еным ежиком  растений  с  толстым  стеблем,  чем-то  похожих  на  полевую
горчицу. К счастью, кролики его не трогали, и он  служил  защитным  покровом
для драгоценных клочков почвы. На фоне сурового эродированного ландшафта эти
клочки  казались  непорочными  зелеными  лугами  с  редкой  россыпью  пальм,
лишенными всяких обитателей, если не считать насекомых да  рыскающих  тут  и
там сцинков. Однако с приходом темноты картина сразу изменилась.
   Остаток дня ушел у нас на разбивку лагеря и налаживание походного быта. А
когда погасли зеленоватые сумерки и на черном бархате неба замерцали звезды,
из недр земли внезапно, как  по  сигналу,  вырвались  необыкновенные  звуки.
Сначала мягкие, даже мелодичные, словно где-то в глуши на  снегу  под  луной
печально выла стая волков. По мере того как к хору присоединялись все  новые
и новые голоса, он стал  подобен  чудовищной  неистовой  мессе  полоумных  в
подземном соборе. К нам доносились фанатические призывы священнослужителей и
дикие вопли прихожан. Около получаса  земля  вибрировала  от  нарастающих  и
убывающих  звуковых  волн,  а  затем  будто  разверзлись   недра,   выпуская
обреченные души из преисподней, созданной воображением Гюстава Доре, - то из
скрытых под зеленью  нор,  словно  восставшие  из  могил  мертвецы,  мяукая,
курлыкая, завывая, высыпали птенцы буревестников.
   Сотни ковыляющих и порхающих птенцов наводнили наш  лагерь,  и  нашествие
это сопровождалось такой какофонией, что мы с трудом слышали друг  друга.  К
тому же эти придурковатые создания  решили,  что  наша  палатка  -  отменная
гнездовая нора, созданная специально для них. С писком  и  уханьем  врываясь
внутрь и шныряя над нашими кроватями и под ними, они беззастенчиво рассыпали
свой помет и отрыгивали пахнущую рыбой кашицу на тех из  нас,  кто  позволял
себе непочтительно обращаться с ними.
   - Честное слово, это уж чересчур, - сказал я,  сгоняя  со  своей  кровати
двадцатого птенца. - Знаю, меня  считают  другом  животных,  но  всему  есть
предел.
   - Можно завязать вход, Джерри, - предложил Вахаб, - но тогда будет  очень
жарко.
   - Пусть лучше я задохнусь, чем делить постель с этой  пернатой  когортой!
Моя кровать и так  похожа  на  перуанский  остров,  где  добывают  гуано,  -
заключил я с горечью, вылавливая птенца из миски с супом.
   Мы завязали вход, и температура внутри палатки сразу подскочила до сорока
градусов. В остальном же наш маневр привел  лишь  к  тому,  что  неунывающие
птенцы принялись делать подкопы вдоль стенок. Всякий раз, как  один  из  них
проникал к нам таким путем, приходилось развязывать вход,  чтобы  вы-бросить
его. В конце концов, обороняясь от  настойчивой  интервенции,  мы  придавили
края палатки канистрами. Тогда побежденные  птенцы,  окружив  нашу  обитель,
решили развлечь нас ночным концертом.
   - Уаааа, уаааа, уууу, - голосила одна группа, и другая отзывалась  ей:  -
Уаа, уаааа, уууэ.
   Соперничающий ансамбль пел на другой лад:
   - Ооо, ооо, ооо, ООООХ, оо, - и мощный хор подхватывал: - Уаа, уаа,  уаа,
ооэээ, уаа, уаа.
   Так продолжалось до самого рассвета;  перерывы  наступали  только,  когда
родители прилетали с кормом, и дикие вопли птенцов сменялись  своеобразными,
мало приятными звуками, будто из ванны,  которую  кто-то  вздумал  наполнить
жидким навозом, вытекало  содержимое.  Это  родители  отрыгивали  в  клювики
потомков полупереваренную рыбу. Скоро в  палатке  воцарился  запах,  как  на
китобойном судне после удачной охоты.
   Под утро, когда мы, совершенно изможденные, стали забываться  беспокойным
сном, несмотря на гомон, птенцы открыли для себя еще одно достоинство  нашей
палатки. По очереди взлетая на конек, они лихо съезжали по словно  созданным
для такой забавы  брезентовым  скатам.  Звук  царапаемого  когтями  брезента
напоминал треск рвущегося коленкора, а товарищи  смельчаков,  сидя  кружком,
восхищенно вопили:
   - Кооу, кооРР, КООРР... Ооо, коорр, коорр. Поразмыслив, я заключил, что в
жизни не проводил более беспокойной ночи.
