Флойд Калдервуд только что налил себе стакан Ржаного виски и ставил назад
бутылку, когда подошел Хэро и отрубил руку Калдервуда по запястье. Калдервуд
посмотрел на руку  и  закричал:  она  все  еще  держала  бутылку,  но  вдруг
оказалась ни к чему не прикреплена, кроме мокрых хрящей и вен.  На  какой-то
момент отрубленная рука даже плотнее сжала бутылку, а потом упала и легла на
стол, как мертвый паук. Из запястья хлынула кровь.
   В баре кто-то требовал еще пива, и кто-то спросил бармена, которого звали
Джонси, красит ли он все еще свои волосы. "Никогда не красил их", -  ответил
Джонси сварливо: он был тщеславен в отношении своих волос.
   - Я встретил проститутку в Макортни, которая сказала, что то, что  растет
вокруг твоего хера, белое, как снег, - сказал парень.
   - Она трепло, - ответил Джонси.
   - Спусти портки и дай нам поглядеть, - сказал лесоруб по имени  Фолкленд,
с которым Эгберт Сарагуд состязался в выпивке до прихода Хэро.  Это  вызвало
общий смех.
   Позади  них  пронзительно  кричал  Флойд  Калдервуд.  Несколько  человек,
прислонившись к стойке,  случайно  повернулись  и  увидели,  как  Клод  Хэро
погрузил свой топор в голову Тинкера Маккатчесна. Тинкер был крупным мужиком
с черной седеющей бородой. Он привстал, по лицу его потекла кровь, затем  он
опять сел. Хэро вытащил топор из его головы. Тинкер начал снова подниматься,
и Хэро ударил топором сбоку, погружая его в  затылок.  Он  издал  звук,  как
сказал Сарагуд, как будто тюк белья упал на пол. Тинкер плюхнулся  на  стол,
карты веером посыпались у него из рук.
   Остальные игроки заорали. Калдервуд, все еще пронзительно  вопя,  пытался
поднять  правую  руку  левой,  его  кровь  вытекала  из   обрубка   запястья
непрерывным потоком. У Стагли Греньера было то, что Сарагуд назвал "пугачом"
(означающим пистолет в кобуре под мышкой), и он  тянулся  за  ним  абсолютно
безуспешно. Эдди Кинг пытался встать и упал прямо со стула на  спину.  Перед
тем, как он смог встать, Хэро встал над ним, расставив ноги, и  занес  топор
над его головой. Кинг закричал и сжал руки в умоляющем жесте.
   - Пожалуйста, Клод, я только что женился в  прошлом  месяце!  -  вскричал
Кинг.
   Топор опустился, его основание почти исчезло  в  огромном  животе  Кинга.
Кровь брызнула на брусчатый потолок "Доллара". Эдди начал пятиться назад  по
полу. Клод вытащил топор из него так же, как  хороший  дровосек  вытаскивает
топор из древесины мягких пород, качая его взад-вперед,  чтобы  освободиться
от цепкого захвата сочной древесной мякоти.  Когда  топор  высвободился,  он
обрушил его на голову Кинга, затем еще раз, и крик Эдди  Кинга  прекратился.
Однако Клод Хэро не успокоился: он начал кромсать Кинга, как щепки.
   В баре разговор переключился на то, какая будет зима.  Верной  Стэнчфилд,
фермер из Пальмиры, заявил, что она будет мягкой  -  дождь  осенью  истощает
снег зимой. Альфи Ноглер, у которого была ферма на Ноглер-Роуд в  Дерри  (ее
сейчас нет; там, где Альфи  Ноглер  когда-то  выращивал  горох,  и  бобы,  и
свеклу, теперь на восемь миль тянется шестиколейная железнодорожная  ветка),
позволил себе  не  согласиться.  Он  видел  аж  восемь  колец  на  некоторых
волосатых гусеницах - неслыханное количество. Еще один обещал  гололед;  еще
кто-то грязь. Надлежащим образом вспомнили ураган 1901-го. Джон-си пустил по
бару кружки пива и миски крутых яиц.
