с завистью это их качество, Джуди задумчиво произнесла:
   - Ты так уверенно говоришь обо всем этом.
   - Я?! Да  я  живу  в  постоянной  неуверенности"  в  себе,  в  постоянной
нерешительности. Внутренне, про себя, я все время панически сомневаюсь, есть
ли у меня хоть какие-нибудь  способности,  -  ответил  Ги,  а  потом  мрачно
добавил:
   - Ты и представить себе не можешь, какое это мучение - решить, должен  ли
пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне  важно,  потому
что я не могу позволить себе пробовать большое  число  разных  вариантов,  и
поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать.  И  пока  у  меня  не
будет  средств  на  то,  чтобы  нанять  помощника,  мне  даже   не   с   кем
посоветоваться. На этой. работе испытываешь ужасное одиночество, можете  мне
поверить.
   - Да, я тебя понимаю, - сказала  Джуди.  -  Мне  тоже  будет  страшно  не
хватать Максины. Не только поговорить не с кем будет, мне  пока  жить  и  то
негде.
   - А почему бы тебе не  поселиться  здесь?  -  предложил  Ги.  -  Из  всех
приличных мест это самое дешевое,  что  мне  удалось  найти,  всего  пятьсот
франков за сутки. Это где-то около двух долларов,  верно?  На  левом  берегу
полным-полно дешевых пансионатов для студентов, но тут чисто и даже приносят
завтрак в постель, если можешь заплатить. Когда у меня был  грипп,  мне  три
раза в день приносили еду в комнату. А кроме того, здесь внизу есть телефон,
и, если раз в месяц будешь немного давать на лапу тому  мрачному  типу,  что
там дежурит, он может даже записывать, кто тебе звонил.
   - Прекрасная идея, - заявила Максина. - И к тому же Ги  сможет  за  тобой
присматривать, а ты ему будешь советовать, какие костюмы  шить:  однобортные
или двубортные.
   Когда они отправились ужинать, то по дороге остановились  возле  мрачного
дежурного, и  Максина  быстро  договорилась  с  ним  об  оплате,  выторговав
пятнадцатипроцентную  скидку.  Потом  по  улице  Бонапарта  они   дошли   до
расположенного на углу шумного ресторанчика  "Бо  арт".  Поднимая  стакан  с
вином, Джуди чувствовала  себя  гораздо  увереннее,  чем  утром.  Теперь  ей
оставалось только найти работу.
   Два дня спустя, когда Джуди занялась поисками работы, от  ее  бодрости  и
уверенности не осталось и следа.
   Вооружившись своими швейцарскими дипломами, она отправилась в затрапезную
контору по найму, где ей  пришлось  долго  дожидаться  в  очереди,  пока  ее
вызвали. Вопросы ей задавала  женщина  неопределенного  возраста  с  типично
французским  лицом:  болезненная  желтоватая  кожа,  усталые  карие   глаза,
ярко-блондинистые, выкрашенные дорогим красителем волосы, стянутые  сзади  в
пучок. Говорила она очень быстро, и поначалу Джуди, отвечая ей,  запиналась.
В  конце  беседы  женщина  выразительно  фыркнула,  чтобы  подчеркнуть  свои
сомнения в пригодности Джуди к чему бы то ни было; пожала  плечами,  как  бы
говоря "ну что я могу тут поделать?!"; а  затем  вытащила  из  ящика  своего
стола большой кухонный таймер и устроила Джуди экзамен на скорость печатания
на машинке. Несмотря на давящую атмосферу, Джуди его выдержала. Женщина  еще
раз фыркнула, выражая свое удивление, пожала плечами - дескать,  заранее  не
угадаешь! - позвонила в какие-то четыре места, вручила Джуди четыре карточки
с адресами и отправила ее беседовать с потенциальными нанимателями.
   Найдя после долгих блужданий тот дом, который был ей нужен, Джуди вошла в
похожий на тесную клетку лифт и поднялась наверх, в контору, где было  нечем
дышать и где с ней беседовал какой-то вычурный низкорослый толстяк,  который
неотрывно смотрел в пол и всякий раз, когда задавал вопрос,  отряхивал  свой
левый рукав. Здесь ее не взяли, и Джуди пошла по второму  адресу,  потом  по
следующему...  В  таких  хождениях  по  совершенно   одинаково   выглядевшим
обшарпанным конторам она провела в общей сложности полторы недели.  Все  эти
конторы были выкрашены в серый или бежевый цвета, пропахли пылью и  высохшим
печеньем, повсюду на столах громоздились  горы  картонных  папок,  одинаково
светло-коричневых, одинаково забитых до отказа, с торчащими в разные стороны
бумажками и одинаково мятых. В конце концов Джуди  вынудили  согласиться  на
меньшую зарплату, чем та, которую запросило агентство по найму,  и  взяли  в
качестве  временной  секретарши  в  фирму,  занимавшуюся  импортом   тканей.
