ннее в себе. Теперь
она всерьез взялась за то, чтобы похудеть еще больше.  Она  старалась  почти
ничего не есть и не пить, как можно больше ходить на лыжах.  Каждое  утро  и
каждый вечер она садилась в комнате на пол  и  деревянной  кухонной  скалкой
пыталась укатать свои пышные бедра,  сделать  их  более  узкими.  "Девяносто
восемь...  уф...  девяносто  девять...  il  faut  souffir  pour  etre  mince
... o-o-ox... сто.  Уф-ф!
Так, где мои лыжные носки?"
   - Неужели ты пойдешь сегодня на лыжах? - спросила Кейт. - На улице сыплет
не переставая.
   Сегодня такой день, когда надо сидеть дома, у камина.
   - Посмотрите на мою табличку: я за эту неделю похудела только на полкило.
Мне еще пять килограммов надо сбросить.
   С трудом передвигая ноги, Максина потащилась  к  лыжному  подъемнику.  На
этот раз она решила испробовать более длинный и  сложный  спуск,  от  нижней
части которого можно будет фуникулером подняться на вершину Уиспиля. Вершина
горы казалась издалека серой, над ней и позади нее стояли темные  облака,  и
вся  эта  картина  выглядела   угрожающе.   Максина   невольно   вздрогнула.
Указательный столб напоминал новогоднюю елку, столько к  нему  было  прибито
разноцветных стрелок с указанием трасс и маршрутов разной степени сложности.
Желтые стрелки указывали маршруты,  доступные  для  всех;  красные  -  более
трудные трассы; черные же обозначали трассы, доступные только очень  опытным
лыжникам.
   Максина, занимающаяся горными  лыжами  лишь  пару  месяцев,  решила,  что
"черная" трасса выглядит не такой  уж  страшной.  Со  стороны  она  казалась
просто легкой, да и самой красивой по сравнению с другими. Такой она и  была
на протяжении первых двухсот метров, но затем лыжня резко сворачивала влево,
превращаясь в глубокую обледеневшую колею, которая  уходила  среди  деревьев
круто вниз. "Не вернуться ли мне назад?" -  промелькнула  у  нее  мысль;  но
скорость была уже слишком велика, лыжи громко стучали по  льду,  подпрыгивая
на неровностях, и  остановиться  она  уже  не  могла.  Она  испугалась,  что
врежется в дерево; к тому же раньше ей просто не пришло в  голову,  что  она
может  оказаться  на  лыжне  совершенно  одна.  Ее  подбросило  на  какой-то
неровности, ели оказались угрожающе близко, она споткнулась и упала.
   С трудом она поднялась на ноги, рванулась было вперед - но опять  слишком
быстро - по неровной и обледеневшей лыжне и снова упала, больно ободрав бок.
Хотя  под  горнолыжными  перчатками  у  нее  были  надеты  две  пары  тонких
шерстяных, пальцы ее онемели от холода и она их уже не чувствовала, а щеки и
лоб щипало от мороза. Она заставила себя подняться и встать на  лыжню  и  на
протяжении следующих десяти  минут  съезжала  потихоньку  вниз,  медленно  и
осторожно, часто выезжая с лыжни и падая на бок. Но потом пошел густой снег,
и видимость ухудшилась настолько, что она могла различить вокруг что-либо не
дальше чем на несколько метров. Снег быстро  залепил  лыжню,  хлопья  падали
густо и без просвета, и в этом мраке стали неразличимы указательные  стрелки
на поворотах. Все звуки куда-то исчезли, наступившая вокруг  тишина  внушала
мрачный суеверный ужас, и Максина испугалась.
   Внезапно мимо нее пролетел одинокий лыжник, одетый  во  все  черное  и  в
оранжевой остроконечной шапочке. Она закричала и замахала вслед ему  лыжными
палками, но он не остановился. Максина с трудом  двинулась  вперед  и  вниз,
стараясь идти  в  том  направлении,  в  котором  исчез  лыжник.  Вскоре  она
оказалась на обледеневшем и неровном, уходившем круто вниз  склоне.  Максина
не решилась спускаться напрямую и стала двигаться зигзагами, стараясь  ехать
как можно медленнее. Всякий раз, когда она  доезжала  до  края  склона,  она
неуклюже разворачивалась и с трудом ловила равновесие.  Ноги  у  нее  сильно
дрожали в коленях от усилий, которых ей это стоило, но она упорно, зигзагами
продвигалась вперед, позабыв и думать о какой-либо  красоте  скольжения  или
стиле. Она почти добралась до нижней  кромки  склона,  когда  тот  же  самый
лыжник снова изящно проскользил мимо.
