духа,  длинной
нитью притягивая добычу к своему маленькому тельцу.

     "Т. Г. Уайт. Книга о зверях"
      Знаменитому гурману Брийя-Саварену  принадлежат слова: "Скажи мне, что
ты ешь, и я скажу, кто  ты". К сожалению, простое  правило это неприменимо к
животным. Не помогает и перестановка его членов.  Зная, какое животное перед
вами,  вы можете лишь приблизительно отнести его  к  той или  иной категории
едоков,  без учета  индивидуальных  симпатий  и  антипатий,  если только вам
вообще что-либо  известно  о  его  естественном  рационе.  К  вам  поступило
животное, которое руководства характеризуют  как  "сугубо вегетарианца", - а
оно обожает рыбу или  мясо; вы  получили "сугубо плотоядного" зверя, -  а он
истекает слюной при виде кисти винограда.
     До недавних сравнительно пор в зоопарках  не очень-то  задумывались над
рационами животных; значение этого вопроса явно недооценивалось. Преобладала
точка  зрения: что не годится в пищу человеку, то идеально для животного,  -
да и в  наши дни слишком  многие так рассуждают. Между  тем в дикой  природе
животные, если исключить типичных  падальщиков,  едят самую  свежую пищу, но
этот элементарный факт не учитывался. Как часто видел я  в зоопарках (даже в
самых  почтенных),  что  животным  скармливали  тухлое мясо  и тухлую  рыбу,
гниющие овощи, переспелые фрукты  с плесенью. Такая бережливость, доведенная
до крайности, представляется  мне ложной экономией. Если вы фермер и держите
скотину впроголодь  или даете  ей неполноценный корм, то не можете требовать
от  нее  ни  высокого  удоя, ни  хорошего приплода. Так  вправе  ли директор
зоопарка  рассчитывать  на  крепкое  здоровье  своих  подопечных  и успешное
размножение, если кормит их скверно? Сколько раз в прошлом животные попадали
в разряд "трудных" только потому, что им давали не тот корм? Этот вопрос мог
бы стать темой интересного, хотя и удручающего исследования для специалистов
по истории зоопарка.
     Мало того что обычный рацион в зоопарках нередко приносил больше вреда,
чем пользы, так еще и посетители вносили свою пагубную лепту. Стало принятым
ходить в зоопарк, чтобы "покормить зверей", и, что хуже всего, администрация
с этим  мирилась,  потому  что  прямо  или косвенно это упрощало  финансовые
проблемы. А тот факт, что посетители чаще всего давали животным неподходящий
корм и в слишком  большом  количестве (отсюда болезни, а  то и гибель ценных
экспонатов),  воспринимался философски. Я знаю по горькому опыту, как трудно
помешать  публике кормить  животных  в зоопарке, но в ту пору никто даже  не
пробовал останавливать посетителей,  скорее, их  поощряли. Правда,  делались
робкие попытки побудить этих доброхотов давать  животным то, что им полезно,
но  без  заметного  успеха.  Люди  предпочитали  потчевать  своих   любимцев
смертельно опасными  для них земляными орехами, шоколадками,  мороженым (все
покупалось в киоске зоопарка), и животные, обжираясь, словно маленькие дети,
этими лакомствами, погибали от заворота кишок, энтерита, тромбоза.
     Ныне  во  всех наиболее передовых зоопарках повителям запрещено кормить
животных, и хорошо, что запрещено. Но  одно дело - запретить, другое  дело -
помешать. Рядовой  посетитель  зоопарка считает  своим  неотъемлемым  правом
беспрепятственно делать три вещи: щедрой рукой разбрасывать мусор; тыкать  в
зверей зонтиками и палками или бросать в них камни, чтобы пошевелились, если
им вздумалось уснуть или просто стоять неподвижно; скармливать всем животным
подряд  все, что попало,  будь  то  арахис или рафинад,  губная  помада  или
бритвенное  лезвие. Да-да,  я  не присочиняю:  наших  животных  потчевали  и
помадой,  и  лезвиями,  а  кроме  того,  аспирином,  бутылочными  осколками,
кусочками  пластика. Один раз подсунули даже  набитую  табаком и раскуренную
трубку. Похоже,  широкая публика еще меньше, чем многие директора зоопарков,
смыслит, какая пища годится для диких зверей.
