рточки для голосования, подмигнул ему - "после сочтемся!"  -  сунул  пачку
карточек в карман, выскочил в мужской туалет и быстро написал  там  на  всех
карточках цифру 17. Затем возвратился назад, прихватив по дороге цилиндр,  с
которым должен был обходить столы и собирать у присутствующих карточки.  Все
просто.
   Свет немного притушили, и только направленный луч  прожектора  выхватывал
из полумрака очередную  претендентку,  когда  она  медленно  поднималась  по
ступенькам, останавливалась в центре  сцены,  торжествующая  или  смущенная,
поднимала над головой свой номер, а потом так же медленно спускалась назад в
зал.
   Под бурные аплодисменты и молодецкий свист вновь дали полный свет, и  Ник
начал обходить столы, протягивая к каждому цилиндр, в  который  сидевшие  за
столиком кидали карточки для голосования.
   Участницы конкурса старательно демонстрировали свое безразличие  к  тому,
какими будут итоги. Для них этот конкурс был  не  просто  одним  из  номеров
программы сегодняшнего вечера, проводимой мажордомом, которому все это давно
смертельно надоело, но который тем не менее держался профессионально весело.
Для каждой из них  это  было  первое  публичное  испытание,  соревнование  в
сексуальности, и потому сердца их бешено колотились, даже дышали они тяжело.
Но  вот  наконец  завершилась  очередная  самба,  мажордом  вышел  вперед  и
торжественно провозгласил: "Леди, лорды и джентльмены, Мисс Гштад 1948  года
избрана... номер 17-й!"
   Не  веря  своим  собственным  ушам,  Кейт  отрицательно  мотала  головой,
Максина, широко расставив руки, заключила ее в объятия и  тискала  изо  всех
сил, Пэйган  вопила  от  радости,  а  все  знающие  и  понимающие  официанты
выстроились в линейку, обозначая путь, которым Кейт предстояло подняться  на
маленькую сцену. Там на нее, раскрасневшуюся от  удивления  и  удовольствия,
мажордом нацепил бледно-голубую ленту, на которой было написано: "Мисс Гштад
- 1948", возложил ей на голову  украшенную  алмазами  тиару,  преподнес  два
магнума
шампанского, а потом  просто  стоял  рядом  в  позе  доброго  дядюшки,  пока
фотографы сверкали своими блицами.
   - Ну, с этой мы еще намучаемся, - тихонько проговорила  подруге  одна  из
двух замотанных воспитательниц,  что  сопровождали  сегодня  вечером  учениц
"Иронделли".
   Прогноз оказался верным.

Глава 4

   К  концу  ноября  почти  у  всех  воспитанниц  уже  появились  постоянные
мальчики, и девочки, к своему удивлению, обнаружили, что в  таком  маленьком
городке было поразительно много  мест,  удобных  для  тайных  свиданий.  Они
забивались на задние сиденья машин, встречались позади церкви, в конюшнях  и
амбарах, на пунктах проката лыж, в чайных на окраинах городка или  в  горах,
где начинались лыжные трассы. Во время уикендов парочки  можно  было  видеть
везде: и в Эггли, и в Вассенграте, и в Хорнберге, и в  Уиспиле,  и  во  всех
гостиницах и кафе прилегающих к  городу  деревень,  таких,  как  Саанен  или
Шато-д'Э, которые видели уже не одно поколение школьниц,  переживающих  пору
щенячьей любви.
   Обитательницы "Иронделли", проведя ночь на субботу в бумажных бигуди и  в
креме или сухой грязи, чтобы предотвратить появление  морщинок  на  лице,  в
субботний день непременно посещали "Шезу". Самоуверенность, которую они  при
этом всячески подчеркивали, на самом деле свидетельствовала об отсутствии  у
них уверенности в себе и  с  трудом  маскировала  их  нерешительность.  Одно
замечание или чей-то смех могли заставить их мгновенно покраснеть,  от  чего
сами девочки ужасно  страдали.  Кокетливые  и  дерзкие,  думающие  постоянно
только о том, как они выглядят и  кто  на  них  смотрит,  девочки  неизменно
делали вид, будто не  замечают  молодых  людей,  что  сидели  за  столиками,
раскачиваясь взад-вперед на спинках кресел, - молодых людей, которые  горели
желанием, но тоже делали вид,  будто  не  видят  всех  этих  мелких  женских
хитростей, этого подчеркнутого пренебрежения.
