чно.  Старик  Робинсон, когда в последний  раз ехал в  отпуск на  этом
пароходе,  хотел взять с собой  ручного бабуина.  А капитан  уперся - и ни в
какую.  Ни за что  не хотел взять  обезьяну на борт. Не желаю, мол, набивать
свой пароход вонючими мартышками. Говорят, был страшный скандал.
     Мы со  Смитом обменялись тревожными взглядами: ведь  из всех несчастий,
какие выпадают  на долю  зверолова,  кажется, ничего нет хуже, чем  капитан,
который  не любит  животных. Позднее,  когда последние  посетители  ушли, мы
обсудили эту тревожную новость. И решили, что единственный выход - превзойти
самих  себя  и  всячески  угождать капитану,  а особенно позаботиться о том,
чтобы обезьяны вели себя примерно и никакими неподобающими поступками его не
прогневали.
     Наш зверинец  погрузили  на  переднюю  палубу под  присмотром  старшего
помощника, премилого человека, который очень  старался нам  помочь. Капитана
мы в тот вечер не видели, а на следующее утро, когда мы поднялись спозаранку
и принялись  чистить клетки,  он шагал взад и вперед  по  мостику, сутулый и
мрачный. Нам сказали, что  он спустится к завтраку, и мы с трепетом  ожидали
первой встречи.
     - Не забудьте, -  сказал Смит,  когда  мы чистили клетки обезьян, - его
надо все время гладить по шерстке.
     Он набрал полную корзину опилок, подбежал  к борту и высыпал опилки в в
море.
     -  Главное,  постараемся  ничем  его  не раздражать,  -  продолжал  он,
вернувшись ко мне.
     И в эту минуту к нам, задохнувшись от спешки, прибежал с мостика матрос
в белоснежной робе.
     - Извините, сэр, -  сказал он,  - капитан вам кланяется и просит, когда
выбрасываете за борт опилки, сперва посмотрите, в какую сторону дует ветер.
     Мы  в  ужасе  взглянули  на мостик:  в  воздухе  кружились  опилки,  и,
обсыпанный ими, капитан, сердито хмуря брови, отряхивал свой китель.
     - Пожалуйста, передайте  капитану наши извинения,-  сказал я,  с трудом
удерживаясь от смеха.
     Матрос ушел, и я повернулся к Смиту.
     -  Гладить  его  по шерстке!-с горечью  воскликнул  я.-  Ничем  его  не
раздражать! Всего лишь выбросили добрых три центнера опилок на него самого и
на его драгоценный мостик! Да уж, что  и говорить,  на вас можно положиться:
вы знаете верный путь к сердцу капитана!
     Когда раздался гонг, мы поспешили к себе в каюту, умылись и заняли свои
места в кают-компании. К нашему отчаянию, оказалось, что капитан посадил нас
за  свой  стол.  Сам  он  сидел  спиной  к  переборке,  в которой  было  три
иллюминатора, а мы со Смитом - напротив него за круглым столом. Иллюминаторы
за спиной  капитана  выходили  на  палубу, где  размещался наш  зверинец.  К
середине  завтрака капитан  немного  оттаял  и  даже пытался  острить насчет
опилок.
     - Я вообще-то не против вашего зверинца, только смотрите, чтобы никто у
вас не удрал из клетки, - сказал он весело, расправляясь с яичницей.
     - Ну, этого мы не допустим, - заверил я и едва  успел договорить, как в
иллюминаторе   что-то  мелькнуло,  я  взглянул  туда  и   увидел  Любимчика,
черноухого  бельчонка; он сидел в  круглом открытом оконце и снисходительным
взором осматривал внутренность кают-компании.