     Интересно,  что иные животные, в принципе весьма консервативные в своих
гастрономических привычках, в зоопарке  проникаются неодолимым  влечением  к
пище, которая приносит им минимум пользы, а то и максимум  вреда. Проявись у
них  эта  черта сразу после поимки, насколько легче  жилось бы зверолову: он
знал бы, чем их соблазнить. Сколько испытаний приходится подчас на его долю,
ведь задолго до передачи животного  в зоопарк зверолов обязан приучить его к
новому  рациону.  Незавидная  задача,  чреватая  не  меньшими  проблемами  и
разочарованиями, чем  поползновения  внедрить французскую  кухню  в  рядовом
английском пансионе.
     Но есть другие крайности - животные-монофаги, то есть признающие только
один вид  пищи.  Им подавай  такой однообразный  рацион, что и средневековый
святой осудил бы  их за  чрезмерное  умерщвление плоти.  Например,  уроженцы
Африки и  Азии  панголины прекрасно обходятся одними муравьями, в  некоторых
случаях  совсем неудобоваримыми  на вид  черными  древесными  муравьями,  от
которых так разит муравьиной кислотой, что у вас  слезятся  глаза  когда  вы
разоряете муравейник.
     В  прозрачных  лесных  речушках  Западной  Центральной  Африки  обитает
примечательное существо со звучным латинским наименованием Potomagale velox,
а проще - выдровая землеройка. Это насекомоядное, единственный представитель
своего рода  (правда,  есть на  Мадагаскаре отдаленный  родич), достигает  в
длину более полуметра, шубка у него темная,  как  у крота, глазки крохотные,
ключиц  нет,  мордочка вздутая,  так  что  голова  сбоку  напоминает  усатый
молоток,  хвост приплюснутый с боков,  как  у головастика. Любительница  вод
ведет ночной  образ  жизни и,  во всяком  случае  в  Камеруне, где  я  ловил
выдровых землероек, кормится исключительно пресноводными крабами шоколадного
цвета. Когда я поймал свою первую Potomagale velox и присмотрелся к ней, мне
показалось,  что  такое   сильное  животное,   похожее   на  выдру  и   явно
приспособленное для охоты за  самой различной  добычей, не  может обходиться
столь ограниченной диетой. Самый фанатичный любитель ракообразных, говорил я
себе,  не  откажется пополнить свой стол свежей рыбой  или  лягушкой, а то и
кусочком  водяной змеи. Я  стал  экспериментировать, предлагал моей пленнице
крупных  жуков,  чудную  рыбу  разных сортов, расцветок  и  размеров, тучных
лягушек, коротких и длинных  змей, птичьи  яйца и  птенцов.  Пустые хлопоты.
Землеройка с  отвращением воспринимала все  потуги разнообразить ее  рацион,
сохраняя верность хрустящим крабам. А  что в них питательного, недоумевал я,
- почти один сплошной карапакс!
     Передо мной,  сами понимаете, стояла двойная проблема:  во-первых, я не
мог взять с собой  на  пароход  достаточный запас  пресноводных  крабов (моя
подопечная  пожирала за ночь  до трех с  половиной десятков), во-вторых,  ни
один европейский  зоопарк не в силах обеспечить столь изысканную диету. Увы,
к услугам зоопарков  нет  знаменитых  фирм,  готовых поставить  самое редкое
кушанье.  А потому моего гурмана надо было приучить к другой пище.  Это было
легче сказать, чем сделать, и мне пришлось пуститься на хитрость.
     На  местном рынке  я  закупил сушеных пресноводных  креветок,  которыми
приправляют кэрри, арахисовое пюре и другие  африканские  кушанья. Измельчив
креветок, я  смешал их с мясным  фаршем и сырыми  яйцами. Весь расчет был на
жадность,  с  какой землеройка набрасывалась на еду  в часы кормления.  Убив
несколько  крабов, я начинил  карапаксы  смесью,  но сперва  зверек  получил
обыкновенного краба, которого и  схрупал  в два  счета. Усыпив  бдительность
землеройки, я бросил  ей карапакс с начинкой. Она проглотила около половины,
прежде  чем заподозрила  неладное.  Выплюнула очередной  кусок,  внимательно
рассмотрела его сквозь сетку из трепещущих усиков, а затем,  к  моей великой
радости, доела.  Через  несколько недель землеройка  уже ела с блюда  смесь,
посыпанную лишь для вида кусочками краба.
