переговоры не стоило затягивать.
   - Вещи на обмен видеть?
   - Дрянь! - Кровавый  Нож  приподнял  на  миг  маску,  чтобы  презрительно
сплюнуть в сугроб. Рэпу показалось, что он видел, как  плевок  затвердел  на
лету.
   - Хорошая соль!  -  сказал  он.  -  Красивое  стекло!  Богатые  пряности!
Полезные пряжки...  -  Рэп  помолчал,  мысленно  перебирая  список  товаров,
прошлой осенью отправленных им в хижины. Ноги уже задубели.
   - Надо мечи! - рыкнул гоблин, отступая на шаг.  -  Топоры.  Много,  много
головы на стрелы.
   Здесь обычно и начинались неприятности. Краснегар был связан  с  Империей
договором, запрещавшим  королевству  передавать  гоблинам  оружие.  Попробуй
только Рэп нарушить это соглашение, и Империя моментально свернет  торговлю,
а Краснегар быстро опустеет, даже если первую зиму голодать горожанам  и  не
придется. С другой стороны, злить гоблинов тоже не следует, иначе  Краснегар
за одну ночь будет сметен с лица земли. Давным-давно, еще  волшебником,  Рэп
наложил на дамбу, связывавшую город с материком, заклинание, не  позволявшее
гоблину ступить на нее. Вдобавок гоблины терпеть не могли воду,  но  это  не
помешает им напасть на Краснегар, подобравшись к нему по льду. Какой бы  там
ни была география королевства, его экономика  лежала  точнехонько  посередке
между гоблинами и Империей.
   - Мечи нет. Импы держат мечи. -  По-гоблински  Рэп  говорил  из  рук  вон
плохо. - Не меняют нам мечи. - Он  опять  принялся  перечислять  расчудесные
достоинства своих мирных товаров.
   Кровавый Нож продолжал называть их дрянью, падалью - и хуже того.
   - Дерьмо росомахи! - заключил он напоследок, угрожающе складывая руки.
   - Дерьмо нет. Говорить больше нет. - Рэп тоже сложил руки.  Вопреки  всем
стараниям, его начинал пробирать холод. Раскосые глаза гоблинов сверкнули:
   - Оставим деревья и заберем дрянь, тоже!
   - Воры?
   - Заберем дрянь и вождь тоже! Обменивать обратно на мечи!
   Очевидно, Кровавый Нож был незаурядным торговцем. Похищения, выкуп... Еще
немного, и он пригрозит сжечь Краснегар дотла,  можно  не  сомневаться.  Рэп
решил, что с него довольно этой идиотской игры. Он уже стучал зубами.
   - Спрошу Птицу Смерти, вор ли! - Он развернулся  на  замерзших  пятках  и
заковылял к  Хижине,  в  которой  горел  огонь.  Хижина  была  всего-навсего
коробкой из четырех каменных стен с очагом  внутри  и  с  парой  замызганных
окошек. Рэп ворвался внутрь. Внутри не было ничего,  кроме  Птицы  Смерти  и
бадьи с жиром.
   Раздетый до нитки, король гоблинов восседал  на  грязном  полу,  смазывая
ноги  медвежьим  жиром,  чудовищная  вонь  которого  любого   заставила   бы
прослезиться, ежели этот "любой",  конечно,  сам  не  гоблин.  В  выложенном
камнями очаге дружелюбно потрескивало пламя. Гоблин держался на почтительном
расстоянии от огня, и блики пламени плясали по  его  коже,  окрашивая  ее  в
зеленоватый цвет.
   - Делать шутки! - прокашлял Рэп, по привычке  сколачивая  снег  с  обуви.
Даже здесь, внутри натопленной хижины, от его  дыхания  клубами  валил  пар.
Подойдя поближе к очагу, он застыл, блаженно вздыхая по мере того, как к его
конечностям возвращалась способность чувствовать.
   Гоблин расхохотался - как будто по ступенькам скатилось жестяное ведро.
   - Мала-мала волшебник? Смотреть через стены?
   - Смотреть через стены нет...  Ох,  не  морочь  голову!  Давай  уж  лучше
по-имповски... Не надо мне  волшебства,  чтобы  понять,  что  ты  ошиваешься
где-то в округе - леса принадлежат клану Ворона, а посланцев этого тотема  я
что-то не видал. Ну, как поживаешь, зеленое страшилище?
