ешить, я много смеялся.
     - Да. это отличная добыча, - ответил я, - Как вы ее называете  здесь, в
Бафуте?
     - В Бафуте мы его называть шиллинг. - сказал Фон.
     - А как ты думаешь, мои охотники сумеют поймать таких хоть парочку?
     - Завтра же ты  таких получить парочку, - пообещал Фон, но ни за что не
хотел  сказать мне, как они будут ловить лемуров и кто это будет  делать. Мы
вернулись  в  Бафут  уже  в  сумерки.  Фон  переоделся  и  в  своем  обычном
представительном  виде  явился ко мне выпить. Когда мы  пожелали  друг другу
спокойной ночи, я напомнил про обещание добыть мне несколько галаго.
     - Да,  мой  друг, я не забыть, - сказал Фон. - Я  добыть тебе несколько
шиллинги.
     Прошло четыре  дня, и  я  уже  начал думать, что или Фон  забыл о своем
обещании, или  изловить  галаго куда трудней, чем  ему  казалось. А на пятое
утро, когда мне подали чай, я увидел у своего прибора  на подносе маленькую,
пестро  раскрашенную  корзиночку из  волокна  рафии. Я снял  крышку и  сонно
заглянул в  корзинку: оттуда  на меня кротко, вопросительно  смотрели четыре
пары  огромных, блестящих,  наивных  глаз.  Это  был подарок Фона  -  полная
корзина шиллингов.

ГЛАВА VII. Ке-фонг-гуу

     Травянистые   степи   Камеруна   населяет    множество   самых   разных
пресмыкающихся,  и большинство их поймать вовсе  не трудно. В низинных лесах
очень редко увидишь  хоть  какую-нибудь змею,  даже если станешь усердно  ее
искать. Змеи там, конечно, есть, но они, наверно, более разбросаны и,  может
быть,  многие  виды  живут  на  деревьях, а  таких гораздо  труднее  найти и
поймать.  В горах  же  трава кишмя кишит мелкими  грызунами  и  лягушками, а
горные рощицы полны  птиц, так  что  для  змей это  просто рай.  Там водятся
огромные  черные  плюющиеся кобры, зеленые мамбы, тоненькие древесные змеи с
огромными невинными  глазами, многоцветные  габонские гадюки с  раздвоенным,
наподобие  вилки,  рогом  на носу, точно у  носорога, и еще многое множество
всяких других. Кроме змей,  там в изобилии водятся  лягушки  и жабы; лягушки
всех  видов  и  размеров,  от  волосатой  до  крохотных  древесных  лягушек,
величиной  с желудь, среди них есть пятнистые, есть полосатые, иные изумляют
таким разнообразием красок, что похожи совсем не на земноводных, а скорее на
веселые  конфетки;  жабы,  как  правило,  яркими  красками  не  блещут,   но
бесцветность с лихвой возмещается тем,  что они украшены самыми причудливыми
узорами  бородавок и  наростов, и  притом  у них яркие, подчас  неожиданного
цвета глаза.
     Но больше всего  в  этих местах  ящериц,  они  попадаются буквально  на
каждом  шагу:  в  высокой  траве  по  обочинам  дорог  шныряют   толстенькие
коротконогие сцинки - светло-коричневые, серебристые  и черные,  а по стенам
хижин, по  дорогам  и скалам важно  расхаживают и кивают головами агамы всех
цветов радуги. Под корой деревьев и под камнями прячутся маленькие гекконы с
большими   золотистыми  глазами;  туловища  их  очень  красиво  и  аккуратно
раскрашены  шоколадным и кремовым, а ночью в хижинах можно  увидеть  обычных
вееропалых гекконов;  призрачные, полупризрачные, словно  розовые жемчужины,
они торжественно расхаживают по потолкам.
     Всех этих животных  мне принесли в разное время местные охотники. Порой
это  была  змея,  не слишком надежно привязанная к концу палки, или калебас,
полный лягушек  с разинутыми ртами. Иной раз добыча была аккуратно завернута
в шапку или рубаху охотника  или болталась на  конце тонкой  веревки. Такими
случайными  и  опасными  способами мне доставляли кобр, мамба  или габонских
гадюк;  я только  диву  давался, глядя, как беспечно  и небрежно  обращаются
охотники с этими смертоносными змеями, хоть и отлично знают, как это опасно.
Как правило,  африканцы  прекрасно  понимают, что такое змея,  и  на  всякий
случай склонны скорее  считать каждую  ядовитой, а  не наоборот.  Вот почему
легкомыслие моих охотников  казалось  мне  по  меньшей  мере  странным.  Еще
сильнее  изумился я,  когда узнал, что  единственная  ящерица,  которой  они
панически боятся, совершенно безвредна.
