не было
определенной цели, поэтому мы скоро  свернули с дороги  и  стали исследовать
каждое  укрытие, переворачивать  каждую  сгнившую колоду в надежде  отыскать
скорпиона,  лягушку или какого-нибудь более  крупного  зверька.  Эти  поиски
замедляли скорость нашего движения по лесу.
     Примерно  в двух милях от лагеря мы  вышли к берегу очередного ручейка,
который  пенился  и  бурлил между кучей  больших  камней,  заросших  густыми
пучками ярко-зеленого моха и перистого папоротника. В каждой расщелине росли
дикие бегонии с раскинутыми по скале темно-зелеными листьями и склонившимися
к воде тонкими  веточками бледно-желтых цветов. Около часа бродили мы  между
камнями,  собирая  всякую мелюзгу: нам  попадались испещренные пятнами жабы,
большие серые лягушки с  нелепыми остекленевшими глазами и  длинными, узкими
лапками, крупные  жуки, звонко стрекотавшие, когда  мы  брали  их в  руки. В
пышной растительности по берегам ручья  встречалось множество больших улиток
величиной  и весом  с крупное  яблоко,  старательно  откладывавших в  грудах
влажных мертвых листьев крошечные перламутровые яички.  Под маленьким камнем
я обнаружил  красивую  зеленую и  светло-желтую  лягушку;  это навело нас на
мысль передвигать каждый камешек.  Элиас,  находившийся  впереди,  приподнял
большой камень и испуганно подпрыгнул:
     -- Маса, змея... плохое животное...
     Я  подбежал  к  Элиасу.  В сырой  впадине, оставленной  камнем,  лежала
странная змея. С  первого  взгляда мне  показалось, что у  нее  нет  головы,
толщина  змеи была  совершенно  одинаковой на протяжении всех двух  футов ее
длины. Глянцево-черная окраска  ее была беспорядочно испещрена ярко-красными
и желтыми полосами. Пристально  вглядываясь, я  постепенно различал на одном
конце туловища голову змеи.
     В  нескольких  дюймах от  этой  головы  находилось  круглое  отверстие,
глубоко уходившее  в землю.  Не  желая упускать столь любопытное  пополнение
моей коллекции пресмыкающихся, я осторожно подкатил пачкой небольшой  камень
и прикрыл им вход в нору. Элиас благоразумно стоял сзади и стонал:
     -- Маса, оно вас укусит! Осторожнее, маса, это дурное животное!
     Змея  не двигалась  и только часто высовывала и убирала язык. Преградив
ей путь к бегству, я почувствовал себя увереннее.
     -- Маса, это очень ядовитое животное.
     -- Замолчи,  Элиас, и принеси мне быстренько  большой  мешок и еще одну
палку.
     -- Хорошо, сэр, -- хмуро ответил Элиас и пошел выполнять мое поручение.
     Змея  по-прежнему  лежала  совершенно неподвижно  и только  внимательно
следила за мной; я  держал палку наготове,  опасаясь внезапного ее броска. Я
был уверен, что передо мной не ядовитая змея, но  не хотел, чтобы пострадала
ее  роскошная  расцветка.  Элиас  принес  холщовый мешок  и  длинную  палку.
Осторожно подвел я горловину мешка к голове змеи и слегка дотронулся  палкой
до ее хвоста. Я ждал, что змея будет сопротивляться моим попыткам загнать ее
в  мешок,  но  все  случившееся  явилось  для  меня  полной  неожиданностью.
Почувствовав прикосновение палки, змея собралась в клубок, развернулась, как
пружина, и оказалась  в  мешке. Я никогда еще не встречал такое  сговорчивое
пресмыкающееся.  Очутившись в мешке, оно успокоилось, и нам осталось  только
завязать мешок.
     Элиас ахнул от удивления и сказал:
     -- Эта змея ничего не боится. Мне кажется, что она полюбила  вас.-- И в
дальнейшем, когда мы продолжали переворачивать  камни,  он часто вспоминал и
смеялся своей шутке.  Эта змея  --  Calabria reinhardti  --оказалась  мелким
родственником семейства крупных змей-удавов. Голова и хвост ее  оканчиваются
одинаково,  и, поскольку все  туловище  покрыто  небольшими круглыми ровными
полосами, трудно  определить, где у змеи начало и где конец. Маленькие глаза
змеи почти не различимы, так как они такого же размера, цвета и формы, как и
окружающие их полосы. Цветные полосы и пятна  на  черном туловище разбросаны
без всякой  системы, и  с первого взгляда трудно  понять,  каким концом змея
обращена  к  зрителю.  Змея  эта  совершенно  безобидное  существо,  которое
значительную часть времени проводит,  зарывшись в сырую землю;  питается она
мелкой добычей, пригодной для  ее слабых  челюстей. Если взять ее в  руки --
она свертывается в клубок и прыгает. Она никогда не пыталась кусать, сжимать
или давить протянутую ей  руку,  что обязательно делают  даже детеныши более
крупных представителей удавов.
