еудержимо развлекавшимся,
вырвавшись из-под родительской опеки. Дженни подсознательно ощущала, что  ей
недостает прирожденного таланта, и компенсировала это упорным трудом. Другие
этого не могли понять.
   Плам не задумывалась ни о признании, ни  об  успехе.  Ее  захватывал  сам
процесс создания картины.  Она  постоянно  испытывала  необъяснимое  желание
рисовать, хотя еще не знала, какое  направление  в  живописи  ее  привлекает
больше. Да этого пока не знал никто.
   Плам завоевала премию по истории искусств, которая мало чем отличалась от
школьного приза за успехи в освоении Священного Писания, в том  смысле,  что
на  нее  никто  не  претендовал.  Когда  она  вместе  с   классом   посетила
Национальную  галерею,  ее  покорили  точность  и  техническое  совершенство
живописной манеры старых мастеров. А вот в новейшем искусстве она  никак  не
могла разобраться. Но однажды мистер Дэвис, застав ее в библиотеке с  книгой
под названием "Становление позднего модернизма", посоветовал  ей  не  ломать
голову над всеми этими приставками "нео", "пост" или "транс".  "Все  это  не
более чем отчаянные попытки художников показать, что они отличаются от своих
предшественников,  -  сказал  он.  -  К  примеру,  импрессионизм   постоянно
обнаруживается в наше время под новыми вывесками".

***

   Незадолго до Рождества Дженни, не раз гостившая у родителей Плам, с явной
неохотой пригласила ее в свой дом.  Как-то  отец  Дженни  возвратился  домой
неожиданно рано, и Плам сразу поняла, почему подружка не  хотела  приглашать
ее к себе. Том  Блэк  работал  торговым  агентом  в  компании,  поставлявшей
системы центрального отопления для госпиталей, школ и  других  муниципальных
объектов. Его эпизодические выпивки с клиентами  давно  уже  превратились  в
самое обычное пьянство с утра до вечера.
   Дженни - поздний ребенок и  единственная  дочь  в  семье  -  унаследовала
внешность отца, его фигуру, его янтарные глаза и русые волосы.  От  него  же
перешла к ней та веселая общительность, что так привлекала людей.
   Страшно гордившийся своей дочерью. Том Блэк, когда ему  случалось  бывать
трезвым, говорил, что Дженни - его свет в окошке. Однако напившись - а после
того, как Дженни исполнилось четыре года, это было его обычным состоянием, -
отец становился непредсказуемо агрессивным и принимался читать лекцию о том,
как преуспеть в жизни. Его девизом было: успех  любой  ценой.  Едва  ворочая
языком, он учил ее:
   -  Ты  знаешь,  кем  ты  будешь,  Дженни,  если  не   добьешься   успеха?
Неудачницей... Твой отец становился лучшим торговым агентом  южного  региона
три раза подряд. Поэтому ты просто обязана быть первой.
   В классе Дженни первой не стала, и отец  не  раз  хлестал  свой  "свет  в
окошке" кожаным ремнем - ради ее же  блага.  В  конце  концов  Дженни  стала
смотреть на себя глазами отца.
   По ночам, когда она слышала, как буянит отец и рыдает мать,  она  прятала
голову под одеяло и крепко прижимала к себе игрушечного ослика, словно давая
ему понять, как ей хочется, чтобы отец прекратил эти ужасные  вещи,  которые
мужчины устраивают в темноте.
   Мать Дженни - подобно многим женщинам ее поколения - относилась  к  своей
проблеме так, как будто ее не  существовало.  Стыдясь  мужа,  она  закрывала
глаза на свою несчастную жизнь и делала вид, что все у  нее  благополучно  и
нормально, как у  всех  других.  Она  притворялась  даже  перед  собственной
маленькой дочерью. У нее Дженни научилась прятать свои страх и стыд и жить в
постоянной лжи.
   В  повзрослевшей  и  внешне  жизнерадостной  Дженни   по-прежнему   сидел
совершенно запутавшийся ребенок, который всеми силами старался  не  показать
своей беззащитности.
   Уже к концу первого семестра стало ясно, что мужчины шарахаются от Дженни
как черт от ладана. Ей слишком не терпелось закрепить связь и  получить  все
необходимые  заверения  на  первом  же  свидании,  так  что  все  ее  романы
прекращались, даже не начавшись.
   Однажды, неожиданно для всех, мать Лулу объяснила, в чем  тут  дело.  Эта
женщина мыслила необыкновенно широко и так просветила свою дочь в  отношении
секса, что Лулу уже в двенадцать лет могла произнести "фаллопиевы трубы"  по
буквам.
   В тот вечер Плам была у них и помогала Лулу и ее матери  с  костюмом  для
благотворительного рождественского спектакля. Стоя на  коленях  и  закалывая
подол юбки злой ведьмы Запада, девушки обсуждали последнего из сбежавших  от
Дженни ухажеров. Этот морской пехотинец приятной наружности посчитал, что  в
девятнадцать лет ему еще рано жениться.
   Стоя  босыми  ногами  на  полу,  мать  Лулу  рассеянно  сказала,   словно
раздумывая вслух, что проблема Дженни начинается с ее отца.  Его  алкоголизм
убедил маленькую девочку в том, что все мужчины пугающие, непредсказуемые  и
ненадежные субъекты. Когда такие девочки подрастают, они ужасно боятся вновь
оказаться беззащитными, позволив мужчине войти к ним в доверие и  завести  с
ними связь, которой они, как это ни парадоксально, страстно желают.
   - Акробаты и танцоры верят, что партнер подхватит  их,  -  говорила  мать
Лулу, - чего нельзя сказать о неуверенной в себе  женщине.  Она  никогда  не
дает выхода своей сексуальности именно потому, что не  доверяет  партнеру  и
опасается оказаться перед ним  беззащитной.  Она  все  время  зажата  и,  не
доверяясь партнеру, не отвечает ему. Поэтому я думаю, что у  нее  не  бывает
оргазмов.
   Удивленная  и  заинтригованная,  Плам  слушала,  как  мать   Лулу   почти
мечтательно продолжала:
   - И если такая женщина вдруг вздумает, что ее счастье возможно  только  с
одним-единственным  мужчиной,  ее  начинает  преследовать  постоянный  страх
потерять его. Он догадывается об этом, чувствует себя  словно  в  ловушке  и
пускается наутек. Вот что происходит у Дженни, она постоянно вредит себе.
   - Так вот почему Дженни такая прилипала! - вскричала Лулу. - Мамочка,  ты
могла бы с успехом печататься в разделе  "Дела  сердечные"  в  "Портсмутских
вечерних новостях".
   - Нет, дорогая, они никогда бы не напечатали такое слово, как "оргазм".

