ерее Артура Шнайдера.
   Плотно сжав губы, Плам сунула руку в сумку. Как рекомендовала ей Стефани,
она взяла с собой дешевый "Полароид", из тех, что носят с собой охотники  за
антиквариатом,  желающие  быстро   получить   документальное   свидетельство
увиденного.
   - Можно? - Она вскинула аппарат и быстро сняла картину со стоявшей  рядом
с ней Джиллиан Картерет. Миссис Картерет опешила, затем взбеленилась:
   - Отдайте ее мне!
   - Конечно. - Маленькая камера Плам вновь сверкнула вспышкой.  -  Эта  для
Сюзанны, поэтому я сняла еще одну  для  вас...  Возьмите.  -  Она  протянула
миссис Картерет второе фото.
   Миссис Картерет заколебалась. Но что в этом такого? И она взяла фото.
   - Если  ваша  подруга  заинтересуется  картиной,  то  Малтби  выступит  в
качестве моего торгового агента.
   - Конечно. - Плам пододвинулась к картине и пристально всмотрелась в нее.
- Это настоящая прелесть...
   Через десять минут она покидала дом, убежденная в  том,  что  видела  еще
одну подделку, хотя и не осмелилась снять ее со стены и не имела возможности
проделать булавочный тест. Миссис Картерет не спускала с нее глаз.
   Плам устало шагала по выложенной плитами дорожке.  Казалось,  все  прошло
удачно. Но по совершенно необъяснимой причине ей упорно казалось, что миссис
Картерет провела ее и что Плам в ее доме выглядела глупо.

Глава 18

   Совершенно без сил Плам около полуночи возвратилась  из  Брайтона  домой.
Бриз уже лежал в кровати и продолжал оставаться тем паинькой, которым стал с
недавних пор. Вместо обычного крика "Где тебя черти носят  и  почему  ты  не
позвонила?" он поинтересовался елейно-сдержанным голосом:
   - Ты ела? Тебе принести что-нибудь? В термосе  с  твоей  стороны  кровати
есть немного горячего молока. Там же лежат телефонные сообщения для тебя.
   "Звонил Тоби, перезвонит еще раз, - читала  Плам.  -  Билл  Хоббз  сможет
принять тебя с утра в четверг. Инид  Соумз  получила  твое  известие.  Будет
звонить в шесть часов утра. Повторяю, в шесть часов утра. Она рано улетает".
   Плам вздохнула и завела будильник.
   Только она заснула, как позвонил Тоби:
   - О, извини, мама. Не сообразил, что уже так поздно...
   - Что хотел Тоби? - спросил Бриз, когда Плам улеглась досыпать.
   -  Он  хочет  бросить  курсы  промышленного  проектирования  и   заняться
строительством коттеджей на Тайване, - зевнула Плам.
   - В этом бизнесе ему придется попотеть, - неодобрительно проворчал  Бриз.
- Подозреваю, что он  нуждается  в  деньгах  для  покупки  умопомрачительных
нарядов для своей новой подружки - как се там? Сатсума?
   - Митсума, - пробормотала Плам. - Она  манекенщица  у  Вивьен  Вествуд  и
закупает наряды целыми партиями.
   - Я смогу предоставить лишь стартовый капитал для  небольшого  дела.  При
условии, что он закончит свои курсы, - решил Бриз.
   - Не воспринимай Тоби слишком серьезно. На следующей неделе  у  него  все
может измениться, - сказала Плам, погружаясь в сон.

