ь  довел
грязь до консистенции густого теста, и, плывя по пояс в этой скользкой жиже,
мы неожиданно налетали на  скрытые под ней скалы. Мои бедра и  спина до того
разболелись, что я уже клял себя за то, что не послушался совета Ли полететь
самолетом  и не подвергать себя  костоломной тряске. Единственным  утешением
было то,  что небосвод был голубым, солнце вовсю сияло и от всего вокруг шел
белый пар.
     К  нашему удивлению, нам попалось мало  птиц,  зато много прочей фауны.
Пара переходивших дорогу  чванливой походкой мангустов с хвостами колесом  и
шоколадными  мордами  предусмотрительно  пропустили  наш  кортеж  вперед,  с
интересом  взирая на нас золотистыми глазами и вытянув хвосты трубой, словно
восклицательные  знаки,  и только  потом  медленно  и  беззаботно  закончили
переход.  Однажды  дорогу  нам  переполз удав;  медленно выписывая петли, он
пробивал  себе  дорогу сквозь  грязь.  Достигнув противоположной стороны, он
ненадолго задержался отдохнуть - хотя, по-видимому, обратил внимание на наше
присутствие - и после этого исчез, сверкая чешуей, будто смазанной маслом. В
общем, как я  заметил,  на Мадагаскаре все млекопитающие и рептилии были  до
того ручными, что  легко могли  стать мишенью точно  нацеленного мачете  или
пули даже самого плохого стрелка.
     Проехав  мимо одной из деревень, спрятавшейся за холмами и оттого почти
невидимой,  мы  догнали  по  дороге группу  местных  жителей, несущих  нечто
странное.  Поравнявшись,  мы  увидели,  что  группа  состояла  из  мужчин  и
подростков, и все - в соломенных шляпах, столь популярных  у малагасийцев. В
середине четверо  мужчин несли на грубо  сколоченных  носилках  труп старца,
частично  закрытый  ламба.  Погребальное  шествие  выглядело,  однако, очень
весело - все болтали, курили сигареты, махали нам,  когда мы проезжали мимо,
тогда как покойник подпрыгивал  и трясся на  носилках, словно был еще живой.
Старца несли в первый раз в последний путь.
     Судя по всему,  мальгаши весело и задорно воспринимают смерть. У многих
племен на Мадагаскаре существует обычай извлекать из могил  кости предков; в
честь этого  устраивают хорошую пирушку,  а кости  потом вновь погребают  со
всей  пышностью.  Не  знаю, так ли  это на самом деле, но слышал,  будто  на
стоянках такси на Мадагаскаре вывешены такие вот прейскуранты:
     ПО ГОРОДУ: 7000 франков.
     СВАДЬБЫ, ПОХОРОНЫ
     И ПЕРЕМЫВАНИЕ КОСТОЧЕК -
     ТАКСА ПО СОГЛАШЕНИЮ.
     Церемония  перезахоронения называется  "фамадиана" и нередко происходит
тогда,  когда привезенные из дру-гой местности останки погребаются в  могилу
предков; пользуясь этим, живые устраивают обряды и в честь ранее погребенных
предков (например,  перемывание косточек, которые потом заворачивают в новую
шелковую пелену). Обрядами может сопровождаться и "церемония открытия" новой
могилы,   когда   останки  умерших   переносятся   сюда  из  временных  мест
захоронения. Фамадиана происходит очень пышно, при  изобилии музыки, пения и
танцев (в том  числе  танцев с костями предков!).  Рассказывали, что однажды
такая церемония происходила под музыку "Бездельник,  кто с  нами  не  пьет".
Потомки  выносят  из могилы останки предка, "беседуют"  с ним, а то и просто
носят усопшего,  "показывая", что нового произошло со времени его отсутствия
в родном  доме,  городе или  деревне.  И всему этому сопутствует грандиозное
веселье  и  смех[7] - назвать, что ли,  словом "хохороны",  не  в
пример нашему мрачному обряду, где заливаются слезами.
     Ближе  к  вечеру мы, к своему  облегчению, все-таки достигли  Мананары.