   - Au secours!  -  прокричала  она.  -  Помогите!  -  Но,
похоже, лыжник ее не услышал. Максина опять поехала за ним следом  и  вскоре
оказалась у начала склона такой крутизны, ездить  по  какой  ей  никогда  не
доводилось.
   Ужас охватил Максину. Может быть, вернуться назад, подумала она. Но  нет,
спускаться вниз все же легче, чем взбираться наверх. Рассудив так, она сняла
лыжи и, таща их за собой, стала спускаться, каблуками лыжных ботинок выбивая
в снегу и льду некое подобие ступенек. Она страшно  боялась  упустить  лыжи:
если только они выскользнут из рук, то  унесутся  вниз  по  ледяному  склону
неизвестно куда и пропадут. А может быть, она и сама пропадет...
   Хотя она и спускалась вниз, у Максины было неприятное ощущение,  что  она
идет куда-то не в ту сторону. С  того  момента,  как  она  начала  спуск  от
вершины горы, прошло уже три часа. Она насквозь промокла,  снег  у  нее  был
даже за шиворотом, и от холода она уже  не  чувствовала  ног.  Замерзшая,  в
полном одиночестве  и  насмерть  перепуганная,  она  присела  прямо  в  снег
передохнуть, думая только о том, как бы  не  обморозиться,  и  пытаясь  хоть
что-нибудь разглядеть в окружающей ее со всех сторон густой мгле.
   На этот раз она издалека услышала,  как  спускается  лыжник  в  оранжевой
шапочке, - услышала потому, что сама тихо сидела на месте. Она  вскочила  на
ноги и закричала, замахав руками:
   - Стойте! Стойте! Пожалуйста,  остановитесь!  Лыжник  подъехал  к  ней  и
встал.
   - Покажите, пожалуйста, как отсюда легче всего спуститься? - с  отчаянием
в голосе попросила Максина.
   Он посмотрел на нее через желтые защитные очки и по-французски ответил:
   - Отсюда нет легкого спуска. Вы на "черной"  трассе.  Зачем  же  вы  сюда
забрались, почему не выбрали трассу полегче? - В  его  голосе  тоже  звенело
отчаяние:
   - Знаете что, поезжайте за мной, иначе вам отсюда не выбраться. Надевайте
лыжи.
   Медленно, шаг за шагом, двигалась за ним Максина по этому жуткому склону.
Он проезжал  немного  вперед,  останавливался  и  ждал,  наблюдая,  как  она
движется рывками, скользя и падая,  еле  держась  на  ногах  и  сжимая  свои
обновленные зубы в твердой решимости выбраться из этой лыжной западни,  пока
окружающая их серая мгла не превратилась в кромешную темноту. Вдруг колени у
Максины подогнулись, она упала в снег и тихо зарыдала.
   - Не могу больше, нет сил. Мне надо передохнуть.  Извините,  но  я  не  в
состоянии сдвинуться с места.
   - Держитесь, - ответил одетый в черный костюм лыжник, и голос его  звучал
мягко, но настойчиво. - Вы неплохо справляетесь, мы уже почти  добрались  до
середины трассы, промежуточная станция за следующим поворотом, а  оттуда  вы
сможете спуститься вниз на подъемнике.
   Они двинулись вперед, очень медленно, и прошли  какое-то  расстояние,  но
тут Максина снова упала.
   - Не могу идти дальше, -  простонала  она  и,  уткнув  голову  в  колени,
повалилась на бок в снег. Ее  скорчившаяся  фигура  чем-то  напоминала  позу
ребенка в чреве матери.
   Лыжник вздохнул, отстегнул свои лыжи и воткнул их вертикально в снег.
   - Давайте-ка я вас разотру, вам  сразу  станет  теплее,  -  сказал  он  и
принялся растирать вначале руки Максины,  потом  спину,  пока  ей  не  стало
больно,  затем,  с  той  же  грубой  силой,  ноги.  Наконец  Максина   снова
почувствовала собственное тело, и он помог ей подняться.
   Мучительно медленно,  с  огромным  трудом  они  снова  двинулись  вперед.