   А за ними продолжались крики и рекой лилась кровь.
   В этом месте моего  опроса  Эгберта  Сарагуда  я  выключил  магнитофон  и
спросил его: "Как это случилось? Вы говорите,  что  вы  не  знали,  что  это
продолжается, или вы знали, но дали этому продолжаться, или еще что?"
   Подбородок Сарагуда упал на верхнюю пуговицу его запачканной едой  майки.
Брови его сдвинулись. Тишина в комнате Сарагуда, маленькой, тесной, пахнущей
медикаментами, длилась так долго, что  я  собрался  повторить  свой  вопрос,
когда он  ответил:  "Мы  знали.  Но  это,  по-видимому,  не  имело  никакого
значения. Это было своего рода политикой. Да,  вроде  этого.  Как  городские
дела. Пусть люди, которые разбираются в политике, заботятся о ней,  а  люди,
которые разбираются в городских делах,  занимаются  ими.  Такие  вещи  лучше
всего делаются, когда работяги не вмешиваются".
   - Вы действительно говорили о погоде и просто боялись  выйти  и  сказать,
так? - спросил я внезапно. Вопрос просто вырвался у меня, и я,  конечно,  не
ожидал, что Сарагуд, который был  старым,  и  медлительным,  и  неграмотным,
ответит на него.., но он ответил совсем без удивления.
   - Да, - сказал он, - возможно.
   Пока мужчины в баре продолжали говорить о  погоде,  Клод  Хэро  продолжал
резню.  Стагли  Греньеру  наконец  удалось  высвободить  свой  пугач.  Топор
опускался раз за разом на Эдди Кинга, который уже был  разрублен  на  куски.
Пуля, которую выпустил  Греньер,  попала  в  основание  топора  и  рикошетом
отлетела с искрой и протяжным визгом.
   Эль-Катук поднялся на ноги и начал отходить  задом.  Он  все  еще  держал
колоду карт, которую раздавал; карты полетели на пол.  Клод  пошел  за  ним.
Эль-Катук выставил руки. Стагли Греньер сделал  еще  один  выстрел,  который
прошел в десяти футах от Хэро.
   - Остановись,  Клод,  -  попросил  Эль-Катук.  Сарагуд  сказал,  что  ему
показалось, будто Катук пытался улыбнуться. - Я не был с  ними.  Я  вовсе  в
этом не замешан.
   Хэро только оскалился.
   - Я был в Милленоккете, - убеждал Эль-Катук, его голос поднялся до крика.
- Я был в Милленоккете, клянусь именем своей матери! Спроси любого, если  не
веришь мнеееее...
   Клод поднял окровавленные топор, и Эль-Катук швырнул остатками карт в его
лицо.  Топор  со  свистом  опустился.  Эль-Катук  увернулся.  Лезвие  топора
застряло в обшивке, которая покрывала заднюю  стену  "Серебряного  Доллара".
Эль-Катук попытался бежать. Клод вытащил топор из стены  и  всадил  его  ему
между лодыжками. Эль-Катук рухнул. Стагли Греньер снова выстрелил в Хэро, на
этот раз немного удачнее. Он целился в голову сумасшедшего лесоруба  -  пуля
ударила в мясистую часть бедра Хэро.
   Тем временем Эль-Катук отчаянно полз к двери, волосы упали на  его  лицо.
Хэро снова опустил топор со злобным рычанием, и через мгновение  отрубленная
голова Катука катилась по полу, устланному опилками, с причудливо  высунутым
языком. Она подкатилась к обутой  ноге  лесоруба  по  имени  Уорни,  который
провел  большую  часть  дня  в  "Долларе"  и  который  к  тому  времени  так
нагрузился, что не понимал, на земле он или на море. Он  отфутболил  голову,
не глядя, что это такое, и крикнул Джонси принести ему еще пива.
