ыря (в конце XIV в.). Вообще в продолжение XIV
и XV вв. из Сергиева монастыря или из его колоний образовалось 27 пус-
тынных монастырей, не говоря о 8 городских. Этими колониями и намечены
были главные направления монастырской колонизации в те два века и частью
даже в XVI в. Если вы проведете от Троицкого Сергиева монастыря две ли-
нии, одну по реке Костроме на реку Вычегду, другую по Шексне на Бе-
ло-озеро, этими линиями будет очерчено пространство, куда с конца XIV в.
усиленно направлялась монастырская колонизация из монастырей центрально-
го междуречья Оки-Волги и их колоний. Небольшие лесные речки, притоки
Костромы, верхней Сухоны и Кубенского озера, Нурма-Обнора, Монза, Лежа с
Комелой, Пельшма, Глушица, Кушта, унизывались десятками монастырей, ос-
нователи которых выходили из Троицкой Сергиевой обители, из Ростова (св.
Стефан Пермский), из монастырей Каменного на Кубенском озере и Кириллова
Белозерского. Водораздел Костромы и Сухоны, покрытый тогда дремучим Ко-
мельским лесом, стал русской заволжской Фиваидой. Движение шло полосами
по рекам, не соблюдая географической последовательностей, де

лая широкие скачки от Троицкого Сергиева монастыря к Белоозеру (мо-
настырь Кирилла Белозерского), а с Белоозера прямо на Соловецкий остров,
сливаясь с боковым течением, шедшим туда же, к Белому морю, из Новгоро-
да. Во второй половине XV в. монастырская колонизация перешла из Бело-
зерского края в бассейн реки Онега; постриженник

 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
 ЛЕКЦИЯ XXXIV

 Кириллова монастыря Дреп. Александр Ошевнев поставил Ошевенский мо-
настырь к северу от Каргополя, на притоке Онеги, получив пособие от ра-
детелей из Новгорода, а между тем еще в 1429 г. более ранний пострижен-
ник того же монастыря-Савватий поставил первую келью на Соловецком ост-
рове, где вскоре после его смерти выходец из Новгорода Зосима устроил
знаменитый беломорский. монастырь. Колония более ранняя иногда уходила в
известном направлении дальше позднейших. В промежутках между метрополия-
ми и этими ранними колониями и между полосами колоний оставалось много
углов, столь же пустынных, как и дальнейшие пространства, в которые еще
не проникала ни. крестьянская, ни даже монастырская колонизация. Выходцы
из разных монастырей в своих пустынных поисках обращались по временам и
к этим обойденным промежуточным захолустьям. Так продолжалось дело и в
XVI в. В перестававших дремать, но все еще глухих лесах по Шексне и ее
притокам, по Костроме с Нурмой-Обнорой, по Сухоне с ее притоками Песьей
Деньгой и Маркушей появляются новые монастырские точки. Старые метропо-
лии высылают сюда новые колонии; иные колонии в свою очередь становятся
деятельными метрополиями. Основанный в конце XV в. на реке Нурме монас-
тырь преп. Корнилия Комельского, выходца из обители преп. Кирилла Бело-
зерского, в XVI в. выдвинул основателей 6 новых монастырей на берега Об-
норы, Белоозера, притока Шексны Андоги и даже Сойти, притока Вычегды.
Неведомый инок Пахомий, вероятно, в самом начале XVI в. далеко оставил
за собой Шексну и по Онеге продвинулся за Каргополь, поставив в 50 верс-
тах от него к северу монастырь на реке Кене, а постриженник пахомиев
двинский крестьянин Антоний передвинулся на Двину под Холмогоры и в 78
верстах от них к югу основал среди озер на притоке Двины Сии Сийский мо-
настырь (около 1520 г.).
 ЗНАЧЕНИЕ ПУСТЫННЫХ МОНАСТЫРЕЙ. Так при разносторонних местных уклоне-
ниях движение пустынных монастырей сохраняло свое общее направление на
беломорский север, "к студеному морю-окияну", как выражаются жития за-
волжских пустынников. Это движение имело очень важное значение в древне-
русской колонизации. Во-первых, лесной пустынный монастырь сам по себе,
в своей тесной деревянной или каменной - ограде, представлял земле-
дельческое поселение, хотя и непохожее на мирские, крестьянские села;

