о  "подремонтирована".  Артур  выслушал  жену  с  ледяным
спокойствием, не перебивая, потом, не поворачивая головы,  взглянул  на  нее
своими голубыми холодными глазами и заметил:
   - Если она и была подремонтирована, как ты выражаешься, то уж  во  всяком
случае не на чужие деньги.
   Это  был  намек  на  большую  часть  приданого  Сильваны,  которое   было
"одолжено" на ремонт палаццо Кариотто. Целую неделю  после  этого  Артур  не
разговаривал с женой. В постели он вел себя с ней так, как будто они не были
даже знакомы. Они, конечно, помирились, но жизнь пошла уже не такая, как  до
этого.
   В романтической фантастике, которую Сильвана очень любила, герой  навечно
одержим своей героиней, в то время как в жизни страсть постепенно блекнет  и
проходит, а. жена занимает в жизни мужа второе место по важности  после  его
карьеры. Сильвана не могла смириться  с  тем,  что  ее  романтические  мечты
несбыточны. Мало-помалу, незаметно для себя, она стала все глубже  и  глубже
погружаться в депрессию - странное состояние  духа,  которое  само  по  себе
спровоцировало вскоре смертельную скуку и усталость от жизни.
   Нормальная беременность у  Сильваны  наступила  лишь  после  четырех  лет
замужества,  причем  она  практически  все  это  время  была  в   положении,
переживала выкидыши  и  тяжело  оправлялась  от  них.  Артур  давно  уже  не
восторгался ее розовым и влажным лоном, и его интерес к ней  как  к  женщине
рассосался очень быстро. Совсем как тот утренний туман, который каждое  утро
поднимался над рекой, протекавшей под окнами их спальни.  Первые  двенадцать
ночей  после  рождения  их  дочери  Сильвана  вынуждена  была  проводить   в
одиночестве. ("Тебе надо отдохнуть после  всего",  -  говаривал  Артур.)  На
тринадцатую ночь Сильване  пришло  в  голову,  что  Артур,  возможно,  дарит
предназначенные ей восхитительные ласки другой женщине. Она попыталась  было
заговорить с ним на эту тему, но вместо этого ее ждало открытие: когда Артур
не имел желания разговаривать  о  чем-либо,  разговора  не  получалось.  Его
работа в "Нэксус Майнинг Интернешнл" (компания была основана  его  прадедом)
была оправданием для всех отлучек из дома. Если Сильвана решалась  позвонить
в его офис в "Нэксус Тауэр", ей всегда отвечали, что ее муж находится либо в
пути с завода, либо в пути на завод. Если Артур отправлялся в командировки в
представительства "Нэксуса" в Нью-Йорке или в Торонто, его  невозможно  было
поймать целыми днями, а по возвращении вечером с работы в отель  он  отдавал
распоряжение, чтобы его не беспокоили звонками.
   И хотя Артур не утруждался уже скрывать потерю  своего  интереса  к  жене
перед ней самой, он тщательно скрывал это перед Питтсбургом. Никто и никогда
не видел его с другой женщиной, он часто появлялся с  Сильваной  в  обществе
(настаивая при этом на том, чтобы жена соответствующе наряжалась). Однако от
любопытных глаз не могло скрыться то  обстоятельство,  что  супруги  Грэхемы
что-то уж очень редко переговаривались между собой, сидя в своей  малинового
цвета ложе в Хейнц-Холле в ожидании Питтсбургского  симфонического  оркестра
или Питтсбургской Балетной труппы.
   К тому времени Сильвана уже окончательно поняла, что не сможет говорить с
мужем о себе и об их взаимоотношениях, слова не придут к ней.  Поначалу  она
боялась спрашивать Артура о горькой правде, а теперь она боялась услышать ее
от него. Ее страшила мысль о том, что однажды Артур разведется  с  ней.  Она
боялась проснуться в одно прекрасное утро и услышать, как  внутренний  голос
вкрадчиво нашептывает: "И что  теперь?"  В  ее  душе  поднималась  настоящая
паника при одной только мысли о том, что она может остаться без мужа, что ее
могут отослать домой, в Рим, как какой-нибудь экспортный бракованный  товар.
Она боялась услышать усмешку отца и его страшные слова:
   "А я что говорил?" Поэтому, после того как несколько  ее  робких  попыток
завести дискуссию на  эту  неприятную  тему  было  умело  отведены  Артуром,
Сильвана смирилась и закрыла глаза на отсутствие в  своем  сердце  семейного
счастья. В конце концов, спустя  два  года  после  женитьбы  страсть  всегда
трансформируется в спокойную привязанность, разве не так?
