аса  до  начала  праздника  я  отправил в  деревню два
больших  фонаря. Мое появление в деревне  рядом  с  торжественно выступавшим
Джорджем, которого я  на всякий случай придерживал на коротком поводке, было
встречено   аплодисментами   и   приветственными    возгласами.   Я   увидел
многочисленную толпу жителей деревни  всех  возрастов, одетых в  свои лучшие
костюмы;  среди  прочих  здесь  находился  и  мальчуган  в   привлекательном
костюмчике из  двух  тряпок  от старого мешка, на  одной из которых большими
голубыми  буквами выписано было  название фирмы; вождь и члены совета надели
свои   самые  яркие   праздничные  наряды.  Элиаса,   который  был  назначен
распорядителем праздника, я узнал не сразу: на нем были огромные парусиновые
туфли, коричневые,  заколотые булавками брюки и  яркая  зеленая  рубашка. На
конце  длинной  цепочки  для часов  висел  большой  свисток,  который  Элиас
частенько  пускал  в ход  для  наведения  порядка.  Оркестр  состоял из трех
барабанов, двух флейт и бубна.
     После того как  мой стол и стул были установлены на обычном своем месте
и я обменялся рукопожатиями и словами приветствия с вождем и членами совета,
Элиас вышел  на середину  улицы  и  пронзительно  засвистел,  требуя  полной
тишины.   Обратившись  к   присутствующим,   он  напомнил  им,   по   какому
торжественному случаю организовано  сегодняшнее  празднество,  и призвал  их
отметить мой отъезд хорошей пляской.
     Речь  его  вызвала взрыв  энтузиазма;  немедленно  начал образовываться
круг.  Элиас  находился в центре  круга;  по его сигналу оркестр приступил к
своей работе.  Прыгая  внутри  круга танцующих и  вихляя  всем  телом, Элиас
непрерывно   выкрикивал  команды  и   указания:  "Вперед...  встречайтесь  и
кружитесь... поворачивайте  вправо...  приседайте...  все  вперед  --  снова
приседайте...  вперед..."  и так далее.  Танцоры прыгали и кружились по  его
команде,  руки,  ноги,  туловища, глаза  --  все находилось  в  беспрерывном
движении, тени танцующих, отбрасываемые неровным светом фонарей, скользили и
переплетались  по  земле,  создавая  странное   фантастическое  впечатление.
Барабаны   грохотали  и  отбивали  сложный  ритм,  флейты  тонкими  голосами
объединяли эти  удары в  общую мелодию.  Темп танца неуклонно нарастал, лица
танцующих  блестели  при  свете  фонарей,  зубы сверкали,  тела корчились  и
извивались,  ноги  равномерно  стучали  по   земле.  Зрители   аплодировали,
раскачивались в такт  аккомпанементу  и одобрительными возгласами  встречали
каждую  попытку  молодых танцоров  исполнить особенно  замысловатый  пируэт.
Наконец в  состоянии полного  изнеможения музыканты закончили  игру, и танец
прекратился. Все расселись, и послышался гул многочисленных разговоров.
     После трех или четырех  танцев Элиас подвел ко мне неприятного  юнца по
имени   Сэмюель.  Это   был   воспитанник   школы  миссионеров,   говоривший
по-английски в  противно напыщенном стиле, вызывавшем  у меня отвращение. Он
был единственным жителем поселка, удовлетворительно знавшим английский язык,
и ему предназначалась сейчас  роль переводчика, ибо, как объяснил мне Элиас,
один из членов  совета  собирался  произнести речь. Оратор,  находившийся на
противоположной  стороне  улицы,   встал,  плотнее  запахнул  свою  нарядную
бледно-розовую  накидку  и заговорил  громко  и  быстро на  языке  баньянги.
Сэмюель стоял рядом с ним и внимательно слушал. По окончании каждой фразы он
опрометью  перебегал  улицу,  передавал  мне  ее  содержание  и  возвращался
обратно.  В начале речи  оратор терпеливо ждал  возвращения переводчика,  но
постепенно, увлеченный собственным красноречием, он перестал делать паузы, и
бедный  Сэмюель  лихорадочно метался  от него ко  мне  и обратно. Ночь  была
теплая,  Сэмюель, очевидно, не привык к таким упражнениям: его белая рубашка
вскоре посерела от пота. Речь в переводе Сэмюеля звучала примерно так:
     --  Жители  Эшоби!  Все  вы  знаете,  зачем  мы   сегодня  собрались...
