Стивен КИНГ
   ОНО I-II

   ТОМ I



ЧАСТЬ I

ТЕНЬ ПРОШЛОГО


   Они начинают!
   Совершенствуя форму,
   Цветок отдает своих лепестков многоцветье щедро солнцу,
   Но пчела пролетает мимо,
   И они утопают с плачем в перегное.
   Можно назвать это плачем,
   Что дрожа проплывает над ними,
   А они увядают и гибнут.
   Уильям Карлос Уильяме "Патерсон"

   Вырождение в городе мертвеца
   Брюс Спрингстин

Глава 1

ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
(1957 год)

1

   Ужас, продолжавшийся в последующие двадцать восемь лет, - да и вообще был
ли ему конец? - начался, насколько я могу судить, с кораблика, сделанного из
газетного листа и подхваченного дождевым потоком, который унес его  вниз  по
водному желобу...
   Кораблик кружился, переворачиваясь, уходил под  воду  и  снова  всплывал,
устремляясь  вниз  по  Витчем-стрит  по  направлению  к  светофору,  который
регулировал движение между улицами Витчем и Джексон. Все  огоньки  светофора
были темные в эти дни осени 1957 года, так же, впрочем, как и дома. Дожди не
прекращались уже неделю, а два дня  назад  начались  еще  и  сильные  ветры.
Большинство районов Дерри лишились электроэнергии, и ее не успели подать.
   Мальчонка в желтом  плаще  и  красных  галошах  бежал  рядом  с  бумажным
корабликом. Дождь еще не кончился, но  уже  начал  стихать.  Капли  били  по
капюшону мальчика, отдаваясь в его ушах приятным ощущением, так стучит дождь
по крыше деревенского сарая. Мальчика в желтом плаще  звали  Джордж  Денбро.
Ему было шесть лет. Его брат Уильям, известный большинству ребят в начальной
школе Дерри (и даже учителям, не терпящим прозвищ) как Заика  Билл,  остался
дома:  он  переболел  каким-то  отвратительным  гриппом  и  не  совсем   еще
выздоровел. Той осенью 1957 года, за  восемь  месяцев  до  начала  настоящих
ужасов и за двадцать восемь лет до их окончания,  Заике  Биллу  было  десять
лет.
   Именно Билл и сделал кораблик, рядом с  которым  бежал  теперь  его  брат
Джордж. Он сделал его, сидя на кровати, облокотившись на подушки, в то время
как мама в гостиной наигрывала на  пианино  пьесу  "к  Элизе"  и  дождь,  не
переставая, хлестал в окно спальни.
   Витчем-стрит была завалена урнами и оранжевыми козлами для пилки дров, на
которых было написано: "Управление общественных работ в Дерри". Канавы  были
переполнены  ветками,  камнями  и  грудами  осенних  листьев.   Вода   стала
выливаться на тротуар сперва  тонкими  струями,  а  затем,  на  третий  день
непрерывного дождя, целыми пригоршнями. К полудню на четвертые  сутки  улица
была затоплена, все плыло на перекресток  улиц  Джексон  и  Витчем.  К  тому
времени жители уже нервно  пошучивали  -  не  пора  ли  строить  ковчег  для
спасения  от  потопа.  Управлению   общественных   работ   удалось   открыть
Джексон-стрит, но Витчем-стрит до самого центра городка была  плотно  забита
козлами.
   И все же все сходились на том, что самое худшее позади. Речка  Кендускеаг
чуть было не вышла из берегов в Барренсе и на несколько дюймов не  дошла  до
бетонных ограничений канала в  самом  центре  городка.  В  настоящий  момент
группа мужчин - и среди них Зак Денбро, отец Джорджа и Билла - убирала мешки
с песком, которые они в панике набросали накануне, дабы спастись от  потопа.
Вчера еще катастрофа казалась неизбежной. Богу известно, что такое случалось
и раньше: наводнение 1931 года стоило  миллионы  долларов  и  двух  десятков