     Однажды  я отправился в очередной поход с Гончими Бафута, и мы пришли в
просторную зеленую  долину примерно в полумиле от деревни. Гончие разбрелись
по  долине и начали  расставлять  сети, а я  пока уселся  в  траву  и  решил
насладиться сигаретой.  Вдруг в траве слева от меня что-то  шевельнулось:  я
посмотрел внимательней и увидел  такое пресмыкающееся, что чуть не ахнул: до
этой минуты я был уверен, что самая красочная ящерица в лугах - агама, но по
сравнению  с той, которая сейчас предстала  у меня перед глазами, пробираясь
среди травинок, агама  показалась бы серой, бесцветной, точно кусок  оконной
замазки.  Я замер,  затаив  дыхание, не  смея  шелохнуться: еще спугнешь это
удивительное создание - вот сейчас возьмет и юркнет в траву! Но так как я не
шевелился, ящерица приняла меня  за безобидное существо, а потому  спокойно,
неторопливо  скользнула на солнце и расположилась на  солнцепеке,  задумчиво
разглядывая  меня  глазами. в которых  мелькали золотистые  искорки. Я сразу
понял,   что  это  какая-то  разновидность  сцинка,  но  такого  крупного  и
красочного  представителя  этого рода я, кажется,  никогда  еще не встречал.
Ящерица лежала неподвижно, наслаждаясь  лучами утреннего солнышка, и у  меня
было вдоволь времени, чтобы как следует ее рассмотреть.
     Ящерица была в длину около фута вместе с  хвостом, а в толщину примерно
два дюйма (в самом толстом месте). Голова широкая и как бы обрубленная, ноги
короткие,  но сильные. Расцветка и  рисунок настолько сложны и ослепительны,
что описать их почти невозможно. Начать с того, что чешуйки  у нее крупные и
чуть  приподнятые,  так  что  кажется,  будто  вся ящерица  очень  хитроумно
составлена  из мозаики.  Горло  в черно-белых  продольных полосках,  макушка
красноватая, цвета  ржавчины,  а  щеки,  верхняя губа  и подбородок  ярче  -
кирпично-красные. Туловище в основном чисто черное, точно лакированное, и на
его фоне остальные цвета  проступают особенно  отчетливо. От челюсти вниз, к
передних  лапам  тянутся  ярко-вишневые  полосы,  отделенные друг  от  друга
узенькими  полосками из черных и  белых  чешуек. Хвост и внешняя сторона ног
испещрены белыми  пятнышками, причем на  ногах пятнышки  маленькие и  каждое
отдельно, а  на хвосте  их  так  много,  что  местами они кажутся  сплошными
поперечными полосами.  На спине тоже во всю длину чередуются полосы - черные
и  канареечно-желтые. И это  еще не все: желтые  полосы кое-где  прерываются
группами розоватых чешуек. Вся ящерица такая яркая и блестящая, как будто ее
только что покрасили и краска еще не высохла.
     Так мы сидели и смотрели  друг на друга, а я  тем временем  лихорадочно
обдумывал план действий:  надо же ее поймать!  Сачок для  бабочек  остался в
десятке шагов от меня, но с  таким же успехом он мог  остаться в  Англии - я
все равно  не мог им воспользоваться, ведь ящерица не  станет лежать здесь и
ждать,  пока я сбегаю за сачком. Позади нее простирались необозримые джунгли
высокой  травы, и если она юркнет  в эти заросли - прости-прощай, больше мне
ее  не видать... Тут, к своему отчаянию, я услышал шум  -  это  возвращались
Гончие Бафута. Что-то надо  было  делать да поскорей, иначе они спугнут  мою
красавицу.  Я медленно поднялся на ноги, и ящерица  тревожно подняла голову.
Когда в  траве  зашуршали шаги  идущего первым  охотника, я, не  раздумывая,
бросился к ящерице.  Конечно, внезапность нападения  сослужила мне кое-какую
службу  -  ведь  ящерица  целых четверть часа разглядывала меня, я сидел, не
шевелясь, точно каменный, и она совсем не ожидала, что я вдруг ринусь на нее
как  ястреб. Но  преимущество  мое  оказалось  кратковременным:  сцинк мигом
опомнился  от изумления  и,  когда я грохнулся  в  траву,  легко и  проворно
скользнул  в сторону. Я перекатился на бок. взмахнул рукой, пытаясь схватить
удаляющуюся ящерицу, и в ту же  минуту  охотник вышел на прогалину и увидел,
чем я тут занимаюсь.  Ему бы  кинуться мне на  помощь, а  он  вместо этого с
протяжным воплем  подскочил  ко мне и  оттащил меня подальше от моей добычи.