   Правда, в случае с Артуром и речи не могло быть о привязанности.  Он  был
попросту равнодушен  к  жене.  Постепенно  он  стал  считать  свою  Сильвану
незначительной и безнадежной личностью.  Ему  казалось,  впрочем,  это  было
недалеко от истины, у нее дрожит голос, когда она говорит, и что сам процесс
беседы является действием, для которого ей приходится прикладывать  огромные
усилия. Для остальных людей Сильвана была рассеянной, всегда  погруженной  в
свои думы и сторонящейся общества женщиной. Она сама чувствовала, что  между
ней и жизнью как будто воздвигнута прочная стеклянная стена.  Но  она  не  -
могла понять: в аквариум ли она смотрит или  из  аквариума?  Она  никому  не
поверяла свои переживания и свое  унижение,  так  как  предчувствовала,  что
жалость постороннего человека сделает ее муку еще невыносимее.
   Она очень привязалась  к  своей  малышке,  круглолицей  Лоренце,  которая
постоянно пускала пузыри и мочила свои очаровательные ползунки, которые шили
для нее итальянские монахини. Всякий в "Нэксусе"  отлично  знал,  что  Артур
вновь вернул себе все свои холостяцкие привычки и в последнее время стал все
чаще пользоваться своей старой квартирой в отеле, которая всегда была готова
для приема высокопоставленных лиц из "Нэксуса".
   Удивительно, но он был  преисполнен  огромной  гордости  за  себя,  когда
увидел перед собой  крохотное  красное  и  все  какое-то  сморщенное  личико
малютки Лоренцы и услышал ее крик.
   - Она пошла в тебя, сказала Сильвана, и Артур при этих словах весь так  и
засветился от радости.
   В течение трех месяцев после  рождения  Лоренцы  старая  детская  Артура,
которая состояла из четырех комнат, была отремонтирована  и  декорирована  в
бледно-розовый цвет. С того момента Сильвана поняла, что может получить все,
что ни попросит... при условии, что это "все" требуется Лоренце. Все,  кроме
денег.
   Артур никогда не  допускал,  чтобы  у  Сильваны  была  хоть  какая-нибудь
наличность.  Все  финансы  в  доме  находились  под  строжайшим   контролем.
Туристские счета (Сильвана  часто  ездила  в  Рим  к  родителям),  счета  от
"Валентино" и "Элизабет Арден" с Пятой-авеню, где Сильвана покупала все свое
"кристиандиоровское" белье, оплачивались неизменно секретарем Артура. И дело
вовсе не в том, что муж был скуп. Как раз наоборот. Если,  скажем,  Сильване
хотелось иметь новую машину, ей нужно было  всего  лишь  напомнить  об  этом
Артуру в сентябре, когда он заказывал новые модели на следующий год.  Будучи
воспитанным матерью, Артур  имел  хороший  вкус  на  драгоценности  и  любил
приобретать их.  Поэтому  у  Сильваны  были  в  шкатулке  настоящие  россыпи
изумрудов, жемчуга, сапфиров и бриллиантов (рубины Артур никогда не покупал,
так как считал этот камень вульгарным). И  все  же,  что  касается  наличных
денег, у Сильваны их не было.
   Артур прекрасно знал, что наличные деньги - это свобода. Достаточно  было
подкопить совсем немного, и можно было смело уезжать  в  любом  направлении.
Артур не очень-то был заинтересован в том, чтобы Сильвана оставалась с  ним,
но он не хотел также, чтобы она оставила его. Сам  факт  присутствия  в  его
доме жены давал ему козыри перед любовницами, которые  могли  стать  слишком
требовательными.  К  тому  же  он  был  католиком  и  поэтому  для  него  не
существовало понятия "развод". Следовательно, он не давал Сильване ни одного
шанса, чтобы она смогла избавиться от своей скуки  и  своего  унижения.  Она
была полностью зависима от мужниных  прихотей  и  мужниных  денег.  Сильвана
стыдилась своего беспомощного положения,  чувствовала  шаткость  и  убогость
своей внутренней жизни. Она отвернулась от мира. Она пыталась  сделать  так,
чтобы с ней ничего не случилось, в этом  случае  ничто  и  не  приносило  ей
вреда. Ее тело жило, но в душе она ощущала могильный мрак. К тому  же  Артур
больше не интересовался даже ее телом. Она шла по  жизни  вяло  и  апатично,
будто лунатик, и всякий раз умело скрывала за изящными манерами  назревавший
внутри нее гнев на мужа.
