ь, постепенно русея, всею
своею массою, со всеми своими антропологическими и этнографическими осо-
бенностями, со своим обличьем, языком, обычаями и верованиями входила в
состав русской народности. Тем и другим путем в русскую среду проникло
немало физических и нравственных особенностей, унаследованных от раство-
рившихся в ней финнов.
 ТИП. 1. Надобно допустить некоторое участие финского племени в обра-
зовании антропологического типа великоросса. Наша великорусская физионо-
мия не совсем точно воспроизводит общеславянские черты. Другие славяне,
признавая в ней эти черты, однако замечают и некоторую стороннюю при-
месь: именно скулистость великоросса, преобладание смуглого цвета лица и
волос и особенно типический великорусский нос, покоящийся на широком ос-
новании, с большой вероятностью ставят на счет финского влияния.

 ЛЕКЦИЯ XVII
 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ

 ГОВОР^ II. То же влияние,
кажется, было небезучастно и в изменении древнерусского говора. В го-
воре древней Киевской Руси заметны три особенности: 1) она говорила на
о, окала; 2) звуки ц и и мешались, замещали друг друга; 3) в сочетании
гласных и согласных соблюдалась известная фонетическая гармония: звуки
согласные гортанные г, к и х сочетались с твердыми гласными а, о, ы, у,
э и с полугласным ь, а зубные, или свистящие, з, с и ц и небные, или ши-
пящие, ж, и и ш-с мягкими гласными я, е, и, ю и с полугласным ь; сюда же
можно отнести и мягкое окончание глаголов в 3-м лице обоих чисел (пи-
шет", имуть). Следы этих особенностей находим в остатках древней
письменности XII и XIII вв. В иностранных словах при переходе их в русс-
кий язык неударяемые звуки а и е заменялись звуком о: Торвард - Трувор,
Елена-Олена. Киевская Русь сочетала гортанное к с твердым ы, а зубное ц
или небное ч-с мягким и или ь: она говорила Киев, а не Киев, как говорим
мы вопреки правилам древней русской фонетики, требовавшей, чтобы к при
встрече с и перезвуковывалось в ц или ч: отсюда форма в одной южнорусс-
кой рукописи XII в. "Лучино евангелие" (от Луки). Эта древняя фонетика
сохранилась отчасти в наречии малороссов, которые говорят: на полянци,
козачс. Мы, великороссы, напротив, не сочетаем ц и шипящие ж и ш с мяг-
кими гласными, говорим: кольцо, шыре, жызнь, и не сумеем так тонко выго-
ворить соединенных с этими согласными мягких гласных, как выговаривает
малоросс: отьця, горобъця. Далее, в древнем южном говоре заметно смеше-
ние или взаимное заместительство звуков ц и ч: в Слове о полку Игореве
веци и веча, галиккый. Те же особенности имел в XII в. и частью сохранил
доселе говор новгородский: в поучении архиепископа Илии-Иоанна духо-
венству гыбять (гибнуть), простьца и простьчи, лга (льзя), или в догово-
ре 1195 г. с немцами немечьскьш и немецкий, послухы и послуси. Признаки
той же фонетики замечаем и в говоре на верхнем Днепре: в смоленском до-
говоре 1229 г. немечкый, вереца (церковнославянское врещи-тащить), гоч-
кого (готского). Значит, некогда по всему греко-варяжскому пути звучал о








дин говор, некоторые особенности коего до сих пор уцелели в говоре
новгородском. Если вы теперь со средней Волги, например от Самары, про-
ведете по Великороссии несколько изогнутую диагональную черту на севе-
ро-запад так, чтобы Москва, Тверь, Вышний Волочек и Псков остались нем-
ного левее, а Корчева и Порхов правее, вы разделите всю Великороссию на
две полосы, северо-восточную и ЮГО-