     Другим  трудным  ребенком  оказался  большой  муравьед,  самый  крупный
представитель семейства муравьедов.  Причудливый это зверь: длинная, похожая
на  сосульку  голова, хвост  - как  вымпел,  мощные,  совсем  медвежьи когти
способны взломать твердый термитник для добычи пропитания. Первого муравьеда
я поймал  в горных областях  Гайаны.  Мы преследовали  его верхом на  конях,
заарканили,  потом, сторонясь  когтей,  затолкали  шипящего, словно  газовая
труба, пленника в мешок и отвезли  в лагерь.  Здесь я  привязал  муравьеда к
дереву  и  стал соображать, как приучить  его к новой пище. Я знал,  что для
большого муравьеда  придуман  рацион, включающий сырые яйца,  мясной фарш  и
молоко. Но каким способом убедить зверя есть столь неаппетитный на вид эрзац
вместо его любимых муравьев? Об  этом немногочисленные руководства по  уходу
за животными в зоопарках умалчивали.
     Порой  животные   до   того  верны  своим  предрассудкам,  что  наотрез
отказываются  пробовать новую пищу, даже не  подойдут,  чтобы понюхать. Речь
идет  именно о предрассудках,  в чем я убеждался, когда  позднее то же самое
животное  с удовольствием  уписывало  корм, который в  первый раз  с  ужасом
отвергало. Иногда подозрительный корм даже становится самым любимым.
     Мой  муравьед был не такой уж консерватор,  и  все же на первую миску с
молоком, сырым яйцом  и фаршем  он  посмотрел  с  таким подозрением,  словно
завтрак ему приготовил какой-нибудь из наименее симпатичных членов семейства
Борджиа.  Вдруг меня  осенило.  Взломав  термитник,  я  набрал пригоршню его
крупных и весьма  непривлекательных на вид обитателей, высыпал их на широкий
зеленый  лист  и пустил его  плавать на  поверхности молока.  Почуяв любимое
блюдо, муравьед развернул свой  тридцатисантиметровый липкий язык и принялся
слизывать термитов. Естественно,  язык при этом попадал  и в  молоко;  через
несколько  минут  мой пленник лакал  смесь так,  будто всю жизнь не ел  и не
собирался есть другой пищи. В следующий раз мне не пришлось даже прибегать к
маскировке. Муравьед чистенько  вылизал миску, с ловкостью жонглера отправив
в трубочку рта последние крошки фарша.
     Как  ни упрямы  бывают  животные сразу  после поимки,  обычно наступает
минута,  когда они вдруг  совершают  поворот кругом.  Одной  из  целей  моей
экспедиции в  Сьерра-Леоне  было  поймать черно-белых гверец. Основную  пищу
этих  красивых обезьян  составляют листья;  задача  состояла  в  том,  чтобы
приохотить их к таким листьям, каких они прежде не ели. Фактически надо было
решить тройную задачу:  сперва приучить  обезьян к зелени  с местного рынка,
потом -  к пище, которой мы могли  их обеспечить на время плавания в Англию,
и, наконец,  - к  тому  корму,  который мы могли  добыть у себя на Джерси. С
учетом этого я загрузил в корабельный холодильник ящики с латуком, капустой,
морковью,  шпинатом  и  прочими  деликатесами,  рассчитывая  соблазнить  ими
гверец.  Все  это,  понятно,  делалось  задолго  до  того,  как  я  прибыл в
Сьерра-Леоне,  когда мы еще не знали,  сумеем  ли  вообще  поймать гверец  и
доставить их к морю. Так или иначе, нам удалось-таки добыть семь особей, они
благополучно  освоились  в  неволе  и  согласились есть  различную зелень  с
местного рынка.
     Завершив экспедицию, мы  спустились  к морю,  погрузились на пароход, и
тотчас  гверецы  взбунтовались.  На лакомства, закупка  и  доставка  которых
обошлась  нам  в  кругленькую сумму,  -  чудесную сочную  капусту и  шпинат,
морковь и помидоры  - они смотрели  так, словно это был  смертельно ядовитый
паслен. Мы ломали голову над тем,  как  не  дать  обезьянам околеть. В итоге
моей секретарше Энн Питерс было  поручено заниматься только  гверецами, а мы
обслуживали остальных зверей в нашей коллекции. K  счастью, в развернувшемся
поединке характеров  воля  Энн взяла  верх.  Лаской  и  таской ей  удавалось
заставлять  обезьян есть  ровно столько, сколько было необходимо,  чтобы они
выжили. Я говорил себе, что на Джерси у нас будут листья дуба, вяза и липы и
все образуется. Когда же  мы  прибыли на Джерси, гверецы, которые на пути  в
Англию едва не голодали,  вдруг решили, что предлагавшиеся им ранее капуста,
шпинат, морковь и помидоры - верх мечты, только успевай подавать.