монахи расчищали лес, разводили огороды, пахали, косили, как и
крестьяне. Но действие монастыря простиралось и на население, жившее за
его оградой. Мы скоро увидим, как вокруг пустынного монастыря образовы-
вались мирские, крестьянские селения, которые вместе с иноческой братией
составляли один приход, тянувший к монастырской церкви. Впоследствии мо-
настырь исчезал, но крестьянский приход с монастырской церковью оставал-
ся. Таким образом, движение пустынных монастырей есть движение будущих
сельских приходов, которые, притом в большинстве, были первыми в своей
округе. Во-вторых, куда шли монахи, туда же направлялось и крестьянское
население; перед теми и другими лежала одна дорога-в привольные пустыри
севера и северо-востока, где крестьянин мог на просторе производить свою
паль-росчисть дикого леса под пашню, а монах-совершать свое безмолвие.
Не всегда возможно указать, где которое из обоих движений шло впереди
другого, где монахи влекли за собой крестьян и где было наоборот, но
очевидна связь между тем и другим движением. Значит, направления, по ко-
торым двигались пустынные монастыри, могут служить показателями тех не-
ведомых путей, по которым расходилось крестьянское население.
 Что такое был древнерусский пустынный монастырь, как он возникал и
устроялся, какие были у него условия земельного обогащения и почему
именно в его среде возник вопрос о секуляризации монастырских земель?
Прежде чем ответить на все эти вопросы, я должен познакомить вас с глав-
ным источником по истории древнерусских монастырей-с древнерусской аги-
ографией.
 ДРЕВНЕРУССКИЙ МЕСЯЦЕСЛОВ. В разное время русская церковь канонизовала
свято поживших отечественных подвижников, т.е. причисляла их к лику
святых, устанавливая церковное празднование их памяти. В царствование
Грозного митрополит Макарий созывал в 1547 и 1549 гг. нарочитые церков-
ные соборы, которые установили церковное празднование 39 русским святым,
сопричислив их к отечественным святым, прежде того канонизованным, число
которых русская церковная историография полагает до 22. Не будет лишним
отметить общественное положение всех этих подвижников, имена коих обра-
зовали раннюю основу месяцеслова русских святых. Здесь встречаем 16 кня-
зей и княгинь, 1 боярина и 3 литовских мучеников, состоявших на службе у
князя Ольгерда, 14 высших иерархов,

 ЛЕКЦИЯ xxxiv
 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ

митрополитов и епископов, 4 юродивых и 23 основателя и подвижника мо-
настырей. Имена святых этого последнего класса, канонизованных после ма-
карьевских соборов до учреждения св. Синода, занимают в русском месяцес-
лове еще более видное место: из 146-таких имен более половины, именно
74.
 ДРЕВНЕРУССКАЯ АГИОГРАФИЯ. Древнерусская агиография старалась в житиях
увековечить в назидание потомству память обо всех отечественных подвиж-
никах благочестия; о некоторых составилось по нескольку житий и от-
дельных сказаний. Далеко не все эти повествования дошли до нас; многие
ходят по рукам на местах, оставаясь неизвестными русской церковной исто-
риографии. Я знаю до 250 агиографических произведений более чем о. 170
древнерусских святых. Привожу эти цифры, чтобы дать вам некоторое предс-
тавление о наличном запасе русской агиографии. Дошедшие до нас древне-
русские жития и сказания, большей частью еще не изданные, читаются во
множестве списков-знак, что они входили в состав наиболее любимого чте-
ния Древней Руси. Эта распространенность объясняется литературными осо-
бенностями агиографии.
 ДРЕВНЕРУССКОЕ ЖИТИЕ. В каждом из нас есть более или менее напряженная
потребность духовного творчества, выражающаяся в наклонности обобщать
наблюдаемые явления. Человеческий дух тяготится хаотическим разнообрази-
ем воспринимаемых им впечатлений, скучает непрерывно льющимся их пото-
ком; они кажутся нам навязчивыми случайностями, и нам хочется уложить их
в какое-либо русло, нами самими очерченное, дать им направление, нами
указанное. Этого мы достигаем посредством обобщения конкретных явлений.
Обобщение бывает двоякое. Кто эти мелочные, разбитые или разорванные яв-
ления объединяет отвлеченной мыслью, сводя их в цельное миросозерцание,
про того мы говорим, что он философствует. У кого житейские впечатления
охватываются воображением или чувством, складываясь в стройное здание
образов или в цельное жизненное настроение, того мы называем поэтом. В
духовном запасе, каким располагала Древняя Русь, не было достаточно
средств, чтобы развить наклонность к философскому мышлению. Но у нее
нашлось довольно материала, над которым могли поработать чувство и вооб-
ражение. Это была жизнь русских людей, которые по