   Птица Смерти удовлетворенно хмыкнул и поднялся на ноги. Он был  высоковат
для гоблина и с каждым годом прибавлял в росте. До Рэпа он, правда,  еще  не
дорос, зато мускулами превосходил тролля. Черные волосы Птицы, заплетенные в
тонкую косицу, падали через левое плечо на его здоровенное брюхо, да и усы у
него отросли куда длиннее, чем принято у гоблинов. Глаза его казались  почти
что квадратными, отчасти из-за татуировки  на  лице.  Приветственно  оскалив
клыки, которые сделали бы честь вожаку  любой  волчьей  стаи.  Птица  шагнул
вперед, приветствуя старого друга; Рэп постарался вложить в объятие всю свою
силу, но все равно отчетливо расслышал хруст собственных ребер.
   Первый король гоблинов.
   Человек, которому сами Боги предначертали судьбу.
   Отметив про себя, что непременно  сожжет  испачканную  шубу,  как  только
доберется до дому. Рэп примостился у очага, сложив ноги, и улыбнулся  своему
бывшему рабу. Птица Смерти отодвинулся подальше от  огня  и  вновь  погрузил
пальцы, вытертые о гостя, в бадью с медвежьим жиром.
   - Да ты, никак, толстеешь! - с усмешкой заметил Рэп,  прекрасно  понимая,
что и сам навряд ли похудел со времени прошлой встречи.
   Квадратные глаза сузились:
   - Хочешь испытать на себе мои лучший удар?
   - Нет уж, спасибо!
   - А ты засунул хоть один бочонок пива в тот  мусор,  который  собираешься
сбыть с рук?
   - Нет, но я обязательно пришлю тебе несколько мешков.  -  Рэп  знал,  что
Птица выпьет все пиво, как только удастся его растопить. Никто  другой  даже
понюхать не посмеет. - Но в основном я даю тебе глину.
   Гоблин глухо крякнул, хотя это могло быть  не  столько  ответом,  сколько
следствием  его  попыток  дотянуться  до  наиболее  труднодосягаемых   своих
анатомических частей.
   - На кой ляд мне твоя глина? Ума не приложу, что с ней  делают!  -  Птица
метнул в Рэпа настороженный взгляд.
   - Что-то связанное с красками, как я слыхал. Но, говорят,  дварфы  высоко
ее ценят, а кто кует мечи лучше, чем дварфы?
   Гоблин прервал туалет и злобно уставился  на  Рэпа,  -  на  месте  короля
Краснегара всякий напугался бы до полусмерти.
   - И ты все еще рассказываешь мне, будто ты - не волшебник?
   Почуяв запах паленого меха. Рэп отодвинулся от пламени.
   - Никакого волшебства. До меня дошли вести о  том,  что  импы  воздвигают
стену в Пондагском ущелье. Вновь сверкнули клыки:
   - Ишь ты, лучше ничего не придумали - ну, ребята озоруют.
   - Пока  ты  торгуешь  с  Двонишем!  Перестань,  Птица  Смерти!  Это  ведь
очевидно. Ты все эти годы бесновался в Пондаге только затем,  чтобы  убедить
Империю - прохода через горы нет. Но не надо меня  кормить  этими  сказками!
Слыханное ли дело, чтобы ты до сих пор еще не открыл других лазеек! А потом,
дварфы - твои извечные союзники, невелика тайна... Так когда ты  собираешься
напасть?
   Птица Смерти испепелил Рэпа взглядом.
   - Это ведь ты поведал мне судьбу. Тебе лучше знать.
   Рэп не очень-то и рассчитывал на доверие гоблина. Впрочем, ждать осталось
недолго... Птица Смерти приобрел как раз достаточно, пожил рядом  с  импами,
чтобы сделаться смертельным врагом Империи. Он семнадцать лет  готовил  свою
войну и собирал людей. Все эти пограничные набеги, на  которые  Империя  уже
посматривала с серьезными опасениями, были всего лишь учениями перед большим
выступлением гоблинов. В атом году? В следующем?  Или  же  в  3000-м?..  Рэп
поежился.
   - Так вышло, что у меня опять  есть  для  тебя  предсказание.  Существует
старое поверье, что Свод Эмина падет на заре нового тысячелетия - это  через
два года... И недавно я получил сведения из  самых  надежных  рук:  за  этим
действительно что-то кроется.