жизней. Это случилось давно, но еще живы были те, кто  помнил,  какой  страх
нагнала она на всю округу. Одна из первых жертв того наводнения была найдена
в двадцати пяти милях к востоку, в Бакспорте. Глаза этого  несчастного,  три
пальца, пенис и большая часть левой ноги были съедены рыбой. В руках, вернее
в том, что осталось от его рук, торчал руль "Форда".
   Теперь, однако, река отступала, а когда вверх по течению  построят  новую
плотину  гидроэлектростанции  Бангор,   она   вообще   перестанет   угрожать
опасностью. Что-то в  этом  роде  сказал  Зак  Денбро,  который  работал  на
Бангоре. Впрочем, что касается будущего - там будет видно, а пока  что  надо
справиться с этим  наводнением,  повернуть  воду  вспять  и  забыть  о  нем.
Предавать в Дерри забвению трагедии и несчастья граничило с искусством  -  к
такому выводу с течением времени пришел Билл Денбро.
   Джордж  задержался  у  козел  на  краю  глубокой   трещины,   прорезавшей
асфальтовое покрытие Витчем-стрит по диагонали. Трещина  кончалась  в  самом
конце улицы, у холма, примерно в сорока футах  от  того  места,  где  сейчас
стоял мальчик. Он громко засмеялся - это было ликование ребенка,  ощутившего
радость свободы, быстрого движения в этот серый, безрадостный день, когда по
прихоти бегущей воды его бумажный кораблик из-за разрыва в асфальте оказался
в быстрине, напоминавшей речные пороги. Вода неслась под  напором  так,  что
кораблик маневрировал от одной стороны Витчем-стрит до другой, поток  быстро
уносил его - так быстро, что Джордж должен был бежать,  чтобы  поспевать  за
ним. Вода грязными брызгами отлетала от его галош в разные  стороны.  Брызги
весело жонглировали, когда Джордж  Денбро  бежал  навстречу  своей  странной
смерти, и чувство, наполнявшее его  в  этот  момент,  было  чувством  любви,
чистой и простой любви к брату Биллу.., любви и немножко сожаления, что Билл
не мог быть здесь вместе с ним, видеть это и быть частью этого. Конечно,  он
постарается рассказать все Биллу, когда вернется домой, но он знал,  что  не
сможет рассказать так, чтобы Билл УВИДЕЛ это, а вот Билл, окажись он на  его
месте, сумел бы рассказать все так, что  он,  Джордж  УВИДЕЛ  бы  это.  Билл
хорошо писал и читал, но даже для  своего  возраста  Джордж  был  достаточно
умен, чтобы понимать, что не только поэтому во всех табелях у брата  высокие
оценки и не только поэтому учителя так любят его сочинения. ГОВОРИТЬ  -  это
еще не все. Билл хорошо ВИДЕЛ.
   Кораблик только что не гудел - но это страничка из раздела рекламы газеты
"Новости", а Джорджу сейчас представлялось, что  это  корабль  из  фильма  о
войне - из тех фильмов, которые он иногда смотрел с Биллом в  кинотеатре  на
субботних утренниках.  Картина  о  войне  с  Джоном  Вейном,  сражающимся  с
японцами. Кораблик рвался вперед и нос его рассекал воду, так добрался он до
восточной трубы на левой стороне Витчем-стрит.  В  этом  месте  новый  поток
обрушился  в  трещину  на  асфальте,  образовав  большую  воронку;  мальчику
показалось, что сейчас вода захлестнет кораблик и  он  вот-вот  опрокинется.
Кораблик опасно накренился, но тут Джордж возликовал - кораблик  выпрямился,
повернулся и стремительно понесся к  перекрестку.  Джордж  побежал,  надеясь
захватить его. Над его головой неумолимый жестокий шквал октябрьского  ветра
с ревом раскачивал деревья, благодаря  урагану  почти  полностью  лишившиеся
груза разноцветной листвы...  Урагану,  который  в  этом  году  пожал  самый
страшный урожай.

