меня, - прохрипел он. - Хвост крючком, и пошел, а  я  лежу
там  такой-же  никчемный,  как  соски  на  жпвоте  у  кабана,  только  вдвое
неказистее. Этот твой Джон - настоящий изверг. Нет, в самом деле, что бы  ты
сказал  о  человеке,  который  способен  бросить  умирающего  товарища  ради
какого-то геккона?
   Он все еще  живописал  свои  переживания,  украшая  рассказ  предсмертным
хрипом, криками птиц и язвительным шипением бесчувственных рептилий, когда к
древу экскурсантов, с  трудом  переставляя  ноги,  подошли  остальные  члены
отряда. Они были на грани полного изнеможения, один лишь Тони выглядел  чуть
ли не еще свежее и  опрятнее,  чем  в  начале  нашей  охоты.  Все  поспешили
укрыться в тени, поближе к холодным напиткам, а Тони присел на  корточки  на
самом солнцепеке и жестом фокусника извлек из пустоты чашку дымящегося чая и
несколько клейких, но несомненно питательных бутербродов с кетчупом.
   Собравшись с силами, мы приступили к последней задаче: отлову  нескольких
сцинков Телфэра, которые окружали нас в таком  количестве,  что  каждый  раз
приходилось смотреть, куда садишься и куда ставишь чашку  или  кладешь  еду.
Стоило Дэй-ву неосмотрительно отложить  бутерброд  с  арахисовым  маслом  на
камень подле себя, чтобы взять чашку, как два крупных сцинка разом  схватили
добычу и покатились вниз по склону, словно  регбисты,  сражающиеся  за  мяч.
Другой сцинк вцепился в кожуру от банана, вскинул ее вверх, точно  знамя,  и
помчался по камням, преследуемый нетерпеливыми сородичами.  Он  благополучно
донес свой трофей до купы пальметто поодаль, однако полчаса спустя, когда мы
покидали остров, жаркий спор за владение кожурой все еще продолжался.
   Поимка ящериц, ведущих  себя,  как  домашние  животные,  не  представляла
труда.  Знай  сиди  на  месте  и  набрасывай  петлю  на  голову  экземпляра,
исследующего термос, или бутерброд, или бутылку с кока-колой. В иные  минуты
их скапливалось такое множество, что немудрено было и  спутать,  поймать  не
того сцинка (скажем, самца вместо самки). В таком случае мы отпускали жертву
на волю, и она, выразив  свое  негодование  быстрым  и  болезненным  укусом,
продолжала как ни в чем не бывало изучать наше имущество.
   Наконец дозволенная квота этих очаровательных созданий была добыта, и  мы
стали собираться в обратный путь. Все тело болело, мы устали и  обгорели  на
солнце, однако ни о чем не сожалели.  Нам  не  пришлось  увидеть  никого  из
представителей двух здешних видов змей (вполне естественно, если учесть, как
мало их осталось), и мы не добыли  ночных  гекконов,  но  в  наших  мешочках
копошились гекконы Гюнтера, маленькие глянцевые сцинки и сцинки Телфэра.  Мы
были довольны достигнутым.
   И вот уже "Дорада" скользит по мягким складкам голубого  моря,  уходя  от
озаренного пламенным закатом острова Круглого. Издали он выглядел все  таким
же  унылым  и  бесплодным,  но  теперь  в  нашем  сознании   жили   дарующие
благословенную тень  купы  пальм  и  крутостенные  овраги,  туфовые  валы  с
выточенными ветром норами для  краснохвостых  фаэтонов,  пальмовые  ветви  в
уборе из гекконов, жаркая лысая макушка  острова,  пестрящая  юркими  малыми
сцинками.  Мы  знали,  что  под  древом  экскурсантов  легион  элегантных  и
энергичных сцинков Телфэра с нетерпением ждет следующую  партию  людей.  Для
нас остров был уже не голой глыбой вулканических пород,  опаленной  солнцем,
омытой волнами и обтесанной ветром, а  живым  творением,  не  менее  важным,
интересным и деятельным, чем какое-нибудь человеческое  поселение,  обителью
прелестных беззащитных созданий, с радостью приветствующих  гостей  в  своем
неуютном жарком пристанище.
   Море было спокойным, небо совсем безоблачным, и вечерняя заря простерлась
вдоль горизонта раскаленным  слитком  золота,  зеленея  по  мере  того,  как
уходило солнце. Большинство членов отряда спали. Вахаб, съев ананас,  огурец
и порцию холодного кэрри, тотчас почувствовал себя плохо  и  как-то  посерел
(дав этим повод для дискриминационных шуток), после чего  свернулся  клубком
по-кошачьи и задремал.