Владельцем этой фирмы был крупный человек среднего возраста,  лицо  которого
чем-то напоминало серое яйцо с нарисованными на нем черными, свисающими вниз
усами. Он диктовал письма на французском языке. Если было необходимо,  Джуди
переводила их на английский или немецкий, потом печатала, а затем мучительно
заполняла многочисленные таможенные формуляры, без которых  невозможно  было
доставить в Париж твид из Шотландии или полотно из Дублина, как нельзя  было
и отправить в Нью-Йорк шелк из Лиона или кружева из Валенсии. Ее  наниматель
видел в Джуди машину, способную лишь ходить, говорить и печатать, и ни  разу
не сделал ни малейшей попытки о чем-либо  заговорить  с  ней,  ограничиваясь
ежедневным "B'jour, mademoiselle".
   - Вчера я надела на бал  твое  изумительное  шелковое  платье,  танцевала
каждый танец с разными молодыми людьми, а в результате  чуть  не  умерла  от
скуки и захромала, - мрачно  пожаловалась  Максима  тетушке  Гортензии.  Они
сидели в  небольшой,  отделанной  кленовыми  панелями  библиотеке  парижской
квартиры тетушки. Максина, попросившая об этой  встрече,  была  внутренне  в
напряжении, но говорила решительно и целеустремленно. - Я совершенно не могу
поговорить об этом с родителями без того, чтобы дело не кончилось скандалом.
Такое впечатление, будто мы живем не в 1950 году, а в 1850-м! Мама не  может
понять, что я не хочу ходить на  все  нужные  вечера,  танцевать  с  нужными
людьми, чтобы в итоге выйти за одного из них замуж. Я не  хочу  выходить  за
этого  героя  снежных  склонов  Пьера  и  вести   потом   точно   такую   же
комфортабельную и скучную жизнь, какую вела моя мама.
   Тетушка Гортензия, сидевшая  в  огромной  соломенной  шляпке,  украшенной
зеленой лентой, приподняла под ее  полями  густые  кустистые  брови,  повела
костлявым крупным носом и фыркнула.  В  отличие  от  Джуди  Максина  немного
побаивалась своей тетки. Но сейчас та помолчала немного,  а  потом  кивнула,
ничего не сказав. Приняв это за признак одобрения, Максина продолжала:
   - Конечно же, я люблю своих родителей, всю  свою  семью,  но  я  не  хочу
больше вести эту жизнь. Как будто живешь в  детском  саду.  Я  хочу  от  них
уехать и жить собственной жизнью. "Но ты и будешь жить  собственной  жизнью,
если выйдешь за младшего Бурселя", - вот что мне говорит мамочка. -  Максина
передразнила раздраженный голос матери. - Знаешь, тетя, Пьер уже поговорил с
папой. Но, когда я прихожу к его родителям, в эту квартиру на  улице  Георга
V, единственное, чего мне хочется, это удрать оттуда  как  можно  скорее.  Я
себя там чувствую как в ловушке, я ее просто боюсь, этой  квартиры.  Правда,
она намного больше, чем наша, вся в белом мраморе и с черными служанками. Но
его мать живет точно такой же жизнью, что и моя. Единственная разница в том,
что она и по дому расхаживает в выходных туалетах. Я не хочу выходить  замуж
за Пьера, потому что не хочу вести такую жизнь. - Максина  сердито  закусила
ноготь, хотя обгрызать на нем было уже почти нечего. - Но есть  и  еще  одна
причина,  более  важная.  Пьера  по-настоящему  интересуют  только  лыжи.  Я
понимаю, что это звучит странно и что ты сейчас скажешь мне, что со временем
это пройдет. Но мне кажется, когда этот интерес  пройдет,  на  его  место  у
такого человека, как Пьер,  не  придет  никакой  другой.  Он  богат,  и  ему
нравится кататься на лыжах,  вот  и  все.  Но  ему  совершенно  не  нравится
работать, и нет никакой причины,  которая  бы  заставляла  его  работать.  -
Максина умоляюще посмотрела на тетушку. - Я же не  могу  выйти  за  богатого
бездельника, помешанного на лыжах. Я этого  не  вынесу,  особенно  когда  он
начнет превращаться в стареющего богача, помешанного  на  лыжах.  Поэтому  я
собираюсь отказать Пьеру. А потом я бы хотела на некоторое время  уехать  из
Парижа. Я знаю Париж, я прожила тут всю свою жизнь. Я хочу посмотреть другие
города - Лондон и Рим.