попрощаться с джентльменом, который так долго был вместе с нами. Никогда еще
в истории Эшоби не встречали  мы такого человека... деньги текли из его  рук
так  же  легко, как воды  в  руслах ручьев и рек. (Дело  происходило в сухой
период,  большинство ручьев пересохло  и  обмелело, так что я не был уверен,
следовало ли мне  радоваться приведенному  сравнению). Те, у кого были силы,
ловили в лесу животных, за  которых они получили хорошие  деньги. Женщины  и
дети  приносили  кузнечиков и муравьев, получая за  них деньги и  соль.  Мы,
старейшины деревни, хотели  бы, чтобы господин навсегда поселился у нас,  мы
дали бы ему землю  и построили  хороший дом. Но господин  должен вернуться в
свою страну  с  животными, которых мы,  жители  Эшоби, поймали для  него. Мы
надеемся,  что  господин расскажет жителям своей  страны,  как жители  Эшоби
помогали ему. Если господину снова нужны будут животные, он вернется в Эшоби
и останется с нами надолго.
     Эта речь была встречена продолжительной овацией. Я поблагодарил всех за
любезность и доброту, обещал вернуться  при первой же возможности  и сказал,
что об Эшоби  и его жителях я сохраню самые приятные  воспоминания. Это  мое
утверждение,  кстати,  было вполне  искренним.  Свой  ответ  я  произнес  на
ломаном,  максимально   упрощенном  английском  языке   и   извинился  перед
слушателями за то, что не в состоянии пока беседовать  с  ними  на родном их
языке.  Моя  речь  также  была  шумно  одобрена присутствовавшими,  к  этому
одобрению  присоединились  и  громкие  крики  Джорджа.  Затем  снова заиграл
оркестр,  Джорджу  дали барабан,  и  он начал  колотить  по нему  с  большим
усердием,  к  великому изумлению  и восторгу присутствовавших  на  празднике
гостей.  Было уже очень поздно,  когда мы  с Джорджем, бесцеремонно зевавшим
всю дорогу, вернулись в лагерь. Танцы в деревне продолжались до рассвета.
     Вся  ночь  накануне отъезда ушла  на  сборы багажа, упаковку  животных,
подготовку клеток к движению. К пяти часам утра все жители деревни собрались
в лагере.  Половина из  них  нанялась ко мне  в носильщики, другая  половина
просто  пришла проводить  нас. Повара  я отправил вперед  в  Мамфе, чтобы он
приготовил там завтрак. В Мамфе нас должен  был ожидать грузовик. Постепенно
лагерь пустел, наиболее ценных  животных я старался поручить самым  надежным
носильщикам. Женщин,  которые  несли маты  из  пальмовых листьев,  охотничье
снаряжение,  кухонную утварь  и прочие мелочи,  я  отправил вперед.  За ними
тронулись  в  путь  носильщики с животными.  Я распределил  между пришедшими
попрощаться  со мной охотниками различные  пустые банки и бутылки, имевшие в
их   глазах   большую   ценность.   Затем,   сопровождаемый  плотной  толпой
провожающих, обмениваясь  многочисленными  рукопожатиями, я вышел  к  берегу
небольшого ручья позади деревни, откуда начиналась лесная тропа.
     Новые  рукопожатия,  сверкающие   белые   зубы,  прощальные   возгласы,
пожелания  новых  и  скорых  встреч.  Я  перешел  ручей  и  начал   догонять
носильщиков, голоса которых слышны были уже далеко в чаще леса.
     К рассвету длинная  цепочка  носильщиков  вышла  из  леса  к  большому,
покрытому  травой полю. Небо  было бледно-голубое,  лучи восходящего  солнца
освещали  уже  верхушки деревьев.  Впереди  нас  над полем  и  тропинкой, по
которой  мы шли,  пролетели  три  птицы-носорога, издавая  громкие  грустные
крики. Элиас обернулся ко мне, по лицу  его градом катился пот, на голове  у
него была большая клетка с летучими мышами.
     --  Птицы очень  сожалеют, сэр,  что вы покидаете Эшоби,  -- сказал он,
дружески улыбаясь, мне.
     Я тоже очень сожалел, что покидал Эшоби.


 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ БАКЕБЕ И ДАЛЕЕ *


ГЛАВА VIII
     Змеи и нектарницы
     В Бакебе я увидел, что Джон поселился в большой хижине, служившей ранее
в  качестве склада  департамента  общественных работ.  Это  было трехстенное
сооружение,  светлое  и  просторное,  расположенное  над деревней на вершине
холма.  Отсюда  открывался  величественный вид  на  бесконечный  колышущийся
лесной  массив,  тянущийся  далеко  за  пределы  Камеруна.  Всевозможные   и
разнообразные оттенки зеленого цвета создавали своеобразную пеструю мозаику.