   На рассвете, так и не поспав толком, мы  вылезли  из  палатки  и  побрели
умываться, спотыкаясь на каждом шагу, сквозь орды птиц,  которые  продолжали
сидеть и курлыкать перед своими  норами.  На  краю  розово-оранжево-зеленого
небосвода темнела горстка беспорядочно разбросанных облаков. Притихшее  море
отливало кобальтовой синью. Пальмовые листья над моей головой, запечатленные
черной чеканкой на небесном фоне, шуршали, как  от  незримого  дождя.  Между
ними возлежал в непринужденной позе белый, как фаэтон, узенький лунный серп.
Небо пестрело буревестниками, приветствующими утро своим многоголосием;  тем
временем меланхоличные птенцы закопошились в зелени, ныряя в свои  подземные
убежища.

   После завтрака мы отправились к пальмам  и  посвятили  Зозо  в  искусство
ловли змей. Он  с  напускным  безразличием  справился,  какова  его  задача:
самолично ловить змей или только находить их? Мы ответили,  что  нас  вполне
устраивает второе. Сдвинув на затылок тропический шлем и попрочнее  утвердив
на утином носу темные очки, он приступил к делу. Не прошло и  получаса,  как
Зозо, к нашему удивлению, крикнул, что нашел змею. Мы поспешили к латании, у
которой он остановился. В душе я был уверен,  что  мы  увидим  хвост  сцинка
Телфэра, однако среди листвы и впрямь безмятежно  лежал  молодой  удавчик  с
изящной  тонкой  головой.  В  отличие  от  зеленоватых  взрослых  особей   и
красно-желтых детенышей он был темно-оливковый, с кружевом желтоватых  пятен
на шее, части спины и в основании хвоста. Мы засыпали Зозо комплимента ми, и
он расплылся в довольной улыбке, так что  уголки  губ  чуть  не  сошлись  на
затылке. Ободренные столь быстрым успехом, мы продолжили поиск.

   Понятно, охотясь на змей, мы в то же  время  не  оставляли  без  внимания
гекконов Гюнтера (нам нужны были еще молодые самки), а также сцинков  Бойера
и Телфэра. Зозо, окрыленный тем, что в нем открылся дар  змеелова,  до  того
осмелел,  что  собственноручно  поймал  несколько  юрких  глянцевых  сцинков
Бойера. Вслед за чем, убедившись, что нас никто не  слышит,  признался  мне,
что до этой экспедиции боялся ящериц.
   Поиск продолжался, пока жара не взяла верх над нашим рвением, после  чего
мы направились обратно в лагерь, вполне довольные достигнутым:  наша  добыча
включала восемь сцинков Бойера, шесть молодых сцинков Телфэра, трех  молодых
гекконов Гюнтера и одного удавчика. Под вечер,  когда  солнце  умерило  свой
пыл, мы совершили повторный заход к латаниям,  но  без  успеха.  Ночь  опять
выдалась беспокойной из-за какафо-нических упражнений буревестников.
   На другое утро мы вышли еще раньше,, замыслив взойти на одну из  вершинок
острова и оттуда спускаться к морю. Карабкаться в гору даже в  столь  ранний
час было утомительно и мы добрались до заветной точки мокрые от пота. Сверху
было хорошо видно, как пострадал остров от  эрозии;  крутые,  словно  трасса
горнолыжников, туфовые склоны были сплошь изрезаны  и  источены  дождями.  В
лощинах громоздились вымытые из туфа камни, ожидая, когда  очередной  ливень
отнесет их еще ближе к месту конечного  упокоения  на  дне  моря.  Слагающие
вершину мощные туфовые плиты были достаточно твердыми,  однако  местами  они
раскисли от ночного дождичка и уподобились шоколадке в мальчишеском  кармане
- стали  липкими,  скользкими  и  обросли  всяким  мусором.  Тут  надо  было
двигаться с особой осторожностью; оступишься -  будешь  катиться  без  помех
сотню метров, пока не врежешься в пальмы. А угодишь в лощину,  так  и  вовсе
ничто не остановит твой двухсотметровый спуск до самого моря.
