во  улыбнувшись,
ответил Эндрю. - "А на некоторые выходные я буду  вручать  ее  вам,  в  ваше
полное распоряжение", - добавил  он  тихо,  про  себя,  видя  приближающуюся
Лоренцу. Она взяла его за руку и повела, отклоняя в сторону нависавшие низко
ветви садовых деревьев, к задней стене дома,  где  была  устроена  небольшая
посадочная площадка. Там их ожидал геликоптер из "Нэксуса",  который  должен
был доставить молодоженов в аэропорт, откуда на  лайнере  из  "Нэксуса"  они
должны были улететь на Бэль Рэв, небольшой островок в Карибском море,  также
принадлежавший "Нэксусу".
   Геликоптер становился все меньше и меньше. А Сильвана все  махала  рукой,
глядя в небо. На лице у нее была мягкая материнская улыбка, но в душе ее  не
было спокойствия:
   Сильвана понимала, что это улетает ее жизнь.
   А она продолжала существовать.

***

   - Где я? Кто это со мной в постели? Анни ощущала, как  беспокойно  бьется
сердце в груди, как лоб покрывается испариной. Она тяжело  дышала  и  вообще
чувствовала себя прескверно.  Рядом  с  ней,  полуосвещенный  жемчужно-серым
восходом, спал муж. Он что-то мычал во сне. Она коснулась его  теплой  спины
для того, чтобы окончательно убедиться в том, что это он.  Ну  конечно.  Она
была в своем собственном доме, в своей собственной постели, а  рядом  с  ней
лежал ее Дюк. Тогда почему же она проснулась в таком сильном волнении?
   И только тогда она вспомнила, что этим вечером состоится  прием  в  честь
дня рождения  Артура.  В  тусклом  предутреннем  свете  она  едва  различила
настольные часы: будильник не будет звонить  еще  по  крайней  мере  полтора
часа. За стаканом с водой и номером "Тайм" (она всегда читала  этот  журнал,
чтобы быть в курсе событий) виднелась цветная фотография в серебряной рамке.
На ней была изображена вся ее семья, а снимали на свадьбе  у  Лоренцы.  Даже
если бы фотограф потратил на этот снимок не две  минуты,  как  это  было  на
самом деле, а два часа, и тогда ему  не  удалось  бы  создать  лучший  образ
стопроцентного американского семейства. Анни  в  своем  платье  из  голубого
шелка стояла в центре, заслоняя собой  морской  пейзаж,  висевший  на  стене
сзади. (Она так и не успела  спросить  у  Сильваны,  когда  она  купила  эту
прелестную картину.) Левая рука Анни покоилась на плече  четырнадцатилетнего
Роба,  самого  яркого  и  беспокойного   из   всех   ее   четырех   сыновей.
Чувствовалось, что ему еще долго надо свыкаться  со  своим  первым  взрослым
костюмом. Слева от Роба солидно, прямо и крепко возвышался муж Анни Дюк.
   Она подумала, что тут он смотрится совсем как Джон Уэйн в  период  своего
расцвета. Правда, не так высок и чуть полнее. Анни совсем растерялась  бы  в
жизни, потеряй она мужа. Потому что он приглядывал абсолютно за всем в доме.
Анни даже не знала,  где  хранятся  их  страховочные  полисы  на  недвижимое
имущество. (Чудесный, довоенной постройки, особняк с  крыльцом  на  колоннах
был подарком родителей Дюка ко дню их свадьбы и поразительно не вписывался в
шумную, подвижную жизнь, которую вели  его  хозяева.)  Впрочем,  Анни  и  не
хотела знать, где лежат эти бумаги, -  достаточно  было  тех  документов,  с
которыми она имела дело в бытность свою секретаршей Дюка.
   Рядом с Дюком на фотографии улыбался Фред, самый старший из  их  сыновей.
Никто не знал, как ему это удавалось, но ни в одном костюме он не  смотрелся
опрятно. Фред был  математиком,  писал  дипломную  работу  в  Пенсильванском
университете и, слава Богу, пока еще не упорхнул из  отчего  дома.  Анни  со
страхом ждала того дня, когда все ее дети повзрослеют и заживут своей жизнью
в своих домах. Ей тогда ничего  больше  не  останется  в  жизни,  кроме  как
протирать пепельницы в их с Дюком особняке. Справа от Анни, перед  одним  из
пианино Сильваны, стоял Билл. Он не улыбался и держал руки в карманах. Билл,
в семье его звали Ромео, пока  еще  учился  в  колледже.  За  ним  постоянно
увивались девчонки. Да так, что для семейного удобства Анни и Дюку  пришлось
купить ему отдельный телефон, когда ему исполнилось  четырнадцать.  Рядом  с
Биллом стоял Дэйв, который к девятнадцати годам считался первым  красавчиком
в семье, хотя, конечно, все сыновья были по-своему привлекательны. Глядя  на
них, Анни подумала о том, что все-таки хоть что-то она сделала в своей жизни
правильно. Четыре сына... Это было как раз то, чего так  хотел  всегда  Дюк.