Вторник, 18 февраля 1992 года

   Ясный,  звучный  голос  госпожи  Инид  вернул  Плам   к   жизни   быстрее
пронзительного звонка будильника:
   - Я в Хитроу, Плам. Извините за ранний звонок, но я улетаю в Москву. Хотя
институт не может дать официального заключения, пока  не  будут  исследованы
сами картины, но изучение техники исполнения под микроскопом  показало,  что
все картины написаны одним и тем  же  лицом.  Им  же  выполнена  и  картина,
отправившаяся в Швецию.
   - Вот это новость! - окончательно проснулась Плам.
   - Мы уверены, что этот злодей подделал также и натюрморт "Завтрак" Питера
Клесца, который мы исследовали в 1989 году для Бостонского музея.
   - Вы не могли бы прислать мне диапозитив?
   - Я вам его уже  выслала.  Клесц  не  так  хорош,  как  другие,  нет  той
уверенности, это, очевидно, один из первых опытов фальсификатора, но техника
та же. - Прикрыв микрофон,  она  быстро  заспорила  на  незнакомом  языке  с
кем-то, кто  пытался  поторопить  ее.  -  Господи,  мой  русский  никуда  не
годится!.. Плам, вы слушаете?.. Так вот, ч Питер Клесц, и картина шведа были
продырявлены уже после изготовления, а затем уже залатаны.
   Госпожа Инид помолчала, чтобы подчеркнуть важность сказанного.
   - Думаю,  пять  из  шести  ваших  подделок  тоже  могли  быть  специально
повреждены и отреставрированы. А может быть, и все шесть.
   - Это, наверное, один из технических приемов фальсификатора.
   - Возможно, хотя, конечно, это нельзя установить по  вашим  диапозитивам.
Подделки, между прочим, совсем свежие. Они стали поступать на рынок примерно
в 88-м и отличаются качеством, которого мы уже давно не встречали. - Госпожа
Инид отвлеклась, чтобы попытаться уговорить кого-то по-русски, и продолжила:
   - Мы установили, что большая часть изображенного на  картинах  воссоздана
по художественным альбомам. Остальное,  очевидно,  копировалось  с  музейных
репродукций. Если он и не живет в Голландии, то часто там бывает.
   В  трубке  опять  послышался  гневный  возглас  по-русски.  Госпожа  Инид
заговорила еще быстрее:
   - Я заметила еще одну вещь, с которой стоило бы  разобраться:  что-то  не
так с тем большим желтым тюльпаном с оранжево-розовым  оттенком  на  картине
леди Бингер. Вы могли бы по этому поводу посоветоваться с нашим ботаником  -
Уиллом Эшли. Он есть в телефонном справочнике, живет в Барнес.
   Плам ликовала. Она была права! А Бризу придется забрать свои слова назад.
Среда, 19 февраля 1992 года

   Дверь небольшого загородного дома в Барнес открыла  крупная  с  округлыми
формами женщина в старомодном рабочем  халате.  Она  молча  провела  Плам  в
оранжерею в задней части дома,  полную  субтропических  растений  с  плотной
массой листвы всех оттенков зеленого и желтого. Воздух в ней  был  теплый  и
влажный.
   Уилл Эшли оказался  светловолосым  и  угловатым  мужчиной  лет  сорока  с
благородным лицом, которое было немного крупновато.
   - Не могли бы вы принести нам чай, мама? - попросил он.
   - Это очень любезно  с  вашей  стороны  -  принять  меня  так  быстро,  -
поблагодарила Плам.
   Он улыбнулся, приоткрыв ряд неровных пожелтевших зубов.
   - У меня не так уж много посетителей.  Он  указал  Плам  на  пару  старых
плетеных кресел. Плам достала из портфеля  шесть  увеличенных  диапозитивов.
Уилл Эшли разложил их на безукоризненно чистом столе из  белого  пластика  и
взял лупу. Разглядывая их, он время от времени обращался  к  высокой  стопке
книг или делал пометки в блокноте, не произнося при этом ни звука.
   Через полчаса Плам,  которой  было  трудно  дышать  в  жаркой  и  влажной
атмосфере оранжереи, выпила три чашки очень крепкого индийского  чая,  съела
несколько липких имбирных пирожных и с трудом подавляла зевоту.
   Наконец ботаник оторвался от своих записей и посмотрел на нее.
   - Я опознал все эти,  цветы.  Мама  отправит  вам  заключение  вместе  со
счетом. В них, пожалуй, нет ничего необычного. Они, конечно,  цветут  все  в
разное время, но, как вам известно,  художники  не  всегда  рисуют  цветы  с
натуры,  они  используют   альбомы,   наброски.   Но   кое-что   вас   может
заинтересовать. - Он приподнял диапозитив леди  Бингер  и  ткнул  пальцем  в
большой цветок в центре. - Вот этот огромный ярко-желтый  тюльпан...  Видите
оранжево-розовую  окантовку  на  лепестках?  Это  тюльпан  Дарвина,  у  него
прямоугольная форма и плоское донце. Группа Дарвина  была  выведена  в  1889
году цветоводом-любителем Ленгларом из французского Лилля.
   - Поэтому картина никак не могла быть написана в 1629 году?
   Уилл Эшли отрицательно покачал головой и взял диапозитив Синтии Блай:
   - А теперь взгляните на эту черную бабочку с большими желтыми пятнами под
крыльями. Она немного напоминает  североамериканского  монарха,  но  у  этой
крылья намного больше, и пятна у монарха, конечно, не желтые, а  коричневые.
Эта бабочка на самом деле значительно крупнее, чем на картине. Поэтому я  бы
предположил, что кто-то не слишком внимательный скопировал  ее  из  книги  о
бабочках..,  потому  что  это  Papilio  bedoci,  впервые   обнаруженная   во
Французской Гвиане в тридцатых годах нашего столетия.