     Капитан, конечно,  не мог  видеть бельчонка  - тот сидел на  уровне его
плеча, в трех шагах от  него -  и продолжал спокойно есть и разговаривать, а
Любимчик сидел на задних лапках  и чистил  свои усы. На  несколько  секунд я
остолбенел от ужаса,  голова моя  отказывалась работать, я  только сидел как
дурак и глазел  в  иллюминатор.  По счастью, капитан был слишком занят своим
завтраком и ничего не замечал. Любимчик кончил умываться и чиститься и снова
принялся оглядывать кают-компанию. Видно,  под конец он решил, что это место
все   же  стоит  исследовать  повнимательней,  и  теперь  озирался   вокруг,
соображая, каким бы путем  поудобнее спуститься со своего насеста. И  нашел,
что  проще  всего  прыгнуть  из  иллюминатора  прямо  на плечо  капитану.  Я
отчетливо видел, как этот план созревает в голове маленького  разбойника,  и
мысль,  что  он  сейчас прыгнет,  пронизала  меня,  как  током,  и  побудила
действовать. Я поспешно пробормотал: "Простите", оттолкнул свой стул и вышел
из кают-компании. Как только я оказался в коридоре и капитан уже не мог меня
видеть, я  со всех  ног  бросился  к клеткам.  К моему  немалому облегчению,
Любимчик  еще не прыгнул  -  его длинный  пушистый хвост  все еще  свисал из
иллюминатора. И в ту секунду, когда он уже пригнулся для прыжка, я кинулся к
нему и успел  схватить за хвост. Я отнес его в  клетку  - от  негодования он
громко верещал - и разгоряченный, но торжествующий вернулся в кают-компанию.
Капитан все  еще о чем-то говорил,  и  если  он даже  заметил мое  поспешное
бегство, то, наверно, приписал его коликам в желудке, ибо  не сказал об этом
ни слова.
     На  третий день нашего плавания две сони-летяги оказались мертвыми. Я с
грустью рассматривал их тела,  когда появился какой-то  матрос.  Он спросил,
отчего  умерли зверьки,  и я пространно  поведал ему трагическую  историю  с
плодами авокадо, которых нигде нет.
     - А что это за фрукты? - спросил матрос.
     Я показал ему один из оставшихся сморщенных плодов.
     - А, эти? - удивился он. - Они вам нужны?
     Я уставился на него, не в силах выговорить ни слова.
     - А у вас они есть? -спросил я наконец.
     - Ну, у меня-то нет, - сказал он, - но я вам, пожалуй, достану.
     В тот же вечер он опять явился, карманы у него оттопыривались.
     -  Вот, - сказал  он и сунул мне  в  руки несколько  прекрасных, зрелых
авокадо. - Дайте мне три штуки ваших, только никому ни слова.
     Я дал ему три высохших  плода, поскорей накормил летяг зрелыми, которые
он мне принес, и зверьки вволю ими насладились. Настроение у меня поднялось,
и я опять стал надеяться, что все-таки доставлю летяг в Англию.
     И  всякий раз, когда бы я  ни сказал ему, что запас фруктов истощается,
мой друг  матрос приносил мне сочные, зрелые плоды и  брал взамен сухие. Это
было очень странно,  но я чувствовал,  что лучше не стараться вникнуть в это
глубже.  Все-таки, несмотря  на свежие  фрукты, еще одна  летяга погибла  и,
когда мы плыли по Бискайскому заливу, у меня оставалась только  одна. Теперь
все решало время:  если мне удастся сохранить  этот единственный экземпляр в
живых до самой Англии, я смогу предложить зверьку огромнейший  выбор пищи и,
конечно, найдется что-нибудь ему  по душе.  Берега Англии приближались,  и я
внимательно  следил за летягой. Казалось, все хорошо: она  вполне  здорова и
отлично настроена. Осторожности  ради я ставил  ее  клетку на ночь к  себе в
каюту, чтобы  зверек  случайно не простудился.  Накануне того дня, когда  мы
вошли в гавань, летяга была в наилучшем  виде,  и я уже  верил, что все-таки
довезу ее  до  дому.  В ту же ночь, без  всякой видимой  причины, она  вдруг
умерла. Итак, последняя летяга проехала четыре тысячи миль и умерла всего за
сутки до Ливерпуля. Я был в отчаянии, и ничто нс могло меня утешить.
     Даже  когда мой зверинец снимали на  берег, я не  испытывал  обычного в
таких  случаях  чувства  облегчения и гордости. Волосатые лягушки  перенесли
путешествие благополучно, сухолистки тоже; Чарли и Мэри весело ухали в своих
клетках, когда  их спускали за борт. Любимчик грыз сахар и разглядывал толпу
на пристани с явной надеждой поразвлечься, а усатая  мартышка высовывала нос
сквозь  прутья  клетки,   усы  ее   сверкали   и  она   напоминала  молодого
Санта-Клауса.  Но  даже  глядя,  как всех их благополучно спускают на  берег
после столь долгого и опасного  путешествия, я  не  радовался по-настоящему:
все они  не  могли возместить мне потерю  маленькой летяги. Мы со Смитом уже
собирались  сойти  с корабля,  и тут появился мой друг матрос. Он слышал про
смерть летяги и очень огорчился, что наши с ним усилия оказались тщетными.