Ящерица скрылась в густой  путанице травы, только мы ее и видели; я стряхнул
руку охотника, который вцепился в мой локоть, и яростно обрушился на него.
     - Что ты делаешь? - крикнул я вне себя от злости. - Одурел, что ли?
     -  Маса,  - оправдывался  охотник,  в волнении  щелкая пальцами.  - Это
плохой добыча, опасный добыча. Если он кусать маса, маса один раз умереть.
     Я  с  трудом овладел  собой.  Да,  это  для  меня не новость,  мне  уже
случалось  с этим  сталкиваться:  африканцы  твердо убеждены, что  некоторые
совершенно безвредные рептилии ядовиты и укус их смертелен, разуверить  их в
этом  невозможно. Поэтому я удержался  от соблазна объявить охотнику, что он
круглый дурак, и попытался прибегнуть к другим методам убеждения.
     - Как вы называете эту добычу? - спросил я.
     - Мы ее называть Ке-фонг-гуу, сэр.
     - И ты говоришь, она очень ядовитая?
     - Очень, маса. Это опасный добыча.
     - Ну ладно,  глупый ты человек, только ты забыл, что  у европейцев есть
особое лекарство от укусов такой добычи. Ты что ж, забыл, что, если она меня
укусит, я не умру?
     - А, маса, я совсем забыть про это.
     -  И ты бежишь, как женщина, кричишь во все горло и мешаешь мне поймать
такую прекрасную добычу, и все потому, что ты про это забыл, да?
     - Виноват, сэр, - сокрушенно выговорил охотник.
     Я легонько постучал пальцем по его курчавой голове.
     -  В  следующий раз,  друг мой,  прежде чем  делать  глупости,  сначала
подумай головой, - строго сказал я. - Слышишь?
     - Я слышишь, сэр.
     Когда подошли остальные охотники, я рассказал им, что произошло, и  все
они ахали и щелкали пальцами.
     - Ха! - воскликнул один, и в голосе его слышалось восхищение. - Маса не
иметь страх! Он старался поймать Ке-фонг-гуу!
     - А  Уано взять  да и  поймать маса!  -  сказал  другой,  и  все громко
расхохотались.
     -  Да,  Уано, тебе сегодня  удача! Другой раз маса  тебя убить за такой
глупый  дело, -сказал третий, и  все вновь разразились громогласным хохотом:
подумать  только,  у  охотника  хватило безрассудства  помешать мне  поймать
зверька!
     Когда  они наконец отсмеялись, я стал подробно расспрашивать их об этой
ящерице. К моему  немалому  облегчению,  Гончие  уверяли,  что  таких  здесь
довольно много и мне не раз еще  представится случай  ее поймать. Однако все
единодушно  твердили,  что  ящерица эта  страшно ядовита.  Яд  ее смертелен,
уверяли они, и даже если только дотронешься до нее рукой, тотчас в судорогах
упадешь  наземь и  через несколько минут умрешь. Потом они стали спрашивать,
какое есть против этого смертоносного яда лекарство, но  я  напустил на себя
подобающую таинственность.  Сказал только, что,  если они выследят для  меня
такую  ящерицу,  я  ее  поймаю и  докажу  им всем, что не стану  корчиться в
судорогах  и  не умру. Они  сразу повеселели,  очень заинтересовались  столь
опасным  для  жизни опытом  и пообещали мне помочь (ни один, в  сущности, не
поверил в мое лекарство). Один из  охотников  сказал,  что знает одно место,
где  можно  найти множество таких  ящериц; он утверждал даже,  что до  этого
места не так уж далеко.  Мы  упаковали  свое снаряжение и  двинулись в путь.
Охотники оживленно болтали между собой, должно быть, заключали пари - выживу
ли я после того, как дотронусь до Ке-фонг-гуу, или помру..
