лаза, шире и
шире раскрываются глотки, по мере того как волки,  все больше возбуждаясь, с
растущим  воодушевлением  предаются пению.  Глядя  на  них  в такие  минуты,
недолго и поверить во все, что когда-либо писалось про волков.
     Среди  звучаний, издаваемых  животными,  волчий  вой  - одно  из  самых
красивых, и  я ничуть не  удивился, обнаружив, что  волки,  судя  по  всему,
разделяют мое критическое отношение к волынке. В 1624 году, когда в Англии и
Ирландии  повсеместно  водились  волки,  сэр  Томас Фэйрфэкс  записал  такую
историю о солдате, который направлялся из Ирландии в Англию:
     "...идя через лес с котомкой за плечами, он сел под деревом отдохнуть и
развязал котомку, чтобы  подкрепиться  своими  припасами. Внезапно он увидел
двух или трех волков, которые направлялись к  нему, и стал бросать им хлеб и
сыр, пока  его припасы  не кончились. Но волки  подошли еще ближе; тогда, не
зная, как  быть, солдат взял в руки свою волынку  и принялся играть  на ней.
Перепуганные насмерть волки  бросились наутек, и тогда солдат сказал:  "Чума
вас забери, знать бы, что вы так любите музыку, я сыграл бы вам до обеда"".
     Видно,  волки эти здорово  изголодались,  раз стали есть хлеб  с сыром;
наша стая была куда разборчивее в еде.
     Помню, одна  почтенная  старушка, затаив  дыхание  смотрела, как я качу
через Волчий  лес тачку с кровавым грузом и разбрасываю мясо.  Когда я вышел
из вольера и закрыл за собой ворота, она обратилась ко мне:
     - Простите, молодой человек, а каким мясом вы кормите волков?
     В  тот день у  меня было особенно  шутливое  настроение,  и я ответил с
каменным лицом:
     -  Это  мясо  служителей,  мэм.  Режим   экономии...   Когда  служители
состарятся и уже не в состоянии работать, мы скармливаем их волкам.
     Лицо ее выразило  ужас и недоверие, но в  следующий миг она догадалась,
что я ее разыгрываю.
     Как  бы  то  ни  было,  напоминающие  флейту  волчьи  голоса  придавали
волшебное очарование лунной ночи - когда ты мирно лежал в уютной постели.
     По  сравнению  с  волками  наши  медведи  представляли  собой  довольно
разношерстную  компанию.  Как  будто   их  родословная  сочетала  в  себе  и
европейские,  и азиатские, и  североамериканские  виды.  Самым  крупным  был
самец, которого в  приливе  гениальности,  посещающей даже весьма  заурядных
людей, когда  они крестят животных, назвали Тедди. Могучий  косолапый олух с
рыжеватой  шерстью, маленькими умоляющими  глазками  деревенского дурачка  и
большим, курносым розовым носом, он отрастил чрезвычайно длинные когти цвета
черепахи и без  конца сосал  их, делая  себе  маникюр. Из-за  его  вихляющей
женоподобной походки  когти  гремели, словно кастаньеты, повергая публику  в
веселое изумление.
     - Глянь. Билл... медведь чечетку отбивает.
     -  Не угадал,  приятель,  это медведь с  заводом.  Слышишь  -  моторчик
работает. Небось служитель заводит его по утрам.
     На мою долю  выпало открыть  то, о  чем и раньше можно было догадаться,
глядя на  тяжелую  поступь  и осанистую фигуру Тедди и  на то,  как он любит
сидеть, положив лапу на сердце: Тедди был переодетый оперный тенор.
     Проезжая однажды на велосипеде мимо медвежьего вольера, я вдруг услышал
крайне  необычный  звук-  тонкий  писк  комара с  более низкими  обертонами,
перемежаемый  фальцетным  повизгиванием,   напоминающим  предсмертный   крик
умирающей  феи.  Озадаченный  этим звуком, который никак  не  вязался с моим
представлением о медведях, я слез  с велосипеда и приступил к расследованию.
За  кустом терновника сидел  на своем тучном рыжем седалище  Тедди и напевал
про  себя,  положив  на  грудь одну  лапу  и  засунув  в  рот  когти другой.