Кое-где, подобно большим  кострам,  сверкали  густо  усыпанные ярко-красными
лепестками   находящиеся   в   цвету   большие   деревья.  Невозможно   даже
приблизительно  перечислить  все разнообразие растительности  в  лесу: здесь
были тонкие, покрытые бледно-зелеными листьями деревья; рядом росли плотные,
похожие на  дубы  деревья с темно-оливковыми  листьями; тут  же  можно  было
увидеть  стройные   красивые  деревья,  бледно-серебристые  стволы   которых
вытянулись  на  несколько  сот футов и на  тонких ветках которых на огромной
высоте широко  раскинулась густая шапка мерцающих желто-зеленых  листьев.  К
ветвям  и  коре  этих  деревьев  прилепились  темно-зеленые  пучки  орхидных
растений и папоротников.  Многочисленные  холмы,  до  самой вершины покрытые
плотной растительностью,  придают  лесной  поверхности необычный  и странный
вид:  одни из  этих  холмов имеют форму равнобедренного треугольника, другие
похожи  на прямоугольный кирпич,  третьи напоминают своей зубчато-чешуйчатой
поверхностью спину старого крокодила. Ранним утром, когда мы смотрели на лес
с вершины нашего  холма, он  был покрыт  плотной  пеленой  белого  тумана; с
восходом  солнца  туман  медленно  рассеивался,  поднимаясь  к голубому небу
вьющимися струйками и кольцами. Первые  лучи солнца, освещая очистившиеся от
тумана  верхушки  деревьев, создавали полную картину лесного  пожара. Вскоре
туман  оставался лишь у подножий холмов,  которые  походили в эти  минуты на
зеленые островки в молочном море.
     В Бакебе, как я вскоре определил,  было  очень много пресмыкающихся. На
расстоянии   полумили  протекала  широкая  полноводная   река,  и  частенько
ребятишки  притаскивали нам  висящих в  сплетенных из травы петлях детенышей
крокодила. По прибытии в Бакебе мы устроили специальный пруд для крокодилов,
но очень  скоро оказалось, что пруд этот необходимо расширить. Каждую неделю
я  пересчитывал  обитателей пруда,  так как  без таких  подсчетов я рисковал
возможностью  по  нескольку раз покупать одних и тех  же пресмыкающихся. Эти
подсчеты  проходили  в  бурной  обстановке  и,  как  правило,  заканчивались
перевязками   поврежденных   пальцев.   Удивительно,  что  даже  малюсенький
шестидюймовый  крокодил  при  желании  может  очень  больно кусаться.  Слуги
относились к  еженедельным  проверкам  без  всякого  энтузиазма,  считая  их
чрезвычайно  опасными,  и  при  первой  же  возможности  старались  от   них
уклониться.
     Однажды слуги хуже обычного исполняли свои обязанности, и скорее в виде
наказания,  чем  по  необходимости,  я послал  их пересчитывать  крокодилов.
Вскоре я услышал  громкий крик, за которым последовали удар и всплеск. Около
пруда я застал  полный хаос. Даниель, подойдя  к одной из  решеток  у пруда,
поскользнулся   и  упал:   не  рассчитанная  на  такую   нагрузку,   решетка
опрокинулась, потянув за собой  другие  по всей этой  стороне  ограждения. В
довершение  всего Даниель с шумом  свалился в пруд. Около  сорока  маленьких
крокодилов с.  перепугу  выскочили  на  берег  и устремились  в  открывшийся
проход.   Вся   площадка   заполнилась   крокодилами,   быстро   и  проворно
разбегавшимися в разные стороны с угрожающе  разинутыми мордами. Я позвал на
помощь, и  со всех  сторон  ко мне бросились слуги,  работавшие  на кухне, в
отделении птиц и в других местах. В моменты кризисов, подобные описываемому,
все наши  помощники независимо от их участка работы обязаны были являться на
зов. В  арьергарде, лишний  раз  подтверждая  укоренившуюся  за  англичанами
репутацию  хладнокровных и  невозмутимых  людей, обычной  своей неторопливой
походкой шествовал  Джон. Ко времени его появления  на  площадке большинство
пресмыкающихся  уже  укрылось  в  кустарнике. Увидев только одного  или двух
крокодилов, он, естественно, поинтересовался, чем вызван весь шум и крик.