Промежуточной станции фуникулера,  которая  должна  была  быть  на  середине
трассы, не оказалось ни за ближайшим  поворотом,  ни  за  следующим.  Только
через час, выйдя из-за очередного  поворота,  они  увидели  ее  впереди.  На
станцию Максина входила почти ползком, но ее  спаситель  как  ни  в  чем  не
бывало сказал, что сам он спустится  оставшуюся  часть  трассы  на  лыжах  и
подождет ее внизу. Если Максина захочет, они могут встретиться там в баре.
   Он  встал  на  лыжи,  легко  соскользнул  вниз  по  склону  и   исчез   в
надвигавшихся сумерках.
   Добравшись до  нижней  станции  подъемника,  Максина,  успевшая  к  этому
времени немного прийти в себя, зашла в ближайший бар и с  трудом  доковыляла
до туалета. Там она сняла лыжную шапочку, очки, размотала шарф и  стянула  с
себя лишние свитера,  умылась  теплой  водой  -  какое  счастье,  что  здесь
оказалась теплая вода! - и тщательно распушила волосы, опустив их на  плечи.
После чего, тяжело переступая плохо слушающимися ногами, вышла в  отделанный
сосновыми планками зал, где было жарко и стоял пар. Там не было никого  -  в
такую погоду кататься на лыжах  было  опасно,  и,  кроме  нее,  отважных  не
нашлось. Лишь в дальнем конце у  стойки  стоял  высокий,  рослый  и  крепкий
парень, одетый во все черное. Небрежно  опершись  на  стойку,  он  помахивал
оранжевой шапочкой и желтыми очками, которые он держал в руке.
   - Вам сейчас хорошо выпить горячего рома с кусочком масла. Ну а мне  чай,
- сказал он как бы в ответ на  ее  самую  очаровательную  улыбку,  на  какую
только она была  способна.  -  Признаюсь,  никак  не  ожидал  увидеть  такую
красавицу. Там, на трассе, на вас были какие-то лошадиные попоны.
   Светлые, слегка вьющиеся волосы обрамляли его бронзовое от  загара  лицо.
Максине оказалось достаточно одного-единственного  взгляда  в  его  ясные  и
чистые голубые глаза, чтобы влюбиться в него сразу же и без оглядки.
   Выяснилось к тому же, что спасителем Максины был один из запасных  членов
сборной Швейцарии по горнолыжному спорту - а любая  девчонка  в  "Иронделли"
была готова на что угодно, лишь бы познакомиться с  одним  из  этих  парней.
"Что будет, когда я им об этом расскажу!" - подумала Максина.
   Рассказывать, однако, она ничего не стала. Пьер Бурсель посидел с  ней  в
совершенно пустом баре до тех пор, пока  не  настало  время  возвращаться  в
школу на ужин. Тогда он проводил Максину до  школы  и  донес  ее  лыжи.  Всю
дорогу Максина думала только о том, предложит ли он ей встретиться снова. Он
предложил - оговорившись, что на лыжах он с ней не  пойдет,  одного  раза  с
него больше чем достаточно. К этому моменту, однако, Пьер стал  Максине  уже
слишком дорог,  и  ей  расхотелось  хвастаться  перед  школьными  подружками
знакомством с ним. Она решила, чтобы не искушать судьбу, ничего не  говорить
ни Кейт, ни Пэйган.
   С этого времени Максина при малейшей же возможности стремилась  увидеться
с Пьером, Но их свидания всегда происходили  поздно  вечером,  только  после
того, как прекращал работать самый последний  подъемник.  Пьер  относился  к
тренировкам очень серьезно и не намеревался растрачивать время на  девчонок.
Он не курил, не пил, не отвлекался на женщин. "Благодаря его тренировкам я с
ним в  полной  безопасности",  -  думала  Максина,  желая  его,  когда  они,
прижавшись друг к другу, кружились вместе в каком-нибудь маленьком  танцзале
или когда где-нибудь  в  полутемном  кафе,  в  самом  укромном  уголке,  его
мускулистая рука обнимала ее за талию. В такие моменты она отлично понимала,
насколько легко переступить невидимую грань. Легче легкого.
   Если бы только ей представился хотя бы один случай это сделать!
   Соревнования  по  слалому  должны  были  начаться  в  десять   утра.   По
предложению Максины девочки отправились смотреть их на вершину  горы  Эггли.
Сама Максина по этому случаю была одета в свою лучшую лыжную куртку  желтого
цвета, на голове у нее был капюшон из великолепной серебристой  лисицы.  Под
присмотром  преподавательницы  физкультуры  девочки  доехали  на   небольшом
зеленом автобусе из Гштада до подножия гор,  а  оттуда  поднялись  вверх  на
фуникулере, который перевозил спортсменов. Высокие темно-зеленые сосны время
от времени вздрагивали, беззвучно роняя со своих ветвей снег.
