Рейган.  Его
понимание  экологических  проблем  и   серьезная   озабоченность  состоянием
природной  среды превосходно  выражены,  на  мой взгляд,  в  следующих  двух
заявлениях экс-президента:  первое -- "деревья служат причиной загрязнения",
второе -- "нет ничего страшного  в полной вырубке  секвойи, ибо -- как мудро
заметил президент,-- кто видел одну секвойю, видел их все". Вторую премию за
нелепое или  кретинское  высказывание  заслуживает, вне  сомнения, индийский
министр, который сердито заявил борцам за охрану природы, возражавшим против
сооружения плотины, грозящей затоплением  важных участков леса  с их фауной,
что "мы не  можем  позволить  себе такие  экологические  излишества".  Когда
экология становится излишеством, можно заказывать гроб.
     В  штате  Квинсленд,  Австралия,  министр  горнорудной   промышленности
завоевал  мое сердце высказываниями для прессы, когда  разгорелся спор из-за
проектов развернуть бурение  на нефть на Большом  Барьерном рифе. Во-первых,
заявил он,  нефтяной  пленки как таковой  вообще  не существует.  Во-вторых,
добавил он, если  даже по какой-то невероятной случайности произойдет утечка
нефти,  то в этом нет ничего страшного,  ибо (цитирую): "Как известно любому
школьнику, нефть плавает на поверхности воды, а кораллы живут под водой, так
что с ними ничего  не случится". Хотелось бы знать, в какой школе учился тот
министр, если  только  он  вообще  посещал  школу.  Один  высокопоставленный
бразильский  деятель утверждал, будто нет никаких "доказательств"  того, что
вырубка лесов  может  влиять на  климат. Учитывая,  какие  огромные  площади
уподобляются пустыне из-за  слепого  уничтожения лесов,  мы вправе  спросить
себя, что говорилось на уроках биологии в школе этого деятеля.
     Во время экспедиции в Новую Зеландию я был  наказан за  мои прегрешения
ленчем в компании с кабинетом министров в полном составе -- мероприятие, чью
тяжесть усугубила необходимость слушать разглагольствования одного министра,
возмущенного  тем,  что  управление  по  охране  дикой  природы   предлагало
освободить от одичавших овец остров  на юге страны -- одно из двух известных
гнездовий редкого вида альбатросов.  Министр  называл эту идею смехотворной.
Дескать, он всю жизнь разводит овец и не знает случаев, чтобы овца наступила
на  яйцо или на птицу, гнездящуюся  на земле.  Я ответил, что  необходимость
освободить остров от овец, возможно,  объясняется тем,  что из-за  роста  их
численности и чрезмерного  выпаса среда становится  непригодной для обитания
альбатросов.
     -- Возможно,--  согласился  министр.-- Но что за беда, если  альбатросы
покинут этот  остров?  Он расположен так  далеко  на  юге, что там все равно
некому любоваться этими чертовыми птицами.
     Я возразил, что на свете есть много полотен Рембрандта, кои мне вряд ли
доведется когда-либо увидеть,  однако я не  стал бы  из-за этого предлагать,
чтобы их  сожгли.  Министр  промолчал.  Допускаю, он  просто  не понял меня.
Вероятно, подумал, что Рембрандт -- название сорта пива.
     Не мудрено, что, когда настало время налаживать с властями разных стран
сотрудничество  для  решения наших задач,  я приступал  к  делу  с известной
тревогой  и  унынием.  Однако  чаще  всего  отношения  складывались   вполне
благополучно.
     Правда, как раз  когда писались  эти  строки,  мы с  Джереми  обсуждали
проект, который собирались осуществить в одной стране, чье название не стану
здесь  приводить,  и я  спросил его:  почему  мы  так медлим, почему  бы  не
ускорить это дело?
     -- Выборы,--  печально отозвался Джереми.--  Правящая партия,  как тебе
известно, одобряет  наш замысел.  Однако  через  месяц-другой  там состоятся
выборы, и если к  власти придет другая партия, она скорее всего похерит  все
решения, принятые этой, а потому мы решили, что лучше подождать.
     Так  важное  природоохранное  мероприятие  пришлось притормозить,  пока
мелкие политиканы пыжились и  надували щеки и пока фауна страны  еще на  шаг
приблизилась к гибели.
     Все же в  целом наше  сотрудничество  с  властями складывается неплохо.