   Впервые  в  жизни  и  неожиданно  для  себя   девочки   открывали,   что,
оказывается, они обладают какой-то силой.  Осознавая  это,  каждая  начинала
испытывать странную гордость от того, что способна поработить  мальчика  или
даже двоих или троих, и это делало ее вдвое или втрое сильнее. Ни  одна  еще
не понимала в полной мере той мощи  и  тех  опасностей,  что  таились  в  ее
внезапно проснувшейся сексуальной притягательности. Они еще  не  знали,  что
магия бывает белая, но бывает и черная, в зависимости от того,  направляется
ли она на доброе дело или же используется во зло. В  1948  году  сексуальная
привлекательность была для них той  единственной  силой,  которой  только  и
могли обладать тогда девчонки, и надо было пользоваться ею,  пока  возможно,
насколько это было возможно - на всю катушку! Естественно, у каждой  из  них
были свои пределы, до которых  они  готовы  были  позволить  дойти  молодому
человеку, и при его попытке зайти дальше они  снова  бы  напускали  на  себя
чопорный вид; но им никогда не приходило в голову, что  мужчине  может  быть
трудно или даже невозможно "выключить" собственные мощные вожделения  в  тот
момент, когда девочка так захочет. Им никогда не приходило в голову, что  те
силы, которые они пробуждают в мужчине, - это не только страсть; и что если,
вначале пробудив эти силы, затем попытаться действовать вопреки им,  то  это
может закончиться и изнасилованием, и даже убийством. Ни одной из них  никто
и  никогда  не  объяснял,  как  может  повести  себя  мужчина   в   подобных
обстоятельствах.
   Для всех влюбленных Джуди выполняла роль почтового ящика. Только  теперь,
впервые за все время после начала учебного года, девочки лихорадочно листали
словари, рылись в учебниках французского языка и осаждали Максину  просьбами
помочь им в переводе. Джуди же передавала в обе стороны записки с  указанием
о месте встречи, которое часто менялось, в зависимости от погоды. Когда  она
подавала счет или клала на стол бумажную салфетку, то часто  вместе  с  ними
проскальзывала и записка, в которой говорилось:
   "Шейла, на склоне со стороны детского сада, у лыжного подъемника, в пять"
или "Helas! Gerard cheri, impossible cette semaine. Samedi prochain a  trois
heures, ton Isabel".
   Время от  времени  кто-нибудь  из  сотрудников  школы  заставал  где-либо
ученицу за разговором с молодым человеком, и тогда в наказание  в  следующие
выходные ей не разрешалось отлучаться из школы. Но только Кейт, единственная
из всех девочек,  попадалась  на  этом  постоянно:  во-первых,  потому,  что
совершенно  одурела  от  настойчивых  домогательств  Франсуа,  а  во-вторых,
потому, что в душе она была человеком прямым  и  не  привыкла  к  обманам  и
уловкам. Когда сестра-хозяйка подступилась к ней с допросом, Кейт  сразу  же
призналась, что встретилась с Франсуа в местной церкви.  Через  пару  недель
завистливая одноклассница донесла, что у Кейт  было  свидание  с  Франсуа  в
конюшне школы верховой езды, а еще неделю спустя классная наставница увидела
их в кафе у Хорнберга, где Кейт и  Франсуа  пили  глинтвейн,  что  считалось
очень серьезным проступком. В  результате  Кейт  постоянно  нервничала  и  в
школе, и во время свиданий. Но как-то в очередной  выходной  Франсуа  сказал
ей, что забронировал комнатку в маленьком пансионате на окраине  города.  Он
хочет спокойно посидеть  с  ней,  говорил  Франсуа,  наедине,  в  нормальной
обстановке, а не где-нибудь на соломе, на снегу и в холоде, или же у всех на
глазах в кафе. Он хочет поговорить с ней без свидетелей, один на  один,  так
как  намерен  сказать  ей  нечто  важное.  Собирается  сделать  предложение,
подумала Кейт.
   И потому отправилась с ним в шале, окна которого были  постоянно  закрыты
зелеными ставнями. Стуча  каблуками,  они  поднялись  по  темной  деревянной
лестнице, Франсуа сразу отпер дверь,  и  Кейт  остановилась  как  вкопанная,
увидев резную деревянную двухспальную кровать, покрытую  пледом  в  синюю  и
белую клетки. Франсуа уверенно, но мягко подвел ее к стоявшему у окна креслу
и начал целовать. Колени у Кейт ослабели. Наверное, он не обратил  внимания,
что тут кровать, подумала она. Наверное, это просто какая-то ошибка  или  же
не нашлось свободной комнаты, в которой не было бы кровати.