   Хотя было еще раннее утро, девочки, как только добрались до ресторана  на
верхней площадке, распили на всех кружку горячего красного  глинтвейна:  они
знали, что скоро окоченеют от  холода.  Преподавательница  в  очередной  раз
объяснила им, что успех в горнолыжном спорте зависит  от  сочетания  хорошей
натренированности, прекрасного технического мастерства, отличной  физической
подготовки, добротного  снаряжения  и,  разумеется,  благоприятных  погодных
условий. В сумрачный день, когда видимость плохая,  спортсмен  видит  только
короткий отрезок трассы прямо перед собой. Серовато-белое небо  сливается  в
такой день со снегом, и потому очень трудно понять, где  кончается  лыжня  и
начинается линия горизонта, где впереди перед  тобой  склон  горы  или  край
обрыва. Когда погода  отличная,  то  по  теням  от  солнца  ясно  видны  все
неровности, все выбоины, все борозды, уклоны, все изгибы лыжни; в плохую  же
погоду все зависит от того, насколько тебе повезет.
   Когда рано утром девочки выезжали из Гштада, крутые  обледеневшие  склоны
гор искрились в лучах солнца, проглянувшего первый раз за неделю.  Но,  пока
они добрались до вершины горы, солнце скрылось, сгустились низкие  облака  и
Пошел снег, не слишком обильный, но все же Значительно ухудшивший видимость.
Судьи приняли решение начать  соревнования  по  слалому  на  двадцать  минут
раньше назначенного времени, пока погода еще больше не ухудшилась.
   Девочки без особых затруднений спустились с горы. Снегопад,  как  всегда,
глушил звуки, и они' слышали только скрип и  хруст  снега  под  собственными
лыжами. Они подъехали к тому месту, где находился финиш слаломной гонки и от
которого вверх уходили  бежевого  цвета  матерчатые  ограждения,  терявшиеся
где-то на склонах горы в белой пушистой мгле. Трасса длиной в триста  ярдов,
с перепадом высот в триста футов, была проложена рядом с небольшим сосняком,
через каждые пять метров на ней были вкопаны в снег "ворота" с  подвешенными
сверху, между двух столбов, яркими полотнищами; всего таких  ворот  было  на
трассе пятьдесят. Соревнования  по  мужскому  слалому  были  в  этих  тестах
событием особой важности.  Каждому  спортсмену  предстояло  проделать  спуск
дважды, по основной и  боковой  трассам,  соревнуясь  не  только  с  другими
участниками, но и с самим собой: победитель определялся по сумме времени  во
всех заездах.
   Пьер Бурсель полагал, что у него мало шансов выиграть эти соревнования, в
которых участвовали семь человек, и в том  числе  все  основные  и  запасные
спортсмены из сборной страны. Правда, за один день до соревнований  один  из
членов сборной сломал себе в автомобильной аварии ключицу, так что по итогам
соревнования кто-то из запасных сможет войти в основной состав сборной.
   Чего ждать, подумал Пьер, ощутив внезапно приступ  какого-то  внутреннего
беспокойства; надо проехать, пока  погода  еще  позволяет.  Он  поднялся  на
фуникулере вверх и устремился вниз по трассе. Больше всего на свете он любил
бесшумно скользить на лыжах вниз по склону горы, искусно ловя  равновесие  и
проносясь, как ястреб, над завораживающе-белой поверхностью. Это  доставляло
ему высшее физическое наслаждение - особенно ощущение  постоянного  риска  и
преднамеренного балансирования на грани, когда он  позволял  себе  увеличить
скорость до такого предела, за которым можно было в любое мгновение потерять
контроль над лыжами. Впервые в жизни он встал на лыжи, когда был еще  совсем
маленьким ребенком. Однако Пьер быстро обнаружил, что только  таким  образом
можно скрыться с глаз его очаровательной  матери  и  толп  ее  потенциальных
любовников, ежегодно заполнявших все фешенебельные  уголки  Сент-Морица.  Не
желая мучиться в этой толпе, Пьер обычно предпочитал становиться на  лыжи  и
искать уединения и чистоты в белизне горных снегов, вслушиваться в  неземную
тишину этого мира, нарушаемую только слабым свистом снега под лыжами,  когда
он прорезал новую, собственную лыжню через нетронутые, девственные снега.