Сдается, что именно здесь родилось выражение "однолошадный городишко" (если,
конечно, и  одна-то лошадь  тут найдется). Горстка полуразвалившихся домиков
разбежалась  по  трем  улицам, проложенным, вероятно,  пьяным  строителем  и
изрытым  дырами, как  сыр грюйер.  Впрочем,  для  местной  домашней  скотины
лучшего  места,  чем  эта теплая, изрытая  ямами  земля,  не  нашлось.  Зебу
возлежали на дороге, меланхолично пережевывая жвачку и  не  обращая внимания
на  механический  транспорт. Два  крупных  петуха,  как заправские  бойцы, в
радостном возбуждении взлетали  в  воздух  и  старались  поразить друг друга
длинными  кривыми  желтыми шпорами. Солнце  сияло на  бронзовом,  золотом  и
желтом оперении бойцов.  В  одной  из ям  курица  с пятью  цыплятами  искала
съестного,  но безуспешно; зато в другой,  радостно крякая, купались в  пыли
четверо утят. В соседней яме на боку лежала до крайности истощенная собака с
тремя  щенками,  настойчиво  пытавшимися  выдоить  немного  жидкости  из  ее
ссохшихся сосков.
     По улицам городка  расхаживали обитатели,  нося корзины с провиантом на
голове;  у  них  не  было  привычки  смотреть  влево,  вправо,  а  некоторые
останавливались  поболтать  прямо  посреди  проезжей  части.  Даже когда  мы
клаксонили изо всех  сил, они часто не обращали на нас внимания или в лучшем
случае лениво оглядывались и нехотя сходили с дороги.
     Здешний отельчик,  как это  вообще свойственно "однолошадному"  городу,
смутно напоминает  ковбойский  салун  на Диком Западе.  Это  конструкция  из
столбов  и досок, снаружи окруженная верандой,  с большим баром и рестораном
внутри  и  помещением  для  кухни  сзади,  снаружи. Выйдя из  этой  основной
структуры,  можно  увидеть  кучку  небольших  шале  в  глубине сада. Кровати
деревянные, а  о таких  штуках,  как  пружинные матрацы,  здесь и слыхом  не
слыхивали. Банька, размером чуть побольше, чем гроб для умершего от водянки,
была оборудована ведрами с водой; закончив омовения, следовало просто вылить
воду  в щель  между  досками пола.  Освещалось  сие  пользительное заведение
единственной электрической  лампочкой размером чуть побольше грецкого ореха,
свешивавшейся с конца  провода  со стершейся  изоляцией. Поскольку помещение
было рассчитано на низкорослых мальгашей, всякий раз, когда я открывал дверь
в баньку, лампочка норовила стукнуть мне прямо в глаз. Когда же я исхитрялся
вымыть  голову,  провод  норовил  так  впутаться  в  волосы,  что,  если  бы
подаваемое  здешней  динамо-машиной напряжение было  хоть  чуть  выше,  меня
неминуемо сразило бы  током. Шале для  приезжающих  соединялись  между собой
узкими  тропинками из камня-ракушечника, который  хрустел под ногами, и если
ты опаздывал ко сну, от этого хруста просыпались все постояльцы.
     Владельцем отельчика был стройный, но чем-то похожий на кулачного бойца
мальгаш, который  в  своей прошлой земной жизни был,  вероятно, каким-нибудь
янычаром из воинства  турецкого  султана.  Заправляла же делами его  жена  -
высокая,  стройная, по-настоящему красивая китаянка, с черными, как маслины,
глазами,  инкрустированными в  нежную,  белую,  словно  сливки, кожу. Всегда
безупречно одетая, она держала небольшой штат  отельчика в ежовых рукавицах:
под ястребиным взором хозяйки гостиницы самые деликатесные и роскошные блюда
подавались в  любое  время  дня  и  ночи  без  задержки  (что  вообще-то  не
характерно для местных привычек), а в баре,  также открытом двадцать  четыре
часа  в сутки,  всегда имелся большой выбор напитков - от  пива до  местного
рома, от  которого гарантированно  вырастут  волосы  на груди  даже  у самой
женственной рубенсовской модели.
     В тот день мне открылась еще  вот какая  тайна: отельчик,  оказывается,
был центром торговли хрусталем. Мадагаскар  и Бразилия  - две ведущие страны
по добыче хрусталя,  причем  Мадагаскар в этом даже  опережает Новый Свет. Я
наивно  предполагал, что где-то есть какие-то хрустальные копи и мускулистые
шахтеры,  подобно  семи гномам  Белоснежки,  извлекают  кирками  эти дорогие
камни.  Оказывается, ничего  подобного.  Хрусталь, тщательно маскируясь  под
обычные  камни, пробивается из-под почвенного слоя  в лесу, а предприимчивые
местные жители  ходят и собирают  его, а затем  сдают  местным  экспортерам,
одним из каковых и являлся владелец отельчика.