***

   Между занятиями студенты художественного  колледжа  сходились  в  шумном,
обшарпанном и прокуренном кафе на углу. За центральным столиком, по традиции
принадлежавшим  старшекурсникам,  среди   гвалта,   шума   споров   спокойно
планировались  вечеринки  с  танцами,  футбольные  встречи   и   выступления
протеста.  Споры  часто  велись  вокруг  флегматичной   футбольной   команды
Портсмута, но самые острые дебаты вспыхивали по поводу того,  кто  оказывает
наибольшее  влияние  на  современную  живопись.  Студенты  отстаивали  своих
любимцев в этой области с гораздо большей страстью, чем футбольных  кумиров,
особенно такие новоиспеченные эксперты, как первокурсники.
   - Самый влиятельный, конечно, Пикассо,  потому  что  он  ввел  коллаж,  -
заявила однажды Дженни.
   - Металлические скульптуры Пикассо, - согласилась Плам, - ведут  прямо  к
русскому конструктивизму и скульптуре литых форм на Западе.
   - Но Дюшан демистифицировал искусство,  он  первый  обратился  к  готовой
фактуре, - возразил другой студент, - первый обрушился на  псевдорелигиозное
искусство и стал использовать обычные предметы как живописные элементы.
   - А как насчет дадаистов? - вопросила девица, сидевшая рядом  с  Плам.  -
Ведь именно эта группа расчистила путь для свободного экспериментирования на
всех уровнях...
   Дженни презрительно фыркнула:
   - Дадаисты появились под воздействием футуристов  и  испытывали  на  себе
влияние кубизма, так что мы опять возвращаемся все к тому же Пикассо... О-о,
посмотрите, кто идет... Джим... - Их спор резко оборвался, когда в  кафе  на
негнущихся ногах ввалился кумир их колледжа в туго натянутых джинсах.
   Джим Слейд  уже  третий  год  учился  на  художника-декоратора.  Высокий,
длинноногий и длиннорукий, он своей стройностью и поджаростью был  похож  на
гончую. Женская половина колледжа была очарована его  выразительным  бледным
лицом с широким тонкогубым ртом и прямым и  узким  носом.  Его  ясные  серые
глаза с голубоватыми белками сияли под прямыми черными бровями, сходившимися
на переносице. Привлекательная наружность и  мягкость  манер  придавали  ему
очарование настоящего мужчины, от которого девушек бросает  в  дрожь.  Кроме
того, Джим занимал заметное положение в  колледже,  будучи  вице-президентом
студенческого  совета  и  организатором   ежегодных   комедийно-сатирических
выступлений "Рэг Уик" и всевозможных видов протеста.
   Дженни побледнела и, наклонившись в Плам, прошептала:
   - Он идет к нам!.. Я не переживу этого!
   Джим действительно двигался к ним.  Для  зеленых  первокурсниц  это  было
равносильно тому, что золотой бог в сверкающей колеснице спустился с небес к
их ногам. Плам и Дженни были почти в обмороке, когда  несмело  посмотрели  в
серые самоуверенные глаза Джима. Великолепен, ничего не скажешь!
   - Вы чем-нибудь заняты сегодня вечером, девушки? - спросил Джим намеренно
грубоватым тоном рабочего человека.
   Обе замотали головами, немедленно решив пропустить  вечерние  занятия  на
натуре.
   - Не могли бы вы помочь мне заполнить кое-какие... конверты? -  Джим  был
известен как непревзойденный шутник.
   Девушки согласно захихикали. Джим прошествовал к своему столику.