Невероятная   картина:  этакая  махинища  -   он  весил  добрых   полтораста
килограммов - издает столь  странные, чисто женские  звуки. Крохотные кнопки
глаз  были полузакрыты, и медведь слегка  покачивался. Я  постоял, наблюдая,
потом  окликнул его. Тедди испуганно  открыл глаза, вынул  когти  изо  рта и
воззрился на меня с явным замешательством. Я подозвал его к ограде и угостил
ягодами терновника. Сидя передо мной  с видом этакого могучего рыжего Будды,
он  бережно  брал чуткими губами блестящие черные ягоды с моей ладони. Когда
он  управился  с  ними, я сделал глубокий  вдох,  постарался возможно  лучше
настроить голосовые  связки  и  воспроизвел, как  мог, мелодию из  "Трактира
Белая Лошадь".
     Тедди озадаченно взглянул  на меня,  потом, к моему  великому восторгу,
положил  на грудь жирную  лапу, сунул в рот когти другой лапы,  зажмурился и
стал  подпевать. Это было вдохновенное исполнение, и  мы  оба,  сдается мне,
огорчились, когда из-за недостатка воздуха в моих легких пение оборвалось.
     С той поры я не раз устраивал маленькие концерты с участием косолапого.
Когда  я  собирал  бумажки  и прочий мусор  между отжимом  и оградой,  Тедди
скрашивал  однообразие  этой  работы,  сопровождая  меня  и  лихо  распевая.
Однажды, когда мы, прислонясь к ограде  и глядя друг другу в глаза, довольно
согласно  исполняли "Пусть ты не ангел", я  случайно обернулся и  увидел  на
дорожке  трех  монахинь,  которые  оцепенело  смотрели на  нас.  Заметив мой
взгляд, они поспешно подобрали свои юбки и засеменили прочь. Правда, ничто в
их лицах не говорило о том, что они стали свидетелями необычного зрелища, но
все же мы с Тедди чувствовали себя очень неловко.
     Так велико было обаяние Тедди, что я почти готов был поверить в историю
о косолапом сердцееде, рассказанную Топселлом:
     "Филипп Коффеус из Констанса поведал мне как о вполне достоверном деле,
что в  Савойских Альпах один Медведь силой унес в свое логово юную девушку и
сделал ее предметом своих плотских вожделений, и пока он держал ее в логове,
каждодневно носил ей самые лучшие яблоки  и иные плоды, какие мог раздобыть,
и потчевал  ее,  как  истинный  влюбленный;  но всякий  раз, отправляясь  за
провиантом, он закрывал  вход  в  логово огромным  камнем,  чтобы девушка не
могла бежать. В конце концов родители после  долгих поисков нашли  свою юную
дочь в логове Медведя и спасли ее от заточения у дикого зверя".
     Интересно, что сходную историю рассказывают живущие на японском острове
Хоккайдо  айны,  которые поклоняются  медведю.  Правда,  в  айнской  легенде
говорится о  женщине, родившей  сына от  косолапого,  и  многие горные  айны
гордятся  тем,  что  будто  бы  произошли  от медведя.  Их  так  и  называют
"Потомками Медведя". Вот как они говорят о себе: "Что до меня, то я сын Бога
Гор. Я происхожу  от божественного правителя гор". Впрочем, самим  косолапым
от этого  поклонения  мало  радости,  если  судить  по ежегодному  Празднику
медведя у айнов.
     Предварительно  айны ловят медвежонка и доставляют его в  деревню. Если
он очень маленький, его кормит грудью какая-нибудь из женщин или же ему дают
корм  из рук либо  изо  рта.  Став побольше, он играет  с детьми  в лачуге и
пользуется всеми привилегиями комнатного  животного; когда же еще подрастет,
его заточают в деревянную клетку и два-три года откармливают, как говорится,
на убой. И  наконец приходит время для  праздника, приуроченного к  сентябрю
или октябрю.
     Сперва жители  деревни  приносят  извинения своим богам  - дескать, они
содержали медведя  столько, сколько позволял им скудный достаток,  но теперь
вынуждены  убить  его.  Если деревня небольшая,  в  празднике участвует  вся
община. Все собираются около клетки,  и деревенский трибун сообщает медведю,
что ему предстоит отправиться к предкам. Просит его быть  снисходительным  и
не  гневаться.  После  чего  - странное  противоречие! -  медведя  опутывают
веревками, выводят  из клетки и осыпают градом тупых стрел, чтобы разозлить.
Когда медведь истощит свои силы  в тщетной  попытке  избавиться от пут,  его
привязывают к  столбу, затыкают пасть  кляпом и подвергают беднягу удушению,
сжимая его шею между  двумя жердями. Вся деревня с великим рвением участвует
в  этой процедуре. Затем сердце медведя пронзают стрелой,  но так,  чтобы не
пролилась  даром ни одна капля крови.  Иногда мужчины пьют  горячую медвежью
кровь, чтобы  к  ним перешла отвага и прочие достоинства косолапого, а также
намазываются кровью, чтобы им сопутствовал успех в охоте.