2

   Сидя в кровати, с пылающими от жара щеками (его лихорадка,  также  как  и
Кендускеаг, сходила уже на нет), Билл  закончил  кораблик,  Джордж  протянул
было руку, но Билл не дал его.
   - Теперь принеси-ка мне парафин.
   - Что это? Где он?
   - На полке в подвале, спустись туда, -  сказал  Билл.  -  В  коробке,  на
которой написано: "Гггалф". Принеси ее  мне,  и  нож,  и  ммиску,  и  ппачку
спичек.
   Джордж послушно вышел из комнаты, чтобы принести все это. Он слышал,  как
мама играла на пианино, но не "к Элизе", а что-то другое, что не  очень  ему
нравилось, что-то звучавшее сухо и как-то  вычурно;  он  слышал,  как  дождь
непрерывно бил в окно кухни. Это были умиротворяющие звуки, но  он  думал  о
том, что подвал был совсем не умиротворяющим, что там что-то есть в темноте.
Это, конечно, было глупо, так говорил отец, и мама так  говорила,  и  -  что
даже важнее - так говорил Билл, но все-таки...
   Он не любил даже открывать дверь, чтобы включить свет, потому что его  не
покидало ощущение  -  это  было  так  чудовищно  глупо,  что  он  никому  не
осмеливался рассказать такое, - что пока он нащупывает выключатель, какая-то
ужасная когтистая лапа  тихонько  ложится  на  его  руку  -  а  затем  резко
вдергивает его в темноту, которая пахнет грязью и  сыростью,  и  бесцветными
гнилыми овощами.
   Глупо! Не было ничего такого дико злобного, волосатого с  когтями.  Время
от времени кто-то сходил с  ума  и  убивал  множество  людей  -  Чет  Хантли
рассказывал о  таких  вещах  в  вечерних  новостях,  -  и  конечно  же  были
коммунисты, но не существовало жившего в подвале чудовища. И все-таки  мысль
о нем свербила. В те бесконечные минуты, пока правая  рука  его  тянулась  к
выключателю, левая  в  это  время  судорожно  хваталась  за  дверной  косяк,
казалось, что подвальный запах  заполняет  весь  мир.  Сейчас  запах  грязи,
сырости и гнилых овощей сольется в безошибочный неотвратимый, запах -  запах
чудовища, апофеоза всех чудовищ. Это был запах чего-то такого, чему не  было
названия: запах ЕГО, затаившегося перед прыжком - и его, готового к  прыжку.
Существо это чем-то питалось, но особенно изголодалось оно по человечине, по
мясу мальчика.
   В тот день он  открыл  дверь  и  потянулся  к  выключателю,  одновременно
держась, как обычно, мертвой хваткой за дверной  косяк.  Глаза  его  были  в
тревоге закрыты, кончиком языка он увлажнял пересохшие губы - так измученный
жаждой  корешок  нащупывает  воду  в  пустыне.  Смешно?  Наверно.  Эх,   ты!
Смотрите-ка, Джордж! Джордж боится темноты! Что за ребенок!
   Звуки пианино доносились из той комнаты, которую папа называл гостиной, а
мама - залом. Музыка звучала как будто  из  другого  мира,  издалека  -  так
должен звучать разговор и  смех  для  измученного,  борющегося  с  встречным
течением пловца. Его пальцы нашли выключатель. Щелк! -  И  ничего.  Никакого
света!
   Вот те на! Электричество!
   Джордж отдернул руку, как от корзины, наполненной  змеями.  Он  шагнул  в
разверстую  дверь  подвала,  сердце  у  него  в   груди   учащенно   билось.
Электроэнергии не было, конечно, - он забыл, электроэнергию  отключили.  Бог
ты мой! Что теперь делать? Идти назад и  сказать  Биллу,  что  он  не  может