   Тетушка Гортензия снова медленно кивнула,  давая  тем  самым  себе  время
обдумать услышанное. В таком возрасте многие девушки  рассуждают  точно  так
же, как сейчас Максина; но  она  необычайно  взволнована  и  явно  старается
добиться того, чего  хочет.  Слишком  явно.  Со  временем  Максина  научится
добиваться своего медленно и осторожно, не ввязываясь в такой  прямолинейный
и агрессивный спор, как сейчас. Спор, в  котором  совершенно  очевидно,  что
свою роль в нем она отрепетировала заранее. Научится,  за  кого  бы  она  ни
вышла замуж.
   - А чего именно ты хочешь? - спросила тетушка Гортензия.
   - Я хочу  поехать  в  Лондон,  чтобы  выучиться  там  на  специалиста  по
интерьерам. А потом вернуться в Париж и открыть здесь собственную фирму.  Ты
сама привила мне интерес к  этому:  брала  меня  с  собой  покупать  одежду,
антиквариат, водила по музеям. У тебя есть свой собственный  стиль.  Я  тоже
хочу, чтобы у меня был  мой  собственный  стиль.,  Французские  модельеры  и
дизайнеры делают сейчас все  то  же  самое,  что  они  делали  и  до  войны.
Расфуфыренные, разукрашенные, чересчур  дорогие  интерьеры.  Я  хочу  делать
другое. - Она бросила на тетушку прямой  взгляд  из-под  ресниц.  -  Я  хочу
попросить папу, чтобы он разрешил мне поучиться два  года  в  Лондоне.  И  я
хочу, чтобы ты помогла мне его в этом убедить. Одна я  не  смогу,  а  ты,  я
знаю, сможешь.
   Тетушка Гортензия опять кивнула, как делала всегда, когда полагала  более
уместным промолчать.
   Вдохновленная этим кивком, Максина продолжала дальше:
   - Пэйган, моя подруга, говорит, что лучший дизайнер в  Лондоне  -  Джеймс
Партридж. Он только что отделал квартиру ее матери. Она говорит, что у  него
великолепное чувство цвета и понимание старинных вещей.  Пэйган  с  ним  уже
поговорила и спросила, сможет ли он найти для меня работу.
   Тетушка Гортензия кивнула в очередной  раз.  Мысль  об  учебе  в  Лондоне
показалась ей не такой уж глупой. Во  всяком  случае,  это  поможет  девочке
удачно выйти замуж и, безусловно, разовьет ее вкус. А если  она  к  тому  же
начнет еще и сама зарабатывать деньги - что ж, тем меньше  придется  на  нее
тратить.
   Поэтому  тетушка  Гортензия  пригласила  родителей  Максины  на  один  из
устраиваемых ею торжественных ужинов -  такой,  где  гостей  было  не  очень
много, зато сам ужин был великолепнее, чем обычно. Отца Максины она  усадила
между  актрисой,  в  меру  известной  и  в  меру  склонной  пофлиртовать,  и
симпатичной маленькой графиней, оставшейся в прошлом  году  вдовой,  но,  по
слухам, давно уже утешившейся. Отец Максины чувствовал себя на седьмом  небе
и расплывался от удовольствия и собственного великолепия. После ужина, когда
все гости собрались в библиотеке, попивая бренди и кофе, сестра отвела  отца
в сторону и заявила ему:
   - Хочу поговорить с тобой, Луи, насчет моей крестницы. Мне  кажется,  что
здесь, в Париже, посреди этой светской жизни, Максина только попусту  тратит
время. Ей пора уже заняться продолжением своего образования.
   - Ну, мы полагаем, что она выйдет за сына Бурселей...
   - Только не это! Неужели ты этого хочешь для  своей  дочери?!  Она  такая
умница, а он же полный идиот! Девочка только-только  окончила  школу,  и  ты
хочешь, чтобы она сразу же выходила замуж за подобного безмозглого болвана?!
Ну что ты, в самом деле! По-моему, Максина так  похожа  на  тебя:  такая  же
умная и в ней  явно  есть  художественный  вкус  и  артистический  дар.  Мне
кажется, ей бы стоило серьезно заняться искусством.