   Глядя на изборожденные широкими складками скаты, на редкие косые  пальмы,
судорожно цепляющиеся за грунт, чтобы не упасть, на выстилающий морское  дно
пласт серого ила, особенно остро сознаешь, что перед тобой уникальный мирок,
чудом возникший в ходе эволюции, а теперь истекающий  кровью.  Ливни  дробят
покоробившиеся туфовые полки и пласты, по которым расползлись  погребальными
венками причудливые жгуты вьюнков с пурпурными цветочками. Пока все  спорят,
что делать с кроликами,  и  не  могут  прийти  ни  к  какому  решению,  этот
неповторимый уголок земли с каждым днем уменьшается в размерах. Своего  рода
миниатюрный образчик того, что происходит по нашей вине  со  всей  планетой,
как миллионы видов чахнут из-за отсутствия минимальной бескорыстной заботы.
   Около часа мы медленно спускались зигзагами по крутым  склонам,  исследуя
латании, которые терпеливо жались друг  к  другу  всюду,  где  было  за  что
ухватиться корнями. Даже в наиболее высокой части острова  пальмовые  рощицы
кишели разными тварями. Тараканы и сверчки, жуки и мушки, диковинная личинка
в конусовидном чехле, палочники, пауки... И  на  каждом  голом  клочке  туфа
сновали взад-вперед  без  видимой  цели  мириады  крохотных  клещей  в  алом
егерском облачении. В норах под сухими листьями латаний  обитали  диковинные
пурпурные  наземные  крабы,  часто-часто  размахивающие  клешнями  кремового
цвета, - ни дать, ни взять банковские клерки, которые  всю  жизнь  только  и
делали, что считали чужие деньги, и непрерывное движение  рук  стало  у  них
рефлекторным. Вокруг  каждой  латании  жили  сцинки  Телфэра;  присядешь  на
минутку - мгновенно облепят тебя со всех сторон, точно любопытные ребятишки,
норовя отведать' твоих шнурков или брючин  и  жадно  поглощая  все,  что  ты
роняешь на землю, от  небольшой  латании,  чтобы  съесть  апельсин,  я  стал
свидетелем любопытнейшего апельсиновых  корок  до  бумажек.  Переливаясь  на
солнце струйками ртути, в траве  под  латаниями  в  непрестанной  погоне  за
кормом   сновали   сцинки   Бойера,   а   сами   пальмы   служили   обителью
травянисто-зеленых гекконов Винсона с красно-синей головой.
   Примостившись в  тени  зрелища,  которое  позволило  мне  составить  себе
представление, сколько гекконов Винсона может поселиться на одной  пальме  и
какая хищная натура у сцинка Телфэра.
   С наслаждением посасывая апельсин, я вдруг услышал легкую  дробь  у  себя
над головой. Решил, что начинается  дождь  и  это  его  капли  барабанят  по
картонно-плотным листьям. А дробь продолжалась, и тут  я  задумался,  почему
это я не вижу капель и не ощущаю брызг. Заинтригованный, поглядел наверх. На
просвечиваемых насквозь солнечными лучами веерах зеленых листьев метались  и
прыгали тени гекконов Винсона. Иногда  какой-нибудь  геккон  останавливался,
чтобы выглянуть через край листа, и тут же устремлялся дальше. Я насчитал не
меньше четырех десятков, от взрослых особей до хрупких  крошек  длиной  чуть
больше двух сантиметров. Явно кем-то напуганные,  они  с  лягушачьей  прытью
перескакивали с листа на  лист,  направляясь  кверху.  Удивительно  красивую
картину являли собой эти маленькие черные  силуэтики,  снующие  по  зеленому
лиственному экрану.
   Я заглянул между листьями в недра латании,  чтобы  выяснить,  кто  нагнал
такой страх на стайку живых ювелирных поделок. Надеялся увидеть змею, однако
моему взору предстал медленно, но  верно  взбирающийся  по  черешку  крупный
сцинк Телфэра. Время от времени он останавливался  и  смотрел  вверх,  играя
языком. А там  наверху  все  так  же  метались,  объятые  паникой,  гекконы,
выглядывая из-за листьев круглыми от испуга, блестящими черными глазками  на
цветных рожицах. Степенное, неторопливое продвижение  сцинка  придавало  ему
сходство с доисторическим чудовищем.
   Понаблюдав за этой сценой, я решил, что хватит сцинку пугать  фееподобных
гекконов, поймал его и отнес метров на пятнадцать  от  латании.  После  чего
вернулся, чтобы доесть апельсин, и увидел, что малютки уже спокойно  греются
на солнышке и занимаются своими привычными делами.
   Полчаса спустя торжествующий возглас Вахаба  известил  нас,  что  поймана
четвертая змея. Это снова был юный  экземпляр,  но  покрупнее  обнаруженного
Зозо. Вполне довольные  уловом,  мы  возвратились  в  лагерь  в  приподнятом
настроении, которого не смог испортить даже ночной перезвон буревестников.