     Не может быть твердых и определенных правил, очень уж различаются между
собой  отдельные особи.  Однажды  во  время  экспедиции в  Камерун (Западная
Африка)  мне  удалось поймать трех  ангвантибо. Эти  своеобразные  маленькие
золотисто-коричневые представители  подсемейства  лориевых  лемуров, ведущие
древесный образ жизни, напоминают глуповатых  игрушечных мишек. До тех пор в
Европу не привозили живых  особей. Вообще я слышал только об одном человеке,
которому удалось содержать в неволе ангвантибо, так  что с информацией об их
привычках обстояло плохо. Однако я знал, что, кроме плодов и листовых почек,
они питаются маленькими  птичками, а потому три  раза  в неделю моим узникам
наряду с другим кормом подавались упитанные ткачики. Все три ангвантибо были
пойманы в радиусе менее десяти километров от лагеря, в однородной местности,
и естественно было  ожидать, что у них одинаковые гастрономические привычки.
Однако, получив птичку, ангвантибо  номер один уписывал ее целиком, оставляя
лишь  лапки и голову,  номер  два  съедал только грудку, а номер три искусно
вскрывал сверху черепную коробку и вылизывал мозг, отвергая все остальное.
     Каждодневно, какие бы животные ни составляли коллекцию, вы убеждаетесь,
обычно с удивлением, что вкусы их  так же разнообразны, симпатии и антипатии
так  же  прочны, как у постояльцев любого крупного отеля. Уже  вскоре  после
нашего  поселения  на  Джерси  выяснилось,  что  два   совершенно  различных
представителя  фауны  питают  неодолимое пристрастие  к  самой  обыкновенной
сельди.
     Речь   шла   о  южноамериканских  тапирах,  которых   считают   чистыми
вегетарианцами, и о  львах.  Конечно, львы  -  плотоядные, но  вряд ли дикая
природа снабжает  их сельдью!  Что до  тапиров, ведущих отчасти водный образ
жизни, то у нас родилось подозрение: уж не ловят ли они застрявшую в заводях
рыбу в засушливое время года,  когда пересыхают реки? Правда, я еще нигде не
читал, чтобы  тапиры в  дикой  природе были  последователями Исаака Уолтона,
автора  столь  популярных  в  Англии записок  об  ужении рыбы.  Еще  труднее
представить себе,  чтобы  рацион  льва  в  саванне сколько-нибудь  регулярно
включал рыбу,  тем более селедку. И все же запах сырой сельди явно показался
нашим львам настолько восхитительным, что они не устояли.
     Так  или  иначе, в обоих случаях мы были только рады,  потому что остро
пахнущая сельдь - удобная облатка для лекарств, буде они понадобятся. В мясе
или фруктах таблетка будет обнаружена, и ее  с отвращением выплюнут, а вот в
хорошо  выдержанной  сельди   она  замаскирована  надежно,  ее  проглотят  с
блаженным  видом.  Перечень  уловок,  которые  познаешь  на практике,  можно
продолжать без конца. Например, некоторых птиц слабит от пауков, а для наших
человекообразных обезьян роль слабительного играют свежие ананасы.
     Всякие  бывают  причуды.  Одна наша африканская цивета, получив бананы,
неизменно  "убивала"  их (только  бананы,  другие  плоды  она  не  казнила),
применяя способ, которым циветы в  дикой природе, очевидно, расправляются со
своими жертвами. Схватит банан  и трясет, доводя его, как ей представлялось,
до  беспамятства,  потом  несколько  раз бьет  плечом,  пока не  превратит в
размазанное  по  земле  месиво.  Убедившись,  что  банан  "убит",  цивета  с
наслаждением уписывала его.