   - Быть может, ты и права, Гортензия, - сказал отец Максины,  которому  на
самом-то деле было достаточно безразлично, чем станет заниматься его дочь до
замужества, лишь бы ее занятия не обходились ему чересчур дорого. - Спрошу у
жены, какие есть подходящие курсы.
   - Прекрасная мысль, Луи. Да, и вот еще что. Мне кажется, у нее  не  очень
хороший английский язык. Во всяком  случае,  тут  ей  далеко  до  тебя.  Она
говорит по-английски примерно так же, как Уинстон Черчилль -  по-французски:
execrable!  Мне бы очень хотелось, чтобы  она  поехала
года на два в Лондон и позанималась бы там у  какого-нибудь  очень  хорошего
декоратора. На реальном  деле  всегда  учишься  быстрее,  чем  когда  просто
долбишь учебник, ведь так?
   - В Лондон?! На два года?! Да ты с ума сошла, Гортензия, мать ее  никогда
не отпустит. Ты что, забыла, что ей всего девятнадцать лет?!
   - Ты сам только что сказал, что она достаточно взрослая,  чтобы  выходить
замуж. А кроме того, у нее в Лондоне есть друзья. Вспомни, Луи, какая у  нас
была безрадостная юность. Твоя Максина такая талантливая! Быть женой  -  это
серьезное, а часто еще и утомительное и скучное дело. Пока Максина  за  него
еще не взялась, надо дать ей возможность расправить крылышки.  И  ты  должен
помочь в этом бедному ребенку.
   Они оба помолчали немного, потом отец Максины спросил:
   - А если я отпущу ее в Лондон, то к кому там она поедет?
   - Естественно, к самому лучшему  декоратору,  какой  есть  в  Лондоне,  -
решительно произнесла тетушка Гортензия. - Это некий месье  Партридж.  Я  не
знаю, есть ли  у  него  сейчас  в  фирме  свободное  место  и  берет  ли  он
какую-нибудь плату за обучение, но я могу ему завтра  позвонить  и  все  это
выяснить. Нет, нет, Луи, не возражай! В таком деле я буду рада выполнить все
твои пожелания.
   Она проводила его обратно в библиотеку, вполне  довольная  собой.  Просто
поразительно, как легко покормить  с  ложечки  лестью  взрослого  мужчину  и
добиться от него всего, чего хочешь.
   Спустя какое-то время Максина расцеловалась на прощание с Джуди и уселась
в идущую в Лондон  "Золотую  стрелу".  На  вокзале  Виктория  в  Лондоне  ее
встречали Кейт и Пэйган. Кейт уже успела снять квартирку для себя и  Максины
в Челси. В квартирке были только две темные комнаты, и располагалась  она  в
полуподвале,  но  зато  на  одной  из  самых  очаровательных  улиц  Челси  -
Уолтон-стрит, сплошь застроенной маленькими домиками XIX века.
   Каждый вечер в шесть часов Джуди торопилась из навевавшей на  нее  уныние
конторы, где она работала, к себе, в запущенную комнату пансионата "Лондон",
стены в которой были оклеены обоями с изображением гигантского размера  роз.
Окно комнаты выходило во внутренний двор,  который  был  постоянно  наполнен
событиями и чем-то напоминал театр или балаган. Занавески на окнах закрывать
было не принято, и потому можно было видеть и слышать происходившие в других
квартирах семейные скандалы, любовные сцены; из квартир  на  противоположной
стороне двора доносились даже кухонные запахи.
   По мере того как коллекция Ги пополнялась, жить в его собственной комнате
становилось все невозможнее, поэтому после работы он поднимался на два этажа
выше, в комнату к Джуди,  чтобы  выпить  стаканчик  вина  и  услышать  слова
сочувствия. Джуди, сидевшая во  время  таких  посещений  обычно  на  подушке
кровати, скрестив под собой ноги, благодаря этим встречам  быстро  постигала
мир французских ателье мод.
   - Целый день угробил  на  то,  чтобы  подобрать  нужные  пуговицы,  и  на
примерки, - простонал как-то Ги, плюхаясь на  краешек  возле  задней  стенки
кровати. - Как же мне хочется шить для модных магазинов!
   - А что тебе это даст?
   - Массовые заказы,  дорогуша.  Массовое  производство,  без  всяких  этих
проклятых примерок. Когда что-то шьют на заказ, то  положены  три  примерки.
Это пустая трата времени, но священный ритуал. А для модного магазина шьется
готовая одежда, сериями и стандартных размеров. Ес ли необходимо, покупатель
сам подгоняет ее, как ему нужно, или для него это делает магазин.
   Джуди наклонилась, достала из-под кровати бутылку вина  и  наполнила  два
стаканчика.