западную: в первой характерный звук говора есть о, во второй-а, т.е.
звуки о и с без ударения переходят в а и я (второй, сямой). Владимирцы,
нижегородцы, ярославцы, костромичи, новгородцы окают, говорят из глубины
гортани и при этом строят губы кувшином, по выражению русского диалекто-
лога и лексикографа Даля". Рязанцы, калужане, смольняне, тамбовцы, ор-
ловцы, частью москвичи и тверичи акают, раскрывают рот настежь, за что
владимирцы и ярославцы зовут их "полоротыми". Усиливаясь^ постепенно на
запад от Москвы, акающий говор переходит в белорусское наречие, которое
совсем не терпит о, заменяя его даже с ударением звуками а или у:
стол-стал или стул. Первый говор в русской диалектологии называется се-
верным, а второй южным великорусским поднаречием. Другие особенности
обоих поднаречий: в южном г произносится как придыхательное латинское h,
е близко к у и мягкое окончание 3-го лица глаголов (ть), как в нынешнем
малорусском и в древнем русском (векоу - веков, в договоре 1229 г. узяти
у Ризе-взять в Риге); в северном г выговаривается как латинское g, в в
конце слов твердо, как ф, твердое окончание 3-го лица глаголов (ть)". Но
ив северном поднаречий различают два оттенка, говоры западный новгородс-
кий и восточный владимирский. Первый ближе к древнерусскому, лучше сох-
ранил его фонетику II даже лексикон; новгородцы говорят кольце, хороше и
употребляют много старинных русских слов, забытых в других краях Руси:
граять (каркать), доспеть (достигнуть), послух. Владимирский говор более
удалился от древнего, господствующий звук о произносит грубо протяжно,
утратил древнее сочетание гласных с согласными, в родительном падеже
единственного числа местоимений и прилагательных г заменяет звуком в
(хорошово). Москва'" II в диалектологическом отношении оказалась таким
же связующим узлом, каким была она в отношении политическом и народнохо-
зяйственном. Она стала в пункте встречи различных говоров: на северо-за-
паде от нее, к Клину, окают по-новгородски, на востоке, к Вогородс-
ку, - по-владимирски, на юго-западе, к Коломне, акают по-рязански, н








а западе, к Можайску, - по-смоленски. Она восприняла особенности сосед-
них говоров и образовала свое особое наречие, в котором совместила гос-
подствующий звук южного говора с северным твердым окончанием 3-10 лица
глаголов и с твердым г, переходящим в конце слов в к (сапок), а в роди-
тельном падеже единственного числа местоимений и прилагательных в в. За-
то московское наречие, усвоенное образованным русским обществом как

 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
 ЛЕКЦИЯ XVII

образцовое, некоторыми чертами еще далее отступило от говора древней
Киевской Руси: говорить по-масковски значит едва ли еще не более нару-
шать правила древнерусской фонетики, чем нарушает их владимирец или
ярославец. Московский говор-сравнительно позднейший, хотя его признаки
появляются в памятниках довольно рано, в первой половине XIV в., в одно
время с первыми политическими успехами Москвы. Кажется, в духовной Ивана
Калиты 1328 г. мы застаем момент перехода от о к о, когда рядом с форма-
ми отця, единого, росгадает читаем: Андрей, аже вместо древнего оже-еже-
ли'".
 Таким образом, говоры великорусского наречия сложились путем посте-
пенной порчи первоначального русского говора. Образование говоров и на-
речий-это звуковая, вокальная летопись народных передвижений и местных
группировок населения. Древняя фонетика Киевской Руси особенно заметно
изменялась в северо-восточном направлении, т.е. в направлении русской
колонизации, образовавшей великорусское племя слиянием русского населе-
ния с финским. Это наводит на предположение о связи обоих процессов.
Даль допускал мысль, что акающие говоры Великороссии образовались при
обрусении чудских племен. Восточные" инородцы, русея, вообще переиначи-
вали усвояемый язык, портили его фонетику, переполняя ее твердыми глас-
ными и неблагозвучными сочетаниями гласных с согласными. Обруселая Чудь
не обогатила русского лексикона: академик Грот насчитают всего около 60
финских слов, вошедших большею частью в русский язык северных губерний;
лишь немногие подслушаны в средней Великороссии, например пахтать, пур-
га, ряса, кулепня (деревня). Но, не пестря лексики, чудская примесь пор-
тила говор, внося в него чуждые звуки и звуковые сочетания". Древнерусс-
кий говор в наибольшей чистоте сохранился в наречии новгородском; в го-
воре владимирском мы видим первый момент порчи русского языка под финс-
ким влиянием, а говор московский представляет дальнейший момент этой
порчи.
 ПОВЕРЬЯ. III. Несколько отчетливее выступает в памятниках и преданиях
взаимное отношение обоих встретившихся племен в области поверий. Здесь
замечаем следы живого обмена, особенно с финской стороны. Народные обы-
чаи и поверья великороссов доселе хранят явственные признаки финского
влияния. Финские племена, обитавшие и частью доселе обитающие в средней
и северо-восточной полосе Европейской России, оставались, кажется, до
времени встречи с Русью на первоначальной

