гуляли сквозняки, усталые  работники  в  суконных  фартуках
куда-то  тащили  по  коридору  мебель.  Несмотря  на  суету,  тут  во   всем
чувствовался порядок. Торгов в этот день не было, но Плам встретили вежливо,
выразив готовность помочь. Полная розовощекая  секретарша  тут  же  отложила
батончик  "Марс",   чтобы   навести   справки,   которые   были   необходимы
посетительнице.
   Она быстро обнаружила, что в 1988 году "Борден энд Плоу" приобрел картину
Яна ван  Кесселя  (указанную,  но  не  воспроизведенную  в  их  каталоге)  у
анонимного  продавца.  На  торгах  картину  купила  миссис  Джорджина  Доддз
(условие конфиденциальности не ставилось), проживающая в Литтл-Миддлингтон.
   - Миссис Доддз часто продает и покупает у нас, - добавила девушка.  -  Ее
муж был важной персоной.
   В 1989 году "Борден энд Плоу" приобрел картину Босхарта. И опять продавец
просил сохранить его имя в тайне. На этот раз репродукция  была  помещена  в
каталоге, картину купил на торгах Малтби с лондонской Бонд-стрит.
   На дальнейшие вопросы секретарша ответить не смогла.
   - Вам лучше спросить об этом Грету из отдела закупок.  Это  третья  дверь
налево по коридору. - Но, открыв дверь, чтобы проводить Плам, она сказала:
   - А вот и сам господин Плоу, он поможет вам.
   Вошедший  мужчина  походил  больше  на  процветающего  фермера,  чем   на
бизнесмена. Он был крупным и плотным, но не толстым,  а  дубленая  кожа  его
лица явно  свидетельствовала  о  том,  что  он  не  слишком  засиживается  в
кабинете, предпочитая  проводить  время  на  воздухе.  Так  выглядят  обычно
охотники. Он был без галстука, под распахнутой рубахой  виднелась  волосатая
грудь. Под твидовым пиджаком на мужчине была канареечная  жилетка,  замшевые
ботинки, тоже желтые, были запачканы грязью.
   Мистер Плоу слегка улыбнулся Плам и аккуратно стряхнул  пепел  с  сигары,
источавшей дорогой аромат. Чуть высокомерно, самоуверенным  тоном  человека,
который в школьные годы возглавлял спортивные команды, он спросил, чем может
помочь.
   Плам объяснила, что хотела бы выяснить, кто выставил на аукцион  картину,
и что делает это от имени ее нынешней владелицы леди Бингер из Сиднея.
   Когда Плоу понял, о какой картине идет  речь,  он  грустно  усмехнулся  и
сказал, что упустил целое состояние, ибо провинциальные  аукционы  не  могут
разбираться с каждым лотом так же тщательно, как лондонские, потому  что  не
имеют соответствующих специалистов.
   Плам  кивнула.  Она  знала,  что  именно   по   этой   причине   подделки
распространились через провинциальные аукционы, хотя и столичные  не  давали
покупателям заключений о подлинности. Эта оговорка всегда печаталась (мелким
шрифтом) в конце каталога и на товарной накладной.
   Плоу добавил, что был поражен,  когда  Босхарт  сорвал  на  торгах  такую
крупную сумму.
   - К нам попадает много вещей с подписью  "Гейнсборо"  или  "Констебль"  -
намалевать подпись нетрудно. Но мы, естественно, никогда не верим этому.  За
имитацию, правда, нередко дают значительную цену, - добавил он, - если сразу
двоим вдруг покажется, что в ней что-то  есть,  или  если  какой-то  прыткий
делец считает, что может перепродать ее как подлинник.  Но  мы  осторожны  с
тем, что помещаем в каталог.
   Плам  хорошо  представляла,  как  аукционы  стараются  обезопасить  себя,
используя в каталогах три разные формы  представления  сведений  о  картине.
Бриз однажды не без цинизма расшифровал ей их. Если имя и фамилия  художника
приводятся,  скажем,  как  "Аугустус  Джон",  значит,  специалисты  аукциона
считают, что ее действительно написал Аугустус  Джон.  Если  перед  фамилией
стоит инициал, скажем, "А. Джон", значит, там  полагают,  что  картина  была
написана во время жизни Аугустуса Джона,  возможно,  учеником.  Если  дается
только фамилия, считается, что картина выполнена в  манере  Аугустуса  Джона
или то же самое, что "принадлежит школе Аугустуса Джона".