     -  Кстати,  -  сказал я, уже  прощаясь, -  мне очень  любопытно узнать,
откуда вы доставали авокадо посреди океана?
     Матрос быстро оглянулся - не слышит ли нас кто-нибудь.
     - Я вам скажу, приятель, только никому ни полслова, - сказал он хриплым
шепотом.  - Капитан очень любил  авокадо,  понятно? И у него в  холодильнике
стоял  большой ящик. Он всегда привозит такой ящик  домой, понятно?  Вот я и
взял малость для вас.
     - Значит, это были фрукты капитана? - растерянно спросил я.
     - Ну, ясно. Но  он ничего не заметит, - весело  заверил меня матрос.  -
Понимаете, я, когда брал их из ящика, каждый раз клал туда столько же ваших.
     Таможенники никак не  могли  понять, почему я трясся от  хохота,  когда
показывал им наши корзины,  и все поглядывали  на меня с подозрением. Но,  к
сожалению, шутка была не из тех, какими можно с кем-нибудь поделиться.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
     Джеральд Даррелл - ученый, писатель, общественный деятель.
     Когда читаешь книгу, и особенно когда она  тебе нравится, всегда хочешь
побольше узнать об авторе, о его жизни,  его взглядах,  его работе и планах.
Книги Джеральда Даррелла очень популярны  у  нас,  и многим, вероятно, будет
интересно поближе познакомиться с этим поистине замечательным человеком.
     Джеральд  Даррелл  -  англичанин,  но  родился  он  не в  Англии,  а  в
Джамшедпуре, в Индии, в 1925 году.  Он  рано  потерял  отца, и ему было  три
года, когда  семья вернулась в 1928  году в  Англию. Климат Англии  оказался
неподходящим  для маленького Джерри, его двух  старших братьев  и  сестры. К
этому прибавились  финансовые затруднения, и в  1933  году  семья  Дарреллов
перебралась  сначала на континент,  а затем  в  1935  году  обосновалась  на
небольшом островке Корфу в Средиземном море. Именно здесь неосознанная  тяга
к  животным,  проявившаяся  у  Джерри  с первых  дней  жизни,  оформилась  и
превратилась в  путеводную  нить,  которая определила  всю  дальнейшую жизнь
зоолога  и  писателя  Джеральда  Даррелла.   Остров  Корфу  с  его  мягкими,
ласковыми,   залитыми   солнцем   пейзажами,  с   белоснежными   пляжами   и
темно-зелеными пятнами виноградников, с серебристыми рощами олив, с меловыми
горами  и  лазурным   небом   оказался  той  средой,  где   на  смену  чисто
эмоциональной,  подсознательной   склонности  маленького   мальчика   пришла
любознательность,  потребность  в  точных  наблюдениях,  в  эксперименте  и,
наконец, в обобщении, в элементарном  синтезе, что свойственно уже истинному
натуралисту.  И  хотя  фауна  Корфу  небогата,  и  Джерри  не  мог  тогда  и
предполагать, с  какими  интересными  животными встретится он впоследствии и
какие  увидит  страны,  можно  смело говорить,  что  как зоолог  и  борец за
сохранение животных на Земле Джеральд Даррелл родился именно на Корфу.
     По возвращении в Лондон, Даррелл, еще будучи  подростком, был  вынужден
искать работу. И он нашел работу по вкусу: он стал продавцом в зоологическом
магазине. Не очень блестящая и перспективная должность,  но она представляла
возможность общаться с животными, а это было главным для  юноши. Кроме того,
он  мог посещать колледж и получил доступ к библиотекам. До сих пор Джеральд
Даррел вспоминает этот этап своей жизни с теплотой и благодарностью судьбе.
     По  окончании колледжа вопрос  о будущем,  о  "настоящей" работе  снова
всплыл на повестку дня. Теперь нужно  было всерьез зарабатывать  на жизнь. И
снова Джеральд Даррелл выбирает единственно возможный  для  него вариант: он
отправляется  в пригородный лондонский  зоопарк  Уипснейд и  нанимается туда
простым рабочим по уходу за животными. Он снова строит жизнь так, чтобы быть
постоянно с животными.
     Работа  в зоопарке  не только расширила кругозор  Даррелла, он научился
там  обращению  с  крупными,  подчас опасными  животными, освоил  методы  их
содержания, кормления, разведения. Все это очень понадобилось ему в будущем.