ступени религиозного развития. Их мифология до знакомства с христи-
анством еще не дошла до антропоморфизма. Племена эти поклонялись силам и
предметам внешней природы, не олицетворяя их: мордвин или черемис богот-
ворил непосредственно землю, камни, деревья, не видя в них символов выс-
ших существ; потому его культ является с характером грубого фетишизма.
Стихии были населены духами уже впоследствии под влиянием христианства.
У поволжских финнов особенно развит культ воды и леса. Мордвин, чуваш,
находясь в чаще леса или на берегу глухой лесной реки, чувствует себя в
родной религиозной сфере. Некоторые черты этого культа целиком перешли и
в мифологию великороссов. У них, как и у финнов, видною фигурой на мифо-
логическом Олимпе является леший и является у тех и других с одинаковыми
чертами: он стережет деревья, коренья и травы, имеет дурную привычку хо-
хотать и кричать по-детски и тем пугать и обманывать путников. В эпосе
западных прибалтийских более развитых финнов (Калевале) встречаем образ
водяного царя. Это старик с травяной бородой, в одежде из пены; он пове-
литель вод и ветров, живет в глубине моря, любит подымать бури и топить
корабли; он большой охотник до музыки, и, когда герой Калевалы, мудрец
Вейнемейнен, уронил в воду свою арфу (кантеле), водяной бог подхватил
се, чтоб забавляться ею в своем подводном царстве. Эти черты живо напо-
минают образ водяника, или царя морского, в известной новгородской были-
не о Садко, богатом госте-купце и гусляре, который со своими гуслями по-
пал в подводное царство водяника и там развеселил его своею игрою до то-
го, что водяник пустился плясать, позабыв свое царское достоинство. Са-
мая физиономия водяника, как она описана в новгородской былине, весьма
похожа на облик водяного бога Калевалы. Водяного знают и в других краях
России; но приведенный миф о водянике встречаем только в Новгородской
области. Это дает основание думать, что новгородцы заимствовали его у
соседних балтийских финнов, а не наоборот. Наконец, в преданиях, за-
несенных в древние жития великорусских святых, можно встретить
и следы поклонения камням и деревьям, плохо прикрытые христианскими
формами и незаметные в южной и западной России.
 ДВА РАССКАЗА. В Начальной летописи под 1071 г. читаем два рассказа,
которые при сопоставлении с позднейшими указаниями дают понять, как Русь
относилась к языческим поверьям соседней Чуди и как

 ЛЕКЦИЯ XVII
 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ

 Чудь смотрела на христианство, которое видела у Руси. Передам коротко
эти рассказы. Случился голод в Ростовской земле, и вот два волхва из
Ярославля пошли по Волге, разглашая: "... мы знаем, кто обилье держит"
(урожай задерживает). Придут в погост, назовут лучших женщин и скажут:
"Та держит жито, та мед, а та рыбу". И приводили к ним кто сестру, кто
мать, кто жену свою. Волхвы делали у них прорез за плечами и вынимали
жито либо рыбу, самих женщин убивали, а имущество их забирали себе.
Пришли они на Белоозеро. В это же время явился сюда для сбора налогов
Ян, боярин великого князя Святослава. Услыхав, что волхвы избили уже
много женщин по Шексне и Волге, Ян потребовал, чтобы белозерцы взяли и
выдали ему золхвов: "... а то не уйду от вас все лето" (т.е. буду кор-
миться на ваш счет), пригрозил боярин. Белозерцы испугались и привели к
Яну волхвов. Тот спросил их: "Зачем это вы погубили столько народа?"
Волхвы отвечали: "А они держат обилье, если истребим их, не будет голо-
да; хочешь, при тебе вынем у них жито ли, рыбу или что иное". Ян возра-
зил: "Все вы лжете; сотворил бог человека из земли, состоит он из кос-
тей, жил и крови и ничего в нем нет другого, и никто, кроме бога, не
знает, как создан человек". - А мы знаем, как сотворен человек". - сказали
волхвы. "Как? - "Мылся бог в бане, вытерся ветошкой и бросил ее на землю:
и заспорил сатана с богом, кому из нее сотворить человека, и сотворил
дьявол тело человека, а бог душу в него вложил; потому, когда человек
умрет, тело его идет в земли, а душа к богу". Эти волхвы-финны из рос-
товской мери. Легенда о сотворении человека, рассказанная ими Яну, досе-
ле сохранилась среди нижегородской мордвы, только в более цельном и по-
нятном составе, без пропусков, какие сделают киевский летописец, переда-
вая ее со слов Яна, и с очевидными следами христианского влияния. Вот ее
содержание. У мордвы два главных бога, добрый Чампас и злой Шайтан (са-
тана). Человека вздумал сотворить не Чампас, а Шайтан. Он набрал глины,
песку и земли я стал лепить тело человека, но никак не мог привести его
в благоо








