сэр,  я  жутко  рад,  что  вы там
оказались.- Я повернулся к остальным.- Вы  этого,  конечно,  не
видели,  но в опахале находилась мамба. И если бы не наш гость,
вряд ли мне удалось бы поймать ее.
     -- Мамба! -- пропищала Мэри.
     -- Вот именно, и весьма агрессивно  настроенная,  поверьте
мне. К счастью, наш гость сохранил присутствие духа, так что мы
сумели ее поймать.
     --  Ну-ну,-  заговорят  губернатор,- не берусь утверждать,
чтобы от меня при этом был какой-то прок.
     -- Не надо скромничать,  сэр,-  возразил  я.-  Большинство
людей перепугались бы насмерть. Как-никак мамба считается одной
из самых ядовитых африканских змей.
     --  Мамба! -- повторила Мэри.- Надо же. Подумать только --
висела там у нас над головой, готовая атаковать! По мне, так вы
оба проявили огромное мужество.
     -- Клянусь небом.- произнес Робин льстивым голосом,- лично
я пустился бы наутек, словно заяц.
     -- Я тоже,- подхватил крепыш Макгрэйд, который  не  боялся
ничего на свете.
     --  Что ж,- сурово молвил губернатор, внезапно ощутив себя
героем,- а ведь вы должны бы  свыкнуться  с  ситуациями  такого
рода. столько бродите по здешним .лесам.
     И  он  принялся  не очень связно рассказывать, как однажды
чуть не застрелил леопарда,  и  мы  все  облегченно  вздохнули,
когда из тьмы появился Пайес и доложил, что второй обед готов.
     Холодные  бобы  и  консервированный  лосось  --  не  самое
лакомое блюдо, но они  исполнили  свое  предназначение,  и  под
конец  трапезы  налакавшийся джина губернатор излагал нам самые
невероятные истории про змей.
     К  счастью,   фруктовый   салат   остался   вне   пределов
досягаемости  для  опахала, его удалось спасти, и после десерта
мы  все  согласились,  что  Мэри,  вложившая  всю  душу  в  его
приготовление,  заслужила  нашу  благодарность  и что салат был
просто превосходен.
     Когда мы  встали  из-за  стола,  я  еще  раз  поблагодарил
губернатора за то, как отважно он помог мне поймать мамбу.
     --  Не  за что, приятель,- отозвался он, небрежно взмахнув
рукой.- Право, не за что. Рад, что оказался вам полезен.
     На другой день Мартин, сколько мы ни успокаивали его,  был
безутешен.  Сказал, что губернатор весьма сухо простился с ним,
что он уверен -- не миновать ему перевода в  эту  чертову  дыру
Умчичи.
     Нам   оставалось   только  направить  губернатору  учтивые
письма, благодаря его за участие  в  злополучном  обеде.  Я  не
преминул  подчеркнуть  при  этом,  как  я благодарен начальнику
окружной администрации за огромное содействие в выполнении моих
задач. Дескать, Мартин  --  один  из  лучших  и  самых  дельных
администраторов,  с какими мне доводилось иметь дело в Западной
Африке.
     Вскоре после того пришло время перевозить моих животных  к
побережью, чтобы захватить пароход, идущий в Англию, и случай в
Мамфе изгладился из моей памяти.
     А   спустя   полгода  я  получил  от  Мартина  коротенькое
письмецо. Он сообщал: "Ты был совершенно прав, старина,  говоря
о  склонности  некоторых  людей упиваться историями. Губернатор
теперь только и делает, что рассказывает всем,  как  он  поймал
для тебя в столовой зеленую мамбу, тогда как ты стоял как пень,
потеряв  голову  от  страха.  Меня повысили, в следующем месяце
перебираюсь в Энугу. Нет слов, чтобы сказать, как я  благодарен
тебе за успешное завершение того приема".

     Глава пятая. КАК СТАТЬ УЧЕНЫМ

     Семейный  врач  покачал  головой  скорее сочувственно, чем
сердито.
     -- Стресс,- повторил он.- Ты перетрудился и перенервничал.
Три недели в Абботсфорде, вот что тебе нужно.
     -- Ты говоришь о психушке?
     --  Никакая  это  не  психушка.   Это   весьма   почтенный
санаторий, специализирующийся на нервных заболеваниях.
     -- Другими словами -- психушка,- сказал я.
     --  Будто  ты не понимаешь разницу,- печально произнес наш
семейный врач.
