ей
последовательности. Несмотря  на  все попытки, я так и  не определил, каково
назначение этих странных  рогов. Ни разу  за  все  время  пребывания рогатых
хамелеонов  в моем лагере  я не видел  каких-либо действий, при которых  эти
пресмыкающиеся использовали бы рога.
     Я всегда считал, что содержать  в неволе  хамелеонов очень легкая вещь;
но мне пришлось убедиться, что  временами они бывают не  менее капризны, чем
обезьяны или дукеры.  В  клетках хамелеонам часто  не  хватает  воздуха  или
света. Один  раз я поместил  их в сравнительно  открытом месте, и они вскоре
погибли  от солнечного удара.  После многочисленных опытов я нашел  наиболее
надежный способ содержания хамелеонов.
     Над четырьмя молодыми деревцами на краю лагеря я велел соорудить  навес
из пальмовых листьев, а  под  ним поместил хамелеонов, привязав их к  веткам
сплетенными  травяными жгутиками.  Разместили мы их таким образом, чтобы они
не могли подползать  друг  к другу и запутываться в веревках.  Около каждого
хамелеона мы положили  по куску тухлого мяса, запах которого привлекал сотни
мух.  Хамелеоны  резкими  движениями  выбрасывали свои шестидюймовые языки и
каждый  раз захватывали одну или несколько мух. Три  раза в день мы поливали
хамелеонов водой, эта процедура им не очень нравилась, но без нее они быстро
слабели и погибали.
     В Камеруне  встречается и  третья разновидность  хамелеонов.  Впервые я
увидел  такого хамелеона  при не совсем обычных обстоятельствах. В  один  из
сравнительно  свободных   дней   я   решил  обследовать  несколько   крупных
муравейников,  находившихся на полях  и  в мелком кустарнике  поблизости  от
деревни. Со мной пошло около двадцати человек,  так как  только при  большом
количестве  помощников  можно сплошным  кольцом закрыть сетями муравейник  и
своевременно  обнаружить  попадающих  в  сети животных.  Подойдя  к  первому
муравейнику  -- массивному бугру из красной  глины высотой около  двенадцати
футов и до  тридцати  футов  по диаметру  основания, --  мы  начали вырубать
окружающую муравейник растительность, очищая  полосу  открытого пространства
вокруг него. По кромке этой полосы  мы подвесили сети вокруг муравейника, на
некотором  расстоянии  друг  от   друга  расположились   мои  многочисленные
помощники, взволнованные и возбужденные. После того, как значительная  часть
входных  отверстий  муравейника была  законопачена, мы зажгли  охапку  сухой
травы и  подбросили ее к одному из отверстий. Дым постепенно распространялся
по внутренним переходам  и  вскоре начал появляться в  других отверстиях; по
мере того как  мы  подбрасывали  в  огонь новые охапки травы. тонкие струйки
дыма  сменялись  густыми  клубами.  В  напряженной  тишине  все  следили  за
муравейником. Прошло  четверть  часа, а в муравейнике не видно  было никаких
признаков  жизни.  Я  уже   решил,  что   муравейник   пуст,  как   вдруг  с
противоположной стороны круга раздались громкие крики.  Обежав муравейник, я
застал  Элиаса и  Плотника в припадке неудержимого смеха. Давясь  от хохота,
они  показывали  в  сторону   большого  отверстия,  из  которого,   выползал
маленький, длиной не более трех дюймов, хамелеон.
     -- Маса, мы сегодня поймали крупную добычу,  -- закатывался в  восторге
Элиас, хлопая себя по пухлым бедрам.
     Подняв  хамелеона, я положил его  на ладонь. Маленький полуторадюймовый
плотный  хвост   хамелеона  был   свернут   наподобие  пружины,  на  кончике
вздернутого кверху  носа  находился  небольшой  рог,  придававший  хамелеону
гордо-пренебрежительное выражение,  какое часто можно увидеть у верблюда. На
светло-коричневом  туловище слегка выделялись ржаво-красные  пятна и полосы.
Это был  мой  первый карликовый  хамелеон,  и  я восхищался  его  размерами,
неторопливыми плавными движениями и  пренебрежительным выражением на  морде.