   Гоблин торжествующе ухмыльнулся, никак  не  выдавая  собственных  мыслей.
Удовлетворенный шубой из жира, он  принялся  натягивать  поверх  нее  оленьи
меха.
   -  Здорово  было  бы  вновь  увидеть  Хаб.  Устроить  для  них  маленький
праздник... Хм, повеселиться вместе с ними, я хочу сказать.
   - Можешь попробовать. Но остерегайся волшебства.
   - Светлая Вода умерла, разве ты не слыхал?
   - Нет еще. Но ты меня  не  удивил...  -  Выжившая  из  ума  старуха  была
Смотрительницей Севера еще с 2682 года. - И кто же сменил ее?
   Подозрительные глаза Птицы Смерти зажглись в тени  татуировок.  Отчего-то
лицо гоблина еще больше позеленело, когда он закутался в мех.
   - Дварф по имени Распнекс.
   - Не тот ли самый?
   - Дядюшка Зиниксо, - кивнул гоблин, расплываясь в улыбке,  которая  могла
прийтись к лицу разве что Еиене.
   Конечно, он рад увидеть дварфа на Белом  троне,  если  только  гоблины  и
вправду ведут с ними переговоры. Официальной прерогативой Севера были набеги
етунов, но Светлая Вода благоволила также к своим гоблинам, хотя в целом  на
старую ведьму едва ли можно было положиться.
   Рэп припомнил дни своего могущества.
   - Я не сказал бы, что Расписке идеальный смотритель, но в то же время  он
был сильнейшим из сторонников  Зиниксо  в  отношении  магий...  Но  когда  я
сокрушил Зиниксо, он не подчинил своей  власти  его  подопечных.  Тогда  это
произвело на меня хорошее впечатление.
   Смотрителем Юга, разумеется, был эльф. Эльфы от начала времен враждуют  с
дварфами, так что, похоже, Четверо опять могут наломать дров... Да что  там,
с ними вечно  какие-то  проблемы!  Смотрительницей  Запада  была  Грунф,  из
троллей. Однако она никогда не  была  особенно  могущественной  волшебницей,
как, впрочем, и Олибино,  Смотритель  Востока.  Лит'риэйн,  похоже,  остался
самым  сильным  из  всех  -  странно,  что  он  ушел   под   покровительство
Распнекса...
   Рэп пожал плечами и оставил раздумья на потом, тем более что  сейчас  ему
было на чем сосредоточиться - на дымящейся левой ноге, к примеру. Он  быстро
поменял позу.
   - Д как поживает маленькая красотка, которая была с тобой прошлым  летом,
- Синий Колокольчик?
   - Отлично. Правда, она уж не такая маленькая.
   - И сколько у тебя жен?
   - Несколько, - уклончиво отвечал Птица.
   - Ну, а наследников? Гоблин широко ухмыльнулся:
   - Государственная тайна. Как поживает твоя женщина?
   - О, великолепно, - сказал Рэп. - Только что  родила  мне  замечательного
сына. Мы думаем, он вырастет светловолосым импом, и это отлично, ведь у  нас
уже есть сын-етун и две дочки - одна имп, другая тоже етун, - и слава Богам,
никто из моих детей не похож на меня, но ты  только  послушай,  что  недавно
натворила моя Кейди...
   Птица Смерти с плохо скрываемым нетерпением ждал, пока  Рэп  не  закончит
рассказ. Даже не улыбнувшись в финале, он тут же пустился в долгое и  нудное
повествование о тем, как его старший. Кровавый  Клюв,  убил  своего  первого
медведя.

2

   Как  это  ни  покажется  невероятным,  пиксы  тоже  могут   страдать   от
одиночества, а пике, не имеющий собственного Дома, -  и  вовсе  неприкаянная
душа. Лето вступило в свои права, принеся  с  собой  зной  и  скуку;  Тхайла
чувствовала, что зов далекого Колледжа с каждым днем становится все  сильней
и сильней. Казалось, Колледж уже  успел  вырвать  ее  из  круга  друзей,  из
собственной семьи и  даже  из  знакомого  ей  мира,  уже  сжал  ее  в  своих
невидимых, но крепких магических  объятиях.  Она  не  могла  строить  планов
дальше начала сезона дождей, ибо к тому времени она будет далеко отсюда:  ей
стукнет  шестнадцать,  и  она  превратится  в  какого-то  совершенно   иного
человека, с другой жизнью, которую сейчас Тхайла и  представить-то  себе  не
могла. Дом Гаиба больше не был ее домом, а дорога все  так  же  исчезала  за
горным склоном, маня за собой.
