аз   запереть
проволочную западню. Он сел и просмотрел исписанные страницы, думая  о  том,
какое это странное, изуродованное свидетельское показание: частично история,
частично скандал, частично дневник, частично признание. Он  не  работал  над
ней  с  6  апреля.  Скоро  мне  понадобится  новая  книга,  -  подумал   он,
перелистывая несколько пустых страниц, которые  остались.  Потом  он  открыл
ручку и написал "31 мая" двумя строками ниже последней записи. Он  помедлил,
отсутствующим взглядом посмотрел на пустую библиотеку и затем  начал  писать
обо всем, что случилось за последние три дня, начиная с  телефонного  звонка
Стэнли Урису.
   Он   спокойно   писал   в   течение   пятнадцати   минут,   затем   начал
рассредоточиваться. Он все чаще  и  чаще  останавливался.  Образ  отрезанной
головы Стэна Уриса в холодильнике  все  время  старался  вторгнуться  в  его
мысли,  окровавленной  головы  Стэна  с  открытым  ртом,  набитым   перьями,
вываливающейся из холодильника и катящейся по полу по направлению к нему. Он
с усилием отогнал это от себя  и  продолжал  писать.  Через  пять  минут  он
выпрямился и посмотрел вокруг, убежденный, что сейчас увидит, как эта голова
катится по старой черно-красной плитке бельэтажа, и глаза  у  нее  такие  же
стеклянные и пустые, как глаза головы северного оленя в музее.
   Не было ничего. Ни  головы,  ни  звука,  кроме  напряженного  биения  его
собственного сердца.
   Ты должен держаться, Майк. Это просто мандраж, вот и все. Больше ничего.
   Но это было бесполезно. Слова начали уходить от  него,  мысли,  казалось,
рассыпались в разные стороны. Что-то давило  на  его  затылок,  и  давление,
казалось, усиливалось.
   За ним наблюдают.
   Он положил ручку и встал из-за стола.
   - Здесь кто-нибудь есть? - позвал он, и его голос эхом разнесся по  залу,
отрезвив его. Он облизал губы и попытался снова:
   - Билл?.. Бен?..
   Билллл... Бенин...
   Вдруг Майк решил, что пора домой. Он просто возьмет с собой свою записную
книжку. Он потянулся к ней и услышал слабые, скользящие шаги.
   Он посмотрел вверх. Пятна света были окружены  углубляющимися  островками
тени. Больше ничего.., по крайней мере, он ничего не мог увидеть.  Он  ждал,
сердце учащенно билось.
   Шаги послышались снова, на этот раз он определил направление.  Стеклянный
переход, который соединял взрослую библиотеку с  детской.  Там...  Кто-то...
Что-то...
   Двигаясь тихо,  Майк  прошел  к  абонементному  столику.  Двойные  двери,
ведущие в проход, были открыты и удерживались деревянными распорками,  и  он
мог заглянуть внутрь. Он смог увидеть то, что казалось ногами, и с внезапным
обморочным ужасом он подумал, может, это Стэн пришел в конце концов,  может,
Стэн собирается выйти из тени со своей книжкой про птиц в руках, лицо у него
белое, губы пунцовые, на запястьях и до локтя открытые  порезы.  Я  в  конце
концов пришел, - сказал бы Стэн. - На это ушло какое-то  время,  потому  что
мне нужно было вылезти через дыру в земле, но я в конце концов пришел...
   Раздались его шаги, и теперь Майк мог явственно видеть ботинки -  ботинки
и рваные  хлопчатобумажные  штаны.  Выцветшие  синие  тесемки  болтались  на
лодыжках без носков. И в темноте на уровне примерно в шесть футов над  этими
лодыжками - мерцающие глаза.