   - Других сведений по этому Босхарту предоставить вам не могу. Их  просили
оставить в тайне, - проговорил Плоу. - Скажу только, что предыдущий владелец
встречался с мистером Малтби,  и  мы  оба  были  удовлетворены  объяснением,
предоставленным по поводу того, как к ней  попала  эта  картина.  -  Коротко
кивнув, он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
   Плам увидела, как он прошел по коридору и вошел в третью  дверь  слева  -
несомненно, для того, чтобы предостеречь Грету от дальнейших  пояснений.  Но
теперь она, по крайней мере, знала, что перед тем,  как  попасть  к  Малтби,
картина принадлежала женщине.
   Время приближалось к часу, и Плам решила зайти  в  паб  "Собака  и  утка"
перекусить и, возможно, получить дополнительную информацию.

***

   Время в пабе было самое горячее. С трудом протиснувшись  к  стойке,  Плам
сразу поняла, что ей не удастся поговорить с барменшей, которая выхватила из
ее рук деньги и подтолкнула к ней кружку с пивом. Плам выбралась из толпы  у
стойки и прошла в глубину шумного и прокуренного зала, где у стены  заметила
двух мужчин, у которых из-под курток выглядывали суконные фартуки.
   Несколько минут она прислушивалась  к  их  разговорам  о  голубях,  затем
решила уронить свою кружку с пивом. Один из мужчин бросился поднимать ее,  а
второй предложил свой несвежий платок.
   - Вот, возьмите, дорогуша. Ах, как жаль пиво. Плам ткнула себя в грудь.
   - Ох, не говорите. Мне с моей  комплекцией  второй  раз  не  пробиться  к
стойке. Вам не кажется?.. А вы не могли бы?.. - Она  достала  десятифунтовую
купюру. - Ох, спасибо... Заодно возьмите и себе с приятелем.
   Допивая пиво, Плам узнала, что шесть месяцев назад из отдела "Борден  энд
Плоу" был уволен клерк, Бобби Милинер, по причине сокращения  рабочих  мест:
из-за спада бизнес переживал трудные времена. Грета осталась только  потому,
что служила в "Борден энд Плоу"  уже  тогда,  когда  нынешний  его  владелец
пешком ходил под стол.
   В телефонном справочнике значилось семь Милинеров. На пятый  звонок  Плам
ответила женщина:
   - Он во  дворе.  Не  вешайте  трубку...  Боббббииии!  Бобби  шепелявил  и
говорил,  проглатывая  слова,  так  что  Плам  с  трудом  понимала  его.  Он
допытывался, у кого она достала его номер телефона. С  какой  это  стати  он
должен помочь ей выяснить, кому принадлежала  картина,  совершенно  случайно
приобретенная ее мамочкой? Почему бы ей не  спросить  этого  мерзавца  Плоу?
Однако стоило ей только предложить десять фунтов за час  беседы,  как  Бобби
тут же согласился. Он назвал кафе сразу за Променадом, где они и встретились
через полчаса.
   В кафе было  сумрачно  и  душно.  Здесь  же  стоял  огромный  музыкальный
автомат, который должен  был  привлекать  молодежь  по  вечерам.  Официантка
равнодушно указала Плам столик в темном углу. Присев на  колченогий  стул  с
красным сиденьем, она улыбнулась сидевшему напротив Бобби Милинеру.
   В ответ щуплого телосложения человек посмотрел на нее  с  подозрением  и,
пригладив пятерней волосы, заявил:
   - Как насчет того, чтобы сразу заплатить за пару часов вперед?
   Плам молча вручила ему банкноты. Бобби  сунул  их  во  внутренний  карман
куртки и прошепелявил:
   - И не надо больше выжимать из  меня  слезу  рассказами  о  своей  старой
мамочке. Говорите, что вам надо, и я скажу, известно ли мне что-нибудь.
   - Мне нужно выяснить, кому изначально принадлежали две интересующие  меня
картины.
   Она назвала эти картины и по хитрому выражению лица Бобби поняла, что  он
знает, как это сделать.
   - Это обойдется вам еще в две сотни наличными... - Неотрывно глядя в лицо
Плам, он добавил:
   - Плюс расходы.., плюс сотня для Греты.., плюс ее расходы.
   - Три сотни - это мой предел. - Плам понимала, что, если Грета  всю  свою
жизнь проработала у "Борден энд Плоу",  значит,  она  надежный  сотрудник  и
никогда не возьмет сотню, и подумала: "Хорошо, что я догадалась снять кольцо
с бриллиантом".
   - Ну ладно. Вы что, не доверяете мне?  Встретимся  здесь  в  шесть  часов
вечера. Раз уж мне предстоит разговор с Гретой, то вам лучше не опаздывать.