   Она стряхнула с ног сапоги, чувствуя, как его теплый язык щекочет  ее  за
ухом; потом ощутила губы Франсуа сзади у  себя  на  шее;  и  какое-то  время
спустя Кейт уже лежала у него в объятиях, глаза у нее  были  почти  закрыты,
рот полуоткрыт.
   - Cherie ,  мы  с  тобой  прекрасно  заживем,  -  проговорил
Франсуа, медленно, по одной, расстегивая  перламутровые  пуговицы  ее  серой
кружевной блузки и запуская руку внутрь. Дальше Кейт все видела  так,  будто
оказалась в фильме замедленного  действия,  снятом  к  тому  же  под  водой.
Мягкими движениями Франсуа  стянул  с  Кейт  блузку,  расстегнул  крючки  на
лифчике и начал нежно целовать розовые кончики ее сосков.
   Обнаженная до пояса, Кейт сама не понимала, как очутилась в  томной  позе
под клетчатым пледом; она лишь чувствовала у себя в ухе его влажный и теплый
язык. Рука Франсуа как  бы  случайно,  непреднамеренно,  без  ведома  своего
хозяина, оказалась у нее под юбкой.
   Кейт  повернулась  и  попыталась  выскользнуть  из  кровати,  но  Франсуа
притянул ее обратно, и довольно сильно.
   - Не выпендривайся, - прошипел  он.  Кейт  почувствовала,  как  его  руки
крепко обхватили ее за бедра под всеми  накрахмаленными  нижними  юбками,  а
затем одна рука стала медленно скользить по ноге вверх, гладя ее поверх  шел
ковш и чулка.
   Кейт попыталась оттолкнуть его:
   - Пожалуйста, не надо, ну пожалуйста, я никогда этим не занималась, я  не
умею, что хочешь, только не это...
   О боже, ужаснулась Кейт, он  расстегнул  брюки!  Она  почувствовала,  как
что-то твердое запульсировало у нее  между  бедрами  с  внутренней  стороны.
Балансируя над ней, Франсуа глядел на Кейт так, будто видел ее в первый раз,
глаза у  него  сверкали,  он  тяжело  дышал,  казался  внутренне  на  чем-то
сосредоточенным и одновременно от всего отрешенным. "Я  буду  осторожен",  -
пробормотал он и, к облегчению Кейт, убрал руку  у  нее  из  паха,  но,  как
выяснилось, только для того, чтобы перекатиться на край кровати и сорвать  с
себя одежду. Похоже, он совсем не понимал, что теперь у него  все  оказалось
на виду. Вверх из комка черных волос торчал розовый пенис, а  вниз  от  него
свисали яички. Боже, какое безобразие, подумала Кейт.
   Она снова попробовала было вскочить с кровати, но  он  бросил  ее  назад,
потом грубо и сильно, так, что ей стало больно, притянул ее  груди  к  себе,
зажал между ними свой дрожащий  и  пульусирующий  пенис  и  задергался  всем
телом. Не в  силах  пошевелиться  под  его  тяжестью,  Кейт  одновременно  и
злилась, и возмущалась, и просто не могла поверить в происходящее, да к тому
же еще и задыхалась.  Издав  хриплый  стон,  Франсуа  вдруг  сперва  как  бы
одеревенел, затем мелко задрожал, до боли сжав руками ее  груди,  и  наконец
упал на нее. Кейт почувствовала, как что-то липкое потекло тонкой струйкой у
нее вначале по ключице, потом вниз по шее. Она сразу поняла, что это  такое,
и лежала, боясь пошевелиться, чтобы эта гадость  не  попала  туда,  куда  не
надо. Она была просто в ужасе.
   - Вот видишь, дорогая, я же  сказал,  что  буду  осторожен,  -  прошептал
Франсуа.
   Но Кейт вовсе не считала, будто он проявил осторожность. И как он  только
смеет еще называть ее дорогой?! Но, с другой  стороны,  разве  не  она  сама
только полчаса тому назад хотела быть для него дорогой?!  Должно  быть,  его
страсть к  ней  столь  велика  и  сильна,  что  он  просто  не  в  силах  ее
контролировать.
   "Да, конечно же, это, несомненно, так, - убеждала себя Кейт. -  Он  любит
меня, вот почему все так вышло". Она ожидала чего-то иного, а все получилось
как-то неромантично и беспорядочно, нечистоплотно и неприятно. Но, наверное,
любовь, как и лыжи, поначалу дается с трудом и болью...
   Однако раз уж  она  позволила  ему  сегодня  дойти  до  второй  стадии  и
забраться к себе под одежду, то теперь он просто должен  был  стать  любовью
всей ее жизни.
