раза в два
больше  футбольного  мяча,  слепленный  из  грязи  и  скрепленный корнями  и
волокнами,-- своего  рода железобетонная конструкция  мира пернатых. Спереди
гнездо имело  входное  отверстие  в  виде арки, и все сооружение  напоминало
уменьшенную модель старинной печи для выпечки хлеба.
     Меня  очень  интересовало внутреннее  строение гнезда,  и  так  как  Ян
заверил меня в том, что  оно давно покинуто своими обитателями, я снял его с
пня и  осторожно срезал острым ножом куполообразную верхушку.  Внутри гнездо
напоминало раковину улитки. От входного отверстия влево уходил проход длиной
около  шести  дюймов,  повторяя изгиб  наружной стены. Не доходя до  входа с
противоположной  стороны,  он загибался  и  вел к просторному  шарообразному
помещению, дно  которого было аккуратно выстлано травой и перьями. В отличие
от шершавой,  неровной наружной поверхности гнезда внутренние стенки прохода
и комнатки были гладкими,  словно  полированными. Чем  дольше я рассматривал
гнездо, тем  больше  удивлялся, каким образом при помощи одного только клюва
птица могла  создать это  чудо строительной техники. Вполне понятно,  почему
жители Аргентины с такой симпатией  относятся к этой жизнерадостной  птичке,
гордо  прогуливающейся  в  парках  и  садах  и  оглашающей воздух  веселыми,
звонкими руладами. Гудсон[3] рассказывает  трогательную историю о
паре печников, построивших гнездо на крыше одного дома. Однажды самка попала
в мышеловку,  и ей  перебило лапы.  Вырвавшись  на  свободу,  она  с  трудом
долетела до  гнезда и  там умерла. Самец в течение нескольких дней  кружился
около  гнезда,  оплакивая свою подругу, а  затем  исчез.  Через два  дня  он
появился  снова в сопровождении  другой  самки. Они  сразу же  принялись  за
работу и замуровали вход в старое гнездо, где лежали останки погибшей птицы.
На этом саркофаге они построили новое гнездо, в котором  благополучно вывели
потомство.
     И в  самом  деле,  печники  обладают  каким-то  удивительным  обаянием,
оказывающим  воздействие даже на самых закоренелых циников.  Во время нашего
пребывания  в  поместье  один  пожилой  пеон[4],  не отличавшийся
особой сентиментальностью и, вероятно, способный без угрызений совести убить
кого угодно,  от человека  до  насекомого, торжественно заявил  мне, что  он
никогда  не  обидит  hornero[5].  Однажды, путешествуя верхом  по
пампе, он увидел  на  пне гнездо  печника.  Оно было почти закончено, стенки
были  еще сырыми.  На  одной  из  стенок барахтался создатель  этого гнезда,
попавший лапкой  в петлю, образованную  длинным  стеблем  травы,  которую он
использовал  в  качестве  арматуры.  Птица,  вероятно,  давно  уже  пыталась
вырваться и была  совершенно обессилена.  Повинуясь внезапному  порыву, пеон
подъехал  к пню, вытащил нож,  осторожно  отрезал травинку и бережно посадил
выбившуюся из сил птичку на верхушку гнезда. И тогда произошло неожиданное.
     -- Клянусь вам, что это правда, сеньор,-- рассказывал мой собеседник.--
Я стоял в двух шагах от птицы, не больше, но она меня не боялась. Хоть она и
была слаба,  она все же встала на ноги, подняла голову  и запела. Минуты две
она пела для меня чудесную песню, а я слушал, сидя верхом  на лошади.  Потом
она снялась с места и полетела над травой. Эта птица благодарила меня за то,
что  я спас  ей жизнь. Птица, которая способна таким  образом  выражать свою
благодарность, достойна того, чтобы ее уважали.
     Джеки,  стоявшая  примерно в ста ярдах справа  от меня, начала издавать
какие-то тихие, нечленораздельные звуки, энергичными жестами подзывая меня к
себе.  Подойдя ближе,  я  увидел,  что  она  пристально  смотрит  на вход  в
небольшую  нору, наполовину  закрытый травой.  Около  входа сидела маленькая
сова; она была неподвижна,  как часовой, и смотрела на нас круглыми глазами.
Неожиданно она два-три  раза  быстро поклонилась, а  затем снова  застыла  в
прежнем  положении. Это выглядело так  забавно, что  мы  прыснули  со смеху;
окинув нас  уничтожающим  взглядом,  сова  неслышно  поднялась  в  воздух  и
медленно заскользила над колыхавшейся на ветру травой.