     Охотник,  который  вызвался  показать место, где  водятся  Ке-фонг-гуу,
вскоре отвел нас  примерно за милю от той долины, где я впервые  увидел свою
красотку, и мы очутились  у самого подножия  холма. Сильные  ливни  смыли со
склонов слой красной  земли, и из-под нее широкими  полосами проступил голый
серый камень. Лишь  кое-где  в щелях осталась земля, и тут выросли растения,
которым довольно для питания всего лишь крохотной горсточки почвы.  Каменные
пласты окаймляла  высокая  золотистая  трава и  какое-то странное  растение,
похожее  на  чертополох,  с  бледно-желтой, как у лютика, головкой. Открытый
солнечным лучам камень совсем раскалился  - не  дотронешься!  Когда я шел по
склону,  тонкие каучуковые подошвы  моих башмаков прилипали к  нему, точно я
шел по липучке  для мух. Я  уж начал  подумывать, не слишком ли жарко в этом
пекле даже для самых  солнцелюбивых ящериц? И вдруг яркая  цветастая полоска
вылетела из низенького островка зелени, мелькнула на мерцающей от зноя скале
и юркнула под надежный кров высокой травы и чертополоха.
     -  Ке-фонг-гуу! - объявили Гончие Бафута, остановились  как вкопанные и
крепче стиснули  в руках копья. Опасаясь, что они будут не столько помогать,
сколько мешать мне поймать  желанную добычу, я велел им оставаться на месте,
а сам пошел вперед. На сей раз я  захватил с собой сачок для бабочек и начал
осторожно,  один за другим,  обходить крохотные островки,  поднимавшиеся  из
щелей в скале: в каждый я легонько тыкал ручкой сачка, проверяя, не прячется
ли там ящерица. Просто удивительно, сколько всякой живности может скрываться
даже в таком крохотном  оазисе  травы!  Я  вспугнул  бесчисленное  множество
саранчи, целые тучи  мотыльков и  комаров,  массу ярких  бабочек,  несколько
жуков и несколько  стрекоз. Теперь я понял, что так привлекает ящериц к этим
выжженным и, казалось бы, бесплодным каменным склонам.
     Вскоре мне  повезло:  я ткнул ручкой  сачка в  очередной  пучок  травы,
легонько ею там поворочал и вспугнул Ке-фонг-гуу. Она выскользнула из своего
укрытия  и вильнула  по шершавой  поверхности скалы  легко  и  плавно, точно
камешек по льду. Я бросился за ней, но тут  же обнаружил,  что для  бега  на
короткие дистанции нам с ящерицей требуются разные беговые дорожки. Нога моя
попала в  трещину, и я растянулся ничком во всю  длину, а пока поднимался на
ноги и искал  сачок, моя  ящерица скрылась из виду. К этому  времени с  меня
ручьями  лил пот,  а  от  раскаленных  камней несло  жаром, как  от плиты, и
малейшее  усилие заставляло кровь стучать у  меня  в  голове,  как  барабан.
Гончие Бафута  стояли  у кромки  высокой травы  и молча,  как  зачарованные,
наблюдали  за каждым моим движением.  Я утер  лицо,  зажал сачок в липкой от
пота руке и упрямо направился к следующему кустику травы.
     На сей раз я действовал осторожней: просунул ручку сачка между стеблями
травы,  легонько, медленно  поводил  ею там взад и вперед и так же осторожно
вытащил - ну как?
     И  я  был  вознагражден:  из   травы  высунулась   яркая  головка  и  с
любопытством  поглядела - что  произошло?  Я тотчас ударил  по  траве позади
ящерицы и подставил сачок как  раз в то мгновение, когда Ке-фонг-гуу  оттуда
выскочила. Еще  миг  -  и  я  с  торжеством  поднял  сачок над головой: там,
запутавшись в  складках сетки, отчаянно металась Ке-фонг-гуу. Я  сунул  руку
внутрь сачка и  ухватил пленницу поперек туловища, за что она немедленно мне
отомстила -  вцепилась челюстями  в  большой палец. Челюсти у  ящерицы очень
сильные,  но  зубки  крохотные,  так что укус  был совсем  безболезненный  и
безвредный. Чтобы  чем-нибудь занять пленницу,  я предоставил ей  жевать мой
палец,  а  сам  тем временем вынул из ее сачка. Поднял высоко в воздух яркое
тельце ослепительно красивой расцветки и помахал им, как флагом.
     - Смотрите!  - закричал  я  охотникам, которые стояли, разинув  рот,  и
глядели на меня во все глаза. - Вот, я поймал Ке-фонг-гуу!
     Мягкие  мешки, в которых мы обычно переносим пресмыкающихся, остались у
охотников, поэтому  я  бросил сачок на скалу и пошел к ним, все еще сжимая в
руке  ящерицу. Тут Гончие  Бафута  все,  как один,  побросали свои  копья  и
кинулись в высокую траву, словно стадо перепуганных антилоп.
     - Чего ж вы боитесь? - закричал я им вслед. - Я держу ее крепко, она не
убежит!