     Calablia  reinhardti  была  первым  нашим  трофеем  в этот день,  и  мы
продолжали путь  в приподнятом настроении.  Но  хотя  мы и  ворочали  каждый
камень, который в силах были  повернуть, мы не нашли другой такой экземпляр,
В конце  концов, собрав мешки и банки, мы пошли дальше, оставив берега ручья
в таком состоянии, в каком они были бы после нашествия большого стада дрилов
или лесных кабанов. Нашей конечной целью была небольшая поляна  милях в пяти
от деревни; Элиас нашел ее  несколько дней назад  и сказал мне,  что, по его
мнению,  там  должны  быть животные... какие животные, он не стал  уточнять.
Оказалось, что Элиас обозначил путь не так хорошо, как  он обычно это делал;
вскоре мы остановились, и Элиас нехотя признался, что не знает точно, где мы
сейчас находимся, в каком направлении от нас деревня, и в каком -- поляна. Я
сел на большую колоду и отказался идти дальше до тех пор, пока Элиас меня не
уверит, что нашел правильный путь.
     -- Я подожду здесь, а ты ищи пока тропу. Когда найдешь ее, вернешься за
мной.
     -- Хорошо, сэр, -- радостно отозвался Элиас и скрылся между деревьями.
     В  течение нескольких минут  слышал  я стук  тесака, которым  он  делал
зарубки, отмечая  путь; постепенно  стук  этот становился  слабее и  наконец
совсем затих. Я закурил папиросу и осмотрелся по сторонам. Неожиданно из-под
колоды, на которой я сидел, послышался звон цикады. Стараясь не шелохнуться,
я пристально  всматривался в направлении звука.  Цикады  стали  для  меня  в
последнее время каким-то наваждением; обитают они во всех уголках леса, день
и ночь слышны их звонкие трели, но до сих пор мне не удалось увидеть хотя бы
одну из них.  Теперь, очевидно, цикада пела на  расстоянии фута от меня, и я
очень хотел ее найти. Я тщательно исследовал ствол колоды, зеленый  губчатый
мох на нем, мелкие кучки темно-красных и желтых поганок, выросших в трещинах
и щелях,  мертвые лианы, врезавшиеся  в кору дерева и продолжающие  обвивать
труп   поверженного  великана.  Отчетливо  виднелась  проложенная  муравьями
извилистая дорожка, у небольшого отверстия неподвижно притаился черный паук,
но цикады я так и не видел.  Слегка повернув голову, я заметил в глубине мха
что-то  блестящее. Всмотревшись,  я увидел насекомое:  туловище его,  длиной
около двух дюймов, покрыто было сложным серебристо-зеленым красивым узором и
совершенно  сливалось  с зеленым  мохом  и  серой корой дерева. Обнаружил  я
цикаду только потому, что случайный солнечный луч  заискрился на  ее больших
крыльях; этот отблеск, подобный солнечному зайчику, и привлек  мое внимание.
Я  осторожно  поднес руку  к  насекомому  и  схватил  его.  Цикада захлопала
крыльями, которые,  как  бумага.  шуршали  по моим пальцам, затем в отчаянии
издала  долгий  пронзительный   крик.  Я  внимательно  рассматривал  цикаду,
осторожно  держа   ее   в   руке.  У  нее  были   большие  выпуклые   глаза,
серебристо-зеленое  тело  было  твердо, как орех. Крылья  ее напоминают лист
слюды, если рассматривать  их  на свет, видна частая сетка  жилок, сложных и
красивых, как самые искусные витражи. Между  лапками в  специальном  желобке
заходится длинный и тонкий хоботок  цикады. Этим хрупким инструментом цикада
прокалывает  кору  деревьев  и добывает  древесный сок.  Закончив  осмотр, я
развернул  ладонь  руки.  С  минуту  цикада  беспомощно  размахивала  своими
красивыми крылышками, затем она вспорхнула и улетела. Я не пытался сохранить
цикаду,  так  как  знал,  что это  хрупкое  насекомое не доживет в маленькой
сетчатой клетке  на диете  из воды и меда до  нашего  возвращения  в Англию.