   На утро у нас оставалось времени лишь на одну,  заключительную,  вылазку,
поскольку в полдень должен был прибыть вертолет. Мы направились  к  пальмам,
однако ничего не добыли и  приступили  к  изнурительной  работе:  надо  было
тащить на горбу все снаряжение из лагеря вниз по лощине и к  переливающемуся
маревом вертодрому. Оставили  только  палатку  для  защиты  от  солнца  и  в
заключение с величайшим наслаждением умылись с головы до ног,  сохранив  три
канистры воды для питья.
   В четверть первого Вахаб начал беспокоиться; в половине первого  принялся
шагать взад-вперед около палатки. Он не терпел перебоев в организованных  им
мероприятиях. В половине второго мы вскипятили чай и похвалили себя  за  то,
что не израсходовали всю воду на умывание. В половине третьего Вахаб  вызвал
из палатки Зозо, они  прошли  на  пропеченный  солнцем  вертодром  и  вместе
уставились на окутанные мглой горы Маврикия.
   - Вахаб очень недоволен, - заметил Джон. - Он любит порядок во всем.
   - Знаю, - отозвался я. - А что  мы  можем  сделать?  Может,  связаться  с
Маврикием по радио?
   Когда Вахаб  вернулся,  я  высказал  ему  это  предложение.  Подумав,  он
согласился. Мы отнесли крошечный приемопередатчик на вертодром, окружили его
плотным кольцом и попытались вдохнуть в него жизнь.
   - Пустой номер, - молвил наконец Джон. - Он мертв, как дронт.
   Вахаб укоризненно посмотрел на Джона. Мы  прошагали  обратно  к  палатке;
оставив усопшую радиостанцию на вертодроме.
   - Зозо совсем расстроился, - шепнул мне Джон.
   - Еще бы, он ведь только  что  женился,  -  заметил  я.  -  Ему  рановато
превращаться в Робинзозо.
   - А он  явно  думает,  что  так  оно  и  есть,  -  заключил  Джон.  Зозо,
понурившись, сидел под пальмой поблизости. Я решил немного взбодрить его.
   - Зозо!
   - Что, мистер  Джерри?  -  отозвался  он,  глядя  на  меня  из-под  полей
тропического шлема, который придавал ему потешное сходство с зеленым грибом.
   - Похоже, вертолет не прилетит за нами.
   - Похоже на то, мистер Джерри, - печально согласился он.
   -  Так  вот,  -  продолжал  я  вкрадчиво,  -  ты  учти,  что  подавляющим
большинством мы решили начать с тебя, когда кончатся продукты.
   Зозо воззрился на меня широко раскрытыми глазами,  потом  сообразил,  что
это шутка, и улыбнулся,  однако  у  него  не  стало  легче  на  душе.  Вахаб
приготовился в двадцатый раз идти на вертодром.
   - Брось, Вахаб, - остановил я его. - Все равно твоя телепатия не поможет.
   - Ума не приложу, где они запропали, - сердито сказал Вахаб.
   - Знаешь, что, - успокоительно произнес я, - давай-ка выпьем  по  чашечке
чая. Зозо, разогрей чайник.
   Зозо наполнил чайник, радуясь, что нашлось какое-то занятие.
   - Вот увидишь, - сказал я Вахабу, - как  только  вода  закипит,  появится
вертолет.
   - Откуда ты знаешь? - усомнился Вахаб.
   - Черная магия белого человека, - серьезно ответил я, и он ухмыльнулся.
   И вот ведь диво: стоило чайнику закипеть, как в ту же минуту мы  услышали
рокот приближающегося вертолета. В полчаса все имущество было уложено, и  мы
взлетели в круговерти  негодующих  фаэтонов,  держа  на  коленях  матерчатые
мешочки с драгоценными змеями и ящерицами.
   По моей просьбе, пилот описал низкий круг над островом. Под  нами  прошел
голый каменный горб; прошла кромка кратера, как будто некое морское чудовище
отгрызло кусок от острова; промелькнула изогнувшаяся  бледно-зеленым  лунным
серпом на склоне трогательная полоска пальм, выше  которых  темнели  могучие
пласты эродированного туфа. Казалось невероятным,  что  даже  теперь,  когда
остров практически мертв, он питает такое разнообразие фауны и флоры; и  еще
невероятнее, что шесть из числа его обитателей не известны  больше  нигде  в
мире.
   Вертолет набрал  высоту,  остров  превратился  в  маленькую  точку  среди
лазурного моря, и я сказал себе, что мы обязаны сделать  все,  чтобы  спасти
его.

