имело список сиделок, которые  знали  Стефена,  и
которые получали двойную оплату за дневную работу, и тройную - до вечера.
   С того момента, как Пэтти попрощалась со своей матерью по телефону  и  до
того,  как  послышался  звук  подъезжающего  "мерседеса"  Чарли,  Стефен  не
переставал кричать.
   Когда Чарли вошел в комнату, на него смотрели заплаканные большие голубые
глаза, и его сын тихо сказал:
   - Мама страдает.
   Чарли взглянул  на  Пэтти,  которая  сжалась,  с  побледневшим  лицом,  в
кресле-качалке; он заметил на ее костюме темные пятна.
   - Плохо было сегодня, да? - Чарли поставил свой саквояж на  пол,  сел  на
подлокотник кресла и поцеловал ее в макушку. Пэтти  уткнулась  лицом  в  его
рукав. Чарли поцеловал ее волосы еще раз и прошептал:
   - Три коротких слова. Пэтти уткнулась еще сильнее.
   - Мы опоздаем.
   Чарли покачал головой, и его глаза сказали: "Я тебя люблю".
   Стефен заметил это и  выглядел  насупившимся.  Как  бы  извиняясь,  Пэтти
сказала:
   - Но нам придется опоздать. Медсестра не сможет прийти сюда за час.
   - Это не имеет значения. Мы  можем  вообще  не  идти,  если  у  тебя  нет
настроения. Я уложу Стефена в постель. Приготовь себе выпить, возьми с собой
коктейль в ванную и залезь в горячую воду.
   Стефен сказал:
   - Пап, пап, она не дала мне  ужин.  Но  раньше,  чем  Пэтти  оказалась  в
ванной, вернулась Джуди с повязкой на лбу.
   - Я бы не поехала в госпиталь, но миссис Сильвер настояла.
   Чарли посмотрел на нее и сказал:
   - Спасибо вам. - И он, и Джуди знали, что он благодарил ее не  только  за
сегодняшний вечер, но и за все последние восемь лет.
   Джуди сказала:
   - Может быть, я снова спрошу у Бена, сможем ли мы въехать сюда.
   Чарли поднялся в ванную комнату Пэтти. Она лежала в фиберглассовой  ванне
типа "джакуззи" бежевого цвета и даже не прикоснулась к своему бокалу белого
вина.
   - Чарли, я думаю, что мне не стоит ехать в эту поездку. Джуди  не  сможет
справиться с ним сама в течение двух недель.
   Чарли присел на край ванны.
   - Тебе будет лучше отвлечься от всего этого на пару недель. Ты не  можешь
продолжать жить так. Это плохо для него и плохо для тебя.
   - Мама только что сказала мне то же самое.
   - Я не понимаю, зачем ты говоришь с ней о Стефене. Ты же знаешь, что  это
огорчает тебя. - Он взял бокал Пэтти и отпил глоток.  -  У  тебя  с  матерью
прямо противоположные взгляды, и тем не менее ты обсуждаешь это. Это  то  же
самое, что трогать языком больной зуб.
   - Она сказала, что мне нужен психиатр!
   - Она советует тебе терапию, потому что это помогло  ей.  Пэтти,  я  тоже
считаю, что ты могла бы иметь и свою собственную жизнь. - Он поставил  бокал
на туалетный столик. - Я подумал, а почему бы тебе не  вернуться  к  работе?
Может быть, на неполный день? Мы могли бы позволить приглашать  для  Стефена
дневную медсестру.
   Пэтти резко взглянула на него, в ее лице была паника.
   - Нет! Я совершенно все позабыла!
   До того как  они  поженились,  Пэтти  работала  конструктором  спортивной
одежды. Она понимала, что в мире соперничества, который был за пределами  ее
дома, могло оказаться очень тяжело и очень одиноко. Нет, Пэтти не собиралась
конкурировать с женщинами моложе ее на десять  лет.  Она  не  хотела  стоять
особняком, не  хотела  критики  и  не  хотела  подвергать  себя  риску  быть
уволенной.
   - Нет, - сказала она решительно. -  Чарли,  это  -  полезное  и  любезное
предложение, но я не хочу.
   - Как тебе угодно.
   - Чарли, подай мне полотенце. Сейчас я  чувствую  себя  прекрасно.  Давай
готовиться к вечеринке. Я с нетерпением жду ее.

***

   Сюзи оглянулась и зевнула так, как зевают кошки -  долго  и  сладко.  Она
задремала после того, как сходила проверить,  что  эта  безвольная  Анни  не
намерена отступать от того, что они решили.
