сказочное  существо. Землеройке,  однако,  быстро  надоело  висеть на
собственном  хвосте,  она  слегка   повернулась,  грациозно  подтянула  свое
мускулистое,  гибкое тело и  впилась зубами  в большой  палец Андраи. Гордый
охотник  взметнулся в воздух, стараясь вырвать палец из зубов зверька. Элиас
и я включились в борьбу, пытаясь помочь Андрае, но землеройка как будто была
очень довольна своим положением и время от времени только двигала челюстями,
словно  показывая, что она тоже  принимает какое-то  участие в борьбе. После
длительных усилий, во  время  которых Андрая  оглушил нас  своими  криками и
обращениями за помощью к  всевышнему, нам удалось отцепить зверька и бросить
его, извивающегося, свистящего в  мешок.  Затем я осмотрел руку Андраи. Весь
верхний сустав большого пальца был залит кровью, когда я смыл ее, оказалось,
что зубы землеройки основательно искалечили палец. Укус дошел до кости, мясо
висело лохмотьями, палец обильно кровоточил. Я решил немедленно возвращаться
домой,  отчасти  из-за пальца Андраи, отчасти и потому, что хотел как  можно
скорее поместить моего  нового пленника в хорошую удобную клетку. Мы быстрым
шагом направились к деревне.  Стоны Амоса и Андраи придавали  нашему шествию
вид похоронной  процессии,  а не триумфального  возвращения  охотников после
удачной охоты.
     Пока я переодевался  в сухую одежду,  Элиас сбегал в деревню и разбудил
Плотника. Мы приступили к  сооружению  специальной  клетки  для драгоценного
зверька.   Бледно-зеленое   небо  уже  начало  окрашиваться   предрассветным
румянцем, когда мы заколотили  последний  гвоздь. Я бережно  раскрыл мешок и
осторожно  вытряхнул  землеройку  в  ее новое  жилище.  С  минуту она сидела
неподвижно, медленно поводя пышными усами, затем быстро скользнула  в темную
спальню.  Внутри  послышался шорох  расстеленных  сухих  банановых  листьев,
раздался  глубокий   вздох,  после  чего  все  умолкло.  Водяная  землеройка
переносила заточение очень спокойно. Весь персонал лагеря был мобилизован на
обслуживание  пленника.  Я   направил  слуг  к  ближайшей  речке  за  рыбой,
лягушками,  ужами и  крабами.  Двух  носильщиков  я  срочно откомандировал в
Мамфе,   поручив  им   достать   пустую   бочку,   которую  можно  было   бы
переоборудовать  в ванну  для землеройки.  Каждые пять  минут я  подходил  к
клетке, чтобы убедиться, что землеройка еще жива. Вскоре мне принесли полную
корзину крабов, шесть лягушек, десять  рыб и неподвижного ужа. Придвинув все
это ближе к клетке, я начал кормить зверька.
     Когда  я  постучал  в дверцу спальни,  землеройка выскочила в  открытую
часть клетки:  впервые  я получил  возможность рассмотреть ее при  солнечном
свете. В длину она  имела  около  двух  футов,  из которых  больше  половины
приходилось на  хвост. Эта  сильная  мускулистая  часть  тела  зверька  была
приплюснута не сверху, как, например, у выдры, а с боков, как у головастика.
Хвост был покрыт короткими  лоснящимися волосами, и казалось, что он обтянут
темной  полированной кожей. Вся верхняя часть  туловища  была черной,  лапы,
живот, горло и грудь -- белыми. У землеройки  было маленькое коренастое тело
и странно приплюснутая голова. Часть  морды  около носа казалась распухшей и
увеличенной, на ней  густо  рос  пучок  жестких  белых усов.  Сверху  голова
зверька удивительно напоминала головку молотка. У землеройки  были маленькие
изящные лапки  из  густого меха, на верхней  части морды блестели  крошечные
бисеринки глаз.
     Приоткрыв  немного  дверцу  клетки,  я  бросил туда  змею.  Землеройка,
приблизившись к ужу,  настороженно ощетинила усы. Уж сделал слабое движение,
землеройка фыркнула, быстро отскочила назад и издала резкий свист, который я
уже слышал ночью. Убрав ужа, я бросил в клетку лягушку, результат  получился
такой же.  Тогда я бросил  в клетку рыбу,  служившую, по  прежним описаниям,
единственной пищей для  водяной землеройки, и снова зверек отказался от еды.