Думаю, главная причина -- условия двусторонних соглашений, предлагаемых нами
для  подписания.  Они подразумевают  нашу  готовность считать животных и  их
потомство собственностью стран,  откуда  они  получены, и вернуть по первому
требованию. Это доказывает (если тут вообще нужны доказательства),  что нами
руководит не стремление обзавестись редкими животными, что мы сотрудничаем с
властями  данной  страны  на  благо  местной  фауны. Посему власти  могут не
опасаться,  что  имеют  дело  с  "колонизаторски  настроенными  похитителями
угрожаемых видов". А еще ценность  названных  соглашений заключается в  том,
что в них говорится о способах осуществления  второй и третьей стадий нашего
"многогранного подхода" к спасению видов.
     По мере того, как мы все более успешно разводили угрожаемые виды у себя
на  Джерси,  главной заботой стала вторая стадия --  образование  плодовитых
колоний на родине животных. Необходимость такого решения казалась очевидной,
однако  в  странах, о  которых шла речь, как правило,  не было специалистов,
могущих справиться с такой задачей, даже предоставь мы грант для организации
центра  по размножению  животных  в  неволе.  Мы  понимали,  что надо  будет
готовить  таких специалистов,  приглашая людей  для  обучения  на Джерси.  А
потому нами было задумано создать учебный центр (впоследствии мы назвали его
нашим  "мини-университетом"), целый  комплекс, включающий общежитие, большую
аудиторию,  библиотеку  и   прочие  необходимые  отделы.   Для  всего  этого
требовалось  возвести  огромное дорогостоящее  здание,  и хотя  мне  претило
заливать  цементом  радующие  глаз  зеленые лужайки,  только  так  Трест мог
продолжать  исполнять  свои  функции.   Заполучив   проект  архитектора,  мы
тщательно  изучили его,  поспорили  и  остановились на  исправленной версии,
надеясь, что учли все ошибки и не упустили ничего существенного.
     И снова я отправился в США за подаяниями, кои  не замедлили последовать
с присущей  американцам щедростью. Из  одного источника в Великобритании был
получен  весьма  важный грант  на  стипендии  представителям  "развивающихся
стран" (потешное название), не  располагающим средствами,  чтобы приехать на
учебу  на  Джерси.  Итак, у  нас появились деньги и  на строительство, и  на
стипендии.  Правда,  вид  будущего  здания  меня  никак  не  радовал.  Из-за
ограниченности в  средствах мы  не могли позволить себе никаких декоративных
элементов, и как ни  старался  наш превосходный архитектор утешить меня, все
равно я ожидал, что  в итоге увижу  обыкновенную цементную коробку. С ужасом
насмотревшись  на жертвы,  приносимые  на алтарь бога Цемента в зоопарках по
всему  свету,  я поневоле  испытываю некоторую неприязнь  к этому  полезному
строительному материалу. Однако не в моей  власти было что-либо изменить. Во
всяком  случае,  я  так  думал,  пока  не  произошло  удивительное  событие,
говорящее о том, что судьба благоволит нам.
     Много лет  дважды  в неделю  в нашей квартире  появлялась  некая миссис
Буазар, чтобы пронестись по комнатам точно  ураган, наводя умопомрачительную
чистоту.  Младшая дочь миссис Буазар, Бетти, пришла к нам в Трест на  работу
прямо со школьной скамьи,  со  временем возглавила  бухгалтерию  зоопарка  и
правит там ныне железной рукой. Когда приходила миссис Буазар, Бетти  обычно
заглядывала к нам минут на пять поболтать с родительницей. В тот раз, о коем
сейчас пойдет речь, миссис Буазар сообщила:
     -- Слышала я, Леонард дю Фью выставил на продажу свой дом.
     Бетти,  как  и  следовало  ожидать, весьма  недоверчиво  восприняла эту
новость. Леонард был  нашим самым близким и самым  многострадальным соседом,
он никогда не  жаловался на то, что наши  животные  издают странные звуки по
ночам,  не стал  нас  журить, даже  когда  южноамериканский  тапир  Клавдий,
вырвавшись из  загона,  растоптал  только  что расцветшие анемоны  Леонарда,
после чего принялся  сокрушать  в саду стеклянные колпаки, защищающие нежные
ростки. Надо  ли говорить,  что мы  были  счастливы иметь такого соседа. Его
имение на Джерси испокон веку (около пятисот лет) принадлежало  семейству дю
Фью, и  земля граничила с нашей  территорией.  Дом находился  в двух минутах
ходьбы от нашего  поместья  и состоял, по сути, из  трех частей --  коттеджа
обслуги, просторной теплицы и гранитной надворной постройки. Нам в голову не
могло прийти, что Леонард когда-либо решит продать родной дом, но когда дети
выросли  и  разъехались,   содержать  такое  обширное  хозяйство  становится
довольно накладно.