     -- Так их называют в народе,- ответил я.- Ты  говоришь  об
этом   размашистом   сооружении  готического  вида  по  пути  к
Сербитону на юго-западе Лондона, напоминающем замок  Дракулы  в
голливудском исполнении?
     -- Совершенно верно.
     --  Что  ж, пожалуй, это не так уж и плохо,- рассудительно
произнес я.-  Смогу  наведываться  в  город,  навещать  друзей,
посещать различные шоу...
     --  Исключено,- твердо перебил меня семейный врач.- Полный
покой и отдых -- вот что тебе сейчас нужно.



   Джеральд Даррел.
   Гончие Бафута


     (The Bafut Beagles)
     Перевод Э. Кабалевской, 1993 г
     OCR and Spellcheck Афанасьев Владимир


ВОТ МЫ И ПРИЕХАЛИ
     Река  Кросс  осторожно, извиваясь, спускается с  гор Камеруна,  пока не
разольется широко, заблестит, засверкает в огромной чаще  лесов,  окружающих
Мамфе. В горах она журчала, пенилась и водопадами срывалась с уступов, а тут
успокоилась и степенно потекла по своему каменистому  руслу; неторопливое ее
движение  наносит поперек течения  мели  чистейшего белого песка и подмывает
деревья  по берегам,  так что обнаженные корни кажутся массой  перепутанных,
шевелящихся щупалец спрута. Река величаво движется  дальше, мутные  воды  ее
кишмя  кишат бегемотами и  крокодилами, а в теплом воздухе над ней с криками
реют синие с оранжевым и белым ласточки.
     Перед Мамфе река  чуть  ускоряет свой бег и  протискивается между двумя
высокими, поросшими лесом скалистыми утесами; подножия их отшлифованы водой,
а  сверху  потрепанным  кружевом  свисает  кустарник.  Выбравшись из  узкого
ущелья, река вихрем врывается в просторный овальный бассейн. Чуть дальше, из
такого  же  ущелья, в  тот  же  бассейн выливается еще одна  река,  их  воды
встречаются  и свиваются в бурлящий клубок крохотных  течений, водоворотов и
всплесков, чтобы  потом  продолжить  свой путь единым  потоком,  а  по самой
середине  реки остается след их соединения - огромный сверкающий холм белого
песка с отпечатками ног бегемотов  и узорными цепочками птичьих следов. Близ
этого песчаного  островка  лес на берегу переходит в небольшой  луг, который
окружает деревню Мамфе, и вот тут-то, на опушке леса, над спокойными мутными
водами реки мы решили раскинуть наш главный лагерь.
     Два дня  пришлось  валить лес и  выравнивать  землю, чтобы  приготовить
строительную площадку, и наконец на третий день мы со Смитом стояли на  краю
луга  и наблюдали,  как  тридцать  местных жителей  в  поте лица с  громкими
кряками  волокли  огромную  палатку:  казалось,  на  взрытой  красной  глине
валяется громадная коричневая  морщинистая  туша  кита.  Постепенно это море
парусины  разобрали,  растянули,  и  оно  вспучилось кверху, набухая, словно
чудовищный  гриб-дождевик.  Потом гриб  вдруг  раздался  в  длину и вширь  и
обратился в палатку весьма  внушительных размеров. Когда наконец выяснилось,
что это такое,  раздался  громкий крик изумления и восторга  -  это  кричали
жители  деревни, которые  толпой сошлись  поглядеть,  как мы будем разбивать
лагерь.
     Итак, у нас появилась крыша над головой, но пришлось еще  целую  неделю
изрядно потрудиться, прежде чем можно было начинать ловлю зверей. Предстояло
сколотить клетки, вырыть пруды, порасспросить старейшин из  ближних деревень
и   рассказать   им,   какие  нам  нужны  звери,   позаботиться  о   запасах
продовольствия и переделать еще  уйму всяких дел. Наконец, все в лагере было
налажено, и мы  решили, что можно начинать. Еще раньше мы  договорились, что
Смит останется в Мамфе  и будет присматривать за главным лагерем, собирая по
мелочам все, что удастся найти в ближнем лесу с помощью местных жителей, а я
тем временем поеду в глубь страны,  в горы, где леса уступают место поросшим
густой травой равнинам. В этом горном мире с его странной  растительностью и
более  прохладным  климатом  можно будет найти совсем иную  фауну, нежели  в
жарких лесах.
     Я не знал, какую часть равнин мне выбрать, на чем остановиться, и пошел
посоветоваться к  местному начальнику. Я  объяснил  ему,  что  мне  надо, он
разложил  на столе карту горных районов,  и  мы вместе  склонились над  нею.