   Однажды ей не удалось сдержаться.
   У Грэхемов была своя десятиместная яхта в Монте-Карло,  и  обычно  каждый
июль  они  проводили  на  ее  борту  с  несколькими  друзьями,  дрейфуя   по
Средиземному морю. Одной звездной ночью 1968  года  вся  компания  сошла  на
берег в Каннах, чтобы пообедать в "Карлтоне", и Артур  слишком  много  выпил
там солодового виски "Лафроэг". Возвращаясь на баркасе  с  берега,  он  имел
неосторожность сказать Сильване о том, что все считают,  что  она  вышла  за
него замуж только из-за денег.
   Сильвана (она была на обеде в зеленом платье без пояса) вскочила на  ноги
при этих словах, едва не опрокинув их баркас, и вскричала в гневе:
   - Мой отец назвал тебя "пляжным юнцом", и в последнее время я все  больше
соглашаюсь с этой точкой зрения! А насчет твоих денег... Смотри: вот как они
мне нужны!
   С этими словами она сорвала свои изумрудные  сережки  и  швырнула  их  за
борт.
   Наступила тягостная тишина. Но Сильвана на сделанном не успокоилась.  Она
сняла с себя изумрудный браслет и тоже кинула  его  в  черные,  расходящиеся
кругами воды. Баркас почти коснулся борта яхты, когда Сильване удалось снять
с пальца огромное обручальное кольцо с изумрудом.
   Она подняла его к луне и звездам на вытянутой руке и спросила:
   - Сколько ты заплатил за него, милый?  -  С  этими  словами  кольцо  было
отправлено вслед за браслетом и сережками, а Сильвана победно засмеялась.
   Один из гостей-мужчин схватил Артура в тот самый момент, когда он вскочил
на ноги и собирался было броситься на Сильвану. Матрос, стоявший у штурвала,
крикнул:
   - Внимание!
   В суматохе они чуть было  не  протаранили  своим  баркасом  чье-то  чужое
судно,  спокойно  стоявшее  на  причале.  Сильвана  первой   взобралась   по
веревочному трапу на борт их яхты. Не обращая  никакого  внимания  на  своих
гостей, она сразу же устремилась в свою каюту, заперла дверь на ключ и стала
отпирать свой сейф. Она была в таком возбуждении,  что  ей  пришлось  дважды
набирать шифровую комбинацию цифр. Наконец сейф был открыт, и она  осторожно
вытащила оттуда зеленую шкатулку, обтянутую марокканской кожей.  В  шкатулке
были ее драгоценности. Открыв дверь, она выбежала из каюты  и  помчалась  по
коридору обратно на палубу.
   Взмахнув  над  головой  жемчужным  ожерельем,   когда-то   принадлежавшем
Екатерине Великой, Сильвана крикнула:
   - Сколько оно тебе стоило, Артур? -  И  с  этими  словами  она  швырнула,
насколько могла, ожерелье далеко в воду.
   На этот раз для  того,  чтобы  удержать  рвущегося  Артура,  понадобились
усилия уже двух мужчин.
   - А  теперь,  Артур:..  -  торопливо  и  возбужденно  говорила  Сильвана,
нашаривая пальцами очередное ювелирное украшение в шкатулке. - Подожди...
   - Успокойся, Артур... В самом деле... Держи себя в руках, - увещевали  ее
мужа гости.
   Бриллиантовое ожерелье взметнулось к звездам и затем упало в  их  водяное
отражение.
   - А это во сколько обошлось тебе, каро, а? - кричала  Сильвана.  На  этот
раз в ее руке оказалась целая горсть бриллиантовых брошей в  виде  звездочек
эпохи королей Эдуардов.
   С соседних яхт послышались заспанные голоса, которые умоляли о соблюдении
тишины в вежливых тонах и не очень. А Сильвана - с удивительной скоростью  и
явным   удовольствием   -   продолжала   расшвыривать   по    темной    воде
серебряно-черного  Средиземного   моря   свои   драгоценности.   Затем   она
демонстративно зевнула, потянулась и неспешно  отправилась  обратно  в  свою
каюту. Ей было удивительно  легко,  а  что  касается  души,  то  она  просто
ликовала - все накопленное за  годы  супружества  унижение  испарилось,  как
утренний морской туман.
   Войдя в каюту, Сильвана на минуту задумалась, а потом  заперла  дверь  на
два поворота ключа. Возбуждение угасло, едва она присела  на  край  кровати.