     --Я  думал, что у тебя разбежались все  крокодилы, -- огорченно  сказал
он, -- только поэтому я и пришел сюда.
     Словно в ответ из травы выползли пять крокодилов и  закружились  вокруг
Джона.  С минуту  Джон задумчиво  смотрел  на  них, не обращая  внимания  на
тревожные крики слуг, затем  нагнулся, поднял одного  крокодила  за хвост  и
протянул его мне.
     --Вот один из них, старина, -- сказал он спокойно.
     -- Не держи его так. Джон, сейчас он повернется...
     Но я  не успел закончить фразу. Маленькое пресмыкающееся  изогнулось  и
вцепилось челюстями в пальцы Джона. К чести Джона следует сказать, что он не
проронил ни звука: стряхнув крокодила на землю, он покинул площадку.
     -- Полагаю,  что я тебе больше не нужен, -- проговорил он  на прощание,
облизывая пальцы. -- Я ведь занимаюсь только птицами.
     Он  вернулся в хижину и навернул  себе на  палец  огромную повязку. Все
остальные провели жаркий мучительный  час, загоняя крокодилов обратно в пруд
и восстанавливая вокруг него решетки.
     Этот  случай  послужил началом целого ряда неприятных эпизодов  в жизни
Джона,  связанных  с  пресмыкающимися.  Он  упорно  доказывал,  что  все эти
неприятности вызваны моим приездом  в Бакебе; до этого Джон  вел счастливую,
свободную  от  вторжения пресмыкающихся жизнь.  С  моим  приездом  на  Джона
обрушился  мир пресмыкающихся. Джон не боялся  змей,  но  всегда обращался с
ними с должной  осторожностью и почтением. Будучи в состоянии издали оценить
их  красоту, он  не  желал  слишком  близкого  знакомства с ними. Поэтому то
обстоятельство, что  пресмыкающиеся в целом,  и  змеи в особенности,  начали
проявлять к Джону повышенный интерес, доставило ему много тяжелых минут.
     Однажды днем, когда я собирался  совершить обход расставленных накануне
силков, появился  человек с  плетеной рыболовной  сеткой, заполненной ужами.
Быстро  сторговавшись  с  продавцом,  я  бросил  ужей в пустую  банку из-под
керосина и прикрыл ее сверху доской, решив заняться ужами после  возвращения
из леса. Когда вечером я вернулся,  оказалось, что плотник использовал доску
для оборудования новой клетки, а все  ужи исчезли.  Решив, что они уползли в
лес,  я  ограничился  небольшим  внушением  плотнику,  порекомендовав ему  в
дальнейшем быть более внимательным. Полчаса спустя,  когда  Джон приподнял в
отделении для птиц большую тяжелую  клетку, он обнаружил под ней пять жирных
ужей, свернувшихся  в  клубок. От неожиданности Джон опустил клетку, которая
больно  ударила его по  ноге.  Началось  лихорадочная погоня, в ходе которой
Джону пришлось  передвигать  большинство клеток с птицами,  под которые  ужи
заползали с большой ловкостью  и проворством.  Джон не очень радовался этому
приключению, но  я  не мог без смеха  слушать его многочисленные, хотя  и не
совсем связные проклятия в адрес пресмыкающихся, а заодно и в мой.
     Несколько  дней  спустя  из деревни,  запыхавшись,  примчался  мальчик,
сообщивший мне, что на одном  из банановых деревьев обнаружена змея.  В этот
момент в  лагере  не  оказалось ни одного  свободного  слуги,  и  я поневоле
обратился за помощью к Джону. Неохотно прекратил  он свою возню с  птицами и
спустился  со  мной  по  склону  холма.  Около  пятидесяти  жителей  деревни
собралось у бананового  дерева позади одной из хижин. С громкими криками они
показали  нам  змею, обвившую  большую гроздь бананов возле  самой  верхушки
дерева  и  мрачно  разглядывавшую  собравшихся  сверкающими  глазками.  Джон
поинтересовался, ядовита  ли  эта змея,  на  что  я  ответил  утвердительно:
насколько я мог  разглядеть на расстоянии, это  была древесная  гадюка, укус
которой  чреват  для  пострадавшего  большими  неприятностями.  Джон  отошел
подальше от дерева  и собравшейся вокруг  него толпы  и спросил, каковы  мои
дальнейшие намерения. Я решил, что проще всего  срезать связку  бананов,  на
которой находилась змея.