***

   Почему он обратил свое внимание на Плам? Его хищную  натуру  привлекли  в
ней невинность и юность,  столь  же  соблазнительные,  как  розовато-лиловый
налет на только что сорванной сливе, который так и хочется  потрогать,  пока
он не исчез. И хотя Плам сама того не подозревала, она была самой прелестной
девушкой на курсе.
   Почему Плам немедленно и страстно влюбилась в  Джима?  Робко  выскользнув
из-под  удушающей  опеки  отца,   невинная   Плам   потянулась   к   другому
самоуверенному типу, который, казалось, знал  ответы  на  все  вопросы  этой
жизни.
   И вся она, и весь ее талант, надежды и тяга  к  творчеству  оказались  во
власти Джима. Она растворилась в  нем  душой  и  телом.  Он  заслонил  своим
сияющим обликом все ее настоящее и будущее. Все в колледже завидовали  тому,
что она стала подручной Джима в его грандиозном проекте  создания  из  тонны
металлолома с местной автомобильной свалки масштабной модели  под  названием
"Лос-Анджелесская автострада 16.5". Плам с ее  неуверенностью  в  себе  была
загипнотизирована  мужчиной,  в  котором  было  поровну  самоуверенности   и
эгоизма.
   За внешним очарованием Джима скрывалась мрачная и жестокая натура: любить
такого мужчину значило полностью подчинить себя его воле. Сам же он  никогда
не подчинялся. Ему необходимо было постоянно убеждаться в своей  власти  над
другим, причиняя ему боль.