     -- Нам нужно поймать несколько таких птичек,-- сказала Джеки,-- они мне
очень нравятся.
     Я согласился, так как  всегда питал слабость к совам любых  видов,  и у
меня не было коллекции, в которую  не входили  бы эти  симпатичные птицы.  Я
повернулся  в  ту  сторону,  где Ян  вышагивал  по траве,  словно  одинокий,
загрустивший журавль.
     -- Ян! -- крикнул я.-- Подойди сюда. Кажется, мы  нашли гнездо земляной
совы.
     Ян  подбежал к  нам, и  втроем  мы принялись осматривать вход в нору, у
которого  только  что  сидела  сова.  Heбольшой  участок  утоптанной  земли,
вынутой, очевидно, при постройке норы, был густо усеян блестящими  панцирями
различных  жуков и  круглыми  катышками, состоявшими из крохотных  косточек,
пуха и  перьев. Было совершенно очевидно,  что нора использовалась не только
для ночевок. Ян смотрел на нору, задумчиво морща нос.
     -- Как по-твоему, есть там кто-нибудь? -- спросил я.
     --Трудно сказать. Время, конечно, подходящее-- птенцы, должно быть, уже
совсем оперились. Беда  в том, что эти совы обычно строят несколько  нор,  а
высиживают птенцов только  в  одной.  Пеоны утверждают, что самцы используют
остальные гнезда как холостяцкие квартиры, но я в этом не уверен. Боюсь, нам
придется раскопать несколько таких нор, прежде  чем мы найдем то, что нужно.
Если вас не пугает такая перспектива, можно попробовать.
     --  Я готов  к  любым  разочарованиям, если  только в  конце  концов мы
добудем нескольких совят,-- ответил я.
     -- Хорошо.  Нам  нужны  лопаты  и  палка  для  того,  чтобы  определять
направление подземных ходов.
     Мы вернулись в поместье, где господин Бут, приятно  удивленный тем, что
мы  так скоро  приступили к делу, предложил  нам превосходный  набор садовых
инструментов  и  дал  указание  одному  пеону по  первому нашему  требованию
бросать работу и оказывать нам необходимую помощь. Когда мы проходили садом,
напоминая артель могильщиков, мы  наткнулись  на "Соню", мирно  дремавшую на
коврике. При  нашем приближении она проснулась  и  сонным  голосом спросила,
куда мы  идем. Узнав, что мы идем  ловить земляных сов, она  широко раскрыла
голубые глаза и вызвалась отвезти нас на машине к совиному гнезду.
     -- Но нельзя  же ехать на  машине по  пампе,  у  вас  ведь  не  джип,--
возразил я.
     --  А ваш отец только  что поставил новые рессоры,-- со  своей  стороны
напомнил Ян.
     Лицо девушки расплылось в восторженной улыбке.
     -- Я поеду потихоньку,--  сказала она  и,  видя, что мы еще колеблемся,
лукаво  добавила: --  Подумайте только,  сколько гнезд мы сможем объехать на
машине.
     Итак,  мы  поехали  через  пампу  к  обнаруженной  нами  норе;  рессоры
автомобиля  мелодично   поскрипывали.  Все   мы,   кроме  "Сони",  терзались
угрызениями совести.
     Нора была длиной около восьми футов и слегка  изогнутой наподобие буквы
С, наибольшая глубина ее достигала двух футов.  Мы установили это при помощи
длинного и тонкого  бамбукового  шеста.  Обозначив на поверхности  колышками
примерное  расположение гнезда, мы  приступили  к раскопке, палками пробивая
свод подземного  хода через  каждые два  фута.  Промежутки между  пробоинами
тщательно  обследовались.  Убедившись   в  том,  что   там  никого  нет,  мы
закупоривали обследованный участок туннеля и переходили к следующему. Так мы
добрались до  места, где,  по нашим расчетам,  должно  было находиться  само
гнездо. Мы работали в напряженном молчании,  мелко кроша затвердевшую почву.
Время от  времени кто-нибудь из нас прикладывал ухо к земле и прислушивался,
но изнутри не доносилось ни малейшего звука, и я уже совсем было решил,  что
гнездо пустое. Но вот земляная перемычка, отделявшая нас от гнезда, подалась
и провалилась вниз, а оттуда, из темноты, на нас уставились две пары больших
золотистых  глаз   на  маленьких   пепельно-серых  физиономиях.   Мы  издали
торжествующий  крик,  совята   быстро-быстро  захлопали  глазами  и,  словно
кастаньетами, защелкали клювами. Они были такими милыми и пушистыми, что  я,
совершенно забыв о характере сов, протянул руку и попытался схватить одного.