Вдруг он ткнул пальцем в какую-то точку и глянул на меня.
     - Как насчет Бафута? - спросил он.
     - А это подходящее место? Что там за люди?
     - Вас должен интересовать только один  человек в Бафуте - Фон, - сказал
чиновник.  -  Расположите его к  себе, и люди сделают для вас все,  что  вам
нужно.
     - Фон? Это что, вождь?
     - Он в  этом краю нечто вроде римского императора, - сказал чиновник  и
очертил пальцем  на карте большой  круг.  -  Его  слово для  них закон. Этот
тамошний Фон -  премилый  старый мошенник, и вернейший путь к его  сердцу  -
доказать, что  вы можете выпить не меньше его самого.  У него там прекрасная
большая вилла,  он построил  ее нарочно  на  тот случай, если к нему  явятся
гости-европейцы. Напишите ему, и  он позволит вам остановиться у него и даже
наверняка сам вас пригласит. Да в Бафут вообще стоит съездить, если вы там и
не останетесь.
     - Что ж, я пошлю ему записку, посмотрим, что он скажет.
     - Постарайтесь  хорошенько...  э-э... подкрепить ваше  письмо. - сказал
чиновник.
     - Сейчас же пойду в лавку за бутылкой подкрепляющего, - заверил я.
     В тот же день в горы  отправился гонец с моим письмом и бутылкой джина.
Через четыре дня он вернулся с обратным  посланием от Фона;  этот любопытный
документ необыкновенно меня воодушевил:
     Резиденция Фона Бафута, Бафут, Беменда, 5 марта 1949 г.
     Мой дорогой друг!
     Твое письмо от 3 марта получил, кстати с приложением, и оценил.
     Да, я  принимаю твой  приезд в  Бафут  на время два месяца насчет твоих
животных и  тоже буду очень рад отдать тебе в  распоряжение один  дом в моих
владениях, если ты мне хорошо заплатишь. Сердечно твой
     Фон Бафута
     Я тотчас приготовился к отъезду в Бафут.

ГЛАВА I. Жабы и танцующие обезьяны

     О большинстве грузовиков  в  Западной Африке никак  не скажешь, что они
находятся в расцвете молодости  и красоты, и я на  горьком опыте научился не
ждать  от них ничего хорошего. И все же вид грузовика, который прибыл, чтобы
везти меня в  горы, превзошел худшие  мои ожидания: казалось, он  сию минуту
развалится.  Грузовик   стоял  на  полуспущенных  шинах,  пыхтел  и  хрипел,
изнемогая  от  усталости,  - а ведь  ему пришлось всего  лишь  подняться  по
отлогому склону  небольшого  холма к нашему  лагерю, -  и  я не без  трепета
вверил ему  мой  груз и самого  себя. Шофер оказался  весельчаком:  он сразу
заявил,  что  мне  придется  ему помогать  в двух  весьма  важных операциях.
Во-первых, когда мы будем спускаться под гору,  я должен нажимать  на ручной
тормоз, потому что, если его не прижать чуть ли не к самому полу кабины,  он
вообще  не станет  слушаться.  Во-вторых, мне предстоит неотрывно следить за
педалью сцепления, ибо эта весьма капризная деталь при всяком удобном случае
выскакивает  из  муфты  и при  этом  ревет, как попавший  в ловушку леопард.
Совершенно  ясно, что  водитель грузовика  даже в Западной  Африке  не может
вести  машину, скрючившись под приборным щитком и согнувшись в три погибели,
а значит, если я хочу остаться в живых после этого путешествия, мне придется
помочь ему  управиться  со  своенравными  механизмами.  Итак, я  то  и  дело
нагибался, нажимал  на тормоз и вдыхал удушливый запах паленой резины, а тем
временем  наша  храбрая машина тряслась по  направлению к горам с постоянной
скоростью двадцать миль в час; порой, когда путь лежал под уклон, она очертя
голову кидалась вперед и выдавала целых двадцать пять.
     Первые тридцать  миль  проселочная  дорога  из красной глины вилась  по
равнине,  поросшей  лесом;  по  обе  стороны дороги  плотной  стеной  стояли
огромные деревья, ветви их в вышине переплетались, образуя свод из листьев у
нас над головой. Стайки птиц-носорогов, хлопая крыльями, перелетали дорогу и
гоготали - казалось, это  сигналили  призраки каких-то древних такси на заре
автомобилизма,  а по обочинам, живописно расцвеченным солнцем,  прорвавшимся
сквозь  густые  лиственные  своды,  грелись  агамы;  окутанные  светом,  они
пламенели от  волнения,  как  закатные  лучи,  и  яростно  кивали  головами.