   До появления учетчика Джайна она только-только вступила в предварительную
стадию ухаживания - робкий обмен подарками, долженствующий показать интерес.
Визит мага безжалостно оборвал эту непрочную нить, о  чем  сразу  же  узнали
соседи. Внезапно Тхайла оказалась исключена из привычного круга  друзей,  из
их простых и искренних ритуалов:  какой  парень  расстанется  даже  с  самым
ничтожным творением своих рук? Не отдавать же его девушке, которой все равно
скоро уходить в Колледж! Да и сама Тхайла не возилась больше  со  шляпами  и
перчатками - ритуальными дарами женщины мужчине, - от ее  подарков  попросту
отказались бы, призвав на помощь традиционное вежливое объяснение, что  они,
дескать, не совсем подходят по размеру.
   Впрочем, только трое  юношей  из  числа  знакомых  представляли  для  нее
какой-то интерес, и все они уже ушли искать себе место для Дома...
   Даже родители Тхайлы - и те смирились  с  внезапным  поворотом  в  судьбе
дочери, как бы отторгнув ее от семейного очага. Нет, конечно, не вслух и  не
прямо - Тхайла и не заметила бы ничего, если бы не  Зрение.  Гаиб  и  Фриэль
свыклись с мыслью, что дочь потеряна навсегда, как и двое старших  детей,  в
свое время ушедших в собственные Дома. Новая утрата сблизила их еще  больше,
- они словно бы стремились, сами того не осознавая, восполнить  возникшую  в
семье брешь. Наверное, то был вполне  естественный  ответ  на  происходящее,
самозащита  стариков,  которые  не  хотят  провести  остаток  своих  дней  в
бесполезном и  бессмысленном  нытье...  Но  хоть  бы  и  так,  их  "навсегда
потерянное" дитя еще даже не успело  покинуть  родительское  гнездо;  Тхайла
безмерно жалела, что у нее нет ни собственного Дома, ни другой любви взамен.
   В конце концов Тхайла неохотно пришла к выводу, что старая, привычная  ей
жизнь разрушена до  основания;  слезами  горю  не  поможешь  -  надо  скорее
вступать в новую, еще неизведанную.  Уйти  побыстрей,  наверное,  лучше  для
родителей, чем если она до последней минуты будет слоняться по округе. Самым
напряженным для них временем года был сбор урожая кофе; Тхайла решила помочь
им с уборкой и затем сразу же распрощаться. А пока -  ведь  начало  лета  не
слишком перегружено заботами, и сейчас ее помощь не требуется, - она  успеет
нанести последний визит соседям и первым делом навестит сестру. Это будет ее
первое посещение Дома Уайда и, вероятно, последнее тоже.
   Как  и  подобает  любящему  отцу,   Гаиб   ответил   известными   нудными
отговорками: дорога трудна и опасна, Тхайла может заблудиться, на пути могут
встретиться недобрые люди, ее могут сожрать медведи, наконец! Фриэль же, как
обычно, приняла решение  дочери  как  должное.  Она  сказала,  что  с  таким
Зрением, как у Тхайлы, заблудиться невозможно, тем  более  -  наткнуться  на
разбойников или насильников. Да и медведей в  тех  краях  никак  не  больше,
нежели в наших... Гаиб подумал и (как обычно) согласился с женой.
   Однако ни слова правды не прозвучало:  Гаиб  и  Фриэль  чувствовали  вину
из-за того, что упустили дитя,  злились,  ибо  не  знали,  в  чем  допустили
промах,  но  одновременно  испытывали  облегчение  .от  того,  что  хотя  бы
некоторое время дочери не будет рядом, чтобы напоминать им об этом  промахе,
и вину за это самое облегчение. На таком близком расстоянии,  когда  все  их
заботы читались ясно, люди были для Тхайлы попросту невыносимы.