Из испуганных малюток совята  немедленно  превратились в разъяренных  фурий.
Они взъерошились, так что стали вдвое больше прежнего, распустили крылья  и,
держа их  по  бокам, как  щиты, бросились на мою руку. Я отскочил и принялся
обсасывать пальцы, разодранные в кровь их острыми клювами и когтями.
     -- Есть у нас чем обернуть руки? --  спросил я.-- Что-нибудь поплотнее,
носовой платок слишком тонок.
     "Соня" сбегала  к машине и вернулась со старым, замасленным полотенцем.
Обернув его дважды вокруг руки, я предпринял вторую попытку. На этот раз мне
удалось схватить одного  из птенцов. Полотенце  спасало мою  руку от  ударов
клювом, но он все же добрался до меня когтями.
     Крепко вцепившись в полотенце, совенок уже не  отпускал его,  и лишь  с
большим трудом нам удалось высвободить птенца и затолкать в мешок. Его брат,
оставшись в одиночестве, утратил волю к сопротивлению, и мы справились с ним
сравнительно легко. Разгоряченные,  выпачканные в земле, но очень довольные,
мы вернулись к автомобилю. Остаток дня мы колесили по пампе, высматривая, из
каких  мест  в  траве  вылетают земляные совы.  Обнаружив  такое  место,  мы
отыскивали нору  и начинали ее  раскапывать.  Предсказания Яна  оправдались,
чаще всего наши раскопки оканчивались безрезультатно, но все же к концу дня,
раскопав,  наверное,  в общей  сложности  несколько миль подземных ходов, мы
вернулись в поместье с восемью птенцами земляных сов. Наши пленники сразу же
принялись  истреблять  мясо и жуков в таком количестве,  что у нас  невольно
возник  вопрос,  явилось  ли  их  исчезновение  таким  уж БОльшим  горем для
родителей и не восприняли ли взрослые совы похищение своих отпрысков как акт
милосердия с нашей стороны.
     За первыми нашими трофеями вскоре последовали другие. На следующий день
после  поимки совят  пеон принес в дом коробку, в которой сидели  два только
что  оперившихся птенца  кукушки гуира. Эти птицы  широко  распространены  в
Аргентине,  а еще больше их  в Парагвае. По форме и  размерам они напоминают
скворцов,  но  на этом сходство  кончается,  так  как  гуира  имеют  бледное
коричневато-кремовое оперение с  зеленовато-черными  полосами,  растрепанный
рыжеватый хохолок и длинный, как у сороки, хвост. Эти птицы живут в  лесах и
кустарниках стайками по  десять--двадцать особей и выглядят  очень  красиво,
когда дружно  перелетают с куста на  куст,  паря в воздухе, словно  бумажные
голуби.  Мне нравилось наблюдать гуира  в  полете,  но  я  не  интересовался
всерьез этими птицами, пока мне не принесли двух птенцов. Открыв коробку,  я
сразу обнаружил, что гуира совершенно не похожи на каких-либо других птиц. Я
убежден, что с момента поимки птицы потеряли рассудок,  и ничто  не заставит
меня  изменить мое мнение. Птенцы  сидели на дне коробки,  широко  расставив
лапы,  вытянув  длинные хвосты  и  подняв  взъерошенные хохолки, и  спокойно
смотрели на  меня бледно-желтыми глазами с таким отсутствующим, мечтательным
выражением,  как  будто прислушивались к  какой-то далекой волшебной музыке,
недоступной грубому  слуху  представителя млекопитающих. Затем одновременно,
словно  хорошо  сыгравшийся  ансамбль,  они  еще  выше подняли  растрепанные
хохолки, раскрыли желтые клювики и  издали ряд громких истерических  криков,
похожих на  пулеметную очередь. После  этого они опустили  хохолки  и тяжело
вылетели из коробки; один из птенцов сел мне на руку, второй на голову. Тот,
что сидел на  руке, издал радостный, кудахтающий  звук,  бочком подпрыгнул к
пуговицам на рукаве куртки  и, снова задрав хохолок, принялся с ожесточением
их  клевать.  Тот,  что  сидел на голове, захватил клювом изрядный  пук моих
волос и, поудобнее расставив лапки, попытался выдернуть их.