примеру восточных христианских подвижников посвящали себя борьбе с
соблазнами мира. Древнерусское общество очень чутко и сочувственно от-
неслось к таким подвижникам, как и сами подвижники очень восприимчиво
усвоили себе восточные образцы. Может быть, те и другие поступили так по
одинаковой причине: соблазны своей русской жизни были слишком элементар-
ны или слишком трудно доставались, а люди любят бороться с неподатливой
или требовательной жизнью. Жития, жизнеописания таких подвижников, и
стали любимым чтением древнерусского грамотного человека. Жития описыва-
ют жизнь святых князей и княгинь, высших иерархов русской церкви, потом
подчиненных ее служителей, архимандритов, игуменов, простых иноков, все-
го реже лиц из белого духовенства, всего чаще основателей и подвижников
монастырей, выходивших из разных классов древнерусского общества, в том
числе и из крестьян: основатель Сийского монастыря на Северной Двине
преп. Антоний был даже кабальным холопом из крестьян. Люди, о которых
повествуют жития, были все более или менее исторические лица, привлекшие
на себя внимание современников или воспоминание ближайшего потомства,
иначе мы и не знали бы об их существовании. В народной памяти они обра-
зовали сонм новых сильных людей, заслонивший собой богатырей, в которых
языческая Русь воплотила свое представление о сильном человеке. Но жи-
тие-не биография и не богатырская былина. От последней оно отличается
тем, что описывает действительную, былевую жизнь только с известным под-
бором материала, в потребных типических, можно было бы сказать стерео-
типных, ее проявлениях. У агиографа, составителя жития, свой стиль, свои
литературные приемы, своя особая задача. Житие-это целое литературное
сооружение, некоторыми деталями напоминающее архитектурную постройку.
Оно начинается обыкновенно пространным, торжественным предисловием, вы-
ражающим взгляд на значение святых жизней для людского общежития. Све-
тильник не скрывается под спудом, а ставится на вершине горы, чтобы све-
тить всем людям; полезно зело повествовать житие божественных мужей; ес-
ли мы ленимся вспоминать о них, то о них вопиют чудеса; праведники и по
смерти живут вечно: такими размышлениями подготовляет агиограф своего
читателя к назидательному разумению изображаемой святой жизни. Потом по-
вествуется деятельность святого, предназначенного с младенческих лет,
иногда еще до рождения, стать богоизбранным сосудом высоких дарований;
эта деятель-