Порой можно было подумать, что это будет пятеро братьев. Это напомнило ей  о
том, что надо будет их попросить починить перила на крыльце...
   Они  были  футбольной  семьей,  и  это  смело  мог  подтвердить   местный
стекольщик. В конце двора был также расчерчен ромб для бейсбола.  Они  имели
бассейн и к нему небольшую вышку для прыжков,  а  в  зале  было  установлено
баскетбольное кольцо, но вообще-то там  чаще  играли  в  настольный  теннис.
Когда сыновья Анни не катались по округе на лошадях, не тренировались  и  не
играли,  они  смотрели,  как  это  делают  другие.   Кто   громче   их   мог
приветствовать "Пиратов", заваливших в очередном  матче  "Стальных  парней",
кто яростнее их отстаивал на  трибунах  интересы  "Пингвинов"?..  За  столом
всегда говорили либо о том, что должно было  произойти  на  последней  игре,
либо о том, что произойдет на следующей.
   Анни собиралась покормить их этим вечером пораньше, потому что у служанки
был выходной, а Анни не хотела ей его портить. Но это  неважно.  Прежде  чем
она оденется к вечеру у Грэхемов, она сумеет быстренько поджарить сосиски  и
гамбургеры. Мальчики  будут  рады  наскоро  перекусить  вместо  того,  чтобы
усаживаться за плотную еду.
   При мысли о приближающемся вечере Анни вновь овладела тревога. В голове у
нее стало тяжело, как будто кто-то сжимал ее  виски,  дыхание  участилось  и
стало прерывистым. Она очень надеялась на то, что в этот раз ничем  себя  не
уронит. На последнем вечере у Сильваны - на том самом, где бедняжка Сюзи  во
всей одежде упала в бассейн, - Анни, сама того не  заметив,  сжала  в  руках
какой-то фрукт слишком сильно и сок забрызгал ее белое атласное платье.  Она
очень надеялась на то, что не будет этим вечером выглядеть такой  же  дурой.
Но добиться этого было так нелегко!.. Если она будет молчать весь вечер, Дюк
обязательно будет на нее неодобрительно коситься. А если, повинуясь ему, она
скажет несколько слов, то... - несмотря на журнал "Тайм", - все гости  будут
чрезвычайно удивлены тем, что она скажет. И опять  у  нее  вспотеют  ладони,
собьется прическа и она быстренько исчезнет в ванной. Но ведь  не  просидишь
там весь вечер! Это было бы неприлично. Конечно, можно  будет  сходить  туда
несколько раз, но на этом ей не удастся выиграть достаточно  времени.  А  на
обратном пути домой Дюк будет нудно жаловаться:
   - Господи Боже, ты знаешь всех этих  людей  не  первый  год!  Ты  выросла
здесь! Почему ты можешь целыми часами висеть на телефоне, не умолкая  ни  на
секунду, но молчишь как рыба на всех приемах, где присутствуют мои коллеги?!
   Она хорошо знала, что Дюк жалел о  том,  что  она  не  является  отличной
хозяйкой. Она знала, что это помогло бы мужу в его карьере. Но  стать  ею...
Да что там стать! Она  была  настолько  стеснительна  в  этом  вопросе,  что
боялась даже попробовать! Она всегда либо забывала, либо путала имена людей.
Она никогда в жизни не смогла бы стоять со спокойной улыбкой на  губах  и  в
изящной позе при входе в зал и говорить  ласковые  (и  каждый  раз  разные!)
слова всем двумстам гостям по очереди. Она не могла, а  Сильване,  казалось,
это не составляет никакого труда.
   Вообще, глядя  на  Сильвану,  Анни  ощущала  себя  какой-то  неуклюжей  и
немодной женщиной. Она была всегда так элегантна и так  возвышенна...  А  ее
наполненный цветами дом находился всегда в таком состоянии, как будто в  нем
каждую минуту ждали фотокорреспондентов из "Хауз энд Гарден".  Конечно,  все
это Сильвана одна не смогла бы сделать, ей помогали, но Анни и не нужны были
помощники - это было бесполезно.