     Тайна мне  открылась поутру,  когда  я услышал странные  звуки.  Что-то
похожее не  то на монотонный  крик африканской птицы,  чей голос  напоминает
молоточек  медника,  не  то  и в  самом  деле кто-то  стучит  молоточком  по
крошечной  наковальне,  а впрочем,  это походило и на хор  лягушек в брачный
период. Направив свои стопы туда, откуда раздавался звук, я обнаружил группу
девушек,  сидевших в тени  сделанного на  скорую руку  навеса из  тростника;
каждая   разбивала  малюсеньким  молоточком  большие  кристаллы  на  кусочки
размером с бразильский  орех или чуть покрупнее.  Сначала от кристалла-сырца
откалывали порядочный кусок, каковой затем и обрабатывали молоточком, удаляя
с него примеси. Подвергнутый такой обработке кристалл сияет  белыми и серыми
оттенками,  словно сосулька. Постепенно куча обработанных кристаллов растет;
их  пакуют и отправляют  в Европу, где используют,  помимо  всего прочего, в
производстве лазеров.
     Когда я поведал  о своем открытии членам нашей команды, выяснилось, что
я  задел  за  живое   Фрэнка,  который  оказался  страстным   коллекционером
минералов.  Вскоре,  после  долгой  торговли  с  владельцем отельчика, Фрэнк
приобрел у него  темный кристалл величиной с  хороший кирпич, но значительно
толще. Эту разновидность  неправильно называют  черным  хрусталем,  хотя  на
самом  деле  он  играет оттенками  дымчато-серого, словно  персидская кошка.
Позже, в ходе этой же поездки, я приобрел большой кристалл, показавшийся мне
несравненно лучшим:  он  играл  всеми  оттенками  лиловато-розового,  словно
хорошо  разбавленное  красное  вино; он  был  похож  на  гигантский  розовый
лепесток и столь хорош, что не нуждался ни в какой шлифовке.
     Расположившись   в   отельчике,   мы   пребывали   в   состоянии  некой
неуверенности. Прежде всего мы  предались размышлениям, где основать базовый
лагерь: ведь раз основал - так  там и  сиди; туда притаскивай всех пойманных
животных, оттуда отправляйся на ловлю. Во-вторых, мы точно не знали, в каких
участках   леса  отлов  будет  удачливее,-  как  бы  нам  пригодился   совет
неуловимого профессора Ролана Альбиньяка, советника  заповедника  "Человек и
биосфера", который начинался сразу за  городом. Ожидалось, что мы встретимся
с профессором по дороге, а его советы были нужны срочно.
     Общая концепция заповедника представляется очень  интересной  и  крайне
важной,  тем более в условиях такой страны,  как  Мадагаскар,  где  почти не
осталось  лесов.  Под  заповедник отведена обширная по  площади  территория,
разделенная  концентрическими кольцами, подобно мишени лучника.  "Яблочко" в
центре -  участок  неприкосновенного леса, куда заказан  вход  даже  ученым,
разве что с очень важными целями. Разумеется, там не разрешены ни охота,  ни
рубка  деревьев. Следующее  кольцо также представляет собой девственный лес,
но там  разрешены под строгим надзором охота и рубка. Лес используется как и
должно - разумно и щадяще, с выгодой для человека, но и с заботой о мириадах
других  форм  жизни, населяющих  его. Третья зона  -  внешняя  окружность  -
предназначена для занятия  земледелием, но под наблюдением, чтобы  земля  не
истощалась,  а продолжала  кормить  людей.  Если  эта  необыкновенно  тонкая
концепция сработает,  она  реально  поможет  Мадагаскару. Для нас же  весьма
существенным  было знать,  где  начинаются и где кончаются  различные  зоны,
чтобы можно было начать охоту за неуловимым ай-ай. Следовательно, прежде чем
определять   место  для  лагеря,   необходимо   было   разузнать  координаты
Альбиньяка.