Постепенно, почти  неприметно  дорога пошла вверх, мягко петляя  по округлым
склонам лесистых холмов. В кузове грузовика мои помощники громко запели:
     Домой, домой, хочу домой,
     Когда ж увижу дом родной?
     Когда увижу мать родную?
     Вовек мне ее забыть мой дом..
     Шофер  тихонько подхватил припев и все поглядывал на меня - можно ли? К
его удивлению, я тоже запел, и  так грузовик катил вперед, оставляя за собой
на дороге вихрь красной пыли, из кузова доносился  дружный хор голосов, а мы
с  шофером подпевали,  украшая  песню  всевозможными вариациями,  причем  он
успевал еще аккомпанировать отрывистыми гудками клаксона.
     Чем выше мы забирались в горы тем реже становился лес, а потом подлесок
стал  меняться: по  обочинам  дороги мрачно,  как заговорщики,  стояли  купы
тяжелых  древовидных  папоротников  с   толстыми,   приземистыми  волосатыми
стволами;  макушки  их разбрызгивались  зелеными  фонтанами  нежной  листвы.
Папоротники оказались первыми стражами нового мира, ибо внезапно, точно горы
сбросили  с плеч тяжелую  одежду, исчез  лес.  Он остался  позади, в долине,
густой зеленый мех волнами уходил  в мерцающую  от  зноя даль,  а перед нами
величественно высились горы. покрытые высокой,  по пояс. колеблемой ветерком
и высветленной  солнцем,  золотистой травой.  Грузовик взбирался  все выше и
выше. мотор задыхался и вздрагивал от непривычных усилий. Мне уж подумалось,
не придется ли последние две-триста сотни футов толкать злосчастную машину в
гору,  но,  ко всеобщему изумлению, она справилась  сама:  вскарабкалась  на
вершину горы,  дрожа  от усталости и изрыгая  из радиатора клубы пара, точно
издыхающий кит -  фонтаны воды.  Мы  вползли  наверх  и  остановились. Шофер
выключил мотор.
     - Мало  время обождем, двигатель перегрелся, - пояснил он, указывая  на
радиатор грузовика, который уже совсем скрылся из глаз в облаке пара.
     Я с радостью выбрался из раскаленной кабины и побрел к тому месту,  где
дорога  начинала спускаться  в  очередную долину.  С  этого  наблюдательного
пункта  видна  была  вся  местность, которую  мы проехали,  и та,  куда  нам
предстояло вступить.
     Позади остался нескончаемый  зеленый лес,  отсюда он казался плотным  и
густым,  как шерсть барана, только на вершинах холмов можно было  разглядеть
просветы в непроницаемой массе листьев - на фоне неба деревья вырисовывались
прерывистой бахромой. А  впереди нам  открывался совсем  другой мир,  просто
невозможно было  поверить,  что  оба  они  -  тот  и  этот, - такие  разные,
существуют бок  о бок. И смена эта  происходила не  постепенно, нет:  позади
остался лес деревьев-великанов,  сверкающих  в  своих  роскошных  мантиях из
лакированных листьев,  подобно гигантским  зеленым  жемчужинам, а впереди до
самого  туманно-голубого горизонта  цепь  за цепью встают  горы. сливаясь  и
переходя одна в другую, словно огромные застывшие волны; они как бы обращают
лицо  к  солнцу,  а  склоны  их  от  подножия  до  гребня  покрыты  пушистым
золотисто-зеленым  мехом травы,  которая зыблется  по  прихоти  ветра  и  то
светлеет,  то темнеет,  когда ветер ее завивает или разглаживает. Лес позади
расцветал  то буйным  багрянцем,  то  зеленью самых  ярких и  резких  тонов.
Впереди же все цвета этого странного  горного мира были  мягкими и нежными -
бледно-зеленый, золотистый  и  все  оттенки  теплого  желтовато-коричневого.
Плавные изгибы  и складки  холмов, покрытые  этой нежной,  пастельных  тонов
травой, очень напоминали природу Англии -  ее южные низины, только в больших
масштабах. Но вот солнце здесь сверкало без устали и нещадно палило - совсем
уж не на английский лад.