     С  мертвого  зверя  снимают  шкуру,  голову  отрубают  и  выставляют  в
обращенном на восток окне  жилища  вместе с  частью туловища, миской вареной
медвежатины, клецками из просяной муки и сушеной рыбой.
     К убитому  зверю обращаются  с молитвами,  в частности  взывают  к  его
великодушию и просят косолапого  после  свидания с родителями  вернуться  на
землю, чтобы его можно было снова поймать  и откормить для жертвоприношения.
Замечено, что  в  начале  праздника женщина, выкормившая  медвежонка, громко
рыдает,  однако это не  мешает ей с великой энергией участвовать  в удушении
медведя, после чего она вскоре вновь обретает былую жизнерадостность.
     Мне посчастливилось работать в медвежатнике как  раз  в то время, когда
ощенились  супруги  Тедди.  Гарри знал,  что  они  беременны,  однако о  дне
предстоящих родов можно было лишь  гадать. Но вот мы заметили, что медведицы
собирают листву  для своих логовищ, и поняли: близится долгожданное событие.
Устроенные  между  кустами   куманики  логовища  напоминали  каменные  ульи,
присыпанные землей и  дерном. Медведицы присаживались в нескольких метрах от
логовищ и  принимались  сгребать листья и  траву, прижимая  охапки  к  своим
толстым животам. Сгребут все вокруг себя - отодвигаются  на седалище назад и
снова приступают к работе. Набрав столько, что ноша едва помещалась в лапах,
медведицы   несли  ее  в  логовище.  В  итоге  получилась  постель  толщиной
тридцать-сорок   сантиметров,   шириной  около  полутора   метров.  Закончив
благоустройство, медведицы на некоторое  время успокоились. А затем,  в один
прекрасный  день, когда  мы  проходили мимо медвежьего вольера, Гарри  вдруг
остановился и наклонил голову набок.
     - Слышишь, старик? - спросил он.
     Я прислушался: из одного  логова доносился высокий, пронзительный звук,
словно пищала резиновая игрушка.
     - Ощенились,- заключил Гарри довольным голосом.
     В честь такого события  я отправился в деревенский трактир и  купил две
бутылки пива к нашему второму завтраку. Поднимая тост, я с волнением спросил
Гарри, когда же мы увидим медвежат.
     - Придется подождать, старик, пока у них глаза прорежутся,- ответил он.
     -  А когда это будет? -  нетерпеливо осведомился  я,  доставая тетрадь,
чтобы записать столь важный факт
     -Недели через  три,-сказал Гарри.-Через три недели можно  будет войти к
ним и определить пол.
     Я считал  дни. Знай я, что  меня ждет, не рвался  бы  так на свидание с
медвежатами... Но вот настал великий день,
     - Сегодня пойдем к медведям,- небрежно бросил Гарри утром.
     Я понял, что он говорит про медвежат.
     - Определять пол? - спросил я.
     - Вот именно, старик,- ответил Гарри.- К половине одиннадцатого приедет
один фотограф из лондонской газеты, так ты отнеси  к вольеру две лестницы  и
запри Тедди в одну клетку, а медведиц в другую. Понял?
     - Понял,- послушно отозвался я,  хотя мне очень хотелось бы узнать,  на
что нам две лестницы.
     Тедди  мне  удалось заманить  в  клетку при  помощи  ягод терновника  и
мелодии  из  "На  острове  Капри".  Его  не  столь  доверчивые супруги долго
упирались, но все же жадность взяла верх, когда я пустил в ход подкуп в виде
больших  липких  фиников.  Наконец показалась  коренастая фигура Гарри;  его
сопровождали долговязый фотограф и Денис, служитель одной из секций.
     - Все готово, старик? Ты отделил их, как я велел? - спросил Гарри.
     - Полный порядок,- ответил я.
     Гарри проверил запоры на клетках и энергично потер руки.

     - А теперь, старик,- сказал он,- спускай лестницы в вольер.
     Здесь  надо  пояснить,  что медвежий вольер  площадью с  полгектара был
обнесен  с  трехсторон четырехметровой  железной оградой, причем заостренные
вверху прутья загибались внутрь. С четвертой стороны был насыпан укрепленный
цементом  земляной вал;  поднимаешься  на несколько  ступенек  и смотришь на
медведей с  высоты четырех  метров.  С вала  открывался  также  вид на  весь
участок.  Именно  тут  Гарри  и  попросил  меня спустить лестницы  в вольер.