Землеройка  уже начинала  уставать от такой  игры и  поглядывала  в  сторону
спальни, когда я бросил  внутрь большого краба.  Зверек приблизился к крабу,
обнюхал его и, прежде  чем  краб  успел приготовить к  обороне  свои клешни,
перевернул его на спину  и  почти  разорвал  пополам одним  укусом в  живот.
Выполнив это, землеройка приступила к трапезе, громко хрустя зубами и шевеля
усами.  В  течение получаса она  уничтожила четырех крабов.  Таким  образом,
проблема питания на некоторое время была благополучно решена.
     На  следующий  день,  спотыкаясь  под  тяжестью  огромной бочки  из-под
керосина, из  Мамфе вернулись посланные туда  носильщики. Бочку разрезали по
высоте надвое, очистили ее  от ржавчины и кипятили в ней в течение  двадцати
четырех часов воду, чтобы совершенно отбить  запах керосина. Убрав  на время
из клетки  землеройку, мы пристроили ко  дну клетки  выдвижную дверцу. После
этого  клетка  была  установлена  на очищенной  половине  бочки. Выдвигая  и
задвигая  дверцу,  я  имел  возможность  впускать и выпускать  землеройку из
клетки в бассейн и обратно. Зверьку это пришлось  по вкусу,  каждую  ночь он
громко  свистел  и урчал в  бассейне, преследуя очередного  краба. Я обратил
внимание на то,  что  вода  в  бассейне очень  быстро  портится. Приходилось
менять ее по три раза  в  день, к большому неудовольствию мальчика-водоноса.
Землеройка, разместившись в удобном помещении с  доступом к  воде, прижилась
очень  хорошо и уничтожала  ежедневно  по двадцать-двадцать пять крабов, что
оказалось чрезвычайно выгодным для ребятишек,  каждое  утро приносивших их в
лагерь в больших количествах.
     Гигантская водяная землеройка -- одно из наиболее  интересных животных,
встречающихся в Западной Африке. Это поистине доисторическое существо, чудом
сохранившееся до наших  дней, -- теплокровное, дышащее, кусающее ископаемое.
Potomagale  Velox, как его  называют  ученые,  впервые был открыт дю Шайю --
человеком,  рассказы которого об охоте на горилл  вызвали в XIX веке столько
сомнений  у  современников.   В  связи  с  тем,   что  он   имел  склонность
приукрашивать   достоверный   фактический    материал   домыслами   богатого
воображения, каждое  его утверждение  или открытие  представлялось  зоологам
сомнительным. Однако в отношении  Potomagale он, очевидно,  ограничился лишь
повторением того,  что  ему рассказали  местные  жители. Благодаря  этому он
наделил  зверя  в  своем  изложении  такими  привычками и  вкусами,  которые
совершенно не соответствуют действительности.
     Единственным  родственником  Potomagale  является маленькое, похожее на
мышь существо -- Geogale, живущее на Мадагаскаре. Так  как  ископаемые формы
Potomagale до сих пор  не  обнаружены,  то нельзя пока определить,  к какому
времени относится  его  появление на  Земле.  Известно  лишь, что  он  имеет
древнюю историю и что  много  тысячелетий назад,  в период,  который геологи
называют  меловым,  на  Земле   жил  зверь  с  труднопроизносимым  названием
Palaeoryctes. Это первое известное в истории насекомоядное и следует считать
предком  нынешних  Potomagale. Большое сходство имеют и  их  зубы, только  у
Potomagale  они значительно  крупнее. Таким образом, родословная  гигантской
водяной землеройки восходит к тому  периоду,  когда на нашей планете  еще не
было  людей. У  землеройки есть еще одна особенность, которая резко отличает
ее   от  других   насекомоядных   и  подчеркивает   ее   "аристократическую"
уникальность: у нее нет ключицы.