Каким  образом это  живущее на  деревьях пресмыкающееся  попало  в  лабиринт
муравейника, понять  трудно, но  тем не менее  оно  оказалось там.  Позднее,
когда я ближе познакомился с хамелеоном, я обнаружил у него много любопытных
особенностей. Так, например,  я никогда  не видел его  за едой, но, судя  по
тому,  что  он  продолжительное время находился  в прекрасном состоянии,  он
должен был все-таки что-то есть. Я  не мог заставить его  менять окраску, ни
раздражая его, ни помещая попеременно  в различные  условия.  Только  ночью,
закрыв глаза, он приобретал  красивый пепельно-серый цвет и очень походил  в
это  время на  маленький  упавший  лист дерева.  Постепенно у меня появились
четыре  таких хамелеона.  Мне,  однако, ни разу не довелось  встречать  их в
естественном  состоянии,  так  как  пойманного в муравейнике хамелеона  тоже
трудно  принимать  в  счет. Каждый раз я  спрашивал продавца, где он  поймал
хамелеона,  и каждый  раз  оказывалось,  что хамелеон был пойман  на  земле,
обычно на какой-нибудь проторенной тропе. Все мои попытки  хитрыми вопросами
опровергнуть   эти  утверждения  не  увенчались   успехом.  Пытаясь  узнать,
действительно ли эти пресмыкающиеся живут исключительно на деревьях, как это
принято  считать,  я  решил проделать  опыт  с  четырьмя  имевшимися у  меня
экземплярами.  Их  поместили в клетку с  многочисленными ветками  и с густым
ковром сухих листьев и хвороста на полу. Как только хамелеоны обнаружили эту
подстилку, они немедленно покинули ветки и переселились на пол, переползая и
укрываясь между листьями.
     Единственная привычка,  сближавшая  карликовых  хамелеонов  с их  более
крупными сородичами, --  это танцы. Это  исключительно забавное развлечение,
которое хамелеоны изредка доставляют зрителям, можно полностью оценить, лишь
увидев его собственными глазами. Находясь на ветке или на земле, хамелеон на
минуту совершенно  замирает  и только  медленно вращает  глазами.  Затем  он
плавно  поднимает  в воздух одну переднюю  и  одну  заднюю лапу  и  начинает
ритмично  раскачиваться вперед и назад. Сделав шаг и  снова застыв на месте,
хамелеон  поднимает другую  пару ног  и  повторяет  все  сначала.  При  этом
хамелеон все время вращает своими большими выпуклыми глазами -- вверх, вниз,
вперед и назад.
     Ни местные жители, ни обезьяны из моей коллекции не любили  хамелеонов.
Для местных  жителей они  были  одинаково бесполезны как в  живом,  так и  в
мертвом состоянии, и при виде того, как я  возился с  хамелеонами  и как они
меня  кусали, зрители  стонали  и взволнованно щелкали пальцами. Они считали
хамелеонов ядовитыми  тварями, и никакие  мои  доводы не могли убедить  их в
противном. Обезьяны также откровенно не любили  и боялись хамелеонов, но эти
чувства  проявлялись  у  них  не так,  как  по  отношению к змеям. Хамелеоны
одновременно и привлекали  и  отталкивали  обезьян.  Обезьяны, размещавшиеся
недалеко от клетки, где  находились хамелеоны, внимательно следили за  всеми
движениями  пресмыкающихся.  Каждый  раз,  когда  хамелеон выбрасывал  язык,
пытаясь поймать муху, обезьяны шарахались в сторону и издавали пронзительные
крики изумления и восхищения.
     К  описываемому периоду моя коллекция  обезьян состояла. из красноухого
гвенона, четырех белоносых гвенонов и шести дрилов. Однажды,  когда один  из
хамелеонов издох,  я принес его труп  к обезьянам.  Те  почтительно окружили
меня и стали с  большим интересом разглядывать дохлого хамелеона. Набравшись
смелости, старший из дрилов слегка  коснулся лапой хамелеона, отдернул ее  и
стал  быстро  вытирать  о землю. Гвеноны  так и  не решились подойти ближе к
трупу хамелеона. Дрилы же постепенно расхрабрились, схватили  труп  и  стали
пугать  им гвенонов,  которые разбежались с пронзительными криками. Пришлось
прекратить эту игру,  так как дрилы  начали вести себя неприлично, а гвеноны
были уже основательно  запуганы  и жалобными стонами  выражали  свои  обиды.
После этого я проделал новый эксперимент, пустив к обезьянам крупного живого
хамелеона.  Обезьяны  отступали при его  приближении,  вскрикивали,  корчили
гримасы, но  не  казались очень испуганными.  Затем я достал большого ужа  и
тоже  подбросил  его  к   обезьянам.   Охваченные  паническим  страхом,  они
взметнулись  к верхушкам  своих столбов и отчаянно  визжали там  до тех пор,
пока я не убрал змею.