   Проделав на машине долгий и ухабистый обратный  путь  до  Блэк-Ривер,  мы
сложили мешочки с драгоценным грузом на  прохладном  полу  комнаты,  которую
выделил нам Дэйв,  и  с  трудом  дотащились  до  кроватей.  На  другое  утро
разобрали улов и с облегчением убедились,  что  наши  пленники  благополучно
перенесли заточение. Бархатистые гекконы,  по-черчиллевски  хмуро  озираясь,
равнодушно проследовали в свои клетки. Малые сцинки юркнули в новую  обитель
с живостью и проворством победителей ежегодного конкурса на  звание  лучшего
коммивояжера. Не меньший  интерес  к  новой  квартире  -  щедро  украшенному
вольеру - проявили сцинки Телфэра. Как только мы вытащили  их  из  мешочков,
они принялись внимательно изучать все  уголки  и  в  пять  минут  совершенно
освоились, словно родились в неволе. Обступив нас, они лезли к нам на колени
и с подкупающим доверием брали из рук жирных черных тараканов и сочные куски
банана.

   4
   ПОЛНЫМ-ПОЛНО ПЛОДОВ

   Вахаб остановил машину у маленькой лавчонки, владелец которой  вместе  со
всей семьей, от бабушки до младших ребятишек,  при  желтом  свете  мерцающих
масляных ламп усердно готовил пирожки с начинкой из чечевицы  с  пряностями.
Мы закупили добрую порцию этой прелести, после чего  доехали  до  озаренного
лунным светом холма за городом, уселись на холодке  под  звездным  небом  и,
уписывая пирожки, стали обсуждать предстоящую  экспедицию  за  крыланами  на
соседний остров Родригес.
   - Только непременно возьми с собой фрукты, -  сказал  Вахаб,  старательно
вытирая пальцы носовым платком.
   - Фрукты? Это еще зачем? - спросил я с полным ртом.
   Брать с собой фрукты па тропический остров представлялось  мне  таким  же
нелепым занятием, как возить уголь в Ньюкасл.
   - Понимаешь, - объяснил Вахаб, - на Родригесе  с  фруктами  вообще  очень
плохо, а сейчас к тому же конец сезона.
   - Разумеется, - уныло отозвался я.
   - А не сложно это? - спросил  Джон.  -  Перевозить  фрукты  на  маленьком
самолетике?
   - Нисколько, - ответил Вахаб. - Упакуете как багаж и оплатите лишний вес,
только и всего.
   - Мне думается, стоит запастись разными плодами - спелыми, недозревшими и
совсем зелеными, - сказал я. - Как мы это делаем, когда  перевозим  животных
на пароходе.
   - Верно, - подтвердил Вахаб. - А я попытаюсь найти для вас джак.
   - А что это такое - джак? - осведомилась Энн.
   - Это такой крупный плод, крыланы его просто обожают, - ответил Вахаб.  -
Понимаете, у него сильный запах, и крыланы чуют его издалека.
   - Он вкусный? - спросил я.
   - Очень, - сказал Вахаб и осторожно добавил: - Смотря на чей вкус.
   К тому  времени,  когда  завершилось  наше  путешествие  на  Родригес,  я
проникся убеждением, что в конкурсе тропических деликатесов плод  джак  вряд
ли может рассчитывать на призовое место, но в  эту  минуту  мне  рисовалось,
как, привлеченные восхитительным ароматом, прямо в паши руки  летят  полчища
крыланов.
   Следующие два дня мы проверяли ловчие сети и  прочее  снаряжение,  читали
наличную литературу о Родригесе  и  использовали  каждую  свободную  минуту,
чтобы  поплавать  с  маской  у  рифа,  любуясь   бесконечным   разнообразием
многоцветных картин обитающей на нем и около  него  морской  фауны.  До  нас
дошло, что Вахабу оказалось не так-то  просто  раздобыть  плод  джак,  а  на
Родригесе впервые за восемь лет идет дождь. Мы  тогда  не  придали  большого
значения этим слухам, а между тем речь шла о  вещах,  которым  было  суждено
существенно повлиять на наши планы.
   За два дня до нашего вылета на Родригес позвонил Вахаб и сообщил, что ему
удалось выследить и  реквизировать  для  нас  последний  и  единственный  на
острове Маврикий плод джак. Каковой он и посылает нам с нарочным.

   - Плод уже спелый, Джерри, - объяснил он, - так что лучше  во  что-нибудь
завернуть его, чтобы запах сохранился, и держать подальше от тепла.