   Пьер неважно учился в школе, и к  тому  времени,  когда  ему  исполнилось
тринадцать,  лыжи  остались  у  него  единственным  источником   радости   и
удовлетворения. Ему нравилось слышать за спиной удивленные реплики прохожих,
когда он, спустившись с гор, шел с лыжами  в  руках  по  деревенской  улице:
"Только сумасшедший рискнет сегодня съехать с Шарнфюртца" или "А вы обратили
внимание, как быстро он спускался?!". Со временем Пьер стал замечать, что  в
деревнях, где его знали, на него стали указывать пальцем;  мужчины,  завидев
его,  переговаривались  о  чем-то  вполголоса,  а  люди  -   из   тех,   кто
интересовался лыжами, - увидев его на улице, оборачивались ему вслед.
   Только его собственные мать и отец не имели ни малейшего представления  о
том, что их сын носился по горам, как дьяволенок.
   Так продолжалось до тех пор, пока президент транснациональной корпорации,
которая была спонсором юношеской команды, как-то на  торжественном  обеде  в
Цюрихе не поздравил месье Бурселя с тем, что  в  его  семье  растет  будущий
чемпион. Лишь только тогда отец Пьера понял, что его сын вовсе не бездарь  и
не лентяй, - его просто не интересуют, те предметы, которым учат в школе.
   И вот теперь Пьер в безупречной  манере,  на  умопомрачительной  скорости
летел вниз по Эггли, на самом пределе возможного и даже чуть-чуть заходя  за
этот предел. Решив немного размяться перед соревнованиями, он  лихо  обходил
самые трудные препятствия, иногда вылетая с лыжни на целину и отклоняясь при
этом назад так, чтобы носки лыж не зарывались в глубокий снег.  Позади  него
взлетали  вверх  фонтаны  снежных  брызг,  образуя  сверкающий  шлейф.  Пьер
вернулся в накатанную колею, низко присел на лыжах, прижав локти к коленям и
пригнув голову, зажал палки под мышками и  влетел  на  заключительную  часть
трассы - прямой и крутой спуск, на котором лыжи надо  удерживать  совершенно
ровно и где набирается  самая  большая  скорость.  Внутреннее  беспокойство,
бередившее ему душу все  утро,  прошло  бесследно.  Он  ощущал  сейчас  лишь
собственное гибкое тело, снег  и  опьяняющий,  сверкающий  на  такой  высоте
искрами - словно шампанское - морозный воздух.
   Сняв внизу лыжи, Пьер прошел немного вверх вдоль трассы, чуть  в  стороне
от  нее,  стараясь  запомнить  по  возможности  ее  изгибы  и   особенности.
Участникам  соревнований  не   полагался   разминочный   или   тренировочный
незачетный спуск. Трассу, по которой предстояло пройти в слаломе, он  увидит
только тогда, когда окажется уже на дистанции и помчится вниз через частокол
бамбуковых шестов. Ожидая своей очереди, Пьер обычно внимательно  следил  за
тем, кто стартовал непосредственно перед  ним,  стараясь  по  его  движениям
представить себе характер трассы. Необходима  была  предельная  собранность,
потому что ворота стояли через неравные интервалы, иногда очень близко  друг
к другу, и легко было их пропустить или влететь в одну из стоек.
   Сегодняшняя трасса показалась ему не слишком трудной: два крутых участка,
оба в самом начале дистанции; несколько очень резких поворотов; сразу же  за
одним  из  них  шел  глубокий  вираж,  и,  чтобы  его  пройти,   надо   было
предварительно успеть взять  немножко  в  гору.  Это  было,  пожалуй,  самое
скверное место на всей дистанции, здесь придется быть особенно внимательным.
   Пьер поднялся к месту старта и  стал  дожидаться  там  вместе  с  другими
спортсменами, притопывая на месте и потихоньку продвигаясь  к  старту.  Было
морозно, и выдыхаемый воздух клубился легкими облачками пара.  Пьер  вытянул
при жеребьевке восьмой номер, что было удачно: те семеро, что стартуют перед
ним, успеют накатать лыжню, однако она еще  будет  неглубокой,  и  можно  не
бояться, что носки лыж  станут  на  поворотах  цепляться  за  края  колеи  -
опасность, всегда подстерегающая тех, кому выпадают самые последние номера.
   Следующим должен был стартовать он. Пьер проверил, хорошо ли держится  на
голове вязаный поясок, который должен был отклонять поток встречного воздуха
от