Впервые в жизни она серьезно задумалась о том, чтобы оставить мужа. Впрочем,
через минуту ей  стало  ясно,  что  это  будет  означать  также  вынужденное
расставание со своим ребенком. Она знала, что адвокаты Артура всеми правдами
и не правдами отвоюют у нее Лоренцу в пользу своего хозяина.
   Незаметно для себя она завернулась в складки своего потрепанного зеленого
платья и уснула, смирившись с мыслью о  том,  что  ей,  по  всей  видимости,
придется продолжать жить этой пустой жизнью. О драгоценностях, которые осели
в черных глубинах гавани, она даже не вспомнила.
   В  четыре  часа   утра   в   распоряжении   Артура   уже   имелись   двое
профессиональных аквалангистов. Едва протрезвев,  он  сразу  же  бросился  к
телефону и набрал номер своего брокера в Нью-Йорке (там  было  всего  десять
часов вечера).  Он  поручил  ему  срочно  поднять  все  бумаги  о  страховке
драгоценностей и вообще провентилировать этот вопрос.  Затем  он  поднял  на
ноги хозяина гавани, а заодно и мэра Канн. Еще до той минуты,  когда  встало
солнце, яхта Грэхемов уже была окружена канатным кордоном,  немногочисленные
зеваки, бывшие в те минуты на пристани, подумали, что  кто-то  утонул,  и  в
течение  сорока  восьми  часов  удалось  выловить  из  воды  все  до  единой
безделушки. Однако после того случая Сильвана не надевала ни  одну  из  них,
если не считать обручального кольца с изумрудом, и делала исключение  только
в тех случаях, когда Артур умолял ее об этом чуть ли не на коленях.
   От своей бабки она унаследовала нитку изящного, но  бесцветного  жемчуга,
выловленного еще в шестнадцатом веке. Ее-то она и перебирала меж  пальцев  в
тот бледно-золотой день,  сидя  в  библиотеке  и  подставляя  лицо  осеннему
солнцу.
   С того времени, как Лоренца покинула  отчий  дом,  ее  мать  окончательно
потеряла остаток жизненной энергии и одна не решалась смело смотреть в  лицо
жизни. Даже не осмеливалась спрашивать себя, почему она этого не делает. Что
касается Лоренцы, то ей никогда не приходило в  голову  интересоваться  тем,
счастлива ли ее мама  или  нет.  Ей  достаточно  было  того,  что  она  была
жива-здорова.
   Лежа на диване, обтянутом парчой, Лоренца  подтянула  к  себе  подушку  и
подложила ее под поясницу. В руках у нее был листок бумаги - отпечатанный на
машинке список гостей, приглашенных на вечер, даваемый в честь дня  рождения
отца. Собственно, по этой же причине и она приехала домой, к родителям.
   Лоренца бегло пробежала глазами длинный ряд фамилий.
   - Господи, вы  как  будто  специально  подбираете  самых  скучных  людей!
Неужели там не будет никого, кто бы  не  относился  к  "Нэксусу"?!  -  Вдруг
что-то привлекло ее внимание, и она пододвинула список ближе к лицу.  -  Эй,
что я вижу! Но ведь ты, кажется, говорила, что никогда больше не  пригласишь
Сюзи, эту белокурую пустышку! После того, что она устроила в прошлый раз.
   - Твоему отцу не понравилось бы, как ты о ней отзываешься. Кроме того,  я
считаю, что никто не застрахован от того, чтобы не упасть  во  время  приема
случайно в бассейн.
   - На том его конце, где мелко, согласна! А она к тому же грохнулась  туда
в своем белом платье, под которым ничего не было. И это мы заметили  еще  до
ее падения! Помнишь,  как  Сюзи  точно  так  же  просвечивала  всеми  своими
прелестями, как Рэкуэл Уэлч в одном из своих второсортных фильмов? И как все
мужчины наперегонки бросились доставать ее, бедняжку, оттуда? Помнишь?
   - Твой отец как раз и попросил меня пригласить ее потому, что ее не любят
многие жены наших гостей. Лоренца зевнула.
   - Они ее просто ненавидят, и я их понимаю.
   - Лоренца, вспомни ведь Сюзи является нашей дальней родственницей.
   -  Она  вышла  замуж  за  моего  двоюродного  кузена  по  мужу.  Вот   уж
действительно дальняя родственница. - Вдруг Лоренца  села  на  диване.  -  Я
слышу машину папы. Сегодня он что-то рано, ты не находишь?