   Сюзи медленно приподнялась на круглой, королевских размеров  кровати,  на
которой она лежала  голой  между  бежевыми  сатиновьми  простынями;  кровать
стояла в огромной бежевой спальне. Анни действительно выглядела  потрясающе,
подумала Сюзи, этим вечером все остальные жены просто позеленеют от зависти!
Почти рыжеватые  волосы  Анни  были  зачесаны  на  одну  сторону  и  волнами
ниспадали на другую. Стэн отлично "поработал" над  ее  ресницами  -  на  что
многие женщины просто не обращают  внимания.  Но  стоит  лишь  взглянуть  на
фотографии Мерилин Монро до и после съемки, и любой поймет, насколько  важны
ресницы. Анни все еще выглядела бледной, но не больной, больше  походила  на
цветок магнолии (Стэн никогда ничего не менял, он просто что-то выделял),  и
за этой густой бахромой ресничек ее глаза казались огромными. Сняв  пижамные
брюки, она выглядела стройной, а не костлявой. Да, сегодня вечером она  и  в
самом деле вызовет фурор.
   Сюзи взглянула на золотые с бордовой эмалью часы, стоявшие  на  туалетном
столике; на циферблате  гордо  красовались  слова:  "Картье  -  Париж".  Она
поставила такие часы в каждую из спален - но, разумеется, разных цветов.
   Сюзи снова зевнула. Сейчас они, наверное, все облачаются в  свои  наряды.
Она нехотя потянулась, взяла трубку внутренней связи  и  попросила  служанку
принести ей еще одну чашечку кофе. На самом деле им не нужна  была  служанка
на целый день, ну и что из этого? Не нужен был и дом таких размеров.
   С некоторым удовлетворением Сюзи посмотрела на себя  в  зеркальную  стену
напротив кровати. Она устроилась не так  плохо  для  исключенной  из  школы,
которая выросла (если можно было  так  сказать)  в  покосившейся  лачуге  на
северной стороне Шерман-авеню, где, кроме них, жили еще  три  семьи.  Сейчас
этот район перестраивался; обветшалые дома были подремонтированы и покрашены
в сахарно-миндальные цвета,  а  деревья  были  аккуратно  подстрижены.  Сюзи
отказывалась подходить близко к этой Северной стороне, независимо  от  того,
насколько они приукрасили ее.  Она  предполагала,  что  ее  папа  уже  уехал
оттуда, но она не видела его с того дня, как они похоронили  маму,  и  слава
Богу.
   Сюзи выползла из кровати и вновь соблазнительно  потянулась  перед  своим
отражением в зеркале. После того как они купили дом в Шэйдисайт, она сказала
декоратору, что ей хотелось бы много зеркал, белоснежный мрамор, позолоту  и
эти симпатичные французские антикварные стульчики с выгнутыми  ножками.  Она
не понимала, почему мать Бретта не интересовалась результатами.  Эта  старая
девица отчаянно пыталась вести себя так, будто она любила свою невестку.  Но
Сюзи знала, что это не так. Мало кто из женщин любил Сюзи. Она знала, что  в
"Нэксусе" ее  прозвали  "венериной  мухоловкой".  Иногда  Бретт  называл  ее
"карманной Венерой", но чаще всего, когда они оставались одни, он называл ее
своей русалкой. Сюзи знала, что, когда он говорил так, она могла получить от
него все, что хотела. И она всегда пользовалась этим.
   Сюзи опять  сладко  потянулась,  наслаждаясь  видом  своего  совершенного
миниатюрного тела. У нее  были  чуть  великоватые  груди,  но  девушкам  это
никогда не мешало. Она обернулась и через плечо посмотрела на себя сзади.  У
нее была очаровательная попка, которая мелко подрагивала, когда она  неловко
бежала с плотно прижатыми коленями, - этому  она  училась  специально.  Сюзи
снова повернулась к зеркалу лицом и решила, что нужно обесцветить волосы  на
лобке, чтобы они были в тон ее волосам.
   Надо попросить Стэна.
   Сюзи провела руками по своим тщательно взъерошенным белокурым  волосам  и
критически  осмотрела  свое  лицо.  Ресницы  закрывали  верхнюю   часть   ее
бледно-зеленых зрачков, придавая ей сонливый вид. В результате,  с  тех  пор
как  ей  исполнилось  двенадцать  лет,  она  регулярно  получала  от  мужчин
приглашения к сексу. Сюзи выглядела на семнадцать, когда ей было двенадцать,
так же она смотрелась в  двадцать  семь  и  намеревалась  продолжать  так  и
дальше. Она не спеша направилась в ванную комнату и начала брить  ноги,  что
она делала каждый вечер без исключения.