   Он схватился за поверхность полукруглого абонементного стола,  не  отводя
взгляда от этих глаз. Его пальцы нащупали деревянный угол маленького  ящичка
- карточки с просроченными книгами. Меньший ящичек - канцелярские скрепки  и
резинки. Они были на чем-то металлическом и держали его.  Это  был  нож  для
вскрытия писем со словами "ИИСУС СПАСАЕТ", выдавленными на рукоятке. Хрупкая
вещица, которая пришла по почте от баптистской церкви Милости Господней  как
часть кампании по сбору средств. Майк не посещал службы в течение пятнадцати
лет, но церковь Милости Господней была его родной церковью, и он  послал  им
пять долларов - все, что мог. Он давно хотел  выбросить  это  приспособление
для вскрытия писем, но оно оставалось там, среди всего этого  беспорядка  на
его стороне абонемента (сторона Кэрол всегда была безукоризненно чистой).
   Он плотно обхватил его и уставился в затемненный проход.
   Раздался еще один шаг.., еще один. Теперь рваные  хлопчатобумажные  штаны
были видны до колен. Он мог видеть тело, которому они принадлежали: оно было
большим, массивным, неуклюжим. Плечи были округлые, волосах нечесаны. Фигура
была похожа на обезьянью.
   - Кто вы?
   Фигура просто стояла там, пристально его рассматривая.
   Все еще испуганный, Майк пришел к мысли, что это не может быть Стэн Урис.
Кто бы это ни был, это не Стэн У рис.
   Фигура сделала еще один шаг, и теперь свет от лампы, ближайшей к проходу,
упал на петли без ремня на джинсах вокруг талии.
   Внезапно Майк узнал. Даже перед тем как фигура заговорила, он узнал.
   - Привет, ниггер, - сказала фигура. - В кого ты тут кидал  камни?  Хочешь
знать, кто отравил твою чертову собаку?
   Фигура сделала еще один шаг вперед, и свет упал на лицо Генри Бауэрса. Он
стал толстым и обрюзгшим, кожа имела нездоровый сальный оттенок, щеки  опали
и покрылись щетиной, и в щетине  этой  было  белого  так  же  много,  как  и
черного. Три большие волнистые морщины выступали на  лбу  и  над  кустистыми
бровями. Другие морщины скобками окружали  уголки  рта  с  толстыми  губами.
Глазки были маленькие  и  ничтожные  внутри  обесцвеченных  мешков  плоти  -
налитые кровью и бессмысленные. Лицо человека, год у которого идет  за  два,
человека, которому в его тридцать девять лет набежало семьдесят три. Но  это
также было лицо  двенадцатилетнего  мальчика.  Одежда  Генри  была  все  еще
зеленая от каких-то кустарников, в которых он прятался днем.
   - Ты не хочешь поздороваться, ниггер? - спросил Генри.
   - Привет, Генри, - ему смутно пришло в голову, что он последние  два  дня
не слушал радио, даже не читал газет, что было  его  каждодневным  ритуалом.
Слишком много происходило. Слишком он был занят.
   Жаль.
   Генри выплыл из коридора между детской и взрослой  библиотеками  и  стоял
там, глядя на  Майка  своими  свинячьими  глазками.  Его  губы  разошлись  в
отвратительной усмешке, обнажив гнилые зубы.
   - Голоса, - сказал он. - Ты когда-нибудь слышал голоса, ниггер?
   - Чьи голоса, Генри? - он  заложил  обе  руки  за  спину,  как  школьник,
вызванный декламировать стихи, и переложил приспособление для вскрытия писем
из левой руки в правую. Старинные часы, подаренные Хорогом Мюллером  в  1923
году, мерно отсчитывали секунды в гладком пруду библиотечной тишины.
   - С луны, - сказал Генри. Он сунул руку в  карман.  -  Они  шли  с  луны.
Множество голосов.
   Он помедлил, слегка нахмурился, потом покачал головой.
   - Множество, но в действительности только один. Его голос.
   - Ты видел Его, Генри?
   - Да, - сказал Генри. - Франкенштейн. Оторвал голову Виктору. Ты,  должно
быть, читал об этом. Звук был как у громадной молнии. Потом  Оно  пришло  за
Белчем. Белч дрался с ним.