 ЛЕКЦИЯ XXXIV
 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ

ность сопровождается чудесами при жизни, запечатлевается чудесами и
по смерти святого. Житие заканчивается похвальным словом святому, выра-
жающим обыкновенно благодарение господу богу за ниспослание миру нового
светильника, осветившего житейский путь грешным людям. Все эти части со-
единяются в нечто торжественное, богослужебное: житие и предназначалось
для прочтения в церкви на всенощном бдении накануне дня памяти святого.
Житие обращено собственно не к слушателю или читателю, а к молящемуся.
Оно более чем поучает: поучая, оно настраивает, стремится превратить ду-
шеполезный момент в молитвенную наклонность. Оно описывает индивиду-
альную личность, личную жизнь, но эта случайность ценится не сама по се-
бе, не как одно из многообразных проявлений человеческой природы, а лишь
как воплощение вечного идеала. Цель жития-наглядно на отдельном сущест-
вовании показать, что все, чего требует от нас заповедь, не только ис-
полнимо, но не раз и исполнялось, стало быть, обязательно для совести,
ибо из всех требований добра для совести необязательно только невозмож-
ное. Художественное произведение по своей литературной форме, житие об-
рабатывает свой предмет дидактически: это-назидание в живых лицах, а по-
тому живые лица являются в нем поучительными типами. Житие не биография,
а назидательный панегирик в рамках биографии, как и образ святого в жи-
тии не портрет, а икона. Потому в ряду основных источников древнерусской
истории жития святых Древней Руси занимают свое особое место. Древне-
русская летопись отмечает текущие явления в жизни своей страны; повести
и сказания передают отдельные события, особенно сильно подействовавшие
на жизнь или воображение народа; памятники права, судебники и грамоты
формулируют общие правовые нормы или устанавливают частные юридические
отношения, из них возникавшие: только древнерусское житие дает нам воз-
можность наблюдать личную жизнь в Древней Руси, хотя и возведенную к
идеалу, переработанную в тип, с которого корректный агиограф старался
стряхнуть все мелочные конкретные случайности личного существования, соо
бщающие такую жизненную свежесть простой биографии. Его стереотипные
подробности о провиденциальном воспитании святого, о борьбе с бесами в
пустыне-требования агиографического стиля, не биографические данные. Он
и не скрывал этого. Не зная ничего о происхождении и ранней поре жизни
своего святого, он. иногда откровенно начинал свой рассказ: а из

какого града или веси и от каковых родителей произошел такой све-
тильник, того мы не обрели в писании, богу то ведомо, а нам довольно
знать, что он горнего Иерусалима гражданин, отца имеет бога, а ма-
терь-святую церковь, сродники его-всенощные многослезные молитвы и неп-
рестанные воздыхания, ближние его-неусыпные труды пустынные. Но время
подвигов святого обыкновенно хорошо было известно агиографу по устному
преданию, письменным воспоминаниям очевидцев, даже по личным наблюдени-
ям; нередко он сам стоял близко к святому, даже "возливал воду на его
руки", т.е. жил с ним в одной келье, был его послушником, а потому при
всем его загробном благоговении к памяти небожителя сквозь строгие ус-
ловности житийного изложения проглядывают обаятельные черты живой лич-
ности. Наконец, очень ценны для историографии часто сопровождающие житие
посмертные чудеса святого, особенно подвизавшегося в пустынном монасты-
ре. Это нередко своеобразная местная летопись глухого уголка, не оста-
вившего по себе следа ни в общей летописи, даже ни в какой грамоте. Та-
кие записи чудес иногда велись по поручению игумена и братии особыми на
то назначенными лицами, с опросом исцеленных и свидетельскими показания-
ми, с прописанием обстоятельств дела, являясь скорее деловыми документа-
ми, книгами форменных протоколов, чем литературными произведениями. Нес-
мотря на то, в них иногда ярко отражается быт местного мирка, притекав-
шего к могиле или ко гробу святого со своими нуждами и болезнями, семей-
ными непорядками и общественными неурядицами.
 МИРСКИЕ МОНАСТЫРИ. Я не буду говорить о том, в какой мере древнерусс-
кие монастыри отвечали первоначальной идее христианского монашества и
какое влияние оказали на них греческие монастыри той эпохи, когда Русь
принимала христианство: это специальные вопросы русской церковной исто-
рии. Я коснусь лишь условий, содействовавших развитию монастырского зем-
левладения. В этом отношении немало значило то, как и где возникали мо-
настыри. Мы уже видели отчасти, как они возникали. Высший иерарх, митро-
полит или епископ, строил монастырь, чтобы отдыхать там от пастырских
трудов и упокоиться по оставлении^ паствы. Владетельный князь украшал
обителями свой стольный город, свое княжество, чтобы создать "прибежище"
для окрестных обывателей и вместе с тем иметь постоянных богомольцев за
себя с семьей и за