достать коробку с  парафином,  в  темноте,  он  боится,  ведь  ЧТО-ТО  может
схватить его, пока  он  стоит  на  лестнице  в  подвал,  ЧТО-ТО  такое,  что
заграбастает его, намного страшнее комми или  убийцы?  ОНО  просто  размажет
часть его "я" по ступеням лестницы? Другие ох  и  посмеялись  бы  над  такой
нелепой фантазией, но Билл, он смеяться не станет. Билл взбесится и  скажет:
"Стань взрослым, Джордж! Ты хочешь этот кораблик или нет?"
   И, как будто отгадав его мысли, Билл позвал из спальни:
   - Ты там не уммер, Джордж?
   - Нет, я  иду,  -  тотчас  отозвался  Джордж.  Он  потер  руки,  стараясь
разгладить кожу, чтобы исчезли предательские гусиные пупырышки.
   - Я просто задержался попить...
   - Ну, ппоторапливайся!
   И он прошел четыре ступеньки вниз,  в  самый  подвал,  -  сердце,  теплый
бьющийся молоточек, ушло у него в пятки, волосы  на  затылке  встопорщились,
глаза горели, а руки были ледяные - уверенный, что вот сейчас дверь  подвала
распахнется сама собой, закрыв белый свет, проникающий из кухни, и потом  он
услышит ЕГО, нечто похуже всяких комми и убийц на свете, хуже,  чем  японцы,
хуже, чем варвар Аттила, хуже, чем что-либо  в  сотне  фильмов  ужасов.  ОНО
ползает где-то в глубине подвала - он слышит рычание в доли  секунды,  перед
тем, как ОНО набросится на него и выпустит ему кишки.
   Запах в подвале сегодня был тяжелее, чем всегда, из-за наводнения. Их дом
стоял высоко на Витчем-стрит, у гребня холма, и потому  избежал  наихудшего,
но  все  равно  внизу  стояла  вода,  просочившаяся  через  старый  каменный
фундамент. Из-за неприятного запаха становилось трудно дышать.
   С максимальной быстротой Джордж изучил весь хлам, разбросанный на  полке:
старая банка из-под киви, гуталин, тряпки, разбитая керосиновая  лампа,  две
пустые бутылки Виндекс, банка с  воском  "Черепаха".  Каким-то  таинственным
образом эта банка стукнула  его,  и  он  несколько  секунд  в  гипнотическом
замешательстве смотрел на черепаху, нарисованную на крышке.  Затем  подвинул
ее... - и вот, наконец-то, она, вожделенная квадратная коробочка с  надписью
"Галф".
   Джордж схватил ее и быстро побежал вверх по  лестнице,  сообразив  вдруг,
что у него сзади болтается незаправленный хвост рубашки, и уверенный в  том,
что эта оплошность сработает против него: ТО, что в подвале,  выпустит  его,
но в самый последний момент схватит за этот хвост и затащит обратно...
   Он добежал до кухни, с грохотом затворил за собой дверь и  прислонился  к
ней спиной, закрыв глаза, весь в  поту,  крепко  сжав  в  руке  коробочку  с
парафином.
   Пианино замолкло, и до него донесся голос мамы:
   - Джордж, в следующий раз не мог бы ты быть поаккуратнее с дверью? Так ты
нам разобьешь все тарелки в буфете.
   - Извини, мама, - отозвался он.
   - Джордж, ты теряешь время, - сказал Билл из спальни.  Он  говорил  тихим
голосом, чтобы мама не слышала.
   Джордж выдавил из себя смешок. Его страх уже улетучился.  Так  ускользает
кошмар от человека, только  что  проснувшегося  в  холодном  поту  и  тяжело
дышащего; он ощущает свое тело и осматривается,  чтобы  удостовериться,  что
ничего страшного не происходит, и вскоре полностью  абстрагируется  от  сна.
Кошмар понемногу оставляет его в тот момент, когда ноги его  коснутся  пола,