   - Неужели?
   - Да. Так я удрал.
   - Ты оставил его умирать.
   - Не говори этого! - Щеки Генри  вспыхнули  тусклым  красным  цветом.  Он
сделал два шага вперед. Чем дальше  он  проходил  от  пуповины,  связывающей
детскую библиотеку со взрослой, тем моложе он казался Майку. Он видел  следы
распада на лице Генри, но он  видел  также  еще  что-то:  ребенок,  которого
воспитывал сумасшедший Батч Бауэре, стал с  годами  черт  знает  чем.  -  Не
говори так! Это тоже: убивает меня!
   - Оно не убило нас.
   Глаза Генри злобно ухмыльнулись.
   - Пока нет. Но Оно убьет. И я не оставлю вас, пока Оно не  придет,  -  он
вытащил свою руку из кармана. В ней была изящная девятидюймовая штуковина  с
отделкой под слоновую кость по бокам. Маленькая хромовая  кнопочка  блестела
на одном конце этого сомнительного  предмета  прикладного  искусства.  Генри
нажал ее. Шестидюймовое стальное лезвие показалось из щели  на  одном  конце
рукоятки. Он подкинул лезвие на ладони и двинулся  к  абонементному  с  голу
несколько быстрее.
   - Смотри, что я нашел, - сказал он. - Я знал, где смотреть. Его  набухшее
красное веко хитро подмигнуло.
   - Человек на луне сказал мне, -  Генри  снова  обнажил  зубы.  -  сегодня
прятался. Вечером подъехал на попутках. Старик. Я ударил его. Наверное убил.
Бросил машину в Ньюпорте. Прямо за городской  чертой  Дерри  я  услышал  тот
голос. Я посмотрел в канаву. Там была одежда. И нож. Мой старый нож.
   - Ты что-то путаешь, Генри. Мы сбежали и вы сбежали. Если ОНО хочет  нас,
оно хочет и вас.
   Генри, нахмурясь, покачал головой.
   - Нет.
   - Я думаю, да. Может быть, ты и делал Его работу, но  Оно  не  играло  на
фаворитов, правда? Оно получило обоих твоих друзей, и  пока  Белч  дрался  с
Ним, ты убежал. Но теперь ты здесь. Я думаю, что ты часть Его  неоконченного
дела, Генри. Я действительно так думаю.
   - Нет!
   - Может быть, Франкенштейн - это то, чем он тебе являлся? Или  оборотень?
Вампир? Клоун? А, Генри? Может быть, ты действительно хочешь увидеть то,  на
что Оно похоже, Генри? Мы видели. Хочешь, чтобы я тебе сказал? Хочешь, чтобы
я...
   - Замолчи! - закричал Генри и двинулся на Майка.
   Майк отступил и выставил одну ногу. Генри запнулся о нее и упал,  скользя
по истоптанным плиткам, как полотер. Он ударился головой о ножку стола,  где
этим вечером сидели Неудачники, рассказывая свои истории. Нож выпал  из  его
руки.
   Майк пошел за ним. В этот момент он мог прикончить Генри, можно  было  бы
всадить ножик для вскрытия писем "Иисус  спасает",  пришедший  по  почте  от
старой родной церкви, в затылок Генри и затем вызвать полицию. Было бы много
официальной  чепухи,  но  не  слишком  много  -  не  в  Дерри,   где   такие
сверхъестественные и дикие события не были чем-то необычным.
   То, что остановило его, было  осознание,  пронизывающее  подобно  молнии,
что, если он убьет Генри, он сделает Его работу так же, как сделал бы  Генри
Его работу, убивая Майка. И еще что-то: тот, другой взгляд, который он видел
на лице Генри, -  усталый  затравленный  взгляд  ребенка,  с  которым  плохо
обходятся, которого втравили в грязное дело с  какой-то  неизвестной  целью.