   Сквозь жужжание электробритвы она услышала вежливый стук в дверь.
   - Хорошо, Нора, поставь кофе у постели. И  пусть  Алфи  поставит  жесткую
крышу на мой "мерседес", хорошо? - крикнула Сюзи  из  ванной  своим  бодрым,
грубоватым, естественным голосом, который она редко  использовала,  если  не
была в гневе. Когда она еще не оставила мечту стать  актрисой  в  Нью-Йорке,
она брала уроки голоса у одного преподавателя в  Вилледже,  который  смягчил
его до чего-то напоминающего плавное мурлыканье персидских котят. Это стоило
Сюзи немалых денег из ее нелегких заработков официантки в коктейль-баре. Она
не стала  актрисой,  но,  солгав  насчет  своего  возраста,  получила  место
стюардессы в "Истерн эрлайнс", где и познакомилась с Бреттом.
   Она заметила его в десяти милях к югу от Бостона на высоте тридцати тысяч
футов.  Сюзи  помнила  все  до  мелочей.  Она  увидела  желтоватую   голову,
склонившуюся над дорогим кейсом темно-бордового цвета из телячьей кожи, руку
в веснушках с золотым кольцом, с печаткой на мизинце и тонкие золотые часы с
черным ремешком из крокодиловой кожи. Когда Сюзи наклонилась над ним,  чтобы
спросить: не хотелось бы ему чего-нибудь выпить, она готова была поклясться,
что действительно ощутила запах "солидных" денег;  это  была  смесь  запахов
накрахмаленного  белья,  одеколона,  больших   пуделей,   амбарной   соломы,
изношенной кожи, толстого  твида,  хлопающих  на  ветру  парусов  и  моря  в
барашках. Впоследствии она выяснила, что Бретт пользовался тальком,  который
он позаимствовал у какого-то парня из теннисного клуба. Сюзи так и не смогла
определить, какой он был марки.
   Бретт  посмотрел  в  бледно-зеленые  глаза  Сюзи,  которые  блестели  как
очищенные лимоны. Сюзи увидела прямые желтоватые брови над  большими  карими
глазами волевой квадратный подбородок и широкий рот. Он был похож на братьев
Брукс - типичный британец, и очень симпатичный. На их первом  свидании  Сюзи
выяснила, что Бретт тоже приехал из Питтсбурга, но  лишь  значительно  позже
она поняла, что он был весьма неуверенным в себе человеком И этот квадратный
подбородок создавал ложное впечатление.
   Сюзи тщательно втерла в ноги увлажняющий крем, а затем забралась  обратно
под сатиновые простыни, чтобы выпить кофе. Нора уже  выложила  ее  наряд  на
этот вечер. Он действительно был супермодный, от Сен Лорана;  она  приметила
его, когда ходила за покупками с Анни.
   Сюзи никогда не надевала ничего без фирменной бирки модельера.  Это  была
гарантия того, что она могла выбирать самые  сексуальные  фасоны  и  тем  не
менее быть уверенной в том, что это выглядело  солидно.  На  прошлой  неделе
мать Бретта показалась обиженной, когда Сюзи приехала на  ее  обед  в  новом
платье от Диора из черной прозрачной органзы, плотно облегавшем ее  тело  до
самых лодыжек, с завитками из серебряных блесток  и  короткими  рукавами  из
белой норки. И тем не менее оно смотрелось  как  вечернее  платье.  В  дверь
вошел Бретт.
   - Все еще в кровати, крошка? Сегодня нам опаздывать нельзя. Сюзи зевнула.
   - Я намерена опоздать, Бретт.
   - В таком случае... - Бретт с надеждой двинулся к кровати.
   - Нет. Ты испортишь мне прическу.

***

   В глубине холла, который Сильвана на этот вечер украсила белыми  цветами,
играл струнный квартет. Проходя по библиотеке и направляясь  в  танцевальный
зал, Сильвана слышала обрывки разговоров, доносившихся  от  отдельных  групп
мужчин. "Разведанные  запасы  руды...  Программа  расширения  обогатительной
фабрики...   Периферийная   дренажная   система...   Модернизация   тяжелого
оборудования...  Длительные  последствия  удаления  отходов...  Затраты   на
доработку схемы очистителя..." Сильвана слышала все  это  уже  раньше  и  не
проявляла никакого интереса ни тогда, ни сейчас.