     Меня начала тревожить новая проблема: чем  кормить землеройку во  время
длительного  путешествия  в  Англию?  Я,  конечно,  могу  захватить  большое
количество  живых крабов,  но запас этот постепенно  иссякнет,  а  в Англии,
насколько мне известно, пресноводные крабы не водятся. Единственный выход --
заранее  приучить  землеройку  к  другой  пище,  но  при  этой  мысли у меня
опускались  руки,  Я припомнил, что  камерунцы ловят пресноводных  креветок,
сушат  их на солнце и продают на базарах в качестве превосходного добавления
к земляным орехам, блюдам из  пальмового масла и другим предметам питания. Я
решил испробовать сушеных креветок в качестве  заменителя крабов  и направил
одного из слуг на ближайший базар, поручив ему  приобрести несколько  фунтов
этого товара.  Маленькие  сухие, как  бисквиты, кусочки  креветок я смешал с
сырым яйцом  и  мелкими кусками  разваренного мяса. Затем я выпотрошил  двух
крабов  и   заполнил   их  животы  отвратительной   смесью.   Закончив   все
приготовления, я подошел к клетке и бросил в нее маленького  живого краба, с
которым  землеройка  быстро  расправилась. После  этого  я  кинул  в  клетку
фаршированного краба. Подскочив к нему, зверек начал жадно грызть его. После
нескольких укусов землеройка перестала есть, подозрительно обнюхала краба (в
этот момент я  затаил дыхание) и с  минуту разглядывала его.  Затем, к  моей
радости, она снова набросилась на краба и съела его без остатка.
     Постепенно приучал  я  землеройку к этой новой пище, делая ее  основным
продуктом  питания  и  лишь приправляя четырьмя-пятью  живыми крабами. Я уже
готовился   продемонстрировать  землеройку   Джону  в  Бакебе,   репетировал
хвастливый рассказ о том, как легко содержать гигантскую водяную землеройку,
-- и вдруг мой драгоценный пленник скончался. В одну из ночей он находился в
превосходном  настроении  и  состоянии,  а  на  следующее  утро  я нашел его
мертвым. Помещая  тело зверька в  бутыль с  формалином, я с горечью подумал,
что  упустил единственный в своей жизни шанс привезти  живьем  в Англию  это
уникальное и очаровательное существо.
     Один  из  неписаных законов охоты  гласит, что, как  бы  трудно ни было
поймать  первый  экземпляр редкого  вида  животных, следующие  представители
этого  вида  попадаются значительно чаще и  достаются  охотнику  значительно
легче. Поэтому я был обрадован,  но не очень удивлен, когда спустя некоторое
время в  лагерь  пришел  молодой  парень,  принесший  сплетенную из  прутьев
корзину для ловли  рыбы, на дне которой свернулась  красивая молодая водяная
землеройка.  Это  была самка  не старше нескольких месяцев от роду, длина ее
вместе  с хвостом составляла  двенадцать дюймов против двух  футов  умершего
самца. Я был воодушевлен такой удачей и надеялся, что молодой зверек гораздо
быстрее  свыкнется  с  неволей   и   с  новой  диетой,   чем   его  взрослый
предшественник.   Мои  расчеты  оправдались,  через   двадцать  четыре  часа
землеройка уже ела  приготовленную по моему  рецепту пищу, громко фыркала  в
бассейне и  разрешала мне  почесывать у нее  за  ухом --  вольность, которую
самец никогда не допускал. В  течение месяца она благополучно жила в клетке,
хорошо питалась  и быстро росла.  Я был убежден, что привезу в Англию первую
живую  водяную  землеройку. Однако, словно  предостерегая  меня от излишнего
оптимизма и стремясь доказать, что ловить зверей  отнюдь не  так просто, как
это  иногда кажется,  судьба сыграла  со  мной  злую шутку.  Однажды  утром,
подойдя  к  клетке,  я  обнаружил,  что землеройка мертва. Смерть наступила,
очевидно,  по  таким же загадочным  и непонятным  причинам,  как  и у самца.
Накануне ночью  она была оживлена  и весела, как обычно, во время последнего
кормления ела много и с аппетитом.
     Гигантская водяная землеройка  была крупнейшим достижением наших ночных
охот. Потеряв надежду на поимку ангвантибо (я решил, что такого зверя вообще
не существует), я хотел еще раз попытать счастья с землеройкой. После смерти
второй землеройки охотники,  воодушевленные назначенной мною  ценой, рыскали
по всем речкам и ручьям в поисках третьего экземпляра. Никто из них, однако,
не добился  успеха, и после двух недель интенсивных ночных поисков,  в  ходе
которых  я  сам  страшно устал, я  решил забыть  о землеройках и ангвантибо,
прекратил  ночные   вылазки   и  полностью   занялся   лагерем.   Непрерывно
увеличивавшаяся коллекция животных доставляла мне все больше хлопот.