Генри вырос под действием безумного сознания  Батча  Бауэрса,  наверняка  он
принадлежал Ему даже прежде, чем он заподозрил, что Оно существует.
   Поэтому вместо того, чтобы всадить ножик для вскрытия  писем  в  уязвимую
шею Генри, он попытался схватить его нож. Он неудачно взял его, и его пальцы
сомкнулись на лезвии. Не было никакой особенной боли; только  красная  кровь
потекла из трех пальцев правой руки на ладонь, изборожденную шрамами.
   Он подался назад. Генри развернулся и снова схватил нож.  Майк  встал  на
колени, и оба они сейчас находились друг против друга, кровоточащие: у Майка
пальцы, у Генри нос. Генри мотнул головой, и капли улетели в темноту.
   - Думаешь, ты такой красавчик! - взвизгнул он хрипло. - Херовы маменькины
сынки - вот кто вы все были! Мы могли бы побить вас в честном бою!
   - Положи нож. Генри, - сказал спокойно Майк.  -  Я  вызову  полицию.  Они
приедут, возьмут тебя и увезут в Джанипер-Хилл.  Ты  будешь  вне  Дерри.  Ты
будешь в безопасности.
   Генри пытался говорить и не мог. Он не мог вынести эту ненавистную шутку,
что он будет спасен в Джанипер-Хилл или  в  Лос-Анджелесе,  или  в  джунглях
Тимбукту. Рано или поздно взойдет луна, белая как кость и холодная как снег,
и придут голоса-призраки, и лицо луны  преобразится  в  Его  лицо,  невнятно
говоря и смеясь, и приказывая. Он сглотнул липкую кровь.
   - Вы никогда не дрались честно!
   - А вы? - спросил Майк.
   - У, ниггерсволочьпадлафянь ! - закричал Генри и снова прыгнул на Майка.
   Майк наклонился, чтобы избежать его  неуклюжего,  медвежьего  броска,  не
удержал равновесия и упал на спину. Генри снова ударился о  стол,  отпрянул,
повернулся и схватил руку Майка. Майк взмахнул приспособлением для  вскрытия
писем и почувствовал, как оно  глубоко  входит  в  предплечье  Генри.  Генри
вскрикнул, но вместо того, чтобы отпустить, ухватился сильнее. Он тянулся  к
Майку, волосы лезли ему в глаза, кровь текла из разбитого  носа  на  толстые
губы. Майк попытался оттолкнуть Генри. Генри метнул лезвие блестящей  дугой.
Все шесть дюймов его вошли в бедро Майка. Оно вошло без всяких  усилий,  как
будто в теплый кусок масла. Генри вытянул его, хлынула кровь,  и,  крича  от
боли, Майк сильно оттолкнул его.
   Он с трудом встал  на  ноги,  но  Генри  проделал  это  быстрее,  и  Майк
едва-едва смог избежать следующего неистового  броска.  Он  чувствовал,  как
кровь течет из раны ручьем, заполняя ботинок.
   Он попал в мою бедренную артерию, я думаю. Боже, он  сильно  задел  меня.
Везде кровь. Кровь на полу. Ботинкам капут, черт, купил их только два месяца
назад...
   Генри снова пошел, тяжело дыша и сопя, как бешеный буйвол. Майк  отступил
назад и снова замахнулся приспособлением для вскрытия писем.  Оно  разорвало
грязную рубашку Генри и оставило глубокий порез на  ребрах.  Генри  взревел,
когда Майк оттолкнул его.
   - Грязный мерзкий нигтер! - всхлипнул он. - Смотри, что ты сделал!
   - Брось нож, Генри, - сказал Майк.
   Позади них послышалось хихиканье. Генри оглянулся.., и затем  закричал  в
совершенном ужасе, прижав руки к  щекам,  как  старая  обиженная  горничная.