     Бетти  сбежала,  запыхавшись,  вниз, в  нашу  канцелярию, и  поделилась
потрясающей  новостью с Джоном  Хартли,  который тотчас позвонил во Францию,
где я в моем домике в Провансе писал очередную книгу. Моля Бога, чтобы мы не
опоздали, я сказал Джону, чтобы он не мешкая  связался  с  Леонардом.  Когда
Джон  отыскал нашего ускользающего  соседа, тот  сообщил, что уже месяц  как
выставил имение на продажу и сам удивляется,  почему не подумал о нас как  о
возможных  покупателях.  Казалось  бы,  дальше все  будет  предельно просто,
однако  не тут-то  было -- с той поры, когда я  только  создавал здесь  свой
зоопарк, времена сильно изменились. Потребовалось получить  разрешение целых
трех комитетов местного  самоуправления,  прежде  чем  мы смогли  приобрести
имение Леонарда для использования в наших целях.  На Джерси только что  были
приняты строгие законы, определяющие, для чего можно  использовать земельную
собственность  (особенно пригодную  для  сельского  хозяйства),  и  надо  ли
говорить,  что  наши  цели   никак  не  вписывались  в  границы,  очерченные
законодательством. Однако Джерси гордится нами  и нашими  делами, так  что в
этом  случае  (как  это  бывало  и  раньше)  мы  получили вотум  доверия. Не
подумайте только,  что закон повернули как дышло, ничего подобного, просто в
нем обнаружились мелкие неточности, и имение "Ле Нвайе" стало нашим.
     Радость -- не то слово.  Мы  представляли себе здание учебного центра в
виде   массивного   бетонного   блока,  а  получили  красивейшее   старинное
джерсийское имение  с внушительными  надворными постройками и восемью акрами
земли. Насчет использования этих акров действовали некоторые ограничения, но
это  не  играло роли, ведь нам  были нужны  строения. И, вступив во владение
ими,  мы тотчас занялись реконструкцией. Часть дома отвели  под студенческое
общежитие,  в  другой  части  оборудовали  квартиру  для  домоправительницы.
Устроили обставленную со  вкусом библиотеку, получившую название "Библиотека
имени Уильяма Коллинза",  поскольку  мой издатель  сэр Уильям перед  смертью
сделал  нам  щедрый  дар -- все книги по  зоологии и  естественной  истории,
вышедшие  в  издательстве  "Коллинз" и  намечаемые  к  изданию.  В  обширной
пристройке  разместилась  аудитория на  шестьдесят четыре  места с  новейшей
аудиовизуальной аппаратурой. Над аудиторией помещались канцелярия, небольшой
музей, выставки графики и фотографий, фотолаборатория и видеозал, причем все
это заняло всего лишь половину огромного гранитного амбара.
     Обзаведясь  учебным  центром,  мы,  естественно, нуждались в  человеке,
который мог  бы  им заведовать. Для  чего требовалось  совершенно  особенное
существо, разбирающееся в биологии и способное с тактом и симпатией общаться
с  людьми из  самых разных стран,--  словом,  человек, совмещающий  качества
духовника и отца. Мы  решили поместить в газетах  объявление, чтобы  было из
кого выбирать. Разумеется, предложения  посыпались со  всех сторон,  и среди
полчищ кандидатов надлежало  для  начала  отвергнуть  совсем  непригодных --
таких,  как  почтенную  даму из  Пенге, которая  обожала  животных,  держала
четырнадцать кошек и отдыхала на Мальорке, и как восемнадцатилетний школьник
из Сомерсета, который уверял, что всегда  любил иностранцев, хотя они совсем
другие,  и всегда мечтал  обучать их. В  общем,  из этого потока мы выловили
четырнадцать вероятных кандидатур и пригласили для собеседования в Лондон.