бразный вид: то слепок выйдет у него свиньей. то собакой, а Шайтану
хотелось сотворить человека по образу и подобию божию. Бился он, бился,
наконец позвал птичку-мышь-тогда еще мыши летали-и велел ей лететь на
небо, свить гнездо в полотенце Чампаса и вывести детей. Птичка-мышь так
и сделала: вывела мышат в одном конце полотенца, которым Чампас обтирал-
ся в бане, и полотенце от тяжести мышат упало на землю. Шайтан обтер им
свой слепок, который и получил подобие божие. Тогда Шайтан

принялся вкладывать в человека живую душу, но никак не умел этого
сделать и уж собирался разбить свой слепок. Тут Чампас подошел и сказал:
"Убирайся ты, проклятый Шайтан, в пропасть огненную; я и без тебя сотво-
рю человека". - "Нет, - возразил Шайтан, - дай, я тут постою, погляжу, как ты
будешь класть живую душу в человека: ведь я его работал и на мою долю из
него что-нибудь надо дать, а то, братец Чампас, мне будет обидно, а тебе
нечестно". Спорили, спорили, наконец порешили разделить человека; Чампас
взял себе душу, а Шайтану отдал тело. Шайтан уступил, потому-Чампас не в
пример сильнее Шайтана. Оттого, когда человек умирает, душа с образом и
подобием божиим идет на небо к Чампасу, а тело, лишаясь души, теряет по-
добие божие, гниет и идет в землю к Шайтану. А" птичку-мышь Чампас на-
казал за дерзость, отнял у нее крылья и приставил ей голенький хвостик и
такие же лапки, как у Шайтана. С той поры мыши летать перестали. На воп-
рос Яна, какому богу веруют волхвы, они отвечали: "Антихристу". - А где
он? - спросил Ян. "Сидит в бездне", - отвечали те. "Какой это бог-сидит в
бездне! это бес, а бог на небеси, седяй на престоле". Вслед за историей
с ярославскими волхвами летопись сообщает другой рассказ. Случилось од-
ному новгородцу зайти в Чудь и пришел он к кудеснику, чтобы тот поворо-
жил ему. Кудесник, по обычаю своему, стал вызывать бесов. Новгородец си-
дел на пороге, а кудесник лежал в исступлении, и ударил им бес. Кудесник
встал и сказал новгородцу: "Мои боги не смеют прийти; на тебе есть
что-то, чего они боятся". Тут новгородец вспомнил, что на нем крест,
снял его и вынес из избы. Кудесник стал опять вызывать бесов, и те, пот-
репав его, поведали, о чем спрашивал новгородец. Последний начал потом
расспрашивать кудесника: "Отчего это твои боги креста боятся? - "А то
есть знамение небесного бога, которого наши боги боятся". - А где живут
ваши боги и какие они? - "Они черные, с крыльями и хвостами, живут в
безднах, летают и под небо подслушивать ваших богов: а ваши боги на не-
бесах; если кто из ваших людей помрет, его относят на небо, а
кто помрет из наших, того уносят к нашим богам в бездну". - Так оно и
есть, - прибавляет от себя летописец, - грешники в аду живут, ожидая вечных
мук, а праведники в небесном жилище водворяются со ангелами" ".
 ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПОВЕРИЙ. Изложенные рассказы наглядно воспроизводят
процесс взаимодействия русских пришельцев и финских тузем-