     Дрилы были  уличными  мальчишками в  моей  обезьяньей  коллекции. Любой
предмет, попадавший к ним в лапы, прежде всего проверялся с точки зрения его
съедобности  или  несъедобности.  Если предмет  оказывался  несъедобным,  он
использовался некоторое время в качестве  игрушки, но  вскоре дрилы теряли к
нему всякий интерес.  Съедобные вещи (а к таковым дрилы относили большинство
попадавших к  ним  предметов)  использовались  двумя  способами. Деликатесы,
например кузнечики, отправлялись в рот с максимальной быстротой, дабы  никто
не  успел   отнять  это  лакомство.  С   менее  привлекательными  предметами
устраивалась длительная  игра,  в ходе которой  дрилы постепенно  откусывали
кусок за  куском до тех  пор,  пока  все  не оказывалось  съеденным.  Дрилы,
довольно угловатые по  сравнению  с  другими  обезьянами,  обладали, однако,
своеобразной привлекательностью.  Мне нравилась их развалистая,  похожая  на
собачью походка, привычка,  оскаливая  два ряда мелких  зубов, морщить нос в
невообразимой  гримасе,  которая  должна  обозначать  приветливость,  манера
двигаться  задом,  обнажая ярко-розовые  седалища. Многое в дрилах нравилось
мне,  но  особенно таяло  мое  сердце, тогда, когда эти маленькие обезьянки,
завидев меня, бросались ко мне,  обхватывали лапами  мои  ноги,  восторженно
вскрикивали и доверчиво заглядывали в глаза.
     Приобретенные мною шесть дрилов долгое время командовали другими, более
робкими обезьянами. Хрупкие нервные гвеноны всегда уступали развязным дрилам
сочных и вкусных кузнечиков и лишь недовольно ворчали и кашляли, наблюдая за
трапезой своих обидчиков. Но в один прекрасный день господству дрилов настал
конец: в лагере  появился крупный, почти взрослый детеныш  бабуина. Несмотря
на молодость,  он был по  меньшей мере в  три  раза  больше самого  крупного
дрила, и со времени  своего появления  в лагере  стал признанным начальником
обезьяньей колонии. Бабуин был покрыт косматым желтоватым мехом, у него были
большие зубы и длинный хвост,  несколько напоминавший хвост  льва. Казалось,
что хвост  бабуина  внушал дрилам  особое  почтение:  они  долго с  глубоким
интересом рассматривали его, время от времени оглядываясь и сравнивая его со
своими короткими загнутыми хвостиками. Бабуин, которому я дал кличку Джордж,
обращался с остальными обезьянами мягко и деликатно, не разрешая им, однако,
никаких  вольностей.  Изредка  он даже дозволял  гненонам слизывать со своей
шкуры соль,  в эти минуты он  растягивался во весь рост на  земле  и лежал с
блаженным  выражением на морде. В  первый день  по прибытии Джорджа в лагерь
дрилы  сделали  попытку  общими  силами  отколотить  его  и  утвердить  свое
господство, но  Джордж оказался  на высоте положения и вышел из этой схватки
победителем.  После этого  случая дрилы  почтительно  склонились перед новым
владыкой.  Начиная  преследование   гвенонов,  дрилы  предварительно  всегда
выясняли, далеко ли  находится  Джордж,  так как  у  последнего  был простой
способ прекращения споров --  он кидался к месту драки и без разбора наносил
сильные укусы всем ее участникам.
     Джордж,  быстро сделавшись  ручным и податливым,  стал в  лагере  общим
любимцем и значительную часть времени проводил на кухне. Вскоре, однако, мне
пришлось его  из кухни убрать, так  как он  постоянно  оказывался виновником
всех и всяких недоразумений.  Если запаздывал обед, мне говорили, что Джордж
опрокинул сковороду. Если что-либо пропадало, находилось по меньшей мере три
свидетеля, подтверждавшие,  что в последний раз пропавший предмет они видели
у  Джорджа.  Джордж  был возвращен  в общество обезьян,  которыми он  и стал
руководить, с мягкостью и  тактом. Эти его качества поражали меня, так как в
подавляющем большинстве случаев  обезьяны, замечая  уважение и  страх  своих
сородичей, становятся отвратительными, наглыми существами. Удивил нас Джордж
и другой своей  особенностью.  Решив, что,  как и прочие обезьяны, он боится
хамелеонов,  я  привязал его  к  столбу  довольно длинной цепочкой.  Заметив
поблизости хамелеона, Джордж добрался до него, что стало возможным благодаря
длине цепочки, одним ударом  сбил его с ветки и принялся уплетать  с видимым
удовольствием. Пришлось срочно укорачивать привязь.