Скоро   вернулся   Элиас,   заявивший,   что   теперь  он   установил   наше
местонахождение и знает хорошо дорогу.
     Мы снова вышли на тропинку и продолжали путь к намеченной поляне. Такие
поляны образуются на отдельных участках леса, где слой почвы слишком тонок и
не  удерживает могучие  корни больших  деревьев. Эти поляны  заросли низкими
вьющимися растениями, для тонких корней которых достаточно нескольких дюймов
почвы, покрывающей выходящую здесь к поверхности скальную основу африканских
лесов. Подобные поляны густо поросли травой; в трещинах скал,  на нанесенном
дождями тонком слое  земли растут  крошечные, чахлые деревца. Со всех сторон
поляны окружены  густыми лесами;  если почвенный  слой немного утолщается --
семена  крупных деревьев развиваются в  нем и деревья отбирают эти участки у
своих низкорослых соперников.
     Деревья постепенно начали редеть, стало значительно светлее, и мы вошли
в  густые,  низкие  заросли на опушке  леса. Мы проложили  себе путь  сквозь
покрытую цветами густую завесу и, шагая по колено  в траве, вышли на поляну.
Она расстилалась  перед нами,  подобно большому лугу,  золотисто-зеленая под
лучами  солнца,  тихая  и  пустынная,  резко  очерченная  в  своих  границах
величественной стеной леса.
     Мы прилегли на теплую траву  и закурили, купаясь в  ласковых  солнечных
лучах.  Постепенно до нас стали  доходить признаки жизни  обитателей поляны:
звонкое  стрекотание  больших яркокрылых  кузнечиков;  пронзительные призывы
древесных  лягушек  с берегов  крохотного ручейка, извивающегося в траве; то
мягкое, то сиплое воркованье маленького голубя, сидевшего над нами в кустах.
С дальнего  конца поляны донеслись и эхо отразило чьи-то громкие и беспечные
крики: "Карроу... карро-о-у... ко-оу-у...".
     Снова и снова повторились эти громкие крики. Я навел бинокль на деревья
дальней опушки  леса и стал тщательно их осматривать. Вскоре  я увидел  трех
больших блестящих  зеленых  птиц с длинными, тяжелыми хвостами и  изогнутыми
хохолками.  Поднявшись, они стремительно пересекли  поляну и  опустились  на
деревья  на  противоположной  стороне, повторив  при  посадке  свои громкие,
вызывающие крики. Не  переставая кричать, они, как белки, прыгали с ветки на
ветку и бегали по  деревьям с  поразительной легкостью и быстротой. Это были
гигантские  бананоеды, пожалуй, самые красивые птицы в  тропическом лесу.  Я
часто слышал  их пронзительные крики в  лесу, но увидел их сегодня  впервые.
Ловкость  и подвижность  этих  птиц  изумили  меня: они прыгали  и бегали по
ветвям,   останавливались  на   мгновение,   чтобы   клюнуть  и   проглотить
какой-нибудь  плод или  огласить  лес своими криками. Перелетая с  дерева на
дерево,  они  широким   веером   распускали  хвосты;  переливы   зеленого  и
золотисто-желтого цветов в сиянии солнечных лучей  поражали  глаз красотой и
богатством красок.
     -- Элиас, ты видишь этих птиц?
     -- Да, сэр.
     -- Я дам десять шиллингов тому, кто доставит мне такую птицу живой.
     -- Правда, сэр?
     -- Правда. Ты попробуешь ее поймать?
     -- Да, сэр... десять шиллингов...-- он долго еще что-то бормотал,  лежа
на спине и докуривая папиросу.
     Я  следил,  как   сверкающие  красками   птицы,  весело   перекликаясь,
постепенно исчезли в чаще леса; на поляне снова воцарилась тишина.
     Мы приступили к работе. Распустив частые, длинные сети, мы подвесили их
широким полукругом, плотно прижав к земле нижнюю часть. Сети  были  натянуты
очень слабо,  так что попавший  в них небольшой зверек быстро запутался бы в
их широких  складках.  Затем мы очистили от  травы  и  растительности полосу
шириной в  два фута,  соединявшую полукругом свободные  концы  установленных
сетей.  Получилась полная окружность, одну  ее половину составляли натянутые
сети, другую  -- расчищенная нами  полоса.  Срезанные  кустарники и траву мы
сложили  по внутреннему  краю полосы  и забросали их сверху сырыми листьями.