 В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
 ЛЕКЦИЯ XVII

цев в области религиозных поверий. Сближение обеих сторон и в этой
области было столь же мирно, как и в общежитии: вражды, непримиримой
противоположности своих верований не почувствовали встретившиеся сторо-
ны. Само собою разумеется, речь идет не о христианском вероучении, а о
народных поверьях русских и финских. То и другое племя нашло в своем ми-
фологическом созерцании подобающее место тем и другим верованиям, финс-
ким и славянским, языческим и христианским. Боги обоих племен поделились
между собою полюбовно: финские боги сели пониже в бездне, русские повыше
на небе, и так, поделившись, они долго жили дружно между собою, не мешая
одни другим, даже умея ценить друг друга. Финские боги бездны возведены
были в христианское звание бесов и под кровом этого звания получили мес-
то в русско-христианском культе, обрусели, потеряли в глазах Руси свой
иноплеменный финский характер: с ними произошло то же самое, что с их
первоначальными поклонниками финнами, охваченными Русью. Вот почему
русский летописец XI в., говоря о волхвах, о поверьях или обычаях, оче-
видно финских, не делает и намека на то, что ведет речь о чужом племени,
о чуди: язычество, поганство русское или финское для него совершенно од-
но и то же; его нисколько не занимает племенное происхождение или этног-
рафическое различие языческих верований. По мере сближения обоих племен
это различие, очевидно, все более сглаживалось и в сознании смешанного
населения, образовавшегося вследствие этого сближения. Для" пояснения
этого племенного безразличия верований приведу сохранившийся в рукописи
Соловецкого монастыря коротенький рассказ, единственный в своем роде по
форме и содержанию. Здесь простодушно и в легендарном полусвете описано
построение первой церкви в Белозерской стране на реке Шексне. Церковь
оказалась на месте языческого мольбища, очевидно финского. В Белозерском
краю обитало финское племя весь; камень и береза-предметы финского
культа; но в рассказе нет и намека на что-либо инородческое, чудское.
 РАССКАЗ О ПЕРВОЙ ЦЕРКВИ НА ШЕКСНЕ. "А на Белеозере жили люди некреще-
ные, и как учали креститися и веру христианскую спознавати, и они поста-
вили церковь, а не ведают, во имя которого святого. И наутро собрались
да пошли церковь свящати и нарещи которого святого, и как пришли к церк-
ви, оже в речке под церковию стоит челнок, в челноку стулец, и на
стульце икона Василий Великий, а пред иконою просфира.

 И они икону взяли, а церковь нарекли во имя Великого Василия. И некто
невежа взял просфиру ту да хотел укусить ее; ино его от просфиры той
шибло, а просфира окаменела. И они церковь свящали да учали обедню пети,
да как начали евангелие чести, ино грянуло не по обычаю, как бы страш-
ной, великой гром грянул и вей люди уполошилися (перепугались), чаяли,
что церковь пала, и они скочили и учали смотрити: ино в прежние лета ту
было молбище за олтарем, береза да камень, и ту березу вырвало и с кор-
нем, да и камень взяло из земли да в Шексну и потопило. И на Белеозере
то первая церковь Василий Великий от такова времени, как вера стала".
 БЫТОВАЯ АССИМИЛЯЦИЯ. Но христианство, как его воспринимала от руси
чудь, не вырывало с корнем чудских языческих поверий: народные христи-
анские верования, не вытесняя языческих, строились над ними, образуя
верхний слой религиозных представлений, ложившийся на языческую основу.
Для мешавшегося русско-чудского населения христианство и язычество-не
противоположные, одна другую отрицающие религии, а только восполняющие
друг друга части одной и той же веры, относящиеся к различным порядкам
жизни, к двум мирам, одна-к миру горнему, небесному, другая-к преиспод-
ней, к "бездне". По народным поверьям и религиозным обрядам, до недавне-
го времени сохранявшимся в мордовских и соседних с ними русских селениях
приволжских губерний, можно видеть наглядно, как складывалось такое от-
ношение: религиозный процесс, завязавшийся когда-то при первой встрече
восточного славянства с чудью, без с