     Самой очаровательной обезьянкой в  моей коллекции был красноухий гвенон
величиной  с  небольшую кошку  с  нежной  желто-зеленой  окраской, с желтыми
полосками на щеках, бахромой красновато-коричневых волос под ушами и большим
сердцевидным пятном красных волос на морде.  Весь он был хрупкий и  изящный,
худые, костлявые  пальцы на лапках напоминали мне пальцы очень старых людей.
Ежедневно  каждая  обезьяна  получала  свою порцию  кузнечиков-любимую  пищу
обезьян.  Когда  красноухий  гвенон  замечал  меня,  он становился  на ноги,
издавал пронзительные, тонкие крики, напоминающие щебетание птиц, и умоляюще
протягивал руки  с тонкими  дрожащими  пальцами.  Наполнив  рот и  обе  руки
кузнечиками,  гвенон  быстро  съедал  их,  а затем  начинал  внимательно,  с
напряженным выражением  в светло-коричневых глазах рассматривать свои лапы и
землю около себя в надежде обнаружить какого-нибудь затерявшегося кузнечика.
Никогда еще я не встречал более милой обезьянки. Даже ее крики, напоминавшие
мягкое щебетание  птиц,  и  протяжное  воркованье,  которым  она  стремилась
привлечь к себе внимание, резко  отличались от утробного ворчания и громких,
пронзительных  криков   дрилов   или  от  металлических,  скрипучих  голосов
белоносых гвенонов.  Джордж разделял мои  симпатии к красноухому  гвенону, а
тот в  свою очередь был очень привязан к бабуину. Выглядывая из-за заросшего
шерстью  плеча Джорджа,  маленький гвенон даже позволял себе корчить гримасы
дрилам.
     В полдень солнце беспощадно  обжигает лес и лагерь, в давящей духоте  и
жаре  не  слышно  даже  птичьих  голосов. Лишь  из  прохладных  глубин  леса
доносится слабый, отдаленный звон цикад. Птицы с закрытыми глазами дремлют в
своих  клетках,  крысы  перевернулись  на  спинки  и  тоже  заснули,  слегка
подергивая лапками во сне. На теплой земле под укрытием из пальмовых листьев
вытянулись  во  весь  рост  обезьяны,  они  мирно спят  с  кротким  невинным
выражением  на маленьких мордочках. Единственным  бодрствующим в  такие часы
обычно  бывал  тот же  красноухий гвенон;  он  пристраивался  к  отдыхавшему
бабуину, энергично чистил ему мех. время от времени подбадривая себя тонкими
мягкими  выкриками,  и  проделывал  свою работу с таким же  самозабвением, с
каким  сидит иногда за вязанием пожилая одинокая женщина.  Длинными пальцами
гвенон  разглаживал и расправлял мех бабуина. При этом гвенон не искал блох,
которые вообще редко встречаются у обезьян. Конечно, если во время поисков и
попадется блоха, она будет  немедленно  съедена, но основной  целью  поисков
являются  кристаллики соли, появляющиеся в шерсти обезьяны после того, как у
нее  испаряется пот. Эти кристаллики  соли считаются у  обезьян первосортным
лакомством. Ищущий вознаграждается  вкусным  лакомством, а тот,  у кого ищут
соль,  испытывает приятное сладостное ощущение, когда мягкие ласковые пальцы
расчесывают и  приглаживают  его мех.  Иногда стороны меняются ролями, тогда
гвенон  лежит на  земле с закрытыми в  блаженном экстазе  глазами, а  Джордж
обшаривает  его мягкий  пушистый  мех большими черными  неуклюжими пальцами.
Временами Джордж увлекается и забывает, что имеет дело не  с обезьяной своей
комплекции,  тогда  движения  его  сильных  рук  причиняют  боль  маленькому
гвенону.  Раздается  жалобный тонкий  крик,  и  в  ответ слышится глухое, но
виноватое бурчание Джорджа.