   - Это каким же образом? - саркастически вопросил я, вытирая потный лоб. -
Я и сам не прочь бы оказаться подальше от тепла.
   - Но ведь у тебя номер с кондиционером? Вот и держи его там.
   - В моем номере уже хранятся двадцать четыре пучка бананов,  два  десятка
авокадо, штук двадцать ананасов, два арбуза и четыре десятка манго - все это
мы припасли для охоты на этих чертовых крыланов. Фруктовый базар в  Порт-Луп
меркнет перед моим номером.  Впрочем,  один  плод  джак  такой  уж  роли  не
сыграет, верно?
   - Верно, - ответил  Вахаб.  -  Да,  кстати,  этот  неожиданный  дождь  на
Родригесе... Он может повлиять на ваши дела.
   - Как повлиять? - встревожился я,  ибо  любая  задержка  сокращала  срок,
отведенный нами на поимку крыланов.
   - Понимаешь, аэродром на Родригесе - земляной, -  объяснил  Вахаб.  -  Он
совсем раскис от дождей. Вчерашний самолет вынужден  был  вернуться.  Ладно,
будем надеяться, что все обойдется.
   - Дай-то бог, - уныло произнес я.  -  А  то  ведь,  если  долго  прождем,
придется вовсе отменить это путешествие.
   - Ну, что ты, до этого не дойдет, я уверен, - весело  произнес  Вахаб.  -
Непременно дай знать, если еще что-нибудь понадобится. А  плод  джак  жди  в
первой половине дня. Пока.
   Наши телефонные переговоры с Вахабом  всегда  начинались  и  оканчивались
одинаково внезапно.
   Плод джак, запеленатый в полиэтилен и  дерюгу,  прибыл  около  полудня  в
объятиях лесничего в щегольской форме. Судя по размеру свертка, плоды  этого
сорта были куда крупнее, чем я думал. Мне представлялось нечто  величиной  с
кокосовый орех, но плод явно не уступал размерами большому кабачку.  В  пути
сверток сильно нагрелся,  поэтому  я  отнес  его  в  спальню  и  почтительно
развернул,  открывая  доступ  прохладному  воздуху.  Моим  глазам   предстал
безобразный  с  виду  зеленый  шишковатый  плод,   смахивающий   на   трупик
марсианского младенца. Впечатление это усиливалось  тяжелым,  сладковатым  и
весьма едким духом, напоминающим о  гниющих  останках.  Мне  еще  предстояло
узнать,  что  этот  тошнотворный  густой  аромат  все  пропитывает  и  всюду
проникает, как бывает с керосином, попавшим в неопытные руки.  В  невероятно
короткий срок весь номер приобрел запах огромного плода джак - нлп  морга  с
испорченной морозильной установкой. Наша одежда пахла джа-ком, пахла  обувь,
пахли книги, фотоаппараты, бинокли, чемоданы  и  сети  для  ловли  крыланов.
Выбежав  из  гостиничного  номера,  чтобы  глотнуть  свежего   воздуха,   вы
обнаруживали, что запах не отстает от вас. Вся округа смердела плодами джак.
   В попытке спастись от  вездесущего  аромата,  мы  отправились  па  риф  и
погрузились в воду. Пустая затея - можно было  подумать,  что  у  каждого  в
маске по плоду джак. Все, что мы ели за ленчем, было приправлено  джаком,  в
обед - то же. В день отъезда за завтраком с привкусом джака я был  счастлив,
что мы вылетаем на Родригес, где можно будет  оставить  сатанинский  плод  в
лесу и избавиться наконец от его миазмов.
   Стоило нам прибыть в аэропорт, как через  несколько  минут  зал  ожидания
наполнился запахом джака до такой степени, что  остальные  пассажиры  начали
покашливать и беспокойно озираться. Нашу разношерстную компанию вполне можно
было принять за угонщиков: уж  очень  странно  выглядел  наш  багаж  -  горы
каких-то сетей и  набитые  самыми  неожиданными  фруктами  корзины,  посреди
которых лежал и прел запеленатый в дерюгу и полиэтилен джак.