По-прежнему недоумевая, для чего они  нам, я тем не менее послушно установил
их и проверил надежность упора.
     - Так, старик, теперь пошли.
     С  этими  словами  Гарри  перемахнул  через отжим  и скатился  вниз  по
лестнице с быстротой многоножки.
     Увидев, что мы  проникли в вольер и направляемся к логовищам, медведицы
зловеще зарычали с  этаким подвыванием,  красноречиво давая понять, что  они
сделали  бы  с нами,  если  бы могли вырваться из  клетки. Подойдя к первому
логову, Гарри опустился на четвереньки и  забрался  внутрь. Минутная тишина,
затем он неловко пополз обратно, волоча за  собой двух ворчащих, упирающихся
зверенышей, при виде которых  у  меня перехватило дыхание. Моему изумленному
взору предстали два голубоватых плюшевых медвежонка из игрушечного магазина.
Присмотревшись  внимательнее,  я  заключил,  что  окраской  их  мех   скорее
напоминает шерсть персидской  кошки.  Длинные, как у  отца,  острые когти  -
светло-янтарного  цвета; глаза  -  круглые, фарфорово-голубые.  Казалось бы,
создания,  словно  вышедшие  из  сказки,  должны  обладать  очаровательным и
кротким  нравом.  Ничего  подобного:  они  визгливо  огрызались  и  норовили
зацепить  нас своими длинными,  крючковатыми, как шипы  терновника, когтями,
или цапнуть острыми, как иголка, хрупкими белыми зубами.
     - Ну-ка,  старик,-  Гарри  поднял  вверх два  прелестных, но  отнюдь не
безобидных комочка,- ты держи этих, а я достану двух остальных.
     И  он небрежно  сунул  медвежат мне в  руки. У меня было такое чувство,
словно  я   обнимаю  две  меховые  шубки,  начиненные  тугими   мускулами  и
рыболовными крючками. Тем временем Гарри  извлек из другого логова  еще двух
медвежат, и мы направились к лестницам.
     До  этого дня я  совершенно не представлял  себе  (что  значит жить без
тревог и забот!), как непросто карабкаться вверх по лестнице, держа на руках
двух злобных медвежат. Мы с Гарри выбрались наверх искусанные, исцарапанные,
окровавленные, но  в  общем-то непокоренные.  И стали  позировать, изображая
веселье, пока медвежат фотографировали под всевозможными углами. Вот когда я
обнаружил  (и  с тех пор  у  меня  не  было  причин пересмотреть  свою точку
зрения),  что  фотографы  -  жестокие  и бесчувственные  существа.  Небрежно
бросая: "Поверните ему голову, чтобы  можно было снять в профиль",- репортер
меньше всего  думает о  том,  что вы  при  этом  рискуете потерять  один-два
пальца.
     Наконец фотограф закончил съемку. Во всяком случае, я так решил. Однако
он обратился к Гарри:
     - Ну, а как насчет того, чтобы снять их вместе с матерями?
     - Все в порядке,- ответил Гарри,- сейчас будет сделано.
     Помню,  я  подумал,  что  Гарри  излишне  самоуверен:  ведь  стоит  нам
выпустить медвежат, как они махнут прямиком в кусты  куманики, а уж тогда ни
о каких съемках не может быть и речи.
     - Пошли вниз, старик,- сказал мне Гарри.- И не  отпускай медвежат, пока
я не скажу.
     Показав чудеса балансировки, которые были бы встречены овацией в  любом
цирке, я слез  по  лестнице в  вольер и  с облегчением  опустил  медвежат на
землю, крепко держа обоих за загривок.  Гарри с двумя отбивающимися малышами
присоединился ко мне и небрежно плюхнул их рядом с моими.
     -  Теперь слушай,  старик,- продолжал он,- что мы сделаем дальше. Будем
держать медвежат, пока Денис выпускает медведиц из клетки, понял?
     Я  недоверчиво  воззрился  на  него,  держа железной хваткой горланящих
близнецов. Нет, не шутит, всерьез говорит...
     -Гарри,-сказал  я,-ты  свихнулся.  Как только  эти  окаянные  медведицы
выйдут из клетки, а тут медвежата кричат... да они... они...
     У  меня перехватило голос при  мысли о том,  что  сделают медведицы, но
Гарри даже слушать меня не стал.