     Отлично  понимая,  как  тяжело  дается  такое собеседование испытуемым,
хотел бы все  же, чтобы и  они посочувствовали экзаменаторам, ведь  отбирать
людей по одним только письмам -- чистое наказание. У вас в руках  анкета, но
для  такой работы нужна особая  личность, ибо наш Трест --  совсем маленькая
организация,  мы  не  можем  терпеть  в наших рядах  паршивую  овцу.  Иногда
нервозность  кандидата  мешает вам принять верное  решение. К счастью,  есть
строго  определенная  процедура:  время,  которое  вы  можете  потратить  на
собеседование, ограничивается способностью экзаменатора не допускать трепа и
без дрожи поглощать неимоверное количество скверного кофе,  не позволяя  ему
влиять на выносимый приговор.
     В  данном  случае мы довольно быстро  браковали кандидатов, в частности
молодого  парня, который  неверной  походкой забрел в кабинет с расстегнутой
ширинкой,  взмахнул рукой, благодушно приветствуя  нас, и попросил дать  ему
прикурить. Мы единодушно заключили, что его анкета -- сплошной обман.  Отбор
шел с такой скоростью, что мы вдруг обнаружили, что остается всего лишь один
кандидат. Среди тех,  с  кем  мы  познакомились, от  силы два человека могли
кое-как претендовать на должность заведующего учебным центром, но особенного
восторга они нам не  внушали. Джон вышел в приемную и вернулся  с известием,
что последний кандидат не явился.
     -- Что ж,-- заключил я,-- ничего не поделаешь. Дадим новое объявление.
     -- И на этот  раз стоит написать, что держать  пятнадцать кошек --не то
же самое, что обладать титулом доктора биологии,-- сказал Джон.
     -- Точно,-- подхватила  Ли.-- И  что хотя иностранцы  -- не  англичане,
хороший  заведующий  не   должен  придавать  этому  значения.   Как-никак  я
американка.
     --  Ладно,--  сказал  я,--   предлагаю  сейчас   дружно  отправиться  в
какое-нибудь   заведение,  где  можно  перебить  паршивый  вкус  этого  кофе
добротным старомодным отечественным напитком вроде бренди и имбирного эля.
     В  истории нашего  Треста  судьба  постоянно ведет с нами лукавую игру.
Любит ждать до последней минуты,  прежде чем  прийти на  выручку.  Только мы
принялись  собирать  наши бумаги, как раздался  стук  в дверь и после нашего
дружного: "Войдите!"  -- вошел доктор Дэвид Во, запоздалый кандидат, который
пропустил  свой  автобус,  пропустил поезд, вообще пропустил все, что  можно
было пропустить,  но  тем  не  менее явился  к  нам. Нам  оставалось  только
предложить ему чашку  холодного кофе и подвергнуть его такому допросу, точно
мы представляли  столичный департамент уголовного розыска и перед нами сидел
человек,  подозреваемый  в том, что  он  Джек Потрошитель. Слушая ответы, мы
убеждались,  что  этот последний  кандидат  -- как раз тот, кто  нам  нужен.
Отпустив его с легким  сердцем, мы поздравили друг друга с блестящим успехом
и направились в ближайший трактир.
     Заняв свой пост, Дэвид первым  делом сел разрабатывать учебный план. Он
выполнил  эту  задачу быстро, проявив  изрядное  чутье,  ведь  столь сложная
программа должна быть  достаточно  гибкой.  У меня был один друг,  который о
разного  рода   программах  говорил,  что  они   должны   обладать  "жесткой
гибкостью". Казалось  бы,  несовместимые  понятия,  гибрид из  мира "Алисы в
Стране чудес", однако  мы всегда стремились к  "жесткой  гибкости", и  Дэвид
добился  именно  этого.  Пока  он занимался  подготовкой  учебного плана, мы
соображали, кого  взять  на роль  домоправительницы,  чтобы  помогала Дэвиду
руководить  его мини-Объединенными Нациями. Предъявляемые к этой кандидатуре
требования  по строгости были  вполне сравнимы с теми,  кои предъявлялись  к
Дэвиду: хозяйке дома предстояло управляться с людьми из разных концов света,
любить  их,  соблюдая  притом  необходимую  строгость,  а  главное  -- уметь
разбираться с тем, что можно  посчитать причудами, тогда как на  самом  деле
речь  идет о  недоразумениях,  вызванных  языковыми  проблемами,  различиями
культур или религий, да попросту тем фактом,  что человек оторван от дома  и
чувствует себя одиноким.