     Начиная отсюда  дорога превратилась в "американские"  горы, машина то и
дело с треском и визгом  тормозов  спускалась в  долины и  вновь,  кряхтя  и
кашляя,  взбиралась  на  крутые  склоны. На  вершине  одной  горы  мы  опять
постояли, чтобы остыл  мотор,  и  тут я заметил впереди  в  долине  деревню:
издали,  на фоне  окружавшей  ее зелени,  она  казалась  бесформенной кучкой
черных поганок.  Когда  выключили  мотор,  тишина окутала  нас, точно мягким
одеялом; только слышно было, как чуть посвистывает трава, колеблемая ветром,
да из деревни, что лежала далеко внизу,  доносился лай собак и крик петуха -
звуки,  смягченные  расстоянием,  но отчетливые, как  звон  колокольчика.  В
бинокль я разглядел  в деревне  какую-то суету: вокруг  хижин сновали  толпы
людей,  порой  сверкали  ножи,  похожие на мачете, и  копья,  мелькали яркие
саронги.
     - Что там за суматоха? - спросил я шофера.
     Тот вгляделся, прищурясь, и с радостной улыбкой обернулся ко мне:
     -  Это базар, сэр, -  объяснил  он и  спросил с надеждой: -  Маса хочет
остановиться там?
     - А ты думаешь, мы сможем там найти добычу?
     - Да, сэр!
     - По правде?
     - По правде, сэр!
     Я сделал вид, что рассердился.
     - Ты  лжешь, негодник, -  сказал  я. -Ты хочешь там остановиться, чтобы
выпить. Разве не так?
     - Да, сэр,-ухмыльнулся шофер, - только и маса там тоже найдет добычу.
     - Ну ладно, остановимся ненадолго.
     - Да, сэр, -  радостно сказал  шофер и рванул  грузовик вниз  по склону
горы.
     Большие  круглые хижины с остроконечными  соломенными крышами аккуратно
разместились вокруг небольшой площади, затененной купами молодых эвкалиптов.
Тут-то  и расположился базар; торговцы разложили свой товар прямо  на земле,
на пестром,  уютном ковре света в тени под  стройными деревьями,  каждый  на
своем  клочке, а  вокруг теснились  деревенские  жители:  они протискивались
между торговцами, отчаянно спорили, болтали и размахивали руками. Чем только
здесь не торговали! Я  просто диву давался  - сколько всякой всячины, подчас
самой  несуразной  и неожиданной! Продавались  сомы,  копченые на  костре  и
насажанные  на  короткие  палки;  рыба  эта  и  живая-то  на вид не  слишком
привлекательна, а уж высушенная, сморщенная, почерневшая от дыма она кажется
какой-то шаманской  куклой, которая корчится в  отвратительной  пляске. Были
здесь и огромные тюки тканей, все  больше очень ярких расцветок -  их ввозят
из Англии, такие очень по вкусу африканцам; гораздо приятнее выглядели ткани
местного изделия, плотные,  мягкие и  не столь кричащие.  Среди  этих  ярких
пятен  мелькали  в  самых невероятных сочетаниях  яйца и  куры  в бамбуковых
корзинах,  зеленый перец, капуста,  картофель,  сахарный тростник,  огромные
кровавые  куски  мяса;  с веревок  свисали  большие, аккуратно выпотрошенные
тростниковые  крысы. Продавали  и  глиняную утварь,  и  плетеные  корзины, и
стулья, иголки,  порох,  пиво, силки  для ловли птиц, плоды манго и  папайи,
клизмы, лимоны,  местную обувь, прелестные  сумки  из волокна рафии, гвозди,
кремни,  карбид,  касторку, сабли и  леопардовые  шкуры, парусиновые  туфли,
мягкие фетровые шляпы, пальмовое вино в калебасах, кокосовое  и  фисташковое
масло в старых жестянках из-под керосина.
     Посетители базара отличались таким же разнообразием и необычностью, как
и товары, выставленные на продажу. Тут можно  было увидеть  людей народности
хауса  в  ослепительно  белых одеяниях и маленьких  белых шапочках;  местных
вождей в многоцветных  одеждах и богато  расшитых шапках  с кисточками; были
тут и полудикие жители отдаленных горных селений  - на этих не  было ничего,
кроме  набедренных повязок  из грязной кожи;  зубы у них заострены, на лицах
татуировка. Для них эта деревня, конечно же, многолюдная  столица, а  базар,
возможно,  самое веселое  развлечение  за  целый год.  Они  яростно спорили,
размахивали  руками,  подталкивали  друг  друга,  их  темные  глаза сверкали
восторгом при виде таких вещей, как яме или какая-нибудь тростниковая крыса;
чаще всего они стояли тесной кучкой и не  сводили жадных  гла