Всю эту  кучу мы слегка полили керосином и подожгли. Сырые  листья не давали
сухой траве разгореться, куча медленно тлела  и  выделяла клубы едкого дыма,
стлавшегося  по  направлению  к  сетям.  Но  наше  терпеливое  ожидание   не
увенчалось   успехом.  Из  дыма  с  возбужденным  стрекотом  выскочили  лишь
несколько  крупных  кузнечиков. Погасив огонь,  мы установили сети в  другом
месте  и  повторили всю  процедуру  с самого  начала. И снова  сети остались
пустыми. Наши  глаза болели от дыма, мы были обожжены огнем и солнцем. Шесть
раз мы расставляли сети, зажигали и тушили огонь, не получив никакой награды
за свои труды.
     Я уже начал  было сомневаться  в справедливости рекомендации Элиаса, но
на седьмой  попытке счастье нам улыбнулось. Едва мы подожгли траву, как один
участок  сетей начал дрожать и колебаться. Я помчался туда и увидел крупного
серого зверька с длинным чешуйчатым хвостом, запутавшегося в складках сетей.
Это была  мешетчатая крыса величиной с котенка, серый ее мех кишел  похожими
на тараканов насекомыми-постоянными спутниками этих крыс.
     --Элиас,  я  поймал  интересного  зверька,--закричал  я. Но  Элиас  был
увлечен  чем-то у  противоположного  края  нашего сооружения и  не расслышал
меня. С трудом удалось мне спрятать крысу в  плотный мешок, избежав при этом
ее укуса. Затем я помчался к другому краю сетей. Элиас барахтался на  земле,
сердито и громко ворча.
     -- Что случилось, Элиас?
     -- Крысы, сэр, -- ответил он возбужденно. -- Они быстро бегают и больно
кусаются. Осторожнее, сэр, они вас укусят.
     По траве металось множество жирных лоснящихся крыс. Убегая от дыма, они
в  то  же  время  ловко  ускользали  от  расставленных  сетей.  Крысы  имели
равномерную оливково-зеленую  окраску, только носы у них были ржаво-красного
цвета.  Маленькие  зверьки  носились  у нас под  ногами, убегали в  траву  и
выбегали оттуда обратно,  их лапки  находились в  безостановочном  движении,
длинные белые усы возбужденно  топорщились. Крысы никого и ничего не боялись
и  кусались,  как  черти.  Когда  Элиас,  опустившись  на  колени, попытался
вытащить одну  крысу из  травы, другая пробежала  по его ноге, забралась под
набедренную  повязку  и  куснула  Элиаса в  бедро.  Спрыгнув  на  землю, она
мгновенно исчезла в траве.
     -- А-а-а...--дико закричал Элиас,--она меня укусила, это очень скверные
животные.
     В этот  момент  другая крыса впилась зубами в большой палец моей правой
руки  и мне было уже не до  Элиаса.  В конце концов мы поймали десяток крыс.
Когда мы вышли из дыма, у нас был  вид людей,  только что переживших горячую
схватку с  леопардом. Моя рука сильно болела от полученных пяти  укусов, все
лицо было расцарапано  кустами. По ногам Элиаса текла кровь, у него было два
укуса на ногах и один на  колене. В тропиках кровотечение  происходит  очень
обильно:  из  самой  маленькой  царапины  кровь  льет,  как из  поврежденной
артерии. Выступивший от жары и напряженной работы пот залил открытые укусы и
царапины, которые теперь начали  страшно болеть.  Я убедился, что  за поимку
крыс мы заплатили слишком дорогую цену.
     Перед возвращением в лагерь было решено  произвести  еще одну  попытку.
Скучную  работу  по расстановке  сетей  и  разведению  огня  мы выполнили  с
удовольствием, поскольку трофеи, как это всегда бывает, значительно улучшили
наше  настроение.  Давно  известно,  что нет ничего  более  удручающего, чем
повторение одной и той же работы без получения желаемых результатов. Разведя
огонь, мы перебежали к сетям и стали с нетерпением вглядываться в траву.
     Первыми  выбежали  две  красивые,  ярко окрашенные  ящерицы,  решившие,
очевидно, что поляна горит. Одну из них я  поймал сачком для бабочек, вторую
Элиас хотел ударить палкой, но промахнулся, и она исчезла в кустах.
     -- Элиас, ты упустил ее?
     -- Она убежала в кусты, сэр,--уныло ответил Элиас.