     Работа в  зоопарке Даррелла полностью не удовлетворяла, хотя Уипснейд -
один из  лучших  зоопарков  мира: животные там живут в сравнительно нетесных
вольерах, но  Дарреллу  хотелось увидеть их в родной стихии,  на  их родине.
Поэтому он с восторгом принимает предложение отправиться в Западную  Африку,
в  Камерун. Целью этой экспедиции был  отлов животных для зоопарка. Можно ли
было мечтать о большем?
     Результаты  экспедиции  превзошли,  однако,  все  ожидания.  Поездка  в
Камерун произвела на Даррелла  такое сильное впечатление, что по возвращении
в  Европу  он  ощущает  непреодолимую  потребность  рассказать  о  ней.  Так
появилась его первая  литературная  проба  -  книга "Перегруженный  ковчег".
Книга имела колоссальный успех и была распродана буквально в несколько дней.
Она  сразу  и  бесповоротно сделала молодого  безвестного любителя  животных
знаменитостью,  всеобщим любимцем, показала,  что в  нем заложен незаурядный
талант  писателя. Можно смело  сказать, что  уже в  "Перегруженном  ковчеге"
Джеральд Даррелл  создал свой  собственный стиль, совершенно  законченный  и
необычайно  привлекательный.  Во всяком случае была сделана серьезная заявка
на рождение нового писателя.
     Поездка  в  Камерун  оказалась  лишь  прологом  к  серии  замечательных
путешествий. В 1948 году Даррелл совершает вторую экспедицию в Африку, затем
едет в Южную Америку: в Гвиану, Парагвай, Аргентину.  А далее следует  новая
поездка в  Африку, по знакомым уже местам. Из каждой  поездки Даррелл помимо
коллекций привозит  массу новых  идей и  впечатлений.  И эти впечатления  не
остаются  мертвым капиталом.  О каждой  из своих  экспедиций  Даррелл  пишет
книги: за "Перегруженным ковчегом" появляются "Гончие Бафута", потом  "Земля
шорохов", "Под пологом пьяного  леса", "Зоопарк  в моем багаже".  И с каждой
новой книгой все больше растет популярность и мастерство Джеральда Даррелла.
     На   первых   порах  роль  "охотника  за  живыми  животными"  полностью
устраивала  Даррелла.  Однако  ее неизбежно  отравляла  ложка  дегтя:  после
экспедиции, когда к каждому  из привезенных животных он успевал привязаться,
с ними  приходилось расставаться.  Это было так несправедливо, так тягостно!
Выход был  один, и он был ясен с самого начала: нужен собственный зоопарк. И
вот  после долгих поисков,  неудач  и  огорчений  в  1959  году Даррелл  его
основал. На небольшом участке земли, арендованном на острове Джерси (один из
Нормандских  островов),  были  размещены  первые  клетки  и вольеры.  Отныне
Даррелл  ловил  зверей  для  себя.  Правда,  сразу  же  возникли  финансовые
затруднения, но  Даррелл  стал тратить на содержание и  пополнение  зоопарка
весь гонорар за свои книги, и молодой зоопарк постепенно окреп.
     Создавая   зоопарк,   Даррелл   стремился  не  только   избавиться   от
необходимости расставания  с  полюбившимися ему  животными.  Были  у  него и
другие,  более  важные  цели.  Поэтому Джерсийский  зоопарк  стал не простым
зоопарком. Дело в том, что в это время Даррелл начинает все большее внимание
уделять судьбе животных в широком плане, их будущему, которое к  середине XX
столетия окрасилось в самые мрачные тона. Многие животные оказались на грани
полного  уничтожения. В связи с этим пришлось  пересмотреть современную роль
зоопарков: именно в зоопарках, и  только  в  зоопарках,  может быть сохранен
резерв  (или, как сейчас говорят, "банк") размножающихся животных тех видов,
на спасение  которых  в  естественных условиях почти  не осталось надежд. Со
временем  при  благоприятных  условиях  такой  резерв  может  стать исходным
материалом для повторного расселения, для восстановления угасших видов в тех
местах,  откуда  их  вытеснил  человек.  Так  была  спасена от гибели  нене,
небольшая казарка с Гавайских островов;  так "воскрес" огромный  дикий бык -
зубр; так, собственно говоря, получил  возможность сохраниться  американский
журавль,  жемчужина среди птиц мира; так спаслись еще несколько видов птиц и
зверей.  Международный  союз  охраны  природы и  природных  ресурсов  (МСОП)
придает  этому методу  особое  значение,  и Джеральд  Даррелл был  одним  из
первых, кто применил  его  на  практике,  кто  в качестве  основной, главной
задачи зоопарка признал работу по созданию резерва, "банка" редких животных.