   Странно, но ей почему-то хотелось плакать.
   Через два дня Кейт обнаружила, что вся  школа  с  ней  не  разговаривает.
Самодовольно, открыто, подчеркнуто и в откровенной форме ей  давали  понять,
что она вызывает всеобщее презрение.
   - В чем дело? Что я такого сделала? - спросила  Кейт  у  Пэйган,  которая
выглядела встревоженной.
   - Они считают, что ты позволила Франсуа все. Абсолютно  все.  Не  обращай
внимания на этих ревнивых сук, - ответила Пэйган.
   - Но ведь ничего же не было! Ничего подобного, - возмутилась  Кейт,  сама
толком не понимая, так  это  или  не  так.  Однако  вся  школа,  безусловно,
считала, что было. Впервые Кейт столкнулась со всеобщим лицемерием, публично
осуждающим то, чему втайне все завидуют и чем на  практике  все  занимаются.
Столкнулась и  поразилась  ему.  Она  нарушила  одиннадцатую  заповедь:  "Не
попадайся!" А кроме того, ее наказывали еще и за  то,  что  она  стала  Мисс
Гштад.
   В следующее воскресенье Джуди  дождалась  Кейт  у  входа  в  "Шезу".  Она
стояла, скрестив руки  на  груди,  спрятав  пальцы  под  мышки  и  энергично
притопывая на снегу, чтобы не замерзнуть.
   - Послушай, Кейт, этот подонок, с которым ты гуляла,  разболтал  на  весь
город, что переспал с Мисс Гштад. Бармен в  "Империале"  рассказал  об  этом
Нику, а Ник сразу же прибежал ко мне. Мы хотим, чтобы ты об этом знала.
   - Не может быть, не  верю,  -  ответила  Кейт,  наконец-то  поняв,  каким
образом школа смогла  обо  всем  прознать.  Она  примчалась  в  пансионат  к
Франсуа, и тот  уверенно  отрицал,  что  кому-либо  о  чем  бы  то  ни  было
рассказывал. Кейт поверила ему, потому что хотела поверить. Она  чувствовала
себя  обессиленной,  уязвленной,  несчастной.  Она  прижалась   к   Франсуа,
позволила ему раздеть себя полностью и, голая, снова прижалась  к  нему  под
теплым пледом, а он ласкал ее тело, нежно гладил сзади, между  ног...  Когда
он вставил ей внутрь палец,  это  оказалось  немножко  больно.  Но  Кейт  не
сопротивлялась. Она не знала, что должна была делать, но поскольку она уже и
так подверглась за что-то всеобщему осуждению, то почему  бы  и  не  сделать
того, за что ее осуждают? Она ощутила животом тяжесть и тепло крепкого  тела
Франсуа; на секунду он как бы замер над ней, а затем она  разом  задохнулась
от боли. Но вскоре они уже ритмично двигались вместе, как  будто  танцуя,  и
Кейт стала ощущать легкий прилив теплоты и возбуждения. Но  прежде,  чем  ее
ощущения переросли хотя бы в отдаленное подобие оргазма,  Франсуа  напрягся,
испустил глубокий вздох и обмяк, а Кейт почувствовала внутри что-то  влажное
и теплое. Кажется, Франсуа был доволен собой, но  Кейт  испытывала  странное
разочарование и опустошение, внутри у нее  что-то  как  будто  колыхалось  и
дрожало. Возможно, она сделала что-то не так? Или она фригидна?
   - Ей не приходило в голову, что в испытываемом ею  разочаровании  повинен
Франсуа. Она  полагала,  что  мальчики  знают,  как  надо  этим  заниматься.
Наверное, ей следует просто попрактиковаться побольше. Она  решила,  что  со
временем освоится и раскусит, в чем тут суть дела.
   - Два удалят, почерневшие закроют коронкой, и какое-то время на ночь  мне
придется надевать скобку, - делилась как-то вечером, когда они уже лежали  в
кроватях, новостями Максина. - Он  прямо  при  мне  позвонил  папе,  и  папа
сказал, чтобы он делал так, как считает нужным. И будет не так дорого, как я
ожидала, дешевле, чем мое мандариновое платье.