     Да простит  мне Олвин, если  я скажу,  что в моих глазах  она идеальная
домоправительница.   Женщина  крепкого   сложения,   всегда   опрятная,  она
напоминает крестьянскую жену из тех, что варят обед на десятерых детей, мужа
и  восьмерых работников.  Что доят коров, собирают яйца  в курятнике, задают
свиньям  корм и встают на заре или до зари,  чтобы испечь  хлеб. Сверх того,
Олвин  на  редкость  отзывчивый человек,  не  отступающий  ни  перед  какими
трудностями. А трудностей хватало и ей и Дэвиду.
     Олвин  --  сказочная  стряпуха,  к  тому  же  она  наделена  качеством,
отличающим великих поваров,-- может угодить любому едоку. Так, ей  ничего не
стоило удовлетворить заявки пакистанского  студента, обожающего бутерброды с
тунцом,  жареный  картофель,   кетчуп  и  мармелад,   и  других   студентов,
предпочитающих  на  хлеб  сардины  с  лимонной  пастой  или  белковую  пасту
"мармайт" с  тем же лимоном. Любая  женщина  спасовала бы перед  лицом таких
запросов,   только   не  Олвин.  Она  терпела  даже   прихоти  калифорнийца,
еженедельно получавшего огромные посылки с шоколадом и конфетами, о  каких в
джерсийском   захолустье  и  не  ведали,   безропотно  выполняла  неустанные
требования девушек из Уругвая, снабжая их кипятком для заварки чая мате, без
чего они не могли жить, как младенец  без  бутылочки,  причем  одной  из них
непременно нужно было съедать в день не менее четырнадцати апельсинов.
     Проблемы Олвин  отнюдь  не ограничивались областью кулинарии. Был у нас
студент из  Нигерии,  который  (вполне справедливо,  на  мой  взгляд) упорно
называл Олвин "мама". На третий день после своего прибытия он пришел к ней с
жалобой:
     -- Мама, у меня жутко жжет в животе.
     Опасаясь самого худшего, Олвин расспросила его и пришла к выводу, что у
него  всего-навсего сильный запор. Вручила  студенту суппозиторий, деликатно
объяснила,  как  им  пользоваться,  и  сказала,  что через  полчаса наступит
облегчение, так что лучше  держаться поблизости от уборной. Однако даже если
вам кажется, что  человек все понял, не мешает убедиться в этом. Час  спустя
студент снова подошел к Олвин и сообщил, что суппозиторий не подействовал.
     -- А что ты делал? -- спросила Олвин.
     -- Мама, я пошел в уборную, там  я ввел себе эту свечу, потом  вытащил.
Полчаса делал так, как сказала мама. А живот все равно болит.
     У Дэвида были  свои проблемы. Однажды на уроке  английского он придумал
историю  про человека,  сломавшего руку,  после  чего, чтобы проверить,  как
студенты усваивают язык, предложил им рассказать, что именно сломал бедняга.
Молодой мадагаскарец явно посчитал, что перелом руки  -- пустяковое  дело, и
принялся  называть глаза, печень,  легкие, желудок,  уши,  сердце и язык. На
вопрос,  почему  он  перечислил  как раз  те  органы,  которые не подвержены
переломам,  студент  ответил,  что  запомнил  все  эти  слова и  чрезвычайно
гордится этим.
     В   другой  раз  Дэвид  попросил   студентов  назвать   птиц,  служащих
национальным  символом  их стран. Все шло гладко, пока  не наступила очередь
студента из Ганы. Он крепко задумался, насупив брови.
     -- Орел, сэр,-- ответил он наконец.
     -- Какой из орлов? -- спросил Дэвид.
     Студент опять надолго задумался.
     -- Который вымер, сэр,-- произнес он торжествующе.
     Или  взять двух студентов из Таиланда, которые  прибыли  к нам в разгар
небывало  суровой  зимы,  когда  землю покрыла  глубокая пелена  сверкающего
снега. Тайцы  с  восхищением созерцали  невиданное на их родине вещество.  К
сожалению, занятия по большей части происходили  на  воздухе,  где они остро
ощущали холод. Было замечено,  что,  возвращаясь  в