     -  Маса,  мы  сильно  бояться,  - хором отвечали  Гончие,  укрываясь  в
золотистых зарослях на безопасном расстоянии от меня.
     Я утер лоб.
     - Принесите мне мешок для этой добычи, - строго приказал я.
     - Маса, мы бояться... этот опасный добыча, - донесся ответ.
     Я понял, что надо поскорей придумать какой-нибудь весьма убедительный и
непреложный  довод,  не  то  я  вынужден  буду гоняться  за  моими  храбрыми
охотниками по  всей равнине, чтобы  взять у  них мешок для ящерицы. Я сел на
землю у самой опушки травяных дебрей и вперил в Гончих грозный взгляд.
     - Если сейчас же  кто-нибудь не  принесет мне мешок для этой  добычи, -
объявил  я громко и сердито, - завтра я возьму себе других охотников. И если
Фон спросит меня, почему я так сделал, я скажу  ему, что мне нужны настоящие
мужчины,  охотники, которые  ничего  не  боятся,  а  женщины мне  совсем без
надобности.
     Над высокими травами воцарилась тишина: охотники решали, что страшнее -
Ке-фонг-гуу  у  меня в  руке  или Фон в  Бафуте. Через  некоторое время  Фон
победил, и они медленно, нехотя  подошли поближе. Один, все еще оставаясь на
почтительном расстоянии, бросил  мне мешок для  моей пленницы, но я подумал,
что,  пожалуй,  прежде  чем  засунуть  ящерицу  в мешок,  стоит  им  кое-что
показать.
     -  Смотрите все! - воскликнул я и поднял барахтающуюся ящерицу  повыше,
чтобы всем было видно. - Смотрите хорошенько, сейчас вы увидите - эта добыча
не может меня отравить.
     Держа  сцинка  в  одной руке,  я  медленно поднес  к  самому  его  носу
указательный палец  другой; ящерица мигом угрожающе разинула рот и под крики
ужаса,  которыми разразились охотники,  я засунул палец поглубже ей в  рот -
пускай жует  на  здоровье. Гончие Бафута точно вросли в землю и  с безмерным
изумлением, явно не веря собственным глазам, смотрели,  как  ящерица  грызет
мой  палец.  Вот так,  круглыми  глазами,  раскрыв  рты,  затаив  дыхание  и
подавшись всем  телом вперед, они  смотрели:  что же будет? Что случится  со
мной  от  страшных укусов животного?  Через несколько секунд ящерице надоело
без  толку грызть мой  палец и она  выпустила  его. Я  аккуратно уложил ее в
мешок, завязал его и только после этого повернулся к охотникам.
     - Ну, видели? - спросил я. - Это добыча меня укусила, так?
     - Да, так, сэр, - благоговейным шепотом отозвались охотники.
     - Ну вот: она впустила в меня яд, а? И вы думаете, теперь я умру?
     -  Нет, сэр.  Если этот  добыча кусать  маса  и маса не  умереть сразу,
теперь он не умереть совсем.
     - Верно, я не умру: у меня есть такое особенное лекарство, - солгал я и
с подобающей скромностью пожал плечами.
     - А-а-а-а! Да, так:  у маса есть  отличный лекарство, - подтвердил один
из Гончих Бафута.
     Я проделал все  это  вовсе  не для того, чтобы показать им преимущество
белого  человека над черным; истинной причиной  этого  маленького  спектакля
было мое заветное желание поймать как можно больше  таких ящериц, а  я знал,
что мне их не получить, если  я не заручусь помощью и содействием охотников.
Но для того чтобы этим заручиться,  надо было побороть их страх, а я мог это
сделать  одним-единственным способом: наглядно  показать, что мое мифическое
"лекарство"  куда  сильней  "смертельного"  укуса  Ке-фонг-гуу. Когда-нибудь
потом  под  видом  этого  самого лекарства я дам  им  какой-нибудь  невинной
жидкости, и, вооруженные таким чудо-эликсиром, они отправятся на  промысел и
принесут мне полные мешки сверкающих красками Ке-фонг-гуу.
     На  обратном пути  я  важно  шагал по  дороге,  с гордостью  нес  моего
драгоценного сцинка и был весьма доволен собой: ведь я придумал такой хитрый
способ наловить побольше этих  красивых ящериц! За мной следовали легконогие
Гончие  Бафута, они  шли  молча  и все  еще  взирали  на меня с почтительным
изумлением. Всякий  раз, как  кто-нибудь встречался нам на пути, они спешили
сообщить  ему о  моем всемогуществе,  и  встречные ужасались,  изумлялись  и
громко ахали. Разумеется, с кажды