     Первые   опыты  и  успехи   Джерсийского  зоопарка  привлекли  внимание
официальных  учреждений  и  некоторых  частных лиц,  занимающихся  вопросами
охраны  природы.  Были  собраны  необходимые  средства, в  основном за  счет
Международного фонда  охраны  животных и Общества охраны животных, и зоопарк
был  преобразован  в  Джерсийский  трест   охраны  животных.   Его  почетным
президентом  стала  английская принцесса  Анна,  а  директором,  разумеется,
Джеральд  Даррелл.  И  сейчас  Джерсийский  трест  с  успехом  работает  над
проблемой сохранения редких и исчезающих животных. Надо сказать, что Даррелл
не просто  директор, он душа треста, и все гонорары  за книги он по-прежнему
передает на его укрепление.
     Заслуги  Даррелла  в  области  охраны редких  видов  животных  получили
должное  признание.  В  1972 году  состоялась  первая  конференция,  которая
подвела  итоги международных усилий  по созданию в зоопарках резерва  редких
животных.  Местом  проведения  конференции  был  избран  Джерси.  И  это  не
случайно: к этому времени трест заслужил отличную репутацию.
     В своей вступительной речи  на открытии конференции Даррелл подчеркнул,
что, несмотря  на определенные успехи в разведении редких  животных, впереди
ожидаются серьезные  трудности. Неясны  еще  перспективы самого последующего
процесса "репатриации" привыкших к условиям неволи  животных; неизвестно, не
скажется   ли   отрицательно    длительное   скрещивание   близкородственных
индивидуумов; не нарушится ли целостность генофонда; да и многое другое, что
нельзя предсказать, может отразиться неблагоприятно.  Однако Даррелл выразил
надежду, что трудности в конце концов будут преодолены, и  на заключительной
экскурсии  продемонстрировал   ряд  крайне  интересных  примеров  накопления
резерва видов,  которым  угрожает  исчезновение. Работа  Джерсийского треста
продолжается,  и  нам  остается  только  пожелать  успеха  сотрудникам  этих
учреждений.
     Однако  сам Джеральд  Даррелл  прекрасно понимает, что одним  созданием
подобных питомников  судьбы животных  не  изменить. Земля принадлежит людям,
она  будет  неуклонно меняться,  и поэтому  очень  важно пробудить  в  людях
чувство   ответственности   за   животный   мир  нашей  планеты.  А  чувство
ответственности рождается из любви, из  знания. Поэтому  все книги Джеральда
Даррелла, от первой до последней, посвящены этой задаче - заставить человека
по-новому взглянуть на природу, на  существа, ее населяющие,  заставить  его
полюбить "младших братьев" и кое-чем, хотя бы немногим,  поступиться ради их
спасения, ради того, чтобы сохранить Землю во всей  ее красоте и  богатстве.
Каждая   книга   Даррелла-это  прекрасный   пример   активной,  действенной,
настойчивой пропаганды.
     Даррелл не ограничивался книгами.  Он  выступает по телевидению, читает
доклады о животных по радио, снимает о них фильмы.
     В 1962 году Джеральд Даррелл по  поручению Международного фонда  охраны
животных совершает поездку в Новую  Зеландию, Австралию и Малайю, знакомится
с  состоянием охраны  природы  этих  стран.  Почти везде видит  он тревожную
картину:  жадность  и  равнодушие  превращают  в  пустыню  цветущие  уголки,
животным не остается места на Земле, их попросту сметают как ненужный сор. И
снова Даррелл бросается  в  бой: он пишет чудесную книгу "Путь  кенгуренка",
где дает по-настоящему тонкий анализ положения животных, он показывает серию
телепередач, в которых знакомит зрите  ля  с повадками, привычками,  образом
жизни птиц  и зверей  и  одновременно просит,  убеждает:  смотрите, как  они
хороши, как много  мы  потеряем  нужного,  необходимого нам  самим же,  если
животные  исчезнут!  Какое  преступление совершим,  если  не убережем  их от
гибели! И как в сущности немного нужно, чтобы п