   - Ну, тогда пора подумать и о волосах, - сказала  Пэйган,  сидевшая,  как
обычно, завернувшись в свое клетчатое одеяло; ее фигуру освещал  через  окно
лунный  свет.  -  Они  у  тебя  начинаются  слишком  низко  со  лба,  как  у
неандерталки... Давай я тебе их слегка выстригу,  и  получится  очень  милый
клинышек. Если не понравится, сделаешь начес вперед, а если  понравится,  то
можно будет потом выжечь эту  часть  волос  навсегда  электроприжиганием.  -
Пэйган вскочила с  кровати  и  потянулась  за  маленькой  пурпурового  цвета
бритвой,  которой  Кейт  брила  у  себя  под  мышками.  При  виде   подобной
уверенности  и  настойчивости  Максина  позволила  сбрить  себе  при   свете
карманного фонарика полоску волос. Когда  все  было  закончено,  уверенность
Пэйган  испарилась:  Максина  смотрелась  просто  ужасно  -  так,  будто  ее
подготовили к трепанации черепа.
   - Может быть, проредить ей брови? - предложила Кейт.  Пэйган  взялась  за
густые брови Максины. К сожалению,  однако,  она  чересчур  проредила  левую
бровь, попыталась выровнять с  ней  правую,  но  теперь  навыщипывала  здесь
больше, чем нужно, и снова вернулась к левой... Наконец под  криво  выбритым
лбом у Максины образовались две странные тонкие линии,  чем-то  напоминающие
положенные набок вопросительные знаки.
   Максина взглянула на себя в зеркало и разрыдалась.
   На следующий день  сестра-хозяйка,  едва  увидев  ее,  поспешила  отвести
Максину в парикмахерскую, откуда та возвратилась  сияющая.  Передние  волосы
были аккуратно подстрижены  и  начесаны.  Парикмахер,  однако,  уговорил  ее
сделать настоящую прическу, и теперь вместо прежних косичек  с  бантиками  у
нее на голове красовалась грива густых светлых блестящих волос.
   - Теперь пора заняться весом, - твердо заявила  в  ближайшее  воскресенье
Джуди. - Тебе  надо  сбросить  десять  кило.  Больше  никаких  пирожных.  Ты
постоянно  жалуешься,  что  тебе  не  нравится  школьная  кормежка;  значит,
похудеть тебе будет нетрудно. Каждое утро на завтрак -  одно  яйцо  и  чашка
кофе. В обед - апельсин и ломтик ветчины. Чай в  полдник  не  пей,  на  ужин
старайся есть как можно меньше. И твои  футбольные  мячи  постепенно  станут
меньше.
   Грудь у Максины не уменьшилась, но в остальном она  худела  со  скоростью
килограмм в неделю. Вся школа, замерев от изумления и восхищения,  наблюдала
за ее преображением. Некоторые девочки попытались подражать  ей,  но  им  не
хватало решимости Максины и ее  силы  воли  при  виде  теплого,  только  что
вынутого из печи хлеба с клубничным вареньем, который давали на завтрак, или
же кремовых пирожных и горячего шоколада, предлагаемых на полдник.
   Вначале с шестнадцатого размера Максина похудела до четырнадцатого, потом
опустилась почти до двенадцатого.  Тогда-то  Джуди  тщательно  и  придирчиво
осмотрела ее - как оглядывают лошадь на аукционе, - удовлетворенно  кивнула,
отступила на шаг назад и заявила: "Нос".
   К удивлению девочек, Максина вдруг стала  возражать,  что  она  не  хочет
показаться тщеславной, что все обратят  на  это  внимание,  что  мама  будет
против и что вообще видоизменять нос, которым наградил тебя господь,  -  это
святотатство.
   - Между прочим, господь тебя создал без лифчика, - заметила Джуди. - Если
хочешь выглядеть лучше, так помоги немного господу.
   После рождественских каникул Максина вернулась в  школу  с  десятидневным
опозданием. Под глазами у  нее  были  черные  синяки,  однако  нос  выглядел
идеально.
   - Глядите, какая великолепная работа! - похвалилась  она,  снимая  темные
очки и  демонстрируя  шрамы.  -  Я  ныла,  надоедала,  ревела,  отказывалась
выходить на улицу. В общем, вела себя очень скверно и целеустремленно.  И  в
конце концов добилась у тетушки Гортензии согласия на  оплату  операции  при
условии, что родители не станут возражать. - Максина вновь  нацепила  темные
очки. - Тетушка не думала,  что  родители  согласятся,  но  я  им  постоянно
твердила, что нельзя быть такими жестокими и нельзя отказываться  от  такого
прекрасного предложения. Все Рождество провела в слезах,  честное  слово!  В
конце концов они уступили. Все заняло только четыре дня, а потом я  отдыхала
после своих трудов!
   Обретя новый нос и фигуру, Максина стала заметно увере