   Визит в Дом сестры также не принес ей радости. Сам  по  себе  Дом  Уайда,
спрятанный в прохладной тени огромных сучьев, оказался неплох. Воздух  здесь
был насыщен пьянящим ароматом кедрового леса, и, пожалуй, места спокойнее  и
уединеннее Тхайла не могла себе  представить.  Традиционные  похвалы  так  и
вспархивали с языка.
   И  все  же,  пробью  здесь  не  более  двух  минут,  Тхайла  поняла,  что
задерживаться  не   станет.   Шиила   куда   больше   интересовалась   своим
новорожденным вторым сыном,  чем  полузабытой  сестрой,  а  Уайд,  напротив,
заинтересовался ею куда больше, чем следовало. Его  пальцы,  казалось,  были
повсюду - точно  надоедливые  комары.  Неутолимые  эротические  грезы  Уайда
наполняли собой  воздух,  подобно  аромату  деревьев  или  предостерегающему
жужжанию пчел.
   Уже через час Тхайла знала,  что  сестра  жалеет  о  своем  выборе.  Уайд
оказался никудышным добытчиком,  лентяем  и  неумехой.  Он  охотился,  когда
следовало бы подумать об урожае;  гонялся  за  женщинами,  когда  надо  было
возиться с рассадой, да и большую часть  остального  времени  тоже  посвящал
этому увлечению. Шиила никак не выдала своих  мыслей,  но  ее  чувства  были
весьма красноречивы.
   Вечером первого  же  дня  Тхайле  окончательно  стало  не  по  себе:  она
упомянула Колледж. Очевидно, Шиила никогда еще не говорила Уайду о том,  что
ее семья обладает Даром:, а тот вовсе не обрадовался, услыхав, что его детям
тоже когда-нибудь придется стоять Стражу Смерти.
   Одно было хорошо - услыхав о  магическом  таланте  Тхайлы,  он  ненадолго
оставил в покое ее колени, которые тискал под столом.
   Тхайла выдержала это буквально раскалывавшее ей голову напряжение два дня
и затем распрощалась. Даже дома было лучше, чем в Доме Уайда.

***
   Полдень второго дня обратного пути застал Тхайлу  совсем  одну  -  она  с
трудом продиралась через высокую траву у берегов Большой реки. Троп здесь не
водилось - пиксы предпочитали сидеть дома и  редко  куда-нибудь  выбирались.
Тхайла сторонилась колючих кустов и, спотыкаясь о корни, пробиралась  сквозь
заросли бамбука. Солнце пекло немилосердно.
   Где-то справа от нее, за непроглядной стеной тростника, река  петляла  по
долине, темная и загадочная: говорили, в ней полно ужасных крокодилов. И еще
змей...  Край  леса,  подступавший  слева,  казался  даже  опаснее,  но  над
верхушками деревьев светились затянутые  голубой  дымкой  скалистые  вершины
Прогис-та. Они-то и были единственной частью пейзажа, знакомого  девушке  из
предгорий.
   Прошлой ночью она останавливалась  в  Доме  Шуума,  где  доброжелательная
пожилая пара, уже распро щавшись со своими детьми, с  радостью  предоставила
Тхайле  ночлег.  Сегодня  она  надеялась  уснуть  дома,  на   куче   листьев
папоротника, и путь ее был неблизок.
   Тхайле было жарко, она устала от долгой дороги. Ноги болели, ступни жгло,
а мошкара сводила с ума. В засушливые сезоны в предгорьях тоже бывало жарко,
но полдень в долине оказался самым суровым испытанием.  Все  разумные  люди,
сбросив одежду, отдыхали сейчас в тени...
   В привязанном к поясу мешочке лежало несколько  толстых  ломтей  хлеба  и
увесистая куриная ножка, которыми великодушно снабдили ее в  дорогу  Шуум  и
его добрая жена, но есть не хотелось. Мысли девушки вновь занимала  незримая
угроза Колледжа. И еще одно беспокоило Тхайлу - что рассказать  родителям  о
Шииле? Фриэль не обманешь.
   Как бы там ни было, сейчас ее больше занимало собственное Зрение. Впереди
кто-то был и приближался, излучая радостную улыбку. Тхайла уже примерно  час
видела ее (или его) и очень хотела встретиться с этим "кем-то"  и  выяснить,
что же такого веселого и радостного можно найти на