   Эль-Катук прополз еще три фута, кровь била из  его  шеи  сильной  струей,
прежде чем он окончательно отбросил копыта.  Это  подстегнуло  Стагли.  Хэро
повернулся к нему, но Стагли выскочил в уборную и запер дверь.
   Хэро бросился туда, вопя и беснуясь, слюни текли у него изо рта. Когда он
вошел, Стагли не было, хотя холодное, протекающее помещение не  имело  окон.
Минуту Хэро стоял там, опустив  голову,  мощные  руки  его  были  забрызганы
кровью и слизью, и затем с ревом смахнул крышки  с  трех  очков.  И  в  этот
момент он увидел, как ботинки Стагли исчезают под зазубренной доской, идущей
по краю стены туалета. Стагли  Греньер  с  пронзительным  криком  бежал  под
дождем по Эксчейндж-стрит, весь в дерьме, крича, что его убивают. Он пережил
резню в "Серебряном Долларе" - он был единственным, кто  пережил,  но  через
три месяца, наслушавшись шуток  о  методе  своего  избавления,  он  навсегда
покинул Дерри.
   Хэро вышел из  туалета  и  стоял  перед  ним,  как  бык  после  приятного
волнения, голова была опущена вниз, топор он держал перед собой.  Он  тяжело
дышал и сопел и был покрыт запекшейся кровью с головы до ног.
   - Закрой дверь, Клод, вонища идет до небес, - сказал Сарагуд. Клод уронил
топор на пол и сделал, что его просили. Он пошел  к  карточному  столу,  где
сидели его жертвы, отфутболив по дороге отрубленную ногу Эдди  Кинга.  Затем
он просто сел и  положил  голову  на  руки.  Возлияния  и  разговор  в  баре
продолжались. Через пять минут начали прибывать еще люди, среди них три  или
четыре заместителя шерифа (за главного был отец Лала  Маршена,  и  когда  он
увидел все это, у него случился сердечный приступ, и его отправили к доктору
Шратту). Клода Хэро повязали. Когда его  забирали,  он  не  оказал  никакого
сопротивления.
   Той ночью все бары  на  Бейкер  и  Эксчендж-стрит  бурлили  и  кипели  от
новостей о  резне.  Праведная  ярость  начала  брать  верх,  и,  когда  бары
закрылись, более семидесяти человек отправились в город к тюрьме и окружному
суду. В руках у  них  были  факелы  и  фонари.  Некоторые  несли  пистолеты,
некоторые - топоры, некоторые - ножовки.
   Окружной шериф должен был вернуться из Бангора  полуденным  автобусом  на
следующий день, поэтому его там не было,  а  Гус  Маршен  лежал  в  лазарете
доктора Шратта с сердечным приступом.  Два  заместителя,  которые  сидели  в
конторе, играя в криббидж, услышали, как идет толпа, и быстро вышли  оттуда.
Пьяные вломились и вытащили Клода Хэро из тюремной камеры.  Он  не  очень-то
протестовал, и казался безучастным.
   Они протащили его на своих плечах,  как  футбольного  героя,  вынесли  на
Канал-стрит и там линчевали на старом  вязе,  нависавшем  над  Каналом.  "Он
совсем не сопротивлялся", - сказал  Эгберт  Сара-гуд.  Это  было,  насколько
подсказывают городские хроники, единственное линчевание, которое  когда-либо
имело место в этой части штата Мэн. И почти нет необходимости говорить,  что
в "Новостях Дерри" не было никаких сообщений. Многие из тех,  кто  продолжал
беспечно пить, пока Хэро делал свое дело в "Серебряном Долларе", участвовали
в линчевании - вздернули его. К полуночи их настроение изменилось.