***

   Плам  не  могла   вспомнить   во   всех   подробностях   тот   новогодний
костюмированный бал в колледже. Он слился для  нес  в  круговерть  воздушных
шариков, пива и  всеобщего  ликования.  Но  она  помнила  каждую  минуту  их
возвращения домой, сквозь снег, в стареньком "Форде",  под  завязку  набитом
студентами, которых надо было  доставить  домой.  Когда  в  машине  остались
только Джим, Дженни и Плам, они решили подвезти сначала  Дженни.  Застегивая
твидовое пальто, Дженни попрощалась,  едва  скрывая  свое  разочарование,  и
поспешила по заснеженной дорожке, придерживая многочисленные юбки.
   Джим со скрежетом остановил машину у церковного двора и выключил фары.  В
слабом свете далекого уличного фонаря в салоне едва угадывались их  силуэты.
Он притянул Плам за плечи, языком раздвигая ее губы. Она еще не  знала,  что
этот поцелуй был началом их расставания.
   Джим медленно снял с ее головы шарф и так же медленно расстегнул пуговицы
ее зимнего пальто. Нащупав розовый шифон платья, он быстро запустил  в  него
руки и высвободил ее грудь.
   Припадая поочередно к маленьким бледным холмикам, он ласкал и целовал  до
боли набухшие соски. Затем его рука скользнула под розовую  шифоновую  юбку.
Плам почувствовала, как его пальцы добрались до верха  колготок,  и  ощутила
тревогу. Она никогда не позволяла ему заходить  так  далеко.  Иные  девушки,
может быть, и идут на это в головокружительном угаре любви - как  уверял  ее
Джим, - но она боялась того, что могло произойти: она боялась беременности.
   Попытавшись остановить Джима, Плам  услышала  треск  рвущегося  шифона  и
почувствовала его руку на животе. Скользнув вниз, она оказалась у нее  между
ног. Поглаживая ее шелковистый холмик внизу живота, Джим бормотал:
   - Ты же видишь? В этом нет ничего страшного... - Решительность Плам стала
таять, уступая волне накатившего возбуждения.
   Знающая свое дело рука вдруг  двинулась  дальше,  и  Плам  услышала,  как
удовлетворенно хмыкнул Джим, когда  почувствовал,  как  она  возбуждена.  Он
прикасался к разным местам ее тела, пока  одно  из  таких  прикосновений  не
заставило ее выгнуться дугой и не дало ему знать, что  он  нашел  магическую
точку. Лаская ее, он словно разжигал пламя в топке, заставляя Плам парить  в
небесах.
   Она вскрикнула, не веря происходящему, когда первый  оргазм  пронесся  по
телу:
   - Я не знала.., я думала, это больно... Ох, Джим, дорогой, я хочу еще!
   Быстрым движением Джим, нащупав резинку, сдернул с нее колготки.
   Затем он расстегнул "молнию" брюк и решительно  вложил  ей  в  руку  свою
пульсирующую и дергающуюся плоть,  которая  словно  жила  своей  собственной
жизнью. Она не знала, что ей нужно делать,  но  на  размышления  времени  не
было. Приближаясь вместе с ним к кульминационному моменту, она  чувствовала,
что ритм ее жизни ускоряется, как в  кино  с  Чарли  Чаплином.  Все  вот-вот
должно произойти.
   Джим раздвинул руками ее ноги, и маленькие бедра Плам  сами  рванулись  к
нему... Джим прижался к ее мягкому голому животу... Сейчас это случится...
   Стекла в машине запотели от жаркого дыхания. Они оба не обратили внимания
на стук в окно и продолжали свою бешеную погоню за плотью друг друга.
   Вслед за более настойчивым стуком послышался мужской голос:
   - Полиция, откройте!
   -  А-а-ах!  Не  смей  открывать,  Джим!  -  Плам   безуспешно   старалась
высвободить могу из рулевого  колеса,  в  то  время  как  оба  они  пытались
справиться с наполовину сброшенной одеждой. Она искала пальто, но  не  нашла
его и прикрыла грудь руками.
   - Если это чья-то неумная шутка, - рычал Джим, - клянусь,  я  сверну  ему
шею!
   - Откройте,  пожалуйста,  сэр.  Здесь  запрещено  стоять  с  выключенными
фарами. И мне придется попросить вас проехать.
   Это не было шуткой.
   Позднее они проделали все без помех. Однако, пройдя этот путь  до  конца,
Плам осталась разочарованной, не испытав такого возбуждения,  как  в  первый
раз.
   Застенчивость не позволила Плам рассказать о своем разочаровании  Лулу  и
Дженни, которые все еще пребывали в мечтательной девственности.  Поэтому  ей
приходилось напускать на себя вид загадочного превосходства,  когда  подруги
приставали с расспросами о том, как все было, и острить, заявляя, что у  нее
нет слов, чтобы описать те чувства, которые она испытывала, и что скоро  они
узнают это сами. Дальше она отказывалась обсуждать эту тему.
   Лулу и Дженни, сгорая от зависти, считали, что Плам следовало  бы  начать
принимать таблетки, прежде чем это случится опять, в чем они не сомневались.
Но Плам стеснялась обращаться к своему семейному врачу.