   На заботы о семье у Анни уходило все  время  без  остатка.  Она  даже  не
представляла себе, как это  другим  женщинам  удается  выкраивать  часы  для
личных  интересов.  Особенно   для   занятий,   посвященных   повышению   их
интеллектуального  уровня.  В  данном  случае   Анни   не   имела   в   виду
благотворительные акции и вышивку чехлов для стульев в столовой - каждый мог
это сделать. Это напомнило Анни о том, что недавно сшитый ею  чехол  куда-то
пропал. Неужели его съел щенок? Она тут же вспомнила и  о  том,  что  должна
позвонить отцу 0'Лири по поводу мягких подушечек для дивана  и  для  кресел,
над которыми она сейчас работала. Вспомнив про священника, она вспомнила и о
том, что в приближающееся воскресенье на ней лежит ответственность  украсить
церковь Святого Павла цветами к службе. Эту церковь, находящуюся в  Окленде,
она посещала с детства.
   Однажды Анни приобрела для себя карманную  книжечку  под  названием  "Как
сэкономить время?", но в течение двух месяцев не могла  сэкономить  ни  часа
для того, чтобы прочитать ее, а потом щенок разорвал книжку на клочки.
   К несчастью, вышивка гарусом по канве и оформление помещений  цветами  не
интересовало коллег  Дюка.  Обычно,  после  деловых  вечеринок,  Дюк  только
вздыхал, и они ехали домой в молчании. Иногда робкая Анни  несмело  пыталась
выразить свое сожаление, но Дюк кричал:
   - Господи Боже, не надо передо мной извиняться!
   Тогда Анни забивалась в самый уголок и отчаянно пыталась как можно больше
съежиться и не привлекать к себе внимания. Сидя в таком положении, она часто
размышляла над тем, уж не податься ли  ей  на  какие-нибудь  курсы,  которые
придали бы ей уверенности в жизни? Ведь Дюк не раз это советовал.
   Она не могла не чувствовать своей вины перед мужем. Особенно потому,  что
ведь он ее, собственно, не выбирал, а скорее, нарвался.  Отец  Анни  занимал
должность руководителя отдела координации в "Нэксусе", и после того, как его
дочь окончила двухгодичный колледж, он отдал ее на курсы секретарей к миссис
Паркер, а потом пихнул в  "Нэксус",  чтобы  хоть  чем-нибудь  занять  ее  до
замужества.
   Однажды Анни стала временным секретарем у Дюка на целое лето.  В  течение
первых  нескольких  недель  она  смотрела  на  него  с  нескрываемым   диким
восторгом. Она видела его не таким, каким он был на  самом  деле,  а  своими
глазами.  Будучи  всегда  готовой  услужить,  она  бросалась  к  нему,  едва
замечала, что ему требуется что-то надиктовать,  без  напоминаний  наполняла
свежей водой его графин, проверяла, не опустела  ли  бутылка  "Уайлд  Тэки",
которая всегда стояла в  офисе  Дюка.  Она  старалась  предугадать  все  его
желания.  Все  происходило  между  ними  настолько  естественно,  что   Дюк,
оставшись однажды работать до поздней ночи, не  удивился  тому,  что  как-то
незаметно для себя оказался с секретаршей в обнимку на ковре. Ему тогда и  в
голову не пришло, что у нее это впервые  в  жизни...  Прошло  еще  несколько
недель, и она явилась к нему с еще  более  невинным  видом,  чем  обычно,  и
сказала, что у нее проблемы. Ну... Словом, если у  вашей  девушки  возникают
проблемы подобного рода в Питтсбурге в 1952 году, вам  ничего  не  остается,
как только жениться на ней. Особенно если папаша девушки - ваш босс.
   Теплый холм рядом с Анни промычал что-то во сне и перевернулся на  другой
бок, отчего стеганое одеяло мягко соскользнуло на пол. Осторожно,  чтобы  не
разбудить мужа, Анни встала с постели, обошла на  цыпочках  кровать  кругом,
взяла одеяло  и  положила  его  обратно,  накрыв  плечи  Дюка.  Она  так  им
гордилась!.. Если бы только Дюк был лет на десять  помоложе,  он  без  труда
отыграл бы у Артура кресло президента  компании.  Тут  даже  не  могло  быть
никаких сомнений. Правда и то, что он вовсе не стремился занять этот пост.