   В танцевальном зале Сильвана внимательно  осмотрела  шестнадцать  столов,
накрытых на восьмерых; она полагала, что за столами на шестерых разговор  не
клеился,  а  двенадцать  человек  за  столом  было  слишком   много,   чтобы
поддерживать общий разговор.  На  нежно-голубых  дамасских  скатертях  среди
цветов сверкали серебряные предметы и бокалы, а мраморные колонны,  стоявшие
в дальнем конце  этой  освещенной  свечами  комнаты,  были  увиты  лавровыми
листьями. На буфетной стойке стояли огромные серебряные подносы с семгой под
муссом,  кроликом  в  горшочках  со  сливками,  осетриной,  жареной   уткой,
вестфальской ветчиной, набором деликатесов, морскими моллюсками в  сливочном
соусе,  холодными  салатами  из  базилика,  артишоков,  спаржи,  лука-порея,
мисками с зелеными салатами и подливами. Это были закуски;  как  только  все
рассядутся, официанты начнут обслуживать гостей.
   За  танцевальным  залом   Сильвана   видела   резные   верхушки   высоких
двустворчатых  окон  оранжереи,  засаженной  деревьями,  -  там  они   будут
танцевать  после  обеда;  снаружи  в  конце  освещенной  террасы   находился
подогреваемый плавательный бассейн олимпийских размеров;  он  был  облицован
темно-зеленой стекломозаикой, потому что у всех были бассейны аквамаринового
цвета.
   Вечер оказался прохладнее, чем ожидала Сильвана, поэтому она решила,  что
двери оранжереи надо закрыть. В конце концов это  была  не  из  тех  больших
вечеринок, когда нужно было постоянно  следить  за  температурой  в  случае,
когда в комнатах становилось слишком жарко.
   Она вернулась в вестибюль, быстро двигаясь среди роскошно одетых  гостей,
расточая там улыбку, здесь слово. Она принимала гостей в течение часа, когда
приехала Кэри.
   - Привет, Сильвана. Все вокруг просто великолепно. Как Артур?
   - Артур ждет не  дождется,  когда  станет  дедушкой,  но  он  не  слишком
переживает, что женился на бабушке, -  за  этот  вечер,  улыбаясь,  Сильвана
повторяла эту фразу уже в седьмой раз. Она. нервно погладила свое изысканное
серебристое платье,  которое  тяжело  свисало  с  ее  плеч.  Повернувшись  к
Лоренце, она сказала:
   - Дорогая, посмотри, кто пришел - Кэри! Пока обе  женщины  разговаривали,
они мельком осматривали  наряды  друг  друга.  На  Лоренце  было  платье  из
нежно-голубого шифона с кружевным зеленым рисунком. Нося такое  платье,  она
вполне могла бы скрыть беременность даже близнецов. В отличие от нее, Кэри в
своем простом приталенном черном платье и туфлях бронзового цвета на  низких
каблуках выглядела высокой и гибкой танцовщицей амазонского балета.
   - Такое платье всегда носила миссис Рикеттс, - заметила Кэри. - Ведь  она
у вас вела историю искусств? -  Кэри  и  Лоренца  учились  в  одном  женском
Истерн-колледже, хотя с интервалом в несколько лет.
   - Конечно, - Лоренца спародировала ее высокий скрипучий голос:
   -  "Скучно  бывает  только  скучным.  Вы,   девушки,   живете   в   самом
восхитительном мире". - Обе женщины рассмеялись.
   - Интересно,  у  них  все  еще  бывают  те  "смешанные"  вечеринки?  -  с
любопытством спросила Кэри. - Тогда я надевала модное платье и брала с собой
сумочку для  помады  и  таблеток.  Бдительный  Фреди  отвозил  меня  туда  в
каком-нибудь большом многоместном автомобиле типа "вольво",  а  на  рассвете
приходил, разыскивал меня, вежливо отрывал от моего очередного возлюбленного
и помогал мне дойти до автомобиля.
   Лоренца сказала:
   - Конечно, они по-прежнему проводятся и у миссис Прунефэйс все  такое  же
постное выражение лица, когда она впускает вас. - Они вновь обе рассмеялись.
   Мужчина, который только что пришел, обратился к Кэри:
   - Я слышал, вы вышли замуж за Эда Хоупа. Ведь  он  любитель  колесить  по
свету, верно? А чем вы занимаетесь, когда его нет дома?
   Это был один из тех, кто скучает, когда рассказывают о своем доме и своих
детях,  снисходительно  внимает,  когда  рассказывают  о  своей   работе   и
испытывает смущение, когда рассказывают о своем бизнесе;  тот  тип  мужчины,
который на вечеринках привык  разговаривать  с  женщинами  набором  набивших
оскомину клише. Он лишился бы дара речи, если бы  не  получил  традиционного
ответа. Поэтому они обе высказали  очевидные  мнения  о  шансах  Рейгана  на
переизбрание в следующем месяце, и как  только  Кэри  смогла,  она  сбежала,
чтобы поговорить с матерью Артура, которую она по-настоящему любила.