   - Мне всегда казалось, что тебе нравятся твои клиенты.
   - Только потому, что они мне необходимы. Но  шить  на  заказ  могут  себе
позволить  лишь  очень  немногие  женщины.  Все  эти  женщины  избалованы  и
испорчены, и большинство из них непостоянны. Почти все они, кроме  тех,  что
одеваются дороже всех, не  верны  своему  портному  и  салону,  а  постоянно
перебегают от одних к другим. - Он медленно отпил глоток вина и продолжал:
   - Важные клиентки часто берут бальные платья напрокат, на один  вечер,  и
возвращают  их  грязными,  иногда  даже  порванными,  и  без  единого  слова
благодарности. Ужас! Я не хочу растрачивать мою жизнь на прихоти  нескольких
богатых сук, которые свою жизнь проводят лишь в размышлениях о том,  как  им
одеться к коктейлю. - Внезапно он выпрямился на кровати  и  показал  пальцем
под умывальник. - Nom d'un nom , а это что такое? -  Там
на полоске линолеума стояла корзина для бумаг, верхняя  часть  которой  была
обернута  алюминиевой  фольгой,  и  в  этой  фольге,  как  в  гнезде,  лежал
перевернутый вверх ногами электрический утюг.
   - Это моя печка. Я купила маленькую сковородку и готовлю на днище  утюга.
Это совсем новый утюг, с терморегулятором. Когда мне надо сварить  яйцо  или
поджарить тост, я его ставлю на "полотно", а если потушить что-нибудь, то на
"шерсть".
   Ги выкатил глаза.
   - Но это же жутко опасно! Ты же можешь сгореть! Как ты вообще еще до  сих
пор жива?! В пансионате  не  разрешают  готовить  в  комнатах.  Тебя  отсюда
выгонят.
   - Мне не по карману питаться все время в ресторанах. Поэтому в  чемодане,
под кроватью, я держу продукты.
   - У тебя же тут мыши и тараканы разведутся.
   - Нет, у меня все в банках и коробках.  -  Она  вытащила  чемодан,  чтобы
показать ему. - Хочешь, сварю яйцо?
   - Ради бога, не надо. - Хоть Ги и не одобрял изобретения Джуди, он тем не
менее был заинтригован и сказал:
   - Вы, американцы, страшно изобретательны. Я это  вижу  по  вашей  швейной
промышленности. В производстве, сбыте, да и в специализации вы на десять лет
впереди нас. Во Франции одна и та же фирма предлагает своим клиентам все, от
нижних юбок до бальных платьев. В Штатах так не делают. Если фирма шьет юбки
по цене от десяти до двадцати долларов за штуку, то она  уже  и  слышать  не
желает  о  юбках  от  сорока  до   пятидесяти   долларов.   В   моде,   если
специализируешься на чем-нибудь, легче зарабатывать.
   Вспомнив о собственной тоскливой работе, Джуди вздохнула:
   - Наверное, работа модельера дает огромное удовольствие.
   Они помолчали.
   - Да нет, пожалуй, - мрачно произнес Ги. Он  вернулся  от  умывальника  и
снова уселся на краешек кровати. - Извини, я сегодня  в  плохом  настроении.
Хандрю. Устал, масса всяких волнений. Да еще вместо того,  чтобы  заниматься
важной работой, целый день был занят всякой чепухой: тут на  четверть  дюйма
отпустить, там на четверть дюйма подобрать.
   - Ты хандришь просто потому, что устал и в ^плохом настроении.  А  завтра
снова будешь влюблен в свое дело.
   - Да. Но повторяю, я не  хочу  растратить  всю  свою  жизнь,  работая  на
нескольких богатых женщин. Я хочу делать такую одежду, в которой  бы  тысячи
женщин чувствовали себя королевами. - Он  вздохнул,  и  вздох  этот  выражал
отчаяние. - Сейчас женщины хотят выглядеть самими собой, и я хочу им в  этом
помочь. - Он фыркнул. - Работа на заказ - это  исчезающий  рынок.  С  каждым
годом становится все меньше богатых клиентов.
   - Давай помассирую тебе спину, - предложила Джуди, поворачиваясь  к  нему
от окна. - Это поможет тебе расслабиться.
   Он устало поднялся и начал расстегивать синюю хлопковую рубашку, все  еще
продолжая размышлять вслух:
   - А еще один недостаток работы на заказ в  том,  что  все  модели  у  нас
постоянно воруют швейные  фирмы  всего  мира.  Так  что  получается,  что  в
конечном счете мы все равно факти