     - Денис,- крикнул он,- ты готов?
     - Готов,- донесся слабый голос со стороны клетки.
     - Гарри...- лихорадочно начал я.
     -  Слушай, старик,- мягко произнес Гарри,- ты держи медвежат, пока я не
велю тебе отпускать, понял? Медведицы  нас не  тронут, как  только заполучат
их.
     - Но, Гарри...- начал я опять.
     - Все  в порядке, старик. У нас две лестницы, верно? По моей команде ты
отпускаешь медвежат и драпаешь вверх  по  своей лестнице. Только и всего. Ты
готов?
     - Но, Гарри...
     - Ладно, Денис, выпускай! - крикнул Гарри.
     Последующие минуты были  насыщены событиями. На мой взгляд,  мы с Гарри
вели себя  по  меньшей мере как душевнобольные. Медведица, у  которой отняли
медвежат,- в этом случае две медведицы - о боже! Сам Шекспир не придумал  бы
более безумного сюжета.
     Между тем медведицы перестали рычать, и я услышал хорошо знакомый звук:
звон  поднимаемой  двери.  Его  сменила  зловещая  тишина.  Кусты   куманики
заслоняли нам клетку.
     - Сейчас появятся, старик,- весело заметил Гарри.
     - Гарри...- сделал я последнюю попытку.
     - Ага! - удовлетворенно воскликнул Гарри.- Вот и они.
     До  этой минуты я  как-то не представлял себе, что две целеустремленные
дюжие  медведицы способны прорваться сквозь густые  заросли двенадцатилетней
куманики, словно через папиросную бумагу. Кстати, на слух казалось, что речь
идет именно о бумаге. А затем Гарри, я и четыре медвежонка оказались лицом к
лицу с  разъяренными мамашами,  от  которых нас  отделяло  чуть больше  пяти
метров.  Малыши  при  виде родительниц  стали  отчаянно  вырываться, издавая
приветственный   писк.   Медведицы  приостановились,  чтобы  разобраться   в
обстановке,  возмущенно  фыркнули не хуже "Ракеты"  Стивенсона и  с  хриплым
рычанием пошли на  нас.  Они не бежали - развив поразительную скорость,  они
прыгали, будто  два  огромных  волосатых мяча, и  от  этого  мне  стало  еще
страшнее. С каждой секундой все ближе и все громаднее... И когда разделяющее
нас  расстояние сократилось  до трех с половиной метров,  я  решил,  что все
кончено.
     - Ну, а теперь отпускай, - сказал Гарри и выпустил своих медвежат.
     В  жизни   не  отпускал  я  зверей  с  такой  поспешностью  и  с  таким
облегчением. Сгоряча я чуть не швырнул медвежат навстречу мамаше. После чего
ринулся к  лестнице и  взлетел  по ней  с ловкостью  и  быстротой  мартышки.
Наверху я остановился  и поглядел вниз.  Все вышло, как  предсказывал Гарри.
Заполучив  медвежат, медведицы остановились и принялись утешать и облизывать
их, не  обращая на  нас никакого внимания. Мы подтянули лестницы, и я  вытер
вспотевшее лицо.
     - Гарри,-  твердо сказал  я, когда мы возвращались к сараю зебр,-  я не
повторил бы этот номер даже за тысячу шиллингов!
     - Пока что ты его проделал за два фунта десять,- усмехнулся Гарри.
     - Как это понимать, за два фунта десять?
     -  Столько заплатил  фотограф,-  объяснил  Гарри.-  Пятерку  на  двоих.
Половина твоя, старик.
     Эти деньги позволили мне сводить в кино свою подружку, но я по-прежнему
считаю, что не был вполне вознагражден.


7. ЖИВОПИСНЫЙ ЖИРАФ


     Такое кроткое животное
     И какое рассудительное.
     Шекспир. Сон в летнюю ночь

     Сразу после того как супруги Бейли, к моему великому сожалению, уехали,
и я познал нелюдимую, отдающую исправительным домом атмосферу "лачуги", меня
перевели  в другую секцию. Называлась  она секцией жирафов,  и заведовал  ею
некий  Берт Роджерс,  уравновешенный,  добрый человек с румяным, обветренным
лицом  и глазами  цвета полевого цикория.  Несмотря на  несколько  робкий  и
застенчивый нрав, он с великим терпением и юмором отвечал на все мои вопросы
и страшно гордился порученными ему животными.
     Центр   секции  находился   не  в  самом  удачном  месте,  а  им