   А когда пришла  пора  регистрироваться,  выяснилось,  сколь  пагубен  для
нашего дела первый за восемь лет дождь на Родригесе, будь он трижды желанным
для самого острова. Родригес явно страдал от нехватки не только влаги, но  и
денег, а потому нашему самолету было предписано доставить туда добрую толику
сего дефицитного продукта. К сожалению,  деньги  не  только  полезны,  но  и
тяжелы на вес. И так как дожди превратили аэродром в трясину,  излишний  вес
никак не устраивал авиаторов, опасавшихся, что самолет выйдет из  подчинения
при посадке. Поскольку деньги, разумеется, важнее всего на  свете,  даже  на
краю света, пассажирам было предложено облегчить свой багаж. Мы  лихорадочно
принялись отбрасывать наиболее тяжелые предметы  одежды  и  снаряжения,  без
которых могли обойтись. Получился довольно  интересный  набор.  Если  прежде
кто-то сомневался в нашей  психической  полноценности,  то  теперь  сомнения
быстро отпали: какой же нормальный человек  откажется  от  рубашек,  носков,
обуви и других жизненно важных вещей ради бананов, манго и плода  джак,  чей
запах давал себя знать за пятьдесят шагов?
   Затем нам  пришлось  подождать,  пока  на  взлетную  полосу  выкатил  под
надежной охраной джип, из которого принялись выгружать для взвешивания ящики
с деньгами.  Последовала  массовая  математическая  вакханалия  с  неистовым
размахиванием рук и бурными препирательствами;  в  конце  концов  до  нашего
сведения  было  доведено,  что  наш  багаж,  несмотря  на  жертвоприношения,
по-прежнему  превышает   норму.   К   нескрываемому   удовлетворению   мужа,
олицетворяющего Палату мер и весов, мы сели и умяли половину наших  фруктов.
Так и так подошло уже время ленча. В ту минуту, когда мы почувствовали,. что
на всю жизнь наелись бананов, диктор объявил, что  из-за  плохого  состояния
посадочной полосы на Родригесе вылет откладывается. Просьба явиться завтра в
то же время.
   Забрав свой плод джак, запах которого стал  уже  почти  смертоносным,  мы
покатили обратно в гостиницу. Ее персонал  только-только  успел  изгнать  из
наших спален въедливый аромат, так что нас приняли без особого восторга.  На
другой день, заменив гниющие фрукты свежими, мы снова явились  на  аэродром.
Почему-то  наш  багаж  решили  взвесить  повторно;  деньги  -  тоже.  У  нас
обнаружили  излишний  вес.  Я  позволил  себе  усомниться  в  математических
способностях маврикийцев, однако всякий, кто хоть однажды пытался спорить со
служащими аэрофлота, знает, что это бесполезный труд.  Выбросив  практически
все, кроме ловчих сетей и одежды, что была на нас, мы сели н  опять  налегли
на драгоценные фрукты. Тот факт, что теперь излишний вес перекочевал в  наши
желудки, явно не смущал чиновников аэропорта. Меня так  н  подмывало  заодно
избавиться от плода джак, но я сознавал,  что  его  миазмы  могут  приманить
крыланов в наши тенета (если раньше того они не отравят либо нас, либо  всех
рукокрылых в округе). Только мы управились с очередной  кучей  бананов,  как
объявили, что вылет опять переносится.
   - Если наше путешествие на Родригес и дальше будет продолжаться в том  же
духе, мне грозит серьезное расстройство желудка,  -  заключил  я,  когда  мы
возвратились в гостиницу, где нас встретили страдальческие лица.
   Я и впрямь был обеспокоен: еще одна заминка, и придется  вообще  отменить
всю затею с крыланами. Приближалась дата нашего вылета в Европу.
   На другой день, заменив все перезрелые бананы  и  манго  и  в  сотый  раз
пожалев о том, что у нас нет герметичного ящика для  плода  джак,  мы  опять
направились в аэропорт. Снова нас и деньги тщательно  взвесили,  но  на  сей
раз, к нашему удивлению, нам не пришлось пожирать половину багажа. И вот  мы
уже  сидим  в  кабине  крохотного  самолетика   в   разношерстной   компании
пассажиров, которые не без тревоги и скорби восприняли  появление  в  тесной
клетушке плода  джак.  Вооруженная  охрана  удалилась,  самолет  покатил  по
дорожке, взлетел над ярко-зеленым лоскутным одеялом из сахарного  тростника,
вознесся в гиацинтово-синее небо, оставил позади  риф  и  пошел  над  густой
искристой синью Индийского океана.