     Разумеется, когда у  животных намечается  пристрастие к  одной какой-то
пище,  вам надо быть  начеку, потому что иногда  они при этом отвергают  все
прочее.  В содержании животных  очень важно следить,  чтобы  им  не наскучил
рацион.  И вы, борясь с однообразием, постоянно предлагаете что-нибудь новое
по виду, по запаху,  по вкусу.  В винограде, например,  питания всего-то что
толика  сахара в  большом количестве воды,  тем не  менее  он  незаменим как
лакомство,  приятная  добавка к основному  рациону,  вроде желе  на  детском
празднике.  Смотрите  только, чтобы не  перестараться,  не привить животному
"виноградной мании".
     В  Южной  Америке была у нас дурукули.  Это одна  из  самых обаятельных
обезьян; ее называют также "совиной обезьяной" - очень меткое название, если
вы  можете представить  себе сову,  покрытую шерстью, а не перьями. Еще  она
примечательна  тем, что  это единственная обезьяна,  ведущая  истинно ночной
образ жизни. Попав к нам, очаровательное создание вскоре ни с того ни с сего
потеряло аппетит. Здоровье было в полном порядке, однако на пищу она глядела
совсем   безучастно,  ковыряя  ее  с  унылым  видом  клиента  в   ресторане,
похваляющемся  своей  интернациональной  кухней.  Было ясно,  что необходимо
какое-то  средство, чтобы  стимулировать аппетит нашей  подопечной.  Не  без
помощи магии, я уж не говорю о деньгах  (в это время мы  были в Мату-Гросу),
моя жена ухитрилась раздобыть две банки...  консервированных  вишен! Правда,
открыв  банки, мы увидели нечто мало  похожее на привычные нам вишни: словно
кто-то не очень удачно пытался  сделать елочные украшения из  третьесортного
бархата, притом такого  ядовито-красного цвета, что даже Снегурочка не сразу
решилась бы их принять. a вот наша дурукули с первого взгляда приравняла эти
страшненькие  ягоды  к манне небесной. И до  того к ним пристрастилась,  что
отвергала всякую иную пищу; нам стоило огромных усилий и времени,  не говоря
уже о деньгах, чтобы снова приучить обезьяну к более питательному, хотя и не
такому яркому корму.
     Когда вы извлекли животное из природной среды, одна из  самых серьезных
проблем - противоборствовать скуке. На воле большую  часть времени  животные
проводят  в  поисках пищи,  когда  же вы  устранили  необходимость  поиска и
стимулирующий голод,  легко наступает  скука.  Возьмите  человека,  который,
проработав три с половиной десятка лет в учреждении или на заводе, уходит на
пенсию  и  оказывается без дела. Во многих  случаях  он  вскоре  умирает,  и
причина  его  смерти  -  скука. Точно так  же  томятся  животные, и вы ищете
противоядие, в том  числе вводя в рацион новые элементы, пусть даже не очень
питательные, и  расчетливо  чередуя любимые  вашим  подопечным  ценные  виды
корма. Конечно, в идеальных условиях каждое животное кормится отдельно, и вы
точно знаете, сколько чего оно съедает. Но во многих случаях, когда положено
групповое содержание, такой контроль затруднен, а то и вовсе неосуществим. У
нас  есть  возможность  кормить  индивидуально  человекообразных  обезьян  и
некоторых других животных, и мы убедились, как важно на случай болезни знать
с точностью до чайной ложки дневное потребление каждого из ваших подопечных.
     Как  уже говорилось, немалую часть своих будней животное занято поиском
пищи. Пусть даже поиск не увенчался успехом, он сам по себе играет важнейшую
роль.  Вот   мы   установили,  что  очень  полезно  почаще   класть   мелким
млекопитающим  гниющие колоды. Смакование запахов,  усилия,  чтобы разломать
колоду, поиски чего-нибудь съедобного в куче трухи и сгнившей коры - все это
психотерапия   для   животного,   даже   если  не  добыто   ничего  особенно
питательного.   Конечно,   было    бы   идеально   давать   корм   животному
десять-пятнадцать раз в день,  но для этого потребовался бы такой штат, что,
как ни желанно это решение, оно, увы, неэкономично. Все же опыт показал нам,
что многих  животных необходимо  кормить два-три раза в день. Впрочем, чтобы
занять чем-то  группу особей, вовсе не требуется  трижды в день  подавать им
обед  из  трех блюд.  Бросьте  горсть  зерна  или семечек  на  пол  клетки с
обезьянами  или  белками - еды  немного,  зато бездна занятия животным, пока
они, беззлобно перебраниваясь, будут отыскивать зернышки.
     Выше я отметил, что  в прошлом зоопарки мало задумывались над рациона