***

   Шел дождь, но  Плам  не  торопилась  забраться  в  свой  "Порше".  Она  с
наслаждением вдыхала свежий воздух, радуясь тому, что  наконец-то  выбралась
из душных джунглей загородного дома.

Четверг, 27 февраля 1992 года

   Утром, в начале девятого, Плам уже была на базаре в конце  Армада-роуд  в
Айлингтоне. За прилавками, полными фруктов и овощей,  стояли  замерзшие,  но
веселые продавцы в рукавицах и старых лыжных костюмах. Чтобы согреться,  они
непрерывно пританцовывали, обхватывая себя руками.
   Сразу  за  торговыми   рядами   стояли   доживающие   свой   век   старые
многоквартирные  дома.  Армада-роуд  вот-вот  была  готова  превратиться   в
трущобу. В конце улицы, где грязная стена отгораживала ее от железнодорожной
ветки, Плам свернула налево и поспешила к дому Билла.
   Когда  до  него  оставалось  ярдов  пятьдесят,   черная   входная   дверь
отворилась, и на пороге появились двое мужчин. Один, из них  был  сам  Билл,
высокий и сгорбленный, в мешковатых джинсах, подвязанных  бечевкой,  некогда
белой  сорочке  с  открытым  воротом  и  в  протертом  на   локтях   пиджаке
неопределенного цвета. Увидев Плам, он схватил за  руку  своего  посетителя,
тот обернулся, и она с удивлением узнала в нем Чарли Боумана.  Его  лицо,  с
нависавшими над носом черными бровями, взглядом исподлобья, всегда выглядело
обеспокоенным, а сейчас в глазах его застыл ужас.
   Плам тоже запаниковала, ей совсем не хотелось, чтобы о ее визите к  Биллу
стало известно Бризу или кому-то еще. Положение было критическим. Оставалось
только вести себя так, как будто походы в этот район были  для  нее  обычным
делом. Взмахнув рукой, она весело выкрикнула:
   - Привет, Билл! Что это вы тут делаете, Чарли?
   - Билл реставрирует одну из отцовских картин. - Чарли уставился  на  нее,
готовый дать отпор, словно она собиралась оспаривать его утверждение.
   - Да? А какую? - удивилась Плам.
   Ей показалось, что Чарли не хочется, чтобы кому-то было  известно  о  его
связи с Биллом Хоббсом. И тут она вспомнила, что Лео видел Чарли  на  пароме
через Ла-Манш. "А что, если эта  парочка  имеет  отношение  к  подделкам?  -
подумала она. - Может быть, это Билл печет  их,  а  Чарли  сбывает?"  Может,
теперь у Билла новое амплуа, ей казалось, что  раньше  он  занимался  только
реставрацией картин по заказам торговцев.
   - Ты все такая же любопытная? Так и не изменилась за все эти  годы?  -  В
словах Билла звучали заискивающие  нотки,  словно  он  говорил  с  возможным
клиентом. Рот растянулся в улыбке, он потер мешок под левым глазом,  а  это,
как она помнила, говорило, что Билл раздражен.
   - Увидимся на следующей неделе, Чарли, - сказал он. -  Разрыв  небольшой,
он займет совсем немного времени, но ему надо  дать  высохнуть,  прежде  чем
восстанавливать глянец, а в такую погоду все сохнет долго.
   Билл повернулся к Плам.
   - Входи, дорогуша. С  чего  это  мне  такая  честь?  -  Его  одутловатое,
нездорового цвета лицо приняло добродушное выражение заботливого дядюшки, но
маленькие пронзительные глазки, как всегда, глядели настороженно.
   На какой-то момент ей вспомнилась ванная Билла  -  единственное  место  в
мастерской, где девушки могли отмыть себя и свои кисти  от  краски.  В  этой
мрачной комнате всегда можно было видеть бутылку греческого вина  и  бутылку
виски. Ванна обычно была заполнена каким-то  странным  раствором,  пахнувшим
формальдегидом. Очень  часто  отреставрированную  картину  опускали  в  этот
раствор, и она за ночь приобретала налет старины.
   Вслед за Биллом Плам прошла в дом и, стоя на  голых  половицах  в  холле,
принюхалась. В воздухе здесь больше не чувствовалось прежних сильных запахов
скипидара и лака, которыми всегда  был  полон  первый  этаж  из-за  близости
кухни, где Билл, закрывшись там, сам по своим рецептам готовил  лаки,  клеи,
краски.
   На кухонной печи он также грел картины, в результате чего они покрывались
кракелюрами. На полках в кухне хранились припасы: масла, растворители, банки
с кистями, вата, пакля, скребки и  металлические  мочалки,  необходимые  для
удаления упрямого глянца. На  нижней  полке  стояли  банки  консервированных
бобов и коробки кукурузных хлопьев, которые он имел обыкновение  размачивать
в виски.
   Плам встретила Билла в 1977 году,  когда  работала  официанткой  в  клубе
художников в Чесли. Он  предложил  обучить  ее  ремеслу  реставратора  -  по
крайней мере, она будет рисовать и учиться делу, вместо того чтобы проливать
куриный бульон на посетителей. Билл объяснил, что  предпочитает  работать  с
девушками, потому  что  они  лучше  чувствуют  цвет  и  обладают  терпением,
необходимым в его скрупулезном деле. При этом он забыл добавить, что девушки
еще и покорно соглашаются на его мизерную оплату.