рассеивается, когда он  примет  душ  и  разотрется  полотенцем,  а  к  концу
завтрака  и  вовсе  улетучивается..,  до  следующего  раза,   когда,   снова
охваченный кошмаром, он вспоминает все.
   "Та черепаха, - думал Джордж, приближаясь  к  полке,  на  которой  лежали
спички. - Где раньше я видел такую черепаху?"
   Но ответа не было, и Джордж выбросил вопрос из головы.
   Он взял с полки коробок спичек,  снял  нож  с  гвоздя  (держа  острие  на
расстоянии от себя, как учил его отец) захватил маленькую миску из буфета  в
столовой и направился в комнату к Биллу.
   - Какой же ты жжжопа, Джордж, - сказал Билл довольно дружелюбно  и  убрал
на ночной столик часть своего гриппозного набора: пустой  стакан,  бутыль  с
водой, книжки, пузырек специфического лекарства, запах которого  Билл  потом
всю жизнь будет связывать с астматическим дыханием и с сопливым  носом.  Там
было и старое радио, игравшее не Шопена и  не  Баха,  а  мелодию  "Маленький
Ричард", только очень нежно, так нежно, что Маленький Ричард лишен был своей
неистовой силы. Их мать, изучавшая  классическую  музыку  в  Джуллиарде,  не
признавала рок-н-ролл, а просто не выносила его.
   - Я не жопа, - сказал Джордж) присев на край кровати Билла.
   - Нет, жопа, - сказал Билл. - Ничего, кроме большой черной жопы,  вот  ты
кто.
   Пытаясь представить себе ребенка в виде  большой  жопы  на  ногах,  Джорж
начал хихикать.
   - Ты жопа больше, чем Августа, - сказал Билл, тоже захихикав.
   -  А  ты  жопа  больше,  чем  вся  страна,  -  ответил  Джордж.  Мальчики
раззадорились.
   Затем разговор перешел в  шепот,  понятный  только  маленьким  мальчикам:
обсуждалась, кто самая большая жопа, у кого самая  большая  жопа,  чья  жопа
самая черная и т, п. Наконец, Билл произнес одно из запрещенных  слов  -  он
обвинил Джорджа в том, что тот - большая черная ЗАСРАННАЯ жопа - и  оба  они
расхохотались. Смех Билла перешел в приступ кашля. Когда он стал  задыхаться
от кашля (лицо его приобрело сливовый оттенок, испугавший Джорджа),  пианино
снова замолкло. Оба мальчика посмотрели в сторону гостиной и услышали  скрип
отодвигаемого от пианино стула, и торопливые шаги матери. Билл уткнулся ртом
в локтевой сгиб, пытаясь подавить кашель, и указал на бутыль с водой. Джордж
налил ему стакан воды, и Билл ее тотчас выпил.
   Пианино снова заиграло - снова "к Элизе". Заика Билл никогда  не  забывал
этой пьесы и даже много лет спустя у него по спине и по рукам бегали мурашки
и падало сердце, когда он вспоминал: "Мама играла это в тот день, когда умер
Джордж".
   - Ты больше не кашляешь, Билл?
   - Нет.
   Билл вытащил таблетку из коробочки с  лекарствами,  откашлялся,  выплюнул
мокроту в марлечку, скрутил ее и бросил в корзинку для  мусора,  стоявшую  у
кровати, в которой  уже  было  полно  марлевых  комочков.  Затем  он  открыл
коробочку с парафином и положил кубик воска на  ладонь.  Джордж  внимательно
смотрел на Билла, но молчал и никаких  вопросов  не  задавал.  Джордж  знал:
когда Билл что-то делает, он не любит, чтобы с ним заговаривали,  зато  если
будешь держать рот на замке, Билл сам все объяснит.
   Билл взял нож и отрезал маленький кусочек от кубика парафина.