   Я задал Сарагуду последний вопрос: видел ли он кого-нибудь,  кого  он  не
знал, в течение этого страшного дня? Кого-нибудь, чей вид  удивил  его,  как
странный, не к месту, смешной, даже клоунский? Кого-нибудь,  кто  бы  пил  в
баре  в  этот  день,  кого-то,  кто,  может  быть,  обратился  в  одного  из
подстрекателей в эту ночь, пока пьянка продолжалась  и  разговор  перешел  к
линчеванию?
   - Может быть, это было, - ответил Сарагуд. Он  устал  к  тому  времени  и
клевал носом, готовый к послеобеденному сну. - Это было очень давно, мистер.
Давным-давно.
   - Но вы кое-что помните, - сказал я.
   - Я, помню, думал, что по дороге в Бангор должна быть ярмарка,  -  сказал
Сарагуд. - Я в ту ночь гудел в "Кровяной Бадье". "Бадья" была в шести дверях
от "Серебряного Доллара". Там был парень.., смешной  такой  парень..,  делал
сальто и перевороты.., жонглировал стаканами.., трюки.., клал монеты на свой
лоб, и они оставались прямо там.., смешно, знаете ли...
   Его костлявый подбородок снова  опустился  ему  на  грудь.  Он  собирался
заснуть прямо передо мной. В углах рта начала скапливаться слюна; у рта было
столько складочек и морщинок, как на кошельке у леди.
   - Видел его несколько раз с тех пор, - сказал Сарагуд. - Думаю,  что  он,
может быть, так хорошо провел время той ночью.., что решил уходить.
   - Да. Он долго был поблизости, - сказал я.
   Его ответом был слабый храп. Сарагуд заснул  в  своем  кресле  у  окна  с
лекарствами, разложенными для него на подоконнике, как солдаты, явившиеся на
смотр. Я выключил свой магнитофон и просто сидел какое-то  время,  глядя  на
него, этого странного путешественника по времени с 1890 года, который помнил
время, когда не было машин, электрических ламп, самолетов, штата Аризона.  И
Пеннивайз был там, указывая им дорогу к еще одному жуткому жертвоприношению,
еще одному в длинной истории жутких жертвоприношений Дерри. То, которое было
в сентябре 1905-го, послужило  началом  периода  страха,  включившего  взрыв
Кичнеровского чугунолитейного завода в следующем году на Пасху.
   Это вызывает некоторые интересные (и, насколько я знаю, жизненно  важные)
вопросы. Что Оно в действительности ест, например?  Я  знаю,  что  некоторые
дети были частично съедены - это показывают  отметины-укусы,  но,  возможно,
именно мы заставляем Его делать это. Конечно,  с  детства  мы  слышали,  что
первое, что делает монстр, когда уносит тебя в глухой лес, - так это съедает
тебя. Это, вероятно, худшее, что мы можем вообразить. Но в  действительности
монстры живут верой, не так ли? Я  пришел  к  твердому  выводу:  пища  может
давать жизнь, но источник силы - вера, а не пища. И кто более всего способен
к всеобщему проявлению веры, как не ребенок?
   Но возникает проблема: дети  растут.  В  церкви  сила  увековечивается  и
обновляется периодическими ритуальными  действиями.  В  Дерри  тоже  власть,
по-видимому,  увековечивается  и  обновляется   периодическими   ритуальными
действиями. Может быть, Оно защищается тем,  что,  когда  дети  вырастают  и
становятся взрослыми, они  уже  либо  неспособны  к  вере,  либо  искалечены
духовным или воображенческим артритом.
   Да. Я думаю, секрет здесь. И если я позвоню друзьям,  что  они  вспомнят?