     Но  самым скверным являлось  то,  что после чудовищной тряски по жуткой
дороге мои бедра совсем отказались слушаться  и я  передвигался примерно как
восьмидесятилетний старец,  зачем-то решивший принять участие в соревновании
по бегу  в мешках. Однако в  самом беспомощном  состоянии я оказался,  когда
настало время  познакомиться со  здешними  удобствами  во дворе. Двигаясь по
дорожке  из  камня-ракушечника  словно черепаха,  неохотно  пробудившаяся от
спячки, я заперся в сооружении из кровельного железа, в котором на цементном
полу  отпечатались  чьи-то  следы,  а  дыра  была  размером  с  туннель  под
Ла-Маншем. Хуже всего то, что, уже сидя на корточках,  я обнаружил,  что мне
не  на  что опереться,  чтобы разогнуться. К счастью, я смог  докричаться до
своей благоверной  Ли,  которая самоотверженно бросилась мне на выручку. Так
потом  и ходили в туалет  вместе, и я представляю,  как остальные постояльцы
гадали, чем мы там занимаемся,- ведь, прямо скажем, не  самое удачное  место
для блаженства лобзаний, безумных желаний.
     Я поставил проблему перед  Кью, который как раз договаривался с местным
плотником  об изготовлении ящиков,  в которых мы надеялись  поселить  ай-ай,
когда они наконец будут отловлены.
     - А у тебя хороший плотник? - спросил я Кью.
     - Отличный, если проследишь за ним,- ответил тот.
     - Я имею в  виду - у него не торчат гвозди? Насколько я знаю,  плотники
чаще всего этим грешат.
     - Нет, он очень аккуратен. А что?
     - Так вот. Как только он  закончит изготовление  ящиков, пусть соорудит
то, что я в юные годы называл словом "громотрон".
     - Громотрон?  А  это еще  что за хреновина?  - спросил  Кью, ошарашенно
глядя на меня.
     - О... громотрон -  это... прекрасная вещь! Это ящик с двумя  стенками,
без дна и с отверстием в крышке. Водружаешь над расщелиной или ямой в земле,
садишься  поудобнее  -  и  делаешь  свое  дело  с  комфортом,  с  толком,  с
расстановкой...  Как-то,  будучи  в  Парагвае,  я соорудил  его из  розового
дерева, но здесь, боюсь, такой роскоши не будет.
     - Ну, это для него пара пустяков. Однако почему ты называешь его гро...
А! Все ясно! Только ставить надо над самой гулкой расщелиной.
     - Ну и слава Богу, что до тебя  дошло,- строго сказал я. У меня не было
ни малейшего желания разжевывать ему этимологию этого слова.
     Громотрон был  закончен  в сжатые  сроки.  Он оказался  сработанным  на
совесть, и благодаря ему странствия даже по  самым  глухим закоулкам природы
стали легче.
     На   пути  в  Мананару  мы   конечно   же   останавливались  в   каждой
сколько-нибудь прилично выглядящей деревушке,  где сохранился хоть небольшой
участок  леса,  и расспрашивали про ай-ай. Результаты разочаровывали. Многие
обитатели  никогда  в глаза его не  видели.  Даже  самый  почтенный  старец,
которому  явно  перевалило  за  восемьдесят,  упорно  отрицал  наличие столь
опасного  создания  в  здешних краях. В одной из деревень сознались, что лет
десять назад имелся  такой, который разорял их плантации и был за то убит. В
общем, пусто, ни намека на изобилие ай-ай. Настроение у нас совсем упало.
     В ожидании Ролана Альбиньяка, который  помог бы развеять наши сомнения,
мы решили  исследовать  местность - выбрать  наиболее подходящий  уголок для
базового лагеря и порасспросить  жителей о загадочном животном. Джон наудачу
поехал  на  "тойоте"  в  северном  направлении,  а  Кью   решил  обследовать
окрестности  Мананары.  Мы были  в известной степени  уверены, что  Зверь  с
Магическим Пальцем  существует в данном  регионе, потому что некоторое время
назад именно здесь было отловлено несколько особей для Венсеннского зоопарка
и Дьюкского университета с целью  разведения в  неволе.  Самый маленький  из
пойманных ими  ай-ай,  которому дали странное имя  Хэмпри, был вообще первым
ай-ай, которого я когда-либо видел. Он и позвал нашу экспедицию в дорогу.
     К нашей компании добавился стройный простоватый юноша по имени Жулиан -
в  прошлом  он показал  себя  прекрасным  ловцом  ай-ай  и отловил несколько
экземпляров  для зоопарков. Он был настолько бесшабашен, что  лазил за ай-ай
по деревьям и хватал их руками, не боясь огромных зубов, которыми те могли в
два-три  приема разгрызть  кокосовый орех. Доказательством  кусачести  ай-ай
служили впечатляющие  царапины на руках  Жулиана. Было решено, что вместе  с
Кью он выедет в  ночную  разведку в окрестности  Мананары  на поиски  следов
этого  странного  создания.  Ли  взялась исследовать окраины  города, а  мне
пришлось остаться в отельчике: как ни хотелось поучаствовать в ночной охоте,
но боли не отпускали.