 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
 ЛЕКЦИЯ XXXIV

своих родителей, иногда руководясь при этом и особенными побуждениями
исполнить обет, данный в трудном случае, или ознаменовать память о ка-
ком-либо счастливом событии своего княжения. Боярин или богатый купец
создавал себе в монастыре место, где надеялся с наибольшей пользой для
души молиться и благотворить при жизни и лечь по смерти. Построив цер-
ковь и кельи и собрав братию, основатель обеспечивал содержание своей
обители недвижимыми имениями или средствами для их приобретения. Новго-
родский боярин Своеземцев, богатый землевладелец, в XV в. построил около
своего городка на реке Bare монастырь, в котором и сам постригся под
именем Варлаама, приписав к нему значительные земли из своих важских
вотчин и оставив братии посмертный завет ежегодно в день его кончины
вдоволь кормить бедных, сколько бы их ни набралось в монастырь на празд-
ник; после трапезы, отпуская из монастыря, еще наделяли их печеным и
зерновым хлебом. Иногда монастырь строился при содействии целого общест-
ва, городского или сельского. Монастырь был нужен городу и сельскому ок-
ругу, чтобы обывателям было где постричься в старости и при смерти и
"устроить душу" посмертным поминОванием. Из одной грамоты 1582 г. узна-
ем, что на Северной Двине близ Холмогор был "убогой" монастырь, о кото-
ром крестьяне тамошней Чухченемской волости показали, что у него было 14
деревенек, что тот монастырь строили и деревни к нему "подпущали и при-
купали" их прадеды, и деды, и отцы, проча его себе, и своим детям, и
внучатам "на постригание и на поминок"; монастырем и его деревнями заве-
довали они же, волостные крестьяне, и монастырскую казну держали у себя
в волости. Казна такого монастыря составлялась преимущественно из вкла-
дов за пострижение и помин души и также обращалась на приобретение нед-
вижимых имуществ с разными доходными угодьями и заведениями. В XVI в.
был построен монастырь, который можно назвать не только мирским, но и
"земским". Преп. Трифон, подвизавшийся в Пермской стране, узнав, что в
соседней Вятской земле, многолюдной и богатой, нет монастыря, возгорел
желанием до
ставить ей это средство душевного спасения. Он предложил вятским
земским старостам и судьям возложить это дело на него, как старца, уже
потрудившегося в монастырском строительстве. Вятчане с радостью приняли
предложение, и Трифон ездил в Москву бить челом о построении монастыря
от. всей Вятской. земли, "от всех вятских городов". Но скоро вятчане ох-
ладели к делу и перестали помогать Трифову.

 Его выручил вятский воевода Овцын. На первый день пасхи он позвал к
себе всех знатных и богатых вятчан. Был здесь и Трифон. Когда все "быша
в веселии", воевода пригласил гостей помочь Трифону, кто сколько может.
Гости радушно согласились. Тотчас явился "некий скорописец" с подписной
книгой. Воевода первый подписал значительную сумму, гости от него не
отстали. Христосованье с воеводой и воеводское угощенье с подпиской про-
должались еще два дня, и собрано было более 600 рублей (около 30 тысяч
рублей на наши деньги). В Москве Трифон выхлопотал своему монастырю "се-
ла и деревни с людьми", озера, рыбные ловли и сенные покосы \ Братия,
которую строители набирали в такие мирские монастыри для церковной служ-
бы, имела значение наемных бого-мольцев и получала "служеное" жалование
из монастырской казны, а для вкладчиков монастырь служил богадельней, в
которой они своими вкладами покупали право на пожизненное "прокормление
и покой". Люди, искавшие под старость в мирском монастыре покоя от мирс-
ких забот, не могли исполнять строгих, деятельных правил иноческого ус-
тава. Когда в одном таком монастыре попытались ввести подобные правила,
иноки с плачем заявили строителю, что новые требования им не под силу;
эта братия, как объяснил дело сам строитель, - поселяне и старики, непри-
вычные к порядку жизни настоящих иноков, состарившиеся в простых обыча-
ях. В вятском земском монастыре дело шло еще плачевнее. Трифон ввел в
нем строгий устав, запретил монахам держать стол с вином по кельям,
предписав довольствоваться одинаковой пищей в общей трапезе. Братия, на-
бившаяся в бог