   Оставшиеся три часа Плам бродила по Брайтону, который в  это  время  года
был таким же унылым и серым, как и любой другой приморский  город  Англии  в
межсезонье. Ей потребовалось больше наличных денег, чем можно было  получить
по кредитной карточке. Наконец она нашла банк, где согласились обналичить ее
чек.
   С трудом отыскав телефонную будку,  где  еще  не  побывали  вандалы,  она
водила пальцем по страницам справочника, пока не  наткнулась  на  строку,  в
которой стояло: Доддз Г., Литтл-Миддлингтон-Гранд, Миддлингтон.
   В трубке раздался неприятный женский голос. Резкий  в  своей  властности,
это был голос сотен полковничьих жен, голос, который помог Британии лишиться
своей империи. В ответ на просьбу Плам  взглянуть  на  ее  Яна  ван  Кесселя
миссис Доддз фыркнула:
   - Да это самая  беспардонная  наглость  из  всех,  с  какими  мне  только
приходилось сталкиваться! Какое право  имеют  торговцы  болтать  обо  мне  с
журналистами! Я немедленно поставлю это на вид Ангусу Плоу. Нет,  мадам,  вы
не можете увидеть ни  одну  из  моих  картин.  И  я  предупреждаю,  если  вы
притащитесь сюда, я спущу на вас собак и вызову полицию! А теперь  отстаньте
от меня! И больше не звоните - или я пожалуюсь вашему хозяину!
   В шесть часов Плам возвратилась в кафе. Бобби Милинер уже сидел  в  своем
углу.  Когда  Плам  присела  напротив,  он  нагло  подмигнул  ей   с   видом
соучастника, отчего  Плам  вдруг  стало  стыдно  за  себя.  Но  она  тут  же
оправдалась перед собой: если ей и приходится поступаться правдой, то только
из честных побуждений.
   - С вас причитается еще, - беззаботно проговорил Бобби.
   - Извините, но это невозможно. Я с  трудом  получила  даже  это.  -  Плам
достала банковский конверт, но не отдавала его.
   Бобби, словно уж, выскользнул из-за стола.
   - Вы знаете, где меня найти, если передумаете.
   - Мне действительно едва дали эти Деньги, -  солгала  Плам,  похлопав  по
конверту. - Банки не дают просто так сотни фунтов, вы же знаете. Я  побывала
в нескольких, пока в одном из них управляющий  согласился  позвонить  в  мой
лондонский банк. Это все, что я могла Достать.
   - А как насчет ваших часов?
   Плам выставила запястье, чтобы продемонстрировать свои  дешевые  часы  из
черной пластмассы, и встала, показывая своим видом, что собирается уходить.
   - Ладно, ладно. Садитесь, - скривился Бобби. - Похоже, что  обе  картины,
которые вас интересуют, были проданы одной и той же персоной. Вот  адрес.  А
теперь покажите деньги. - Он подтолкнул к ней скомканный листок бумаги. Плам
то же самое проделала с конвертом.
   - Миссис Джиллиан Картерет, Чэнтри, Маллоуфилд-Виллидж,  -  вслух  прочла
Плам.
   - Правильно. - Бобби торопливо пересчитывал банкноты. - Это в  Доунсе.  А
телефон вам в качестве премии. - Он спрятал деньги и опять подмигнул ей,  но
на этот раз уже с торжеством и самодовольством во взгляде.  Он  заколебался,
но желание похвастать взяло верх над осторожностью, и он хихикнул:
   - Старая Грета оказалась не таким уж крепким орешком. Я  вхожу  и  говорю
ей, что Плоу опять берет меня на работу. Старуха так и села, ведь она знает,
что двоим там делать нечего. Затем она срывается  и  бежит  искать  хозяина,
чтобы выяснить, правда ли это. Но в такое время дня его уже и след  простыл!
К счастью, она не сообразила забрать с собой  ключи  от  шкафа  с  бумагами,
прежде чем броситься узнавать, действительно ли я занял ее место... Так  что
я открываю шкаф - и дело в шляпе! - Он опять подмигнул Плам. -  Хорошо,  что
накладные еще не перекочевали в архив. Я переписываю  их  коды  и  сразу  же
вижу, что в них зашифрована одна и та же фамилия.  31A18X195W185B19.  Хозяин
думает, что только ему известен код, которым он закрывает фамилии продавцов,
пожелавших остаться неизвестными. - Бобби  опять  хохотнул.  -  Он  нумерует
каждую  букву  алфавита,  затем  перед  каждым  двузначным  номером   ставит
произвольную букву, видите?.. Итак, узнав, что это Картерет, я беру  дело  с
конфиденциальными адресами - и вот он. Завтра я скажу  Грете,  что  разыграл
ее, куплю ей коробку конфет, и она забудет обо всем через пять минут.