Чему они поверят? Достаточно ли этого, чтобы покончить с этим страхом раз  и
навсегда, или только достаточно, чтобы быть убитым? Их зовут -  я  знаю  это
очень хорошо. Каждому убийству в этом новом цикле был вызов. Мы почти  убили
Его дважды, и в конце  концов  мы  загнали  его  в  лабиринт  туннелей  и  в
отвратительные вонючие норы под городом. Но мне кажется,  я  знаю  еще  один
секрет: хотя Оно бессмертно (или почти бессмертной, мы  -  нет.  Оно  должно
только ждать до тех пор, пока акт веры  который  сделал  нас  потенциальными
убийцами монстра и источниками силы, не станет  невозможным.  Двадцать  семь
лет. Возможно, этот период сна для Него такой же короткий и освежающий,  как
дневной сон для нас. И когда Оно пробуждается, Оно то  же  самое,  но  треть
нашей жизни прошла мимо. Наши перспективы сузились, наша вера в  колдовство,
которая и делает колдовство возможным, износилась, как  пара  новых  ботинок
после многодневного хождения.
   Зачем звать нас снова? Почему не дать нам просто умереть? Потому  что  мы
почти убили Его, потому что мы напугали Его, я думаю. Потому что Оно  жаждет
отмщения.
   И теперь, теперь, когда мы не верим больше в Санта-Клауса, в Золотой Зуб,
в  Гензель  и  Гретель  или  тролля  под  мостом,  Оно   для   нас   готово.
Возвращайтесь, - говорит Оно. - Возвращайтесь, закончим наше дело  в  Дерри.
Приносите  всякие  свои  шарики   и   свои   "берегись"!   То-то   поиграем!
Возвращайтесь, и мы посмотрим, помните ли вы простейшую вещь  из  всех:  как
нужно быть ребенком, облеченным верой, и поэтому бояться темноты.
   В этом одном, по меньшей мере, я выигрываю на тысячу процентов  я  боюсь.
Так жутко боюсь!

ЧАСТЬ V

РИТУАЛ ЧУДИ

   Этого не надо делать. Все сети сгнили. Вырви кишки из  машины,  не  строй
больше  мостов.  Через  какой  воздух  ты  будешь  летать,  чтобы  соединить
континенты? Пусть слова падают как угодно - они не спасут любовь. Это  будет
редкое испытание. Они очень хотят спастись. Наводнение сделало свою работу.
   Уильям Карлос Уильямс
   "Патерсон"

   Смотри и запоминай. Смотри на эту землю,
   Далеко-далеко через заводы и траву.
   Конечно, да, конечно, они позволят тебе пройти.
   Говори тогда и спроси лес и суглинок:
   Что ты слышишь? Что шепчет земля?
   Землю отняли у тебя: это не твой дом.
   Карл Шапиро
   "Лекция о путешествии для изгнанников"

Глава 19

ВО ВРЕМЯ НОЧНОГО БДЕНИЯ

1

Общественная библиотека в Дерри, 23.45

   Когда Бен Хэнском закончил свой рассказ о серебряных шариках, Майк решил,
что всем пора спать.
   - На сегодня уже достаточно, - сказал он. Самому Майку  явно  было  более
чем  достаточно:  его  лицо  казалось  усталым  и  вытянувшимся,  и  Беверли
подумала, что он выглядит просто больным.
   - Но мы не закончили, - возразил Эдди. - Как насчет всего  остального?  Я
все еще не помню...
   - Майк ппправ, - сказал Билл. - Либо мы вспомним, либо нннет. Я думаю, мы
ввспомним. Мы вввспомним все, что нужно.
   - Может, все это нам полезно? - предположил Ричи. Майк кивнул.
   - Увидимся завтра. - Он посмотрел на часы. - То есть позже сегодня.
   - Здесь? - спросила Беверли. Майк медленно покачал головой.
   -  Я  предлагаю  встретиться  на  Канзас-стрит.  Где  Билл  прятал   свой
велосипед.
   - Мы пойдем в Баррснс, -  сказал  Эдди  и  вдруг  вздрогнул.  Майк  снова
кивнул.
   Минуту сохранялась тишина, когда они смотрели друг на друга.  Затем  Билл
поднялся на ноги, за ним встали все остальные.