     --  Когда этот  человек поймал птенцов? -- спросил я  у Яна, удивленный
таким нахальством и доверчивостью птиц.
     Последовал короткий разговор на испанском языке, затем Ян повернулся ко
мне.
     -- Он говорит, что поймал их полчаса назад.
     --  Этого  не  может быть,-- возразил я,--  птицы ведь  совсем  ручные.
Вероятно, они у кого-нибудь жили и недавно улетели из клетки.
     -- Да нет же, гуира всегда так себя ведут.
     -- Они всегда такие ручные?
     -- Да, птенцы гуира вообще никого не боятся. С возрастом они умнеют, но
ненамного.
     Птенец, сидевший на моей голове, убедился в  невозможности снять с меня
скальп, спустился мне на плечо  и  захотел узнать, насколько  глубоко входит
его клюв в мое ухо. Я поспешно снял его с плеча и посадил на руку, где сидел
его брат. Они встретились так, словно не  виделись  целую  вечность:  подняв
хохолки и нежно глядя друг другу в глаза, они заверещали со скоростью дрели.
Когда я открыл дверцу клетки и поднес к ней руку, обе птички прыгнули внутрь
и поднялись на жердочку с таким  видом, словно родились в неволе. Удивленный
такой беспечностью, я отправился на поиски Джеки.
     --  Пойди посмотри наше  новое приобретение,--  сказал я,  увидев ее.--
Настоящая мечта коллекционера.
     -- А что это такое?
     -- Пара птенцов кукушки гуира.
     --  А,  ты  имеешь  в  виду этих рыжих птичек,-- разочарованно ответила
Джеки.-- Не нахожу в них ничего интересного.
     --  Да ты пойди и  посмотри на них,-- настаивал  я.-- Это в самом  деле
пара самых странных птиц, с которыми я когда-либо имел дело.
     Гуира сидели на жердочке и охорашивались. Заметив нас, они на мгновение
прервали  свое  занятие,  окинули  нас взглядом  блестящих глаз,  протрещали
краткое приветствие и снова занялись туалетом.
     --  Да, вблизи они  действительно более  привлекательны,--  согласилась
Джеки.-- Но все равно непонятно, чего ты с ними носишься.
     -- Ты не замечаешь в их поведении странностей?
     -- Нет,--  ответила она,  внимательно  рассматривая  птиц.--  Мне очень
нравится, что они ручные. Это избавит нас от кучи хлопот.
     --  В  том-то  и дело, что они совсем не ручные,--  торжествующе заявил
я.-- Их поймали всего полчаса тому назад.
     -- Чепуха!  -- твердо возразила Джеки.--  Ты  только  посмотри  на них,
сразу видно, что они привыкли жить в клетке.
     -- В том-то и дело,  что нет.  Если  верить Яну,  в  этом возрасте  они
страшно глупые,  их легко  ловить, и они совсем как  ручные. С возрастом они
набираются ума-разума, но тоже не очень-то.
     --   Да,  действительно  очень  странные  птицы,--  проговорила  Джеки,
пристально рассматривая их.
     -- Они кажутся мне не совсем нормальными,-- заметил я. Джеки  просунула
палец сквозь сетку и поманила ближайшего птенца. Без малейших колебаний  тот
подскочил  к  решетке  и  подставил  свою головку, как бы для того, чтобы ее
погладили. Его братец,  сверкая от возбуждения глазами, немедленно взобрался
ему на  спину и потребовал свою порцию ласки. Так они сидели один на другом,
забыв обо  всем и слегка раскачиваясь  взад-вперед, а  Джеки  почесывала  им
шейки.  Птенцы  с  наслаждением  принимали  массаж,  хохолки  их  постепенно
поднимались,  головы  запрокидывались клювом  вверх,  глаза  закатывались  в
экстазе,  перья  на  шее  вставали  торчком, и  сами шейки  вытягивались все
больше, напоминая уже не шеи птиц, а какие-то покрытые перьями шеи жирафов.
     --  Нет, они  определенно  ненормальные,--  повторил  я, когда  верхний
птенец  слишком  далеко вытянул  шею и,  потеряв равновесие, свалился на дно
клетки да так и остался сидеть там, хлопая глазами и недовольно кудахтая.
     Позднее у нас появилось много этих  забавных птиц, и все  они оказались
такими же глупышами. Одну  пару,  когда мы были  уже в Парагвае,  совершенно
невероятным способом поймал  один из участников нашей поездки.  Он прошел по
тропинке  на  расстоянии  ярда  мимо  двух  гуира,  искавших  корм в  траве.