     На  ночь обезьян отвязывали от шестов, поили молоком с  рыбьим  жиром и
привязывали в маленькой, специально построенной для  обезьян хижине рядом  с
моей палаткой.  Я знал,  что чем ближе  ко мне находятся ночью обезьяны, тем
они  в  большей  безопасности;  если бы леопард  захотел ночью  полакомиться
обезьяной,  он  легко добрался бы  до  места их дневного  пребывания. Каждый
вечер обезьян  приводили к хижине,  поили  и вводили в помещение, не обращая
внимания  на  негодующие крики и протесты животных,  которые  еще  не хотели
спать.  Джордж  всегда  приходил  последним,  а  пока  в хижине  привязывали
остальных  обезьян,  он  лихорадочно  осматривал  все  кастрюли,  надеясь  в
какой-нибудь  из  них  найти недопитое  молоко.  Затем, несмотря  на  бурные
протесты,  его   также  втаскивали  в  хижину.  В  один  из  вечеров  Джордж
взбунтовался. После того как все улеглись, я поужинал и отправился в деревню
на танцы.  Джордж,  вероятно,  заметил меня  сквозь одну из  трещин в  стене
хижины  и решил, что если я могу провести вечер вне стен  лагеря, то он тоже
имеет на  это  право. Осторожно развязав узел, он освободился от  привязи  и
сквозь сплетенную из листьев стену хижины вылез наружу.  Пробежав по лагерю,
Джордж вышел на тропу, в этот момент его увидел сторож.
     Сторож закричал, схватил банан  и помчался к Джорджу, пытаясь приманить
его обратно в лагерь бананом. Джордж остановился  и внимательно посмотрел на
бежавшего  сторожа.  Подпустив  его поближе, он  неожиданно бросился  к нему
навстречу,  укусил  его  в  ногу,  повернулся  и быстро пошел  по  тропе  по
направлению  к  деревне.  Бедный сторож в это  время громко  кричал, стоя на
одной  ноге.  Достигнув деревни, Джордж удивился,  увидев,  как  много людей
собралось вокруг фонаря. К  моменту  его прихода  заиграла музыка и  начался
излюбленный  в  Эшоби  танец,  характеризующийся  быстрыми  раскачивающимися
движениями   туловища.   Несколько  минут  Джордж   внимательно   следил  за
представлением и решил очевидно, что эта  интересная игра затеяна специально
в  честь  его  прихода.  С  громким  радостным  криком  метнулся он  в  круг
танцующих,  несколько  человек споткнулись  о  болтавшуюся за  ним  цепочку.
Джордж начал весело прыгать в середине круга, то и дело  толкая кого-либо из
окружающих.  Затем  он  задел  и  опрокинул  фонарь,  который  быстро  угас.
Ошеломленный  внезапно  наступившей  темнотой  и  суматохой,  вызванной  его
появлением, Джордж бросился к ближайшему танцору и прижался к его ногам.
     Фонарь бы снова  зажжен,  Джордж, получив заслуженное наказание, сел ко
мне на колени,  где он  вел себя вполне прилично. Когда  я отворачивался, он
украдкой пил из  моего стакана, а в остальное  время внимательно  и серьезно
разглядывал  танцующих:  Танцоры,  искоса   поглядывая  на  Джорджа,   снова
образовали круг. Вскоре я попросил маленький барабан  и,  спустив Джорджа на
землю,  поставил  перед  ним этот  инструмент.  Джордж внимательно следил за
оркестром  и  теперь  знал, что  от  него требуется.  Присев на корточки, он
оскалил  клыки в  восторженной  гримасе  и начал  изо  всех  сил колотить  в
барабан. К сожалению, его понятие о ритме отличалось от такового у остальных
барабанщиков,  и   вызванный  им   беспорядочный   грохот   снова  привел  в
замешательство  ряды  танцующих.   Вернув  барабан  законному  владельцу,  я
отправился в Джорджем обратно в лагерь.
     Во  второй  раз  Джордж  присутствовал  на  празднестве  в  деревне  по
специальному  приглашению. За  два дня до  того,  как  я должен был покинуть
Эшоби и присоединиться к Джону в Бакебе, меня посетил вождь и сообщил, что в
честь  моего отъезда жители  деревни устраивают прощальный вечер  с танцами.
Меня  просят  принять участие в  торжестве.  Кроме того,  если  я не против,
жители  хотят  увидеть на  вечере  и играющую на  барабане  обезьяну.  Вождь
объяснил мне, что один из его друзей, житель другой деревни, мечтает увидеть
праздник с участием музыкальной обезьяны. Я дал за нас двоих обещание прийти
на  торжество. За полч