ГЛАВА VI
     Охотники и звери
     Для оборудования нашего лагеря  в густых зарослях на  окраине леса была
расчищена  прямоугольная площадка.  Футах  в  пятидесяти от лагеря протекала
маленькая речушка,  проложившая себе русло  в красноземе. Моя палатка сверху
была еще прикрыта  слоем банановых листьев. Рядом с ней находилось  довольно
большое  по размерам  помещение -- зверинец.  Построен он был  очень просто:
циновки из банановых  листьев закрывали сколоченный из тонких жердей каркас,
и все это  было стянуто и перевязано длинными гибкими лианами. Напротив моей
палатки  в небольшом  шалашике  размещалась  кухня,  а  немного  дальше,  за
высокими густыми кустами, стояла хижина для слуг.
     Потребовалось  много  времени  и  сил,  чтобы  лагерь  был  построен  в
соответствии с моими планами и вкусами.  В период  строительства три бригады
одновременно  сооружали  три  различных  помещения  и  на   площадке  царили
невообразимые  шум  и  суматоха.  Участок по  колено был  завален свернутыми
лианами, циновками из  пальмовых листьев, ящиками с консервами, проволочными
силками,  сетями,  клетками  и   различными  другими  предметами.  Строители
размахивали  своими  мачете  с  такой  быстротой  и беззаботностью, что  мне
оставалось  только удивляться,  как они  не  зарубили  друг  друга во  время
работы. В  этот  шум  вплетались и  пронзительные  женские голоса. В  лагерь
приходило  много  женщин самого различного возраста:  и сморщенные старухи с
плоскими  грудями,  коротко  остриженными  седыми  волосами  и с  дымящимися
черными трубками  во рту,  и пышные молодые  женщины с лоснящимися  телами и
звонкими задорными голосами. Одни  приносили  мужьям еду, другие  показывали
мне  глиняные  бутыли с  лягушками,  жуками,  крабами и рыбками, которых они
выловили в реке или около нее и надеялись теперь выгодно продать.
     -- Маса! маса! --  кричали они, размахивая бутылями. --  Вы купите этих
крабов? Вам нужны такие животные?
     В начале, когда у  меня еще  не было клеток и  помещений  для зверей, я
вынужден  был  отказываться  от подобных покупок. При этом  я  опасался, что
местные  жители утратят интерес  к  моей затее  и перестанут  доставлять мне
животных  и  пищу  для  них.  Но мои  опасения быстро  рассеялись; некоторые
женщины приходили ко мне по три-четыре раза в день с одним и тем же товаром,
рассчитывая, очевидно, что я изменю свое решение.
     После завершения основных работ  по устройству лагеря  мы приступили  к
строительству  клеток  для  животных.  С  этой целью  я пригласил  в  лагерь
человека, работавшего ранее плотником; он принес с собой целую кучу разбитых
ящиков  и приступил к работе. Строил  он быстро  и  добротно,  не обращая ни
малейшего  внимания  на  царившие в  лагере  шум  и суматоху. Вскоре у  меня
появился запас  клеток, и я получил наконец возможность  размещать пойманных
зверей. По окрестным  деревням  разнеслась весть,  что  маса  начал покупать
животных.  Очень  скоро тонкая струйка  продавцов перешла  сначала в широкий
ручей, а затем и в бурный стремительный поток, угрожавший захлестнуть меня и
Плотника.  В отдельные дни мы  работали  до двух-трех  часов ночи  при свете
фонарей,  лихорадочно сколачивая клетки, а в  это  время около  нас на земле
лежали  мешки  и  сумки,  колыхавшиеся  и дергавшиеся  при  каждом  движении
заключенных в них пленников.
     Ловцы животных делились  на три  категории: дети,  женщины и  охотники.