Взгляд Майка устремился к абонементному столу. Раздалось "ну,  давай!"  -  и
голова  Стэна  Уриса  вырвалась  из-за  стола.  Пружина   поддерживала   его
перерезанную мокрую шею. Его лицо было синевато-серым от  грязи.  На  каждой
щеке - горячечное пятно красного цвета. Большие оранжевые помпоны  болтались
на месте глаз. Эта гротескная голова Стэна в ящике  наклонялась  взад-вперед
на конце пружины, как один  из  гигантских  подсолнухов  рядом  с  домом  на
Нейболт-стрит. Ее рот открывался,  и  визжащий,  смеющийся  голос  монотонно
повторял: Убей его, Генри! Убей ниггера, убей черномазого,  убей  его,  убей
его, УБЕЙ ЕГО!
   Майк обернулся  к  Генри,  угрюмо  сознавая,  что  его  обманули,  устало
соображая, чью голову видел Генри.  Стэна?  Виктора  Крисса?  Может,  своего
отца?
   Генри взревел и бросился на Майка, лезвие двигалось вверх-вниз, как  игла
швейной машинки.
   - Гей, ниггер! - кричал Генри. - Геееей, ниггер! гееей, ниггер!
   Майк отступил, и порезанная нога почти тотчас же подогнулась, и  он  упал
на пол. Он вообще вряд ли чувствовал что-либо в этой ноге. Она была холодной
и чужой. Посмотрев вниз, он увидел, что  его  кремовые  туфли  теперь  стали
ярко-красными.
   Лезвие Генри мелькало у него перед носом.
   Майк нанес удар ножиком для вскрытия писем "ИИСУС СПАСАЕТ",  когда  Генри
сделал вторую попытку. Генри напоролся на него, как жук на  булавку.  Теплая
кровь брызнула на руку Майка. Раздался треск, и, когда он вытащил свою руку,
у него была только половина ножика. Остальная часть торчала из живота Генри.
   - Геееей, ниггер! - орал Генри, схватившись за сломанное  ост-рис.  Кровь
текла у него по пальцам. Он смотрел  на  нее  округлившимися,  непонимающими
глазами. Голова  в  конце  ящика,  со  скрипом  подскакивающая  на  пружине,
пронзительно  кричала   и   смеялась.   Майк,   чувствуя   теперь   боль   и
головокружение, обернулся и увидел голову Белча Хаггинса, - это была  пробка
от шампанского в человеческом  обличье,  на  ней  была  бейсбольная  шапочка
Нью-йоркских "Янкиз", повернутая назад. Он громко застонал, и звук улетел  в
пространство, отдаваясь эхом в собственных ушах. Он сознавал, что он сидит в
луже теплой крови. Если я не наложу жгут на ногу, я умру.
   -  Гееей!  Ниптггеееееррррр!  -  кричал  Генри.  Все  еще   сжимая   свой
кровоточащий живот одной рукой и лезвие другой,  он,  спотыкаясь,  пошел  от
Майка к библиотечным дверям. Он, как пьяный, шатаясь из стороны  в  сторону,
шел по главной комнате. Генри задел один из пустых стульев и опрокинул  его.
Дрожащей рукой свалил стопку газет на пол. Он  дошел  до  двери,  открыл  ее
скрюченной рукой и растворился в ночи.
   Сознание оставляло Майка. Он старался  расстегнуть  пряжку  своего  ремня
пальцами, которые он едва чувствовал.  Наконец  ему  удалось  открыть  ее  и
вытащить пояс из штанов. Он наложил ремень на кровоточащую  ногу  прямо  под
пахом и сильно затянул его. Держа его одной рукой, он пополз к абонементному
столу. Там был телефон. Он не знал, как он доберется до него,  но  в  данный
момент это не имело значения. Надо было просто добраться  туда.  Все  кругом
качалось, стиралось, скрывалось в серых волнах. Он  нащупал  зубами  язык  и
сильно укусил его. Боль была немедленной и сильной. Все снова вошло в фокус.