   Впрочем, Анни должна была признать за Дюком один недостаток - он не  умел
проигрывать. А когда он проигрывал, то его ирландский темперамент  бурлил  и
накалялся, как вулкан. Разумеется, он не был жестоким  в  обычном  понимании
этого слова. За всю жизнь с Анни он ни разу не поднял на нее руку... Хотя...
За исключением одного случая, когда она забыла о просьбе Дюка переписать  на
видео повторный матч "Пиратов". Но и в тот раз он осознал то,  что  наделал,
только на следующий день, когда увидел на  плече  Анни  большой  синяк.  Что
касается сыновей, то они старались избегать встреч с отцом, когда им владело
его бешеное настроение. Они собирались вместе  и  куда-нибудь  прятались  на
время, а потом смело выходили из укрытия, так как прекрасно знали, что  отец
отходчив и всегда жалеет о своем не правильном поведении. Вся  семья  знала,
что существуют некоторые  темы  разговоров,  от  "коммунистов"  до  "свободы
гомосексуалистам", которые могли спровоцировать ярость  Дюка,  поэтому  Анни
всегда следила за тем, чтобы  они  не  поднимались.  А  когда  они  все-таки
поднимались, она старалась увести разговор в сторону. Наконец, когда  и  это
не удавалось, она утихомиривала Дюка тем, что беспрекословно соглашалась  со
всеми его оценками.
   И  Анни,  и,  сыновья  могли  безошибочно  определить  настроение   отца,
возвращавшегося с работы, по тому стуку, с которым он запирал дверь. Это был
своего рода барометр для всей семьи. Анни хорошо помнила черные  дни,  через
несколько лет после их свадьбы, когда Дюка обошли с  повышением  по  службе.
Тогда каждый раз перед его возвращением домой ей становилось не по себе, она
с тревогой прислушивалась ко всем звукам, в любую минуту ожидая его  прихода
с работы. Она укладывала детей спать пораньше и  следила  за  тем,  чтобы  в
прихожей не валялись их коньки или бейсбольные биты,  потому  что  если  они
валялись, то Дюк обязательно спотыкался о них... И тогда  оставалось  только
ждать, замерев в каком-нибудь укромном  уголке  дома,  когда  же  разразится
буря. О, Анни хорошо знала те минуты, когда сердце  готово  остановиться  от
страха, когда нечем дышать, когда хочется сделаться в несколько  раз  меньше
или вообще испариться. После семейных штормов, на следующий день, она всегда
ходила в церковь, потому что это помогало ей преодолеть депрессию и ощущение
собственного бессилия. Анни не была способна  утихомирить  мужа,  когда  тот
пребывал в гневе.
   Сыновья никогда не обсуждали горячий темперамент своего отца и  принимали
его как часть своей жизни. Но они стыдились его вспышек  гнева  и  исчезали,
едва заслышав стук входной двери, который порой сотрясал весь дом.
   Анни стыдилась этих минут. Она никогда и ни с кем не говорила об  ужасном
характере Дюка. Разве что только с его матерью. Та вздыхала и отвечала,  что
большинство мужчин даже не подозревают о том, какие  они  забияки.  Женщинам
остается только смириться с этим... По крайней мере,  Дюк  является  хорошим
кормильцем.
   Да,  это  было  истинной  правдой,  потому  что   теперь   ее   муж   был
вице-президентом службы координации. Вышел, так  сказать,  на  международный
уровень. У Дюка была, что там говорить, очень ответственная должность.
   Во сне Дюк взмахнул неловко рукой и вновь сбросил с себя одеяло. И  снова
Анни встала с постели и, подобрав одеяло, накрыла им  плечи  мужа.  Случайно
она задела туалетный столик мужа и на  ковер  упала  одна  из  фотографий  в
серебряной рамке. Она подобрала ее и взглянула на улыбающуюся рыжую  лыжницу
в голубом костюме, выпрыгивающую как раз в момент съемки из одной  слаломной
ямки. Этот снимок был сделан Гарри  вскоре  после  того,  как  он  пришел  в
"Нэксус". За год до того, как Анни вышла замуж за Дюка. На следующей  неделе
она вновь должна увидеться с Гарри и это ее очень беспокоило. Гарри  был  ее
проблемой. И с годами, похоже, эта проблема становилась все больше и больше.