   Он положил кубик в миску, зажег спичку и положил ее поверх парафина.  Оба
мальчика уставились на маленькое желтое пламя, а ветер на улице в это  время
стучал дождем в окна дома.
   - Нужно сделать кораблик водонепроницаемым, иначе он намокнет и  потонет,
- сказал Билл. Говоря  с  Джорджем,  он  мало  заикался,  иногда  вообще  не
заикался. А вот в школе заикание было  настолько  сильным,  что  становилось
трудно говорить. Общение с одноклассниками прерывалось, и они отводили глаза
в сторону,  а  Билл  сидел,  стиснув  руками  края  парты,  и  лицо  у  него
становилось красным под цвет волос, а глаза суживались  в  щелки,  когда  он
силился выдавить слово из своей заикающейся глотки. Иногда - довольно  часто
- это получалось. Но порой усилия оказывались тщетными. Когда ему  было  три
года, его сбило машиной и отбросило в сторону дома. Мама говорила,  что  тот
несчастный случай и вызвал заикание. Но Джорджу иногда казалось,  что  отец,
да и сам Билл не были в этом уверены.
   Кусочек  парафина  в  миске  почти  полностью   растаял.   Пламя   спички
расползлось, стало синим в месте соприкосновения с  картонной  подпоркой,  а
затем потухло. Билл опустил палец в жидкость и тут же, обжегшись,  отдернул.
"Горячо" - сказал он. Через несколько секунд он снова окунул палец в  жидкий
воск и начал размазывать его по сторонам  кораблика;  воск  быстро  высыхал,
приобретая молочный оттенок.
   - Можно мне? - спросил Джордж.
   - О'кей. Только не капни на одеяло, а то мама убьет тебя.
   Джордж опустил палец в парафин - очень теплый, но не горячий  -  и  начал
растирать его по другой стороне кораблика.
   - Не клади так много, жопа! - сказал Билл. -  Ты  хочешь  утопить  его  в
самом первом рейсе?
   - Нет-нет.
   - Тогда клади поменьше.
   Джордж закончил другую  сторону,  подержал  кораблик  в  руках.  Он  стал
чуть-чуть тяжелее, но не намного. - Холодно. Я  пойду  пущу  его,  -  сказал
Джордж.
   - Да, давай, - сказал Билл. Он вдруг устал - устал и выглядел  не  лучшим
образом.
   - Жаль, что ты не можешь пойти, - сказал Джордж.
   Он действительно жалел. Правда, Билл любил командовать, но у него  всегда
были здравые идеи и он никогда не задавался. - Это ведь твой кораблик.
   - Он твой. Мне тоже жалко, что я не могу пойти.
   - Ну... - Джордж с корабликом в руках переминался с нот на ногу.
   - Надень дождевик, - сказал Билл, - а  то  подхватишь  грипп,  как  я.  А
можешь заразиться и от моих микробов.
   - Спасибо Билл. А здоровский кораблик... - и он сделал то, что  давно  не
делал, и чего Билл никогда не забывал: он наклонился  и  поцеловал  брата  в
щеку.
   - Теперь наверняка заразишься, жопа, - сказал Билл, но при этом был очень
доволен.  Он  улыбнулся  Джорджу.  -  Отнеси  все  это  назад,  а  то   мама
расстроится.
   - Конечно. - Джордж собрал весь материал для создания водонепроницаемости
и вышел из комнаты. Кораблик лежал на парафиновой коробочке, коробочка  -  в
миске.
   - Джордж?..
   Джордж обернулся и посмотрел на брата.
   - Будь осторожен.
   - Конечно. - Брови Джорджа удивленно поднялись. Так говорила мама, но  не
брат, пусть даже старший. Это было  так  же  необычно,  как  и  то,  что  он
поцеловал Билла. - Конечно.
   Он ушел. Больше Билл никогда не видел его.

3