     Вокруг  места вероятного  падения  плодов  мы  натянули  плотную частую
сетку. Я попросил Джона вооружиться  палкой, встать с внешней стороны сети и
в случае необходимости отражать попытки  змеи пробраться  через нее. Затем я
одолжил у одного из  зрителей нож мачете и спросил,  не возражает  ли хозяин
дерева,  если я  срежу гроздь недозрелых плодов. Несколько  голосов из толпы
ответили,  что  они  ничего  не   имеют  против;  лишь  значительно  позднее
выяснилось,  что  хозяин  дерева  категорически  возражал,  и  мне  пришлось
умиротворить  его  несколькими  шиллингами.  Я  подошел к  дереву,  небрежно
помахивая  мачете.  Толпа  все увеличивалась,  зрители с  нетерпением хотели
ознакомиться со способами ловли змей, применяемыми белыми.  Для  начала всем
очень понравилось, что я не достаю до нужной ветки  и поэтому не в состоянии
срезать гроздь.
     -- Я срублю все дерево, -- обратился я к Джону.
     --  Хорошо, только  сначала разгони эту  толпу. Если  проклятая  гадюка
будет иметь большой выбор, она наверняка кого-нибудь укусит.
     --  Не беспокойся,  в  случае  необходимости камерунцы легко убегут  от
змеи.
     Я с размаху ударил по стволу дерева. На взгляд он казался твердым, но в
действительности  был  мягким,  сочным, волокнистым и легко  поддался  удару
ножа. После второго же удара, к большому моему изумлению, дерево накренилось
и упало на землю. К  несчастью  случилось так,  что  упало оно  прямо на  то
место, где находился Джон. С неожиданным для меня проворством Джон отпрыгнул
в  сторону  и  уклонился  от  прямого  соприкосновения  со  стволом.  Гроздь
банановых  плодов  при  падении  сорвалась  с  дерева  и,   упав  на  землю,
подкатилась к ногам Джона.  Гадюка  сердито зашипела. Как я  и предсказывал,
толпа мгновенно разбежалась, и Джон остался наедине с  рассвирепевшей змеей.
Их разделял только кусок непрочной  сети. Оказалось, что я неверно определил
размеры  змеи: она легко проползла  через ячейку сети, скользнула под ногами
остолбеневшего Джона  и  скрылась в кустах.  Искать ее в густых  зарослях не
было смысла, поэтому я  стал освобождать сеть из-под рухнувшего дерева. Джон
мрачно следил за мной.
     -- Я убедился,  что меня совершенно  не привлекает охота  на  змей,  --
заговорил  он  наконец, -- в  дальнейшем прошу не рассчитывать больше на мою
помощь.
     -- Но ты им как будто нравишься, -- возразил  я. --Они просто очарованы
тобой.  Если  к  твоим  ногам прикрепить  сети, мы поймаем  множество  змей,
которые  будут  стремиться к тебе.  Ты должен  гордиться, не всякий обладает
таким магическим влиянием на пресмыкающихся.
     -- Благодарю,  --  сухо  ответил  Джон.  --  Твое  предложение меня  не
устраивает  --  сети  в  ногах  будут  сковывать  мои   движения.  Я  вполне
удовлетворен  работой  с  птицами и  не намерен расширять репертуар  за счет
пресмыкающихся.
     Повернувшись, он пошел к нашему дому, предоставив мне возможность вести
разговор с подошедшим хозяином срубленного дерева.
     Последний  случай  произошел  три дня  спустя.  Какой-то  разговорчивый
охотник  принес небольшую  корзинку,  в которой  свернулась толстая красивая
гадюка  габун.  Кожа  этой слегка  приплюснутой  змеи  покрыта  причудливыми
красочными узорами. Купив  змею,  я показал ее Джону. Пресмыкающееся недавно
сменило кожу, которая переливалась и сверкала сейчас своеобразным сочетанием
розового, красного,  светло-коричневого, серебристого и шоколадного  цветов.
Джон выразил свое восхищение, но умолял меня надежно запереть змею.
     -- Она очень ядовита, старина?
     -- Да, укус ее смертелен.
     -- Ради бога, спрячь ее в хорошую клетку. Вспомни ужей, не нужно, чтобы
повторилась эта история.
     -- Не беспокойся, у меня для таких змей построена специальная клетка.
     И неподвижная гадюка  была торжественно водворена в специальную клетку.
Все было бы хорошо,  если бы не  разразилась гр