   Родригес лежит почти в  600  километрах  к  востоку  от  Маврикия;  длина
острова - около восемнадцати, наибольшая ширина - около девяти километров. У
него  интересная  история  и  еще   более   интересная   фауна,   включавшая
удивительную  эндемичную  птицу  пустынник,  которая  вымерла  вскоре  после
дрон-та; причиной ее гибели было уничтожение среды и жестокая охота.  А  еще
на Родригесе в огромном количестве водилась  гигантская  черепаха.  В  своей
увлекательной книге об этом острове Альфред  Норс-Кумбс  останавливается  на
использовании черепах:
   "Гигантские черепахи достигают зрелости к тридцати-сорока годам  и  живут
до  двухсот-трехсот  лет.   Только   уединенное   местоположение   островов,
отсутствие человека и естественных врагов позволили им развестись в поистине
сказочных количествах. В самом деле, по словам Лега, на Родригесе  они  были
настолько многочисленны, "что порой можно наблюдать стада, насчитывающие  до
трех-четырех тысяч особей, и пройти по  их  спинам  свыше  ста  шагов...  не
ступая на землю".
   В  итоге  ко  времени  прибытия  на  Иль-де-Франс  Бертрана  Франсуа   де
Лабурдоннэ с Родригеса уже были вывезены тысячи черепах для  Иль-де-Бурбона,
Иль-де-Франса  и  кораблей  Компании.  Последние   занимались   беспардонным
грабежом,  часто  брали   куда   больше   черепах,   чем   требовалось   для
удовлетворения нужд команды и пассажиров. Некоторые капитаны сбывали излишек
на Иль-де-Бурбоне, где, очевидно, спрос был больше и плата лучше,  отказывая
Иль-де-Франсу в просьбах  выделить  черепах  даже  для  больных.  Лабурдоннэ
восклицает: "Вы не  поверите,  сэр,  иные  капитаны  везут  с  Родригеса  по
семьсот-восемьсот черепах и отказываются выгружать их здесь  для  больных  с
других кораблей, предпочитая продать на Иль-де-Бурбоне или обменять  там  на
цыплят!"
   За время своего губернаторства Лабурдоннэ не вед строгого учета вывозимых
с Родригеса черепах. Наверно, в год вывозилось не менее десяти  тысяч.  Один
из  его  преемников  -  Дефорж-Буше,   который   прежде   был   губернатором
Иль-де-Бурбона и в 1725 году пытался основать колонию на Родригесе, -  более
точен. Во время  его  губернаторства  четыре  небольших  корабля  доставляли
черепах на Иль-де-Франс: "Миньон", "Уазо", "Волан" и "Пенелопа". Всякий  раз
привозились тысячи  черепах,  как  показывает  приводимая  выдержка  из  его
отчетов Компании:
   14 декабря 1759 года - "Уазо" прибывает с  Родригеса  с  грузом  из  1035
сухопутных и 47 морских черепах. Всего было погружено 5000, но  на  путь  до
Иль-де-Франса ушло восемь дней, и за это время большая часть груза погибла.
   15 мая 1760 года - "Уазо" привозит 6000 черепах. 29 сентября 1760 года  -
"Уазо" привозит 1600 сухопутных и 171 морскую черепаху. 12 мая 1761  года  -
"Волан" прибывает с грузом из 4000 черепах.
   6  декабря  1761  года  -  "Уазо"  привозит  живыми   3800   черепах   из
первоначального количества 5000.
   Военные моряки тоже запасались черепахами,  когда  оказывались  в  районе
Родригеса. Так, 26 июля 1761 года два корабля погрузили 3000 черепах".
   Через  два  с  половиной  летных  часа  мы  увидели  впереди   извилистый
беспокойный шлейф  ослепительно  белой  пены,  обозначающий  риф  Родригеса.
Огромный коралловый бастион вокруг острова  служит  в  то  же  время  мощным
основанием, на котором покоится Родригес.  Местами  просвет  между  рифом  и
островом   достигает   тридцати   километров,   и   защищенные   им    тихие
изумрудно-зеленые воды испещрены мелкими островками; тут и  просто  песчаные
косы, и более обширные клочки суши,  некогда  служившие  приютом  гигантских
черепах и огромной, ныне тоже вымершей, ящерицы.
   Самолет  заложил  вираж,  снизился  и  сел  на   крохотном   красноземном
аэродроме. С воздуха остров выглядел  коричневатым  и  бесплодным,  если  не
считать растительности в долинах н разбросанных тут и там  пятачков  пыльной
зелени. Выйдя из  самолета,  мы  тотчас  окунулись  в  атмосферу  волшебного
очарования, какое испытываешь только  на  далеких  солнечных  островках.  По
красному латериту мы проследовали в миниатюрное здание аэропорта с  радушной
надписью на фасаде: "Добро пожаловать на Родригес". А внутри я с  удивлением
узрел возле открытого окна конторку с дощечкой "Иммиграционный контр