что
ни один из тех бродяг и ни одна девица не пачкаются об  этих  черномазых  из
Компании И.
   Вот, что сказал майор Фуллер: "Во-первых, я всегда был против, чтобы  они
там показывались. Я думаю, это ошибка и их отошлют куда-нибудь на юг  или  в
Нью-Джерси".
   "Это не мои проблемы",  -  сказал  этот  чертов  старикашка  Мюллер,  мне
кажется, его звали.
   "Отец Сэлли Мюллер?
   - спросил я, пораженный. - Сэлли Мюллер учится со мной в одном  классе  в
средней школе".
   Отец криво усмехнулся: "Нет, это, наверное, был ее дядя. В т( время  отец
Сэлли был где-то в колледже. Но если бы он был в Дерри я думаю,  он  был  бы
там - плечом к плечу со своим братом. А если ты сомневаешься, что  все  было
так, как я рассказываю, то знай, что этот  разговор  пересказал  мне  Тревор
Даусон, который мыл полы в офицерском клубе в тот день и слышал все это".
   "Мне все равно, куда правительство посылает  этих  черномазых,  -  сказал
Мюллер майору Фуллеру. - Мне интересно, куда  вы  разрешаете  им  ходить  по
пятницам и воскресеньям. Если дни ходят выпивать в нижний город, тогда будут
проблемы. В нашем городе есть Легион, вы знаете".
   "Хорошо, но есть вещи, которые меня связывают. Я  не  могу  им  разрешить
ходить выпивать в загородный клуб НСО. Не только из-за  правил,  запрещающих
неграм пить с белыми. Но это еще и офицерский клуб, понимаете!?  А  они  все
рядовые"
   "Это тоже не моя  проблема.  Я  просто  надеюсь,  что  вы  примете  меры.
Ответственность соответствует рангу". И он ушел.
   Да, Фуллер решил проблему. Армейская база Дерри была  чертовски  обширна,
хотя на ней и не было  ничего.  Всего  около  сотни  акров.  На  севере  она
кончалась позади Западного  Бродвея,  где  было  посажено  что-то  наподобие
зеленого пояса. А там, где сейчас находится Мемориальный  парк  было  Черное
Местечко. В начале 30-х годов, когда  все  это  случилось,  там  был  просто
старый сарай для реквизита. Но майор Фуллер осмотрел все  вокруг  и  сказал,
что там будет "наш клуб". Действовал он так,  будто  был  Папаша  Вобук  или
что-то в этом духе, а может быть, он даже ощущал себя Папашей,  предоставляя
кучке черных рядовых свое собственное место, пусть  оно  было  всего-навсего
старым сараем. Потом он добавил как бы  между  прочим,  что  бары  в  нижнем
городе для нас запрещены. Это было очень жестоко, но что мы могли  поделать?
У нас не было никаких прав. А  молодой  парнишка  по  имени  Дик  Халлоранн,
который был поваром, сказал, что можно все устроить наилучшим образом,  если
очень постараться. Так мы и сделали, правда, очень постарались. Первый  раз,
увидев  это  местечко,  мы  были  подавлены.  Грязь,  вонь,   полно   старых
инструментов и коробок с бумагами.  В  сарае  было  только  два  малюсеньких
окошечка и не было электричества. Пол был грязный. Карл Рун горько засмеялся
и сказал: "Старина  Майор  -  настоящий  принц,  дал  нам  свое  собственное
местечко. Свой собственный клуб! Во! И Джордж Брэннок, который тоже погиб  в
будущем пожаре,  сказал:  "Хей!  Это  чертов  черный  уголок,  нормально.  И
название потрясающее".
   Халлоранн был  инициатором...  Халлоранн,  Карл  и  я.  Надеюсь,  Господь
простит нас, - Он-то знает, что мы не имели ни малейшего представления,  как
это все обернется.
   Спустя некоторое время к  нам  присоединились  все  остальные  парни.  Мы
скребли, мыли, чистили, работали молотками, прибивали  гвозди.  Трев  Даусон
оказался неплохим плотником, и он показал, как прорубить еще несколько  окон
в стенах, и Алан Снопе, черт возьми, принес  разноцветные  стекла  -  что-то
вроде витражей в церковных окнах.