Дети приносили различных пауков,  больших коричневых пальмовых долгоносиков,
хамелеонов  разных  видов,  очаровательных серебристых  и  коричневых лесных
пташек. У женщин я покупал речных  и сухопутных крабов,  лягушек, жаб, ужей,
изредка черепах  и  птенцов  различных  птиц, а также больших  усатых рыб из
заросших  тиной  заводей.  Наиболее   интересных   пленников  приносили  мне
охотники. Я  покупал у них мангустов, африканских дикобразов, белок и других
редких обитателей  лесной  чащи. Дети охотно  брали  в обмен за свои  товары
большие блестящие  западноафриканские монеты с отверстием в  центре. Женщины
просили  рассчитываться  с  ними  шиллингами  и часть  оплаты  принимали  не
деньгами, а солью. Охотники требовали  только наличные деньги,  при этом они
очень не  любили  бумажные ассигнации и  предпочитали вместо  одной  бумажки
набрать  фунта  на два мелких  монет по одному пенни.  В лагере появлялись и
маленькие карапузы, лишь недавно начавшие ходить, и старики, едва ковыляющие
при  помощи  палок. Каждый из  них обязательно  приносил с  собой какое-либо
живое существо в  сумке,  корзинке,  бутыли или  банке. Многие  появлялись в
лагере  совершенно  голыми, завернув пленника в набедренную повязку.  Каждая
коробка  и  корзинка  использовалась в  качестве клетки, каждая банка из-под
керосина  тщательно промывалась  и  вскоре наполнялась лягушками  и  змеями.
Повсюду висели бамбуковые клетки с  птицами, к каждому столбику или пню были
привязаны  обезьяны  и  мангусты.  Комплектование моей коллекции  шло полным
ходом.
     Однажды рано утром, когда  я  брился, около  палатки  появился  высокий
мрачный человек с мешком из пальмовых листьев на спине. Сбросив мешок к моим
ногам, он молча уставился на меня. Я  позвал  Пайоса, следившего в это время
за приготовлением завтрака в кухне.
     -- Что принес этот человек? -- спросил я его.
     Пайос задал мой вопрос пришельцу.
     -- Речной зверь -- последовал лаконичный ответ.
     --  Какой речной зверь? Посмотри, что у него в  мешке, а я пока закончу
бриться.
     Пайос подошел к мешку, осторожно развязал его и заглянул внутрь.
     -- Крокодил, сэр, только мне кажется, что он мертв.
     -- Он не двигается?
     --  Нет, сэр, он совершенно неподвижен, -- ответил Пайос и вытряхнул из
мешка крокодила длиной в  четыре  с половиной  фута. Шлепнувшись  на  землю,
крокодил остался лежать с закрытыми глазами.
     -- Он мертв, сэр, -- повторил Пайос  и повернулся к охотнику.  -- Зачем
ты принес мертвого  зверя? Ты думаешь, маса такой глупый, что  будет платить
тебе за мертвого зверя?
     -- Речной зверь не мертв, -- ответил охотник.
     -- Не  мертв?  --  гневно переспросил Пайос. -- Смотри!  -- он  схватил
мешок и ударил им крокодила.  Тот открыл глаза и мгновенно вернулся к жизни.
Проскользнув  в ногах у помощника,  отпрыгнувшего с диким криком  в сторону,
крокодил  проскочил мимо тщетно пытавшегося его задержать  охотника и  начал
удирать  по направлению к кухне. Втроем бросились мы вдогонку.  Преследуемый
нами  крокодил, не имея времени свернуть в сторону, врезался  в стенку кухни
(в качестве стены служила циновка из банановых листьев). В тот момент, когда
мы  вбежали в  кухню,  крокодил  исчезал  в противоположной  ее стене. Легко
представить  изумление,  которое вызвало у  поваров  появление  неожиданного
гостя. В  кухне  возник  полнейший беспорядок. Помощник повара уронил на пол
сковороду с завтраком. Повар, сидевший на банке из-под  керосина, свалился в
корзину  с  яйцами  и свежими мягкими фруктами.  Пытаясь встать  на ноги, он
опрокинул  кастрюлю с холодным пудингом.  Крокодил тем временем устремился к
лесу, к его чешуе прилипли пепел и куски пудинга. Сняв на бегу свой халат, я
прыгнул  и накрыл им голову крокодила. Обмотав  ему  морду халатом, я  лишил
крокодила возможности раскрывать  челюсти и кусаться. Успел  я вовремя,  так
как  до густых зарослей кустарников на краю лагеря  ему оставалось пробежать
всего  несколько  ярдов.  Сидя в  пыли и крепко  вцепившись в  крокодила,  я
торговался  с  охотником.  В конце  концов мы  с ним договорились о цене,  и
крокодил был  помещен в  небольшой бассейн, специально устроенный  для  этих
пресмыкающихся.  Крокодил  не  отпускал  моего  халата,  значительная  часть
которого находилась уже  у  него в пасти.  В  этом вопросе мне  пришлось ему
уступить. Когда позднее я достал халат из бассейна, он уже не был пригоден к
носке.  Спустя  несколько  недель  мне  снова принесли  крокодила, с ко