Он стал сознавать, что все еще держит сломанную ручку  ножика  для  вскрытия
писем, и отбросил ее. Вот, наконец,  и  абонементный  стол  -  высокий,  как
Эверест.
   Майк поджал здоровую ногу и оттолкнулся  вверх,  держась  за  край  стола
рукой, которая не была на ремне. Его  рот  растянулся  в  дрожащую  гримасу,
глаза сощурились. Наконец ему удалось подняться. Он стоял  там,  похожий  на
аиста, и подтягивал  к  себе  телефон.  На  ленте  сбоку  были  три  номера:
пожарная, полиция, больница. Дрожащим пальцем Майк  набрал  номер  больницы:
555-3711. Он закрыл глаза, когда телефон начал давать гудки и..,  затем  они
широко открылись, так как ответил голос клоуна Пеннивайза.
   - Привет, ниггер! - крикнул Пеннивайз и затем его  острый,  как  разбитое
стекло, смех проник в ухо Майка. - Что ты говоришь? Как у тебя? Мне кажется,
ты мертв, как ты думаешь? Я думаю, Генри сделал с тобой дело! Хочешь  шарик,
Майки? Хочешь шарик? Как у тебя? Эй, эй!
   Глаза Майка поднялись к циферблату старинных  мюллеровских  часов,  и  он
увидел без всякого удивления, что их  циферблат  сменился  лицом  его  отца,
серым и осунувшимся от рака. Глаза были обращены  наверх,  показывая  только
выпученные белки. Вдруг отец высунул язык, и часы начали бить.
   Майк выпустил край абонементного стола. Он качнулся на  здоровой  ноге  и
снова упал. Трубка болталась перед ним на  проводе,  как  амулет  духовидца.
Становилось очень трудно держаться за ремень.
   - Привет тебе, Амсс! - кричал Пеннивайз из висящей телефонной  трубки.  -
Вот Король-Рыболов! Я и есть Король-Рыболов так или иначе, и это правда.  Ты
не знал этого, мальчик?
   - Если кто-нибудь там есть, - слабо сказал Майк,  -  настоящий  голос  за
тем, который я слышу, пожалуйста, помогите мне. Меня зовут Майк Хэнлон, и  я
в общественной библиотеке Дерри. Я опасно ранен и истекаю  кровью.  Если  вы
там, я не могу вас  слышать.  Мне  не  дают  слышать  вас...  Если  вы  там,
пожалуйста, поспешите.
   Он лег на бок и подтянул ноги так, что  оказался  в  положении  плода  во
чреве матери. Потом два раза обернул правую руку ремнем и сосредоточился  на
том, чтобы держать ее, в то время как мир уплывал в  хлопковых,  похожих  на
воздушные шарики, облаках серого цвета.
   - Привет, эй там! - кричал Пеннивайз из свистящего, качающегося телефона.
- Как ты, грязный черномазый? Привет

4

Канзас-стрит, 12.30

   тебе, -  сказал  Генри  Бауэре.  -  Как  дела,  маленькая  сука?  Беверли
моментально среагировала, пустившись бежать. Это была более быстрая реакция,
чем они ожидали. Она действительно смогла бы убежать, если бы не ее  волосы.
Генри схватил их длинную прядь и потянул назад. Он ухмыльнулся  ей  в  лицо.
Его дыхание было густым, теплым и вонючим.
   - Привет! - сказал Генри. - Куда идешь? Снова играть  со  своими  вшивыми
дружками? Я думаю, что отрежу твой нос  и  заставлю  его  съесть.  Тебе  это
нравится?
   Она  пыталась  освободиться.  Генри  смеялся,   таская   ее   за   волосы
взад-вперед. Опасно блеснул нож на подернутом дымкой августовском солнце.
   Внезапно просигналила машина - длинным гудком.
   - Эй! Эй! Что вы, ребята, делаете? А  ну  отпустите  девчонку!  За  рулем
хорошо сохранившегося "Форда" марки  1950  года  сидела  пожилая  дама.  Она
подъехала к обочине и