     --  Почему ты ее не поймал?--сердито спросил я, размахивая перед  носом
Элиаса пойманной ящерицей.--Что, у тебя рук нет, что ли?
     Элиас испуганно отскочил в сторону:
     -- Маса, это плохая ящерица. Если она вас укусит, вы умрете.
     --  Чепуха, --  ответил я и вложил  мизинец  между зубами ящерицы. Укус
чувствовался  не  сильнее  легкого щипка. -- Видишь?  Это  самая  безобидная
ящерица.
     Я  поместил  ящерицу  в  мешок,  и  мы  вернулись к  сетям,  в  которых
запутались три крысы и черная злая землеройка. Крысы имели бледно-коричневую
окраску, покрытую продольными полосами круглых ярко-кремовых пятен. Когда мы
подняли  крыс за хвосты, они повисли в воздухе расслабленно и спокойно, и мы
упаковали их в мешок без  всяких затруднений.  Позднее я обнаружил,  что эти
робкие, застенчивые зверьки поддаются дрессировке лучше  всех других  лесных
крыс: через два дня после поимки  они уже безбоязненно забираются  на ладонь
руки, чтобы схватить предлагаемую им пищу.
     Землеройка, напротив, обладала таким же черным характером,  как и  цвет
ее меха.  Хотя  длина  ее не превышала трех  дюймов, она свирепо  рвалась  в
сетях, а  когда мы захотели ее  освободить, бросилась  на  нас, ощерив рот и
гневно раздувая ноздри. Когда нам удалось распутать сети, землеройка села на
задние лапы, собралась в комок и, вызывающе вскрикивая, приготовилась к бою.
С большим трудом мы загнали ее в ящик, наполненный  сухой  травой, но и  там
она продолжала сердито ворчать. Я не собирался долго держать ее, так как это
крошечное существо вряд ли выдержало бы долгий и утомительный путь в Англию.
Но я хотел оставить землеройку на несколько дней в лагере,  чтобы изучить ее
привычки  и рассмотреть ее на близком расстоянии. Тот факт, что  я иногда  с
большими трудностями ловил животное, держал несколько дней в лагере, а затем
выпускал на волю, был в глазах африканцев убедительным доказательством моего
слабоумия.
     Солнце склонялось  к краю  поляны, когда мы упаковали снаряжение и всех
наших пленников и  отправились  в обратный путь. Снова  над  нашими головами
появилась  сплошная  крыша  золотисто-зеленых листьев. Ночь  застигла  нас в
лесу, и скоро стало темно, как  в подземелье. Я с трудом ковылял, спотыкался
о   корни,  стукался  головой  о  ветки   под  аккомпанемент  многочисленных
соболезнований  Элиаса. Когда мы вышли к полям около деревни, оказалось, что
сумерки только  переходят  в  настоящую  тропическую ночь.  Пара  попугаев с
криком  и  свистом  пролетела  высоко  над  нами  по   направлению  к  лесу.
Разбросанные  по  небу  облака  были еще  окрашены золотистыми,  розовыми  и
зелеными отблесками.  Огни лагеря  приветливо мигали  нам, я уже  чувствовал
какой-то вкусный  запах. Но я  быстро вспомнил, что,  прежде чем помыться  и
поесть,  мне   придется   разместить  и  накормить  всех  наших  сегодняшних
пленников. Перенес я это разочарование сравнительно спокойно.


ГЛАВА III
     Более крупные животные
     Количество более крупных животных в лесах Камеруна  также очень велико.
К ним относятся  все животные величиной от домашней  кошки до  слона. Поимка
их,  как правило,  значительно легче  и  связана с меньшими трудностями, чем
поимка мелких животных. Объясняется это прежде всего тем, что более крупного
зверя  легче обнаружить.  Для  мыши  или белки  не  требуются слишком густые
заросли, чтобы спрятаться от охотника; для такого  животного, как, например,
антилопа  дукер, нужно уже солидное  укрытие. Кроме того, маленькие  зверьки
имеют  неприятную  манеру  пролезать сквозь  ячейки  сетей,  если же в сетях
окажется  крупное  животное, можно не  сомневаться,  что  оно уже никуда  не
уйдет.
     Однажды утром Элиас и Андрая  появились в лагере необычно  рано. Лежа в
полумраке палатки,  я слышал, как они шепотом обсуждали с Пайосом, стоит  ли
меня   так  рано  будить.  Пайос  в   этом  отношении  был  большой  педант:
потребовалось много времени,  чтобы  втолковать ему,  что вновь  прибыва