   - Я хочу, чтобы вы были осторожны остаток ночи, - сказал Майк. - Оно было
здесь, Оно может вновь появиться там, где вы будете. Но после этой встречи я
чувствую себя лучше. - Он посмотрел на Билла. - Я бы  сказал,  что  это  еще
можно сделать, правда, Билл?
   Билл медленно кивнул.
   - Да. Я думаю, можно.
   - Оно это тоже узнает, - сказал Майк, - и Оно  сделает  все,  что  можно,
чтобы создать перевес в свою пользу.
   - Что мы будем делать, если Оно покажется? - спросил Ричи. - Зажмем носы,
закроем глаза, повернемся три раза и прогоним дурные мысли? Бросим волшебную
пыль в Его лицо? Споем старые песни Элвиса Пресли? Что?
   Майк покачал головой.
   - Если бы я мог сказать вам, не было бы никаких проблем, правда? Все, что
я знаю - это что есть еще одна сила, по крайней мере  была,  когда  мы  были
детьми, которая хотела, чтобы мы остались в живых и сделали свое дело. Может
быть, она все еще здесь, - Он пожал плечами.  Это  был  усталый  жест.  -  Я
думал, двое, может быть, даже трое из нас исчезнут ко времени нашей встречи.
Пропадут или умрут. То,  что  все  мы  сегодня  вернулись,  дает  мне  повод
надеяться.
   Ричи посмотрел на свои часы.
   - Четверть второго. Как летит время, когда весело, правильно,  Соломенная
Голова?
   - Би-би, Ричи, - сказал Бен и с трудом улыбнулся.
   - Ты хочешь пойти со мной дддомой, Беверли? - спросил Билл.
   - Конечно, -  она  надевала  пальто.  Библиотека  казалась  теперь  очень
неспокойной, населенной тенями, пугающей. Билл чувствовал, как эти последние
два дня догоняют его сразу, наваливаясь  сзади.  Если  бы  это  была  только
усталость, это  было  бы  ничего,  но  это  было  больше:  чувство,  что  он
распадается на части, галлюцинирует, сходит с ума. Ощущение,  что  за  тобой
наблюдают. Может быть, я вовсе и не здесь, - думал он. -  Может  быть,  я  в
лечебнице Оля душевнобольных доктора Сьюарда, с Ренфилдом на пару,  -  он  с
мухами, а я с монстрами, оба уверены, что вечеринка продолжается, и разодеты
в пух и прах, но не в смокингах, а в смирительных рубашках.
   - Как ты, Ричи?
   Ричи покачал головой.
   - Я разрешу Соломенной Голове и Каспбраку проводить меня домой, -  сказал
он. - Идет, ребята?
   - Конечно, - сказал Бен. Он быстро посмотрел на Беверли,  которая  стояла
рядом с Биллом, и почувствовал боль, которую почти забыл. Новое воспоминание
встрепенулось, сжало сердце, но затем уплыло.
   - Как ты, Мммайк? - спросил Билл. - Пойдешь с нами? Майк покачал головой.
   - Я должен...
   Тут тишину прорезал пронзительный крик  Беверли.  Купольный  свод  вверху
собрал его, и это зазвучало подобно смеху привидений-плакальщиц, летающих  и
хлопающих крыльями вокруг них.
   Билл резко повернулся к ней, Ричи уронил  свою  куртку,  раздался  грохот
стекла, когда рука Эдди смела пустую бутылку из-под джина на пол.
   Беверли отпрянула от них, вытянув руки, с лицом  белым,  как  бумага.  Ее
глаза, глубоко сидящие в темных глазницах, вылезли из орбит.
   - Мои руки! - воскликнула она. - Руки!
   - Что... - начал Билл и затем увидел кровь, медленно капающую  между  его
трясущихся пальцев. Он подался вперед и почувствовал  болезненное  тепло  на
своих собственных руках. Боль не была острой, она  больше  напоминала  боль,
которую чувствуешь в старой заживающей ране.
   Старые шрамы на его ладони, шрамы,  которые  снова  появились  в  Англии,
открылись и кровоточили.  Он