   Плам быстро прошла к телефонной будке в глубине помещения, где  неприятно
пахло застоявшимся сигаретным дымом.
   К телефону в доме миссис Картерет никто не подходил. Плам  уже  собралась
повесить трубку, но тут ей  ответил  мужчина,  который  сказал,  что  миссис
Картерет съехала еще в прошлом году. Теперь  она  живет  на  Оулд-Ректори  в
Биссингторпе.
   Плам позвонила на Оулд-Ректори, но после двух  гудков  поспешно  повесила
трубку. Лучше просто приехать туда,  чем  еще  раз  услышать,  что  тебя  не
подпустят на пушечный выстрел.

***

   К семи часам, после того, как ее дважды направляли не в ту сторону,  Плам
приехала на Оулд-Ректори. К дому она уже подходила в потемках, двигаясь чуть
ли не на ощупь по извилистой дорожке, вымощенной каменными плитами.
   На звонок вышла женщина, ее высокий черный силуэт резко выделялся в  ярко
освещенном дверном проеме.
   - Миссис Картерет? - справилась Плам. - Я к вам от "Борден энд Плоу"...
   - Что на этот раз? - настороженно спросила женщина. - Ладно,  входите.  -
Она распахнула дверь и отступила назад. В сером  клетчатом  твидовом  жакете
поверх белой шелковой блузы, длинной бежевой  юбке  и  красновато-коричневых
ботфортах в тон поясу, она выглядела лет на сорок  пять.  -  Ночью,  похоже,
опять будет мороз... - Привычный для англичан разговор о  погоде  неожиданно
оборвался, когда Плам ступила на свет. - Боже милостивый, да  вы  ведь  Плам
Рассел? Что вы тут делаете? Проходите в гостиную, там теплее.
   - Откуда вы знаете, кто я? - Плам прошла вслед за ней в уютную гостиную с
обычной мебелью.
   В  камине  жарко  полыхал   огонь.   Миссис   Картерет   остановилась   в
нерешительности.
   - Ох, я видела ваше фото в какой-то газете.  -  На  ее  напряженном  лице
мелькнула слабая усмешка, когда она двинулась к буфету. - Шерри? - С той  же
легкой усмешкой на лице она налила "Амонтильядо" в два маленьких хрустальных
стакана.
   Плам внимательнее поглядела на хозяйку дома. Прямые темные волосы  миссис
Картерет падали на плечи, под глазами темнели мешки.
   "Когда  не  знаешь,  что  говорить,  говори  правду",  -  решила  Плам  и
откровенно объяснила, что пытается выяснить происхождение картины, проданной
на аукционе "Борден энд Плоу" и принадлежащей теперь ее приятельнице Сюзанне
Марш.
   Лицо миссис Картерет стало раздраженным.
   - Какой смысл просить об анонимности, если в "Борден энд  Плоу"  запросто
рассказывают каждому, где меня найти? С виноватым видом Плам объяснила:
   - По всей видимости, это промашка какого-то клерка. Мне очень жаль.
   -  Я  завтра  же  поговорю  с   господином   Плоу.   Ему   следует   быть
повнимательней.
   - Почему вы продали Балтазара анонимно?  -  без  нажима  поинтересовалась
Плам.
   - После развода я стеснена в  средствах,  но  я  не  хотела,  чтобы  люди
знали... - Миссис Картерет резко поставила стакан на стол. -  Позвольте,  но
Балтазар не продавался  через  "Борден  энд  Плоу"!  Малтби  купил  его  без
посредников, у меня!
   - Наверное, я что-то перепутала, - тем же извиняющимся  тоном  произнесла
Плам. - Плоу говорил, что Малтби покупал у вас какую-то картину.
   Черные глаза миссис Картерет с подозрением впились в  Плам.  Наконец  она
сказала:
   - Видите ли, картины достались мне по наследству от моего деда -  беженца
из Голландии, Амоса Штрауса, который вывез их в Англию в 1940 году.  Три  из
них я уже продала, а последнюю держу на черный день.
   - Именно это хочет знать  Сюзанна  Марш,  чтобы  ликвидировать  пробел  в
свидетельстве, - просияла Плам. - Ваш дед вернулся в Голландию после войны?