   7
   розовый ПОСТСКРИПТУМ

   К 1975 году наши коллеги в Блэк-Ривер располагали парой  розовых  голубей
(однако Дэвид Маккелви считал, что самка уже вышла из плодовитого  возраста)
и двумя самцами-одиночками. Поскольку к 1976 году приплод так и не появился,
было решено отловить еще  несколько  птиц,  чтобы  пополнить  опытную  стаю.
Проблема осложнялась тем, что голуби, судя по всему, покинули криптомериевую
рощу. Искать тридцать пять птиц среди обширных лесов - задача не из  легких.
Много часов Джон и Дэйв, мокрые насквозь, бродили по разным участкам, но все
их  поиски  не  увенчались  успехом.  Пришел  срок  голубям  сооружать  свои
нескладные гнезда на криптомериях, а они как в воду канули. Было из-за  чего
волноваться. Теперь,  задним  числом,  мы  думаем,  что  период  размножения
запоздал из-за тех двух  циклонов,  которые  вынудили  нас  оставить  остров
Круглый ц на много дней приковали к Маврикию. Как бы то ни было,  под  конец
нашей заключительной вылазки на Круглый розовые  голуби  вдруг  вернулись  в
криптомериевую рощу и занялись гнездами.
   Поскольку до 1976 года ничего не удалось добиться, а  нам  представлялось
крайне важным создать достаточно большие плодовитые группы как на  Маврикии,
так и на Джерси, я решил,  что  после  нашего  возвращения  в  Англию  Джону
следует снова отправиться на Маврикий и отловить  еще  розовых  голубей  для
питомника в Блэк-Ривер и для нашего зоопарка. И как  только  мы  прибыли  на
Джерси с драгоценным грузом гекконов и змей  острова  Круглого,  Джон  сразу
стал готовиться к новому путешествию.
   Прибыв на Маврикий, он отправился прямиком в крнптоме-риевую рощу, выбрал
подходящее дерево, с которого открывался вид почти на всю  долину,  влез  на
него и стал ждать розовых голубей. Три часа спустя  его  посетило  сомнение:
может быть, они опять перебрались  в  какое-нибудь  другое  место?  Внезапно
взгляд его остановился на голубе, сидевшем на  гнезде  на  соседнем  дереве.
Потом он говорил:
   - Когда я увидел эту дрянь, сразу понял, что три часа таращился на нее  и
не замечал.
   Волнуясь, он слез на землю, подкрался к дереву с гнездом и  просидел  под
ним до темноты, чтобы наверно знать, что до гнезда  не  добрались  шныряющие
кругом обезьяньи стаи.
   Как только стемнело, Джон поспешил вернуться на базу  и  поднял  на  ноги
Вахаба, Тони Гарднера и Дэйва. Вместе они решили рано  утром  отправиться  в
рощу. Если в гнезде окажется птенец - заберут его и заменят  птенцом  вяхиря
таких же размеров. А затем развесят кругом сети, чтобы поймать родителей.
   Расчеты оправдались - в гнезде, к их радости, и  впрямь  находился  почти
оперившийся птенец, которого они заменили вяхирем.  После  чего  с  великими
трудностями развесили сети.
   Однако когда возвратилась мамаша,  она  то  ли  по  хитрости,  то  ли  по
глупости (последнее более вероятно) миновала сети и принялась как ни  в  чем
не бывало кормить птенца, отнюдь не похожего на  ее  собственного.  Охотники
весь день прождали впустую и ушли, не убирая сети, с тем чтобы вернуться  на
рассвете  следующего  дня.  В  их  отсутствие  обезьяны  обнаружили  гнездо,
разорили его и сожрали птенца. Хотя ловцам не удалось поймать родителей, они
могли утешать себя тем, что спасли от гибели розового птенца. Его  поместили
в  вольер  в  Блэк-Рпвер,  и  через  три  дня  он  уже  летал   и   кормился
самостоятельно.
   Тем временем Джон продолжал поиски и вскоре напал еще на  одно  гнездо  с
яйцом. Они с Дэйвом заранее продумали, как  поступить  в  таком  случае.  Из
наблюдений Дэйва было известно, что яйцо насиживают  оба  родителя  и  смена
происходит примерно в 10 часов утра и 4 часа дня.  Отсюда  решение:  забрать
яйцо, чтобы поместить в инкубатор  в  Блэк-Ривер,  а  взамен  положить  яйцо
домашнего голубя и накрыть гнездо специальной ловушкой, с тем чтобы  поймать
истинную пару. Ограничиться лишь одной птицей  значило  рисковать,  что  она
окажется  не  того  пола,  кото