     В  одной из своих прогулок по окрестностям Ли выведала, что через реку,
протекавшую на самой окраине города, перекинут внушительный железный мост, а
тамошняя  дорога замощена  щебнем  и находится  в  прекрасном состоянии. Она
тянулась  на  тридцать  пять  миль  и непостижимым  образом заканчивалась  в
деревушке под названием Савдракатси. Путем расспросов нам  удалось выяснить,
чем была вызвана постройка  этого участка хорошей дороги в  столь,  казалось
бы, глухом месте.  Жена бывшего президента являлась уроженкой Сандракатси, и
ее  предки  родились здесь и  покоятся здесь.  Как все добрые мальгаши,  она
должна была время от времени поклоняться могилам предков, но не таскаться же
ей по  разбитой  дороге!  Ее благоверный,  как  и подобает  хорошим  мужьям,
проникся  сочувствием  к  проблемам  жены   и  повелел   замостить   дорогу.
Разумеется,  жена   была  обрадована,  равно  как   и  обитатели   деревень,
расположенных вдоль этой  дороги:  теперь им стало куда проще  добираться до
Мананары и продавать  там продукты. Двигаясь по  этой  дороге, Ли набрела на
деревушку близ обширных  песчаных  пляжей  реки Мананара.  Лучшего места для
базового лагеря не найти! Но  прежде чем решиться, мы  все-таки  постановили
дождаться неуловимого Ролана.
     Тем временем  из разведки вернулся Джон.  Он  отыскал  район,  где,  по
словам местных жителей, водились ай-ай, а также подходящее место для лагеря.
Но  загвоздка была в  том,  что  дорога туда была разбита, как нигде, и, что
хуже всего, сгнили мосты. Если хотя бы один из них рухнет, то вся экспедиция
(и, естественно, ай-ай, если мы добудем таковых) окажется в ловушке. Но даже
если бы дорога оказалась проезжей, все равно без советов Ролана крылья у нас
были подрезаны.
     Кью неоднократно  выходил на ночную  охоту вместе  с Жулианом. и всякий
раз  наши  герои возвращались ни  с  чем. Но однажды утром, когда я сидел на
веранде и завтракал, вошел сияющий Кью.
     - Ты не поверишь,- сказал он, по-хозяйски развалившись в кресле.
     - Во что? - спросил я.
     -  Ай-ай!  Полно ай-ай! Так и  скачут по деревьям! Это было... Нет, это
неописуемо!  Это... баснословно!  Ну,  словом, просто  невероятно.  Я  хотел
сказать... Они повсюду!
     - Вот ты сперва  отдышись, а потом говори. Медленно, четко, чтобы можно
было понять,- сказал я, наливая ему кофе.
     Кью проглотил бодрящую жидкость и поведал, как все было.
     Около половины восьмого вечера он с Жулианом зашли в нетронутый участок
леса. Вдруг они обнаружили, что  окружены ай-ай. Они видели восемь -  десять
животных,  и Кью подумал,  уж  не брачное  ли у них торжество. Известно, что
текущая самка привлекает сразу  нескольких самцов. Он сказал, что было много
грохочущих звуков,  как  будто самцы, отвергнутые самкой,  прощались со всей
компанией.  Крики  самцов  напоминают продолжительное  "а-а-а", почти  как у
кошачьего  лемура; тогда  как у самок пронзительный крик похож на "э-й-й-э".
Было  и  немало  звуков  явно агрессивного  характера: фырканье  с шипением.
Очевидно,   это  или   предупредительный  сигнал   у   самцов,   или   звук,
сопровождающий их брачные драки. Он  видел, как ловко, словно белки, зверьки
взбираются вверх и соскакивают  вниз  по  ползучим растениям;  как они лижут
только  что  распустившиеся  цветы пальмы  равенала  -  очевидно,  в поисках
нектара;  как они  жуют на деревьях что-то вроде чернильных орешков, а затем
выплевывают  - по-видимому, их интересуют не  сами  орешки, а таящиеся в них
личинки  или жуки. Кью рассказывал, как ловко они лазят по деревьям, слезают
головой вниз, кормятся, свесившись на задних лапах с веток.
     Новости, что и  говорить,  замечательные. Итак,  место  выбрано  верно,
осталась только самая малость: поймать. Но легко ск