   - Он знал, что ты приезжаешь.
   Что-то  в  его  ледяных  голубых  глазах  всегда  говорило,  что,  как  и
большинство его предков, Артур Нимрод  Грэхем  умел  ждать  своего  главного
шанса  в  жизни.   Хотя   "Нэксус"   больше   не   являлась   исключительной
собственностью его семьи, Артур заслуженно  занимал  кресло  ее  президента.
Почему? Потому что он был умен, практичен, неумолим  и  крепко  держался  на
ногах в этой жизни. Совсем как и его прадед, который основал  компанию.  Да,
костюмы Артура шились по специальному заказу Хантсманом, королевским портным
из  лондонского  "Сэйвил   Роу",   но   сам   Артур   был   типичным   янки,
предпринимателем старой доброй закваски. Это  был  человек,  семья  которого
провозгласила своим лозунгом слова: "Мы владеем тем, что имеем". Артур свято
верил в то, что лучшим способом обороны будет первым нанести удар противнику
в самое больное место. И каждому  сколько-нибудь  значительному  человеку  в
Питтсбурге была известна  эта  черта  Артура  Грэхема.  Отличнейшим  образом
известна. Ему исполнилось уже шестьдесят два, у него было  заметное  брюшко,
но, несмотря на это, входя  в  библиотеку  к  жене  и  дочери,  он  держался
величаво. Он остановился в дверях, увидев Лоренцу,  по  его  лицу  разлилась
счастливая улыбка, и он широко раскрыл свои объятия дочери.
   - Ну как ты, девочка моя? Надеюсь, не гоняешь по улицам как угорелая,  не
лихачествуешь? Ну, ничего... Смотри не  забывай,  что  я  жду  внука.  -  Он
коротко хохотнул. - Как там Эндрю? Надеюсь, заботится о моей девочке, а?
   Он обнимал единственного любимого человека, стоя  посреди  библиотеки,  и
границ не знал своей радости. Нет, он не сказал бы, что Лоренца  -  существо
совершенное.  Больше  того,  он  знал,  что  его  дочь   очень   ветрена   и
легкомысленна,  но  зато  в  жизненной  энергии  ей  было  не  занимать!  Он
согласился бы с тем, что она не красавица, но любому придется признать,  что
она обладала непередаваемым шармом. Чего стоила одна только ее ослепительная
улыбка! Эти яркие голубые глаза, эти маленькие белоснежные зубки! Она всегда
улыбалась так, как будто вы - единственный  человек  на  всем  белом  свете,
которого она хотела видеть, как  будто  только  к  вам  у  нее  есть  полное
доверие, как будто вы  и  она  являетесь  самыми  близкими  людьми  на  всей
планете. Артур даже не задумывался над тем, что гораздо  проще  взрастить  в
себе такое обаяние, когда твоя жизнь не наполнена ужасами убогой реальности,
когда тебе не приходилось ни разу ждать под проливным дождем автобуса, когда
ты не знаешь  слова  "бижутерия",  когда  тебе  не  приходилось  ругаться  с
ремонтниками, которые требовали за работу деньги, которых ты не можешь себе.
позволить.
   Если уж начистоту, то никаких неприятностей, кроме зубной боли, Лоренца в
своей жизни никогда не испытывала. И Артур готов был в лепешку разбиться для
того, чтобы она и впредь жила так же.
   Она стояла в своем подвенечном платье из белых брюссельских кружев  рядом
с отцом и ждала, когда заиграет  свадебный  марш.  Он  повернулся  к  ней  и
сказал:
   - И не забудь, моя дорогая, о том, что если у тебя когда-нибудь возникнут
проблемы, которые тебе не захочется обсуждать с  Эндрю,  смело  обращайся  к
своему папке! Эндрю должен понять и зарубить себе на носу то, что  ты  вовсе
не зависишь от него.
   - А почему бы мне и не зависеть от него немножко, папа?
   -  Потому  что  зависимость  от  другого  человека   провоцирует   потерю
уверенности в себе, веры в свои силы, моя дорогая.
   Изящным движением приподняв край своей белой вуали, Лоренца чмокнула отца
в кончик носа.
   - Милый папа, ты слишком беспокоишься  обо  мне.  После  церемонии  Артур
отвел своего зятя в сторону и дружески посоветовал:
   - Береги мою девочку. - А глаза его прибавили: "А не  то  я  сверну  тебе
шею".
   - Буду не только беречь, но и любить  ее,  сэр,  -  вежли