   Так Плам присоединилась к четырем тихим,  как  мышки,  молодым  женщинам,
корпевшим с маленькими соболиными кисточками над картинами в подвале дома на
Армада-роуд,  где  над  вечно   холодным   камином   красовался   сертификат
реставратора, выданный Национальной галереей в 1947 году. Хозяин  был  очень
строг. Всякие  разговоры  во  время  работы  запрещались,  поскольку  мешали
сосредоточиться. А когда Билл спускался в мастерскую с красными от  похмелья
глазами, то это был самый настоящий тиран. Тем не менее девушки были преданы
ему. Плам быстро поняла, что каждая из них спала с ним, но все они  были  им
отвергнуты.
   Каждая художница специализировалась  на  своем.  Салли  украшала  скучные
сельские пейзажи живописными коровами, собаками или котятами. Эдна  работала
с религиозными сюжетами, ей особенно удавались лавровые венки и кровоточащие
раны. Джойс перекраивала библейские сюжеты на потребу любителям живописи  из
арабских  стран.  В  конце  семидесятых   Лондон   был   наводнен   богатыми
покупательницами, прятавшими свои лица под черными покрывалами. Если  им  не
нравилось, например, то, что Мадонна была  с  младенцем  Иисусом  на  руках,
Джойс превращала его в охапку цветов.
   Мона  была  здешней  примой.  Она  реставрировала  портреты,  дорисовывая
отсутствующие  глаза  и  носы  или  снабжая  изображение  беззубых   бабушек
белозубой улыбкой.  Американский  делец,  промышлявший  портретами  предков,
присылал Биллу фотографии здравствующих потомков, чтобы  Мона  могла  менять
черты и придавать необходимое семейное сходство старинным портретам, которые
Билл пачками закупал на аукционах.
   Если холст был сильно изодран, его меняли. Делал это  единственный  в  их
компании мужчина - один из  последних  хиппи  шестидесятых  годов,  куривший
марихуану и разделявший свои  длинные  волосы  на  пробор  посередине.  Нерб
целыми днями торчал в комнате наверху, склонившись  над  огромным  вакуумным
столом, на котором менялись холсты.
   В первую  свою  неделю  у  Билла  Плам  снимала  с  холста  сантиметр  за
сантиметром старый поверхностный слой.  Эта  тонкая  и  утомительная  работа
требовала  большого  внимания,  потому  что  для  разных  красок  требовался
растворитель своей концентрации. Вторую  неделю  она  корпела  над  огромным
церковным полотном с апостолами, оно было дано ей  для  испытания.  И  когда
Плам удалось очистить его и дописать недостающие детали, Билл стал  доверять
ей голландские натюрморты семнадцатого века.
   Обнаружив, что у нее хорошо получаются тюльпаны,  Билл  пригвоздил  ее  к
цветам, но ей  эта  работа  быстро  наскучила,  стоило  только  овладеть  ее
секретами. Если Плам начинала сильно жаловаться, Билл заказывал  треску  или
омара  в  соседнем  итальянском  ресторане,  и   ей   дозволялось   написать
голландский натюрморт с оловянной тарелкой, ломтем  хлеба  и  ножом,  ну  и,
конечно, с разрезанным лимоном и куском кожуры.
   В знак того, что Плам может рисовать лучше всех его девушек, Билл  всегда
вносил свой  собственный  последний  штрих  в  ее  работы,  выполненные  под
голландских  мастеров  семнадцатого  века:  явно  напрашивавшуюся  муху  или
гусеницу, каплю росы на лепестке.
   Если не считать этих завершающих мазков, Плам не видела, чтобы Билл писал
картины. Он все время крутился среди торговцев,  заключал  сделки  и  иногда
посещал клиентов, если требовалось реставрировать картину на месте.  В  этих
случаях  Билл  брал  с  собой  старомодный  докторский  саквояж  с  древними
бутылочками, на которых были наклеены бирки с загадочными формулами -  BY385
или VFloGA975, производившие большое  впечатление  на  клиентов.  Между  тем
бутылочки содержали всего лишь обычный спирт, ацетон или скипидар.
   Через несколько недель работы в мастерской на  Армада-роуд  Плам  поняла,
какой зыбкой может быть грань между  реставрацией,  переделкой  и  подделкой
картины, и ей стало от этого не по  себе.  Она  ни  разу  не  видела,  чтобы
картина подделывалась от начала и до конца, однако  все  время  раздумывала,
почему ей и другим рабыням запрещен вход на верхние этажи мастерской  Билла.
И почему туда приходят темные  личности,  столь  непохожие  на  тех  веселых
торговцев, что наведывались  в  их  подвал,  чтобы  условиться  о  выражении
коровьей морды? Но Биллу тоже становилось не по  себе,  когда  она  начинала
донимать его расспросами.
   Через три месяца после того, как  Плам  проработала  на  Армада-роуд,  от
Билла ушла любовница. Билл быстро принял ванну, приложился к бутылке с виски
и попытался возложить эту роль на Плам, но она отнюдь не жаждала очутиться в
его объятиях. Вскоре Билл уволил ее, объяснив это  тем,  что  ее  свободный,
размашистый стиль не подходит для их тонкой и точной работы.