   Она очень боялась повторения,  но  Джим  не  отступал.  И,  подобно  всем
влюбленным  парам,  они  чувствовали  себя  под  защитой  волшебной  звезды,
отводящей от них мирские беды.
   В конце концов Лулу, не назвав имени подруги, спросила  у  своей  матери,
что надо делать  в  подобной  ситуации.  Мать  Лулу  решила,  что  анонимной
подругой была сама Лулу, и немедленно посадила ее на таблетки. Лулу же стала
отдавать их Плам, и та успокоилась, почувствовав себя в полной безопасности.
Но  было  уже  поздно,  Плам  была  беременна,  хотя  несколько  недель   не
подозревала об этом. Теперь Плам была ответственна за какую-то другую жизнь,
еще не начав свою собственную.
   Потом Плам не раз  спрашивала  себя,  а  так  ли  уж  бессознательно  она
откладывала прием таблеток, и не было ли это  с  ее  стороны  самой  обычной
хитростью - с помощью ребенка привязать к себе Джима.
   Поделиться с матерью она не решилась.  В  конце  концов,  когда  скрывать
положение было уже нельзя,  она  попросила  тетю  Гарриет  сообщить  новость
родителям. Это вообще испортило все дело.
   - Как ты могла все рассказать этой женщине'. Стыд и позор! - ревел мистер
Филлипс в дальней комнате, где они читали, ели, смотрели телевизор и - очень
редко - скандалили.
   - Дон, но ведь Гарриет - наша родственница, - говорила мать,  -  и  скоро
все они будут знать об этом.
   - Ты можешь.., с этим еще можно что-нибудь сделать?
   Но делать аборт было уже поздно.
   Джим не относился к тем, кого можно насильно  женить,  но  тут  он  решил
поступить самым неожиданным образом. Почему бы не сочетаться браком в  самый
разгар  сексуальной  активности,  как  того  требует  мать-природа?  А   все
остальное как-нибудь образуется. Так самонадеянно рассудил он, не имея на то
никаких оснований.
   Итак, миссис Филлипс повела дочь-невесту,  которая  была  уже  на  шестом
месяце беременности, в магазин будущих матерей Хэндли покупать  ей  кремовое
шелковое платье. Но перед входом в универмаг вдруг остановилась  и,  сняв  с
пальца свое золотое обручальное кольцо, дала его дочери.
   - Тебе лучше надеть это.
   Во время церемонии в бюро регистрации мать Джима осуждающе поглядывала на
невесту сквозь вычурные  бледно-голубые  очки  и  время  от  времени  изящно
сморкалась в расшитый платочек. Она овдовела, когда Джиму было  восемь  лет.
Ее муж Эдгар, работавший  настройщиком  роялей  и  не  выпускавший  изо  рта
сигары, умер от рака легких. В  то  время  еще  не  подозревали,  что  табак
способен убивать.
   Оглядываясь  назад,  Плам  поражалась  той   стремительности,   с   какой
развивались события ее жизни.  Вот  она  еще  танцует  на  снегу  в  розовом
шифоне.., а затем сразу.., тревога; посещения женской  консультации;  слезы;
ужас; признание; истерика; теперь давайте сохранять  спокойствие;  свадебный
торт, сверкающий, как ратуша  после  дождя;  эмоциональные  речи;  паром  на
острове Уайт; медовый месяц в пансионе с картонными стенами;  возвращение  в
собственную  спальню  на  Мэйфекин-роуд,  которую  мать,  желая  сделать  им
сюрприз,  выкрасила   в   бледно-голубой   цвет   и   снабдила   двуспальной
металлической кроватью с бронзовыми украшениями,  полученной  в  подарок  от
тети Гарриет. Над ней Джим,  увлеченный  русским  конструктивизмом,  повесил
мрачную в своей выразительности репродукцию Родченко  с  пивными  бутылками,
рядом с плакатом Лисицкого "Клином красным бей белых!".
   Внизу, в редко посещаемой передней, была устроена детская. Джим  запретил
вешать там купленный  мистером  Филлипсом  настенный  ковер  с  диснеевскими
персонажами, объяснив это тем, что его  ребенку  надо  иметь  перед  глазами
что-то стимулирующее. Он поработал было над красно-фиолетовой гаммой в стиле
фовизма, но затем решил, что группа "Стиль" наиболее точно отражает характер
нового мира, ограничив его формы прямыми углами и избрав всего три  основных
цвета. Так на одной из стен детской появилась композиция из желтых,  красных
и синих линий в духе композиций Мондриана. Миссис Филлипс с отважной улыбкой
вязала маленькие белые свитера, хотя Джим просил, чтобы они были черными.

***

   Став замужней женщиной, Плам окончательно разочаровалась в  сексе.  Зная,
что в футе от них в соседней комнате находится голова  ее  матери,  они  оба
оказывались парализованными и переходили на шепот, выискивая друг друга  под
простынями. "Ш-ш-ш", - предупреждали они друг друга. Теперь Джим  проделывал
все довольно быстро, раз-два - и готово. Сзади - когда впереди ее  разнесло,
как футбольный мяч. В редкие моменты,  когда  она  испытывала  оргаз