   - Нет. Он работал  переводчиком  во  время  войны,  а  затем  поступил  в
компанию, торговавшую алмазами и бриллиантами на Хаттон-Гарден. Дела у  него
там шли хорошо, хотя он никогда не признавался в  этом:  мать  рассказывала,
что жили они весьма  скромно.  Она  говорила,  что  дед  так  никогда  и  не
избавился от страха перед нацистами и держал под кроватью собранный  чемодан
до тех пор, пока не капитулировала Япония.  -  Уголки  широкого  рта  миссис
Картерет вновь вздернулись в легкой усмешке. - Но  я  не  думаю,  что  вашей
подруге хочется знать такого рода вещи.
   - Все это  очень  интересно,  -  сказала  Плам,  -  и  печально.  Могу  я
поинтересоваться, что случилось с вашим дедом после войны?
   - В 1949 году,  после  смерти  бабушки,  моя  мать,  которой  было  тогда
восемнадцать, вышла замуж за актера, он не был евреем,  и  из-за  этого  дед
порвал с ней все отношения, и я не встречалась с ним  до  смерти  матери.  К
тому времени отца уже давно с  нами  не  было.  Он  исчез,  когда  мне  было
пятнадцать.  -  Миссис  Картерет  замолчала,  словно  не  желая  предаваться
неприятным воспоминаниям, но все же продолжила:
   - Я переехала жить к деду и его экономке. Я была в ужасе от этого  дикого
и  вздорного  старика,  который  так  и  не   научился   прилично   говорить
по-английски. В 66-м с ним случился удар, и  он  стал  совершенно  несносен.
Делами пришлось заниматься его компаньону. В 1968 году дед умер.
   - И все наследство перешло к вам?
   - Да. Но к тому времени бизнес, по словам его  компаньона,  почти  совсем
зачах, и мне достались лишь четыре картины. Правда, если бы я знала,  какими
ценными они были, я бы давно уже продала их через Сотби  или  Кристи,  а  не
через местный аукцион.
   - Судьба-злодейка, - сочувственно сказала Плам.  -  А  когда  вы  продали
первую?
   - Вскоре после своего развода в 1986 году. "Борден энд Плоу" взял у  меня
на торги Яна ван Кесселя, который был продан за  три  тысячи  фунтов  -  что
гораздо больше, чем я ожидала,  -  жене  местного  землевладельца  Джорджине
Доддз, и я расплатилась с долгами. Затем они выставили на аукцион  вторую  -
Амбросиуса  Босхарта,  которого  приобрел  Малтби  и  перепродал   какому-то
декоратору из Америки. - Миссис Картерет осушила свой стакан. - Это дало мне
возможность перебраться сюда. Потом Малтби попытался купить картину у миссис
Доддз, но я полагаю, что та не собиралась продавать ее и  выставила  его  за
дверь. Тогда Малтби разыскал меня и купил в прошлом году мою третью  картину
- Балтазара ван дер Аста, которая, должно быть, и  попала  к  вашей  подруге
Сюзанне...
   "Итак, Малтби верил в подлинность картин и их свидетельств",  -  подумала
Плам.
   - Могу я узнать, заинтересованы ли вы в продаже последней вашей картины?
   - Не хочу даже слышать  об  этом!  Нет.  Я,  буду  держаться  за  нее  до
последнего, если, конечно, мне не сделают очень хорошее предложение.
   - Думаю, Сюзанна очень серьезный покупатель. Именно поэтому я здесь.
   Миссис Картерет заколебалась, затем улыбнулась.
   - Хотите взглянуть на нее? Я держу ее в спальне, где могу смотреть на нее
по утрам, пока одеваюсь.
   "Если бы эта женщина была бесчестной, - думала Плам, поднимаясь за ней по
темной извилистой лестнице, - она  бы  уж  точно  не  стала  показывать  мне
картину".
   - Вы не боитесь держать в доме такую ценность? - спросила она.
   - Боюсь, особенно теперь, когда выясняется, что в "Борден  энд  Плоу"  не
могут держать язык  за  зубами.  Поэтому  в  понедельник  она  отправится  в
банковский сейф.
   Они вошли в спальню, которая была бы вполне ординарной, если бы в ней  не
было небольшой картины, висевшей рядом с розовой портьерой.
   Миссис Картерет подошла к картине, включила бра над ней.
   - Якоб ван Хальсдонк.
   Плам разглядывала полотно. Бело-голубая восточная  чаша  с  клубникой  на
деревянном столе. Справа от чаши на клубничном листе сидела  синяя  бабочка.
Слева лежало несколько клубничек, темно-красные  вишни  и  алая  гвоздика  с
опавшими лепестками. Картина была очень похожа на  ту,  что  Плам  видела  в
нью-йоркской гал