   Миссис Грэхемх была наследницей стальной  империи.  Все,  даже  Сильвана,
называли ее "миссис Грэхем". Она была высокой, элегантной и непредсказуемой;
всегда говорила именно то, что думала,  и  делала  именно  то,  что  хотела,
поэтому  местные  считали  ее  экстравагантной.  Когда   богатые   поступают
необычно, на них навешивают ярлык эксцентриков; если это делают остальные из
нас, подумала Кэри, нас называют сумасшедшими.
   Миссис Грэхем превратила свой  стеклянный  дворец  в  горах  в  настоящий
музей; древние шедевры резьбы по дереву со всего мира  уютно  сосуществовали
здесь с  ультрасовременными  замшевыми  софами  нежно-серого  цвета.  Миссис
Грэхем входила в консультативный совет компании  "Фрик",  но  ее  сердце  на
самом деле было отдано Музею искусств Института Карнеги в  Окленде,  который
после ее смерти должен был получить все  ее  шедевры  при  условии,  что  ее
похоронят в море. Миссис Грэхем не хотела закончить жизнь,  кормя  червей  в
земле или выставляясь в урне.
   - О чем мы здесь разговариваем?  -  Ее  прямые  серебристые  волосы  были
обрезаны как шлем, и она  носила  обычное  черное  платье.  На  одном  плече
большой настоящий  лист  плюща  был  небрежно  приколот  к  платью  алмазной
запонкой размером с фасолину.
   Кэри сказала:
   - Ходят упорные  слухи,  что  в  следующем  году  Рэвд  Макнэлли  назовет
Питтсбург лучшим местом для проживания в Америке.
   - Так это и есть, иначе Грэхемы никогда бы здесь не поселились.

***

   Первый Артур Нимрод Грэхем был майором в 14-ом королевском  полку  конных
гвардейцев. В 1758 году эти гвардейцы размещались в форте Питт - в то  время
самом большом и самом укрепленном передовом  форпосте  в  Северной  Америке.
Майор Грэхем сильно заинтересовался работой  торгового  поста  этого  форта.
Индейцы привозили пушнину и оленину и меняли их на  одеяла,  чайники,  ножи,
ружейный порох. Единицей обмена была шкура одного самца оленя или бака; один
бак стоил две самки оленя, четыре лисы или  шесть  барсуков;  одеяло  стоило
четыре бака, жестяной чайник стоил три бака, за один бак можно было получить
три острых ножа.
   Демобилизовавшись из  армии  вследствие  потери  ноги,  которую  пришлось
ампутировать после раны, полученной от индейской стрелы, майор Грэхем  решил
остаться  в  этом  очаровательном  поселке  первых  поселенцев,  обласканный
вниманием и заботой молодой рыжеволосой вдовы, покойный муж которой  оставил
ей надел земли между будущими Черри-стрит и Смитфилд-стрит, а  также  четыре
сотни акров возделываемой пашни на южном  берегу  реки  Мононтахела.  Спустя
неделю после своей свадьбы майор отправился  на  восток  за  тысячью  одеял,
чайников и ножей.
   Тем, кто обосновались в поселке Питтсбург, повезло, поскольку плодородная
земля давала больше пищи,  чем  они  могли  съесть.  К  1802  году  они  уже
экспортировали вниз  по  реке  в  Новый  Орлеан  ветчину,  сушеную  свинину,
кукурузу и масло. Поселенцы выращивали свой хлопок и  лен  и  ткали  из  них
простыни и одежды; огромные окружающие  леса  снабжали  их  бревнами,  чтобы
строить дома, и древесным углем, который применяли при ковке железа; наличие
местных  запасов  известняка  и  песка  означало,  что  они   могли   делать
собственное стекло - оно было разорительно дорогим, чтобы  привозить  его  с
востока В окружавших поселок холмах в достатке было и железной  руды,  чтобы
изготовить  гвозди  и  сельскохозяйственные  орудия,   и   каменного   угля,
необходимого  для  зарождавшейся  сталелитейной  промышленности  Питтсбурга.
Столетие спустя  логическим  результатом  природного  рога  изобилии  станут
компании "Ю-Эс Стал", "Вестингауз" и "Эйч Джей Хайнц".
   Но было одно серьезное неудобство в п