   Пробираясь на цыпочках вокруг кровати к своему месту, Анни заметила  свое
отражение в большом  -  во  весь  рост  -  зеркале.  Через  окна  в  спальню
пробивался тускловатый свет раннего утра. И в этом свете, и  в  своей  белой
ночной рубашке  она  смотрелась  очень  бледной,  но  не  бесцветной.  И  не
костлявой. Впадинок около ключиц  не  было  видно,  так  как  по  ее  белым,
веснушчатым плечам рассыпались  золотистые  волны  волос.  Раньше  она  была
рыжей, но со временем волосы  -  особенно  на  концах  -  приобрели  оттенок
золота. Но  вот  взошло  солнце.  Оно  осветило  комнату,  и  Анни  получила
возможность объективно оценить свое отражение  в  зеркале.  Тогда-то  она  и
засомневалась впервые в том, что у нее получится то,  что  она  задумала  на
вечер.
   И снова сердце Анни сжалось от страха. Она приказала себе  не  распускать
нюни. Нет, она все-таки попытается! Хотя бы на  один  день!  Она  решительно
попытается выглядеть сегодня  вечером  так  же  ослепительно,  как  и  Сюзи.
Сюзи... В ней было столько жизни, она  была  такая  импульсивная...  И  хотя
порой у нее были слишком крикливые наряды, она всегда выглядела неотразимо.
   Нет, в этот вечер Анни им всем покажет! Несколько недель она готовилась к
этому вечеру. Сюзи активно помогала ей. Сюзи нашла платье, Сюзи устроила  ей
профессионала в области макияжа, наконец утром Анни  пойдет  к  парикмахеру,
который обслуживает Сюзи.
   В этот вечер, пускай единственный  вечер  в  жизни,  Анни  заставит  Дюка
гордиться ею.

***

   В двух милях от Анни другая женщина лежала в своей постели и смотрела  на
то, как стрелки часов медленно поддвигаются к шести утра. В спальню проникал
мягкий утренний свет. Думая о предстоящем вечере у Артура, Пэтти, сама  того
не заметив, изгрызла ноготь своего большого пальца почти до мяса.
   Пэтти соскочила с кровати, стараясь не разбудить мужа Чарли, который  был
вице-президентом юридического  отдела  и  советником  по  общим  вопросам  в
"Нэксусе". Тихо и быстро она натянула на себя свой синий спортивный костюм и
на цыпочках, не желая раньше времени беспокоить сына Стефена, которому нужно
было спать еще никак не меньше часа, сбежала вниз по лестнице.
   Она тихо прикрыла за собой массивную наружную дверь из  дуба,  в  которую
были врезаны тяжелые дверные кольца, засовы и дверной  молоток.  Создавалось
такое впечатление, что это все - дело рук  первых  американских  поселенцев.
Железные "причиндалы" резко контрастировали с современным замком, снабженным
специальным секретом от воров.
   Она запрокинула на минуту голову к небу и  глубоко  вздохнула.  Это  была
единственная часть дня, которая принадлежала Пэтти. Она  проверила  пульс  и
стала разминаться у двери, чтобы позже, во время бега, не  потянуть  икры  и
сухожилия. Потом она несколько раз встала на носки, вздернув вверх  руки,  и
сделала несколько шпагатов на лужайке возле дома.
   Продвигаясь расслабленной медленной трусцой  по  пустынным  улицам,  мимо
аккуратно подстриженных газонов и кленов, отбрасывавших на землю причудливые
тени и окрашивавших осенний солнечный свет в красно-бурые тона, она жалела о
том, что не купила новое  платье  для  предстоящего  вечера.  Но,  с  другой
стороны, у них в семье каждое пенни было на счету, а экономия - это почти то
же, что и диета: ты не можешь позволить себе ни малейшей слабинки. И все  же
быть женой будущего президента "Нэксуса" - это  все  равно  что  быть  женой
посла: наряды - не роскошь, а  часть  работы  по  созданию  имиджа  супруга.
Завернув за первый поворот, она спросила себя: уж не  обладает  ли  Сильвана
официальной бумагой, в которой сказано, что компания  выделяет  ей  денежное
содержание на гардеробы? Иначе чем объяснить, что у нее едва  ли  не  каждую
неделю появляется новая вещь от Валентине?
   Пэтти увеличила скорость бега.  Первые  пять  минут,  как  правило,  были
самыми тяжелыми, после ей удавалось поймать свой ритм и дальше бежалось  уже
легче. Она  любила  эту  разновидность  бега.  Бежишь  все  время  с  ровным
дыханием, но то и дело меняешь ритм: то быстро, то медленно, то средне.  Это
хорошее упражнение для бегунов на дальние дистанции.