***

   Медленно шагая по пустынному холлу и прислушиваясь,  как  ее  шаги  гулко
разносятся в тишине заброшенного дома, Плам вспоминала, какое  здесь  царило
пятнадцать лет назад веселое оживление.
   -  Ты  по-прежнему  выглядишь,  как  маленький  ангелочек  Пьетро   делла
Франческа, противная девчонка, - подмигнул ей Билл. - А известно  ли  твоему
преуспевающему мужу, что ты работала у меня?
   Плам остановилась в нерешительности.
   - Вижу, что нет, - ухмыльнулся Билл, обнажив безупречные вставные зубы. -
Ну да ладно, я слишком стар, чтобы нарываться на неприятности. Проходи сюда.
- Он указал на комнату слева от входа.  Окна  этой  комнаты,  выходившие  на
улицу, всегда были закрыты ставнями, потому что здесь хранились  картины:  и
вновь поступившие, и те, что находились в  работе,  и  готовые  к  отправке.
Сейчас в комнате было пусто.
   - С чем пришла, Плам? - спросил  Билл,  закурив  дешевую  сигарету.  -  Я
больше не занимаюсь делами. Если и  делаю  что-то,  то  только  ради  старых
друзей. - Взгляд его помимо  воли  опять  стал  плотоядным.  -  У  меня  был
инфаркт, и доктора сказали, что пора угомониться. Мне ведь семьдесят  два  -
что, не похоже? В общем, вот уже два года как свернул.
   - Свернул, как же, рассказывай кому-нибудь другому, - оборвала его  Плам.
- Мне кое-что попадалось из твоих работ. - Она достала из сумки диапозитив и
сунула ему в руки. - Это же твоя муха, Билл.
   Билл пригляделся к натюрморту Сюзанны и усмехнулся.
   - Помнишь ту агентшу  с  Кенсингтон-стрит,  -  сказала  Плам,  -  которой
приходилось содержать мужа-алкоголика? Ту,  которая  просила  тебя  дырявить
свои  подделки,  а  затем  чинить  их,  чтобы  они  не  были   подозрительно
целехонькими, если кто-нибудь поставит их под ультрафиолетовые лучи.
   - А-а, Тереза, - задумчиво произнес Билл. - Прелесть девочка. Говорил ей,
что никогда больше не найду такого клиента, который бы платил мне сначала за
порчу своей работы, а затем за ее восстановление. Да это было-то всего  пару
раз, два морских пейзажа, насколько мне помнится.
   Он бросил окурок на пол и, тщательно затоптав его, вернулся в  холл,  где
принялся внимательно разглядывать диапозитив у веерообразного окна.
   Плам прошла вслед за ним.
   - Бил