Удивившись тому, что птицы не улетели при его приближении, он повернул назад
и снова прошел мимо  них. Птицы продолжали сидеть на  месте, с бессмысленным
видом  глядя на  него.  На  третий  раз  он подскочил к  ним и  торжественно
вернулся в лагерь с добычей в руках. Благодаря легкости, с  какой даже самый
неопытный человек может ловить этих  птиц, мы скоро имели  в своей коллекции
уже несколько пар, и они доставляли нам много веселых минут. В каждой клетке
имелся  просвет  шириной около  дюйма,  через который  производилась уборка.
Любимым занятием гуира было, сев на  пол и высунув голову наружу, следить за
всем,  что  происходит  в  лагере,  и  обсуждать это  между  собой  громкими
кудахтающими голосами. Когда они выглядывали так из всех клеток, с поднятыми
взъерошенными  хохолками и сверкающими  от любопытства  глазами, обмениваясь
пронзительными  криками,  они  напоминали  мне  компанию  неряшливых  старых
сплетниц, наблюдающих из окна мансарды уличную драку.
     Другой  страстью  гуира,  доходившей  до  исступления,  была  любовь  к
солнечным ваннам. Малейший луч света, попадавший к ним в клетку, приводил их
в  крайнее  возбуждение.  Издавая  радостные  трели, птицы рассаживались  по
жердочкам и готовились греться на солнце -- готовились со всей серьезностью,
как  к  очень важному делу. Прежде всего нужно было принять надлежащую позу.
Надо было  устроиться поудобнее  и  так  расположиться  на  жердочке,  чтобы
удержаться на  ней даже  в  том случае, если расслабится  хватка. Затем  они
взъерошивали и энергично встряхивали перья,  словно  старую  пыльную тряпку.
После этого гуира распускали перья на  груди  и на  огузке,  свешивали  вниз
длинные хвосты, закрывали  глаза и  постепенно оседали на жердочке, пока  не
упирались  в  нее  грудью,  так что  грудное  оперение  свешивалось с  одной
стороны,  а хвост с  другой. Наконец птицы медленно и осторожно  расслабляли
хватку лап  и  застывали,  еле  заметно  покачиваясь  из стороны  в сторону.
Принимая таким образом солнечные ванны, с перьями, встопорщенными под самыми
неожиданными углами, они казались только что вылупившимися из яйца птенцами,
и можно  было даже подумать,  что их сильно побила моль. Но, несмотря на все
свои странные манеры, гуира были очаровательными птицами, и если мы хотя  бы
на   полчаса   оставляли  их,   они   встречали  нас   такими  восторженными
приветственными криками, что  невозможно было  не  проникнуться  к ним самой
глубокой симпатией.
     Первые две кукушки гуира, которых мы приобрели в  Лос  Инглесес,  стали
нашими  постоянными  любимицами, и Джеки страшно их  баловала.  По окончании
путешествия мы передали их в Лондонский зоопарк  и затем смогли навестить их
лишь через  два месяца. Решив,  что  за  это  время глупые  птицы совершенно
забыли  нас,  мы  приближались к их  клетке  в птичьем  павильоне  несколько
опечаленные. Был субботний  день,  и около клетки  с гуира  толпилось  много
посетителей. Но  не успели  мы присоединиться к  ним, как кукушки, чистившие
перья, уставились на нас блестящими, сумасшедшими глазами, удивленно задрали
хохолки  и с громкими радостными криками подлетели к  сетке. Гладя им шейки,
которые вытягивались,  словно  резиновые, мы  думали о  том, что,  вероятно,
гуира не такие уж глупые, как мы полагали.
     Глава вторая

        ЭГБЕРТ И СТРАШНЫЕ БЛИЗНЕЦЫ

     Одной из самых  распространенных птиц вокруг Лос Инглесес  были большие
крикуны. В  радиусе мили от поместья можно  было  увидеть десять--двенадцать
пар этих представительных птиц, шагающих бок о бок по траве  или кружащих  в
вышине на широких крыльях, оглашая воздух мелодичными, звонкими криками. Мне
требовалось восемь  таких птиц, но как их поймать -- было для меня загадкой,
так как они были не только самыми распространенными, но и самыми осторожными
птицами в пампе.  Привычка пастись, как гуси,  крупными  стаями  и полностью
опустошать в  зим