   "Где ты это достал?" - спросил я его. Алан был самым старшим из нас,  ему
было около 42, достаточно старый, некоторые звали его Поп Снопе.
   Он вставил мне в зубы "Кэмел"  и  подмигнул:  "Полночная  реквизиция",  -
сказал он, и больше ничего. Все шло хорошо. И к середине лета мы уже  ходили
туда. Трев Даусон и еще несколько парней переоборудовали часть строения  под
кухню, небольшую, чтобы поместились гриль  и  пара  плит,  так  что  вы  при
желании могли получить гамбургер и французскую булочку. С одной стороны  был
бар, но там не предполагалось ничего, кроме содовой или напитка  типа  "Девы
Марии" - мы знали свое место. Разве нас не  проучили  уже  однажды?  Поэтому
если вам хочется напиться, то это можно было сделать в темноте.
   Полы были по-прежнему грязными, но мы их мазали маслом. Трев и Поп  Снопе
провели электричество - еще одна "Полночная реквизиция", как  я  понимаю.  К
июлю вы уже могли пойти туда, взять кока-калы и  гамбургер,  или  сосиску  с
капустным салатом. Там было симпатично. Так до конца мы и не  закончили  наш
клуб, мы еще работали над ним, когда пожар сжег все дотла.  Мне  понравилось
это занятие, а может быть то, что мы утерли нос этим - Фуллеру и  Мюллеру  и
Городскому Совету. Мы сознавали, что все это наше, когда Ив Мак-Каслин  и  я
водрузили вывеску:
   "Черное Местечко.
   Компания И гости".
   Оно выглядело очень славно, и следующее действо было таким, белые  ребята
из НСО клуба начали своего рода соревнование. Они добавили комнату отдыха  и
кафетерий. Но мы не хотели выиграть это соревнование".
   Мой отец улыбнулся мне со своей больничной койки.  "Мы  были  молоды,  за
исключением Снопси, но мы были не совсем  дураки.  Мы  понимали,  что  белые
парни начали соревнование против самих себя, но  если  бы  не  дай  Бог,  мы
начали выигрывать, ну тогда кто-нибудь переломал бы нам ноги,  чтобы  мы  не
бежали так быстро. У нас было все, что мы хотели, и ничего больше  не  нужно
было.  Но  потом..,  что-то  случилось".  Нахмурившись,  он  замолчал.  "Что
случилось, пап?"
   "Мы обнаружили, что в наших силах организовать оркестр, маленький джаз, -
сказал он медленно. - Мартин  Деверю  -  капрал  -  играл  на  ударных.  Эйс
Стивенсон был кларнетистом. Поп Снопе вполне прилично играл на пианино.  Еще
один парень играл на корнете, а Джордж Брэнлок - на саксофоне. Все остальные
время от времени подыгрывали кто на чем - кто на гитаре, кто на гармонике, и
даже на расческе, обернутой в вощеную бумагу. Все это, конечно, случилось не
сразу, но к концу августа по пятницам и воскресеньям в клубе играл небольшой
неистовый Диксиленд комбо. У них получалось все лучше и лучше, нет,  они  не
были великими музыкантами, просто у  них  получалось  как-то  теплее...  или
как-то по-другому..." Он выпростал свою исхудавшую руку из-под одеяла.
   "Они играли неистово", - предложил я, улыбаясь.
   "Верно! Ты верно ухватил! - воскликнул он, улыбаясь  мне  в  ответ.  -  А
дальше больше: люди из города стали  приходить  к  нам,  в  наш  клуб.  Даже
некоторые солдаты - белые солдаты с нашей базы. Каждый  выходной  зал  бывал
переполнен. Но это случилось не сразу. Сначала белые выглядели, как  соль  в
стакане с перцем, но со временем их стало приходить  все  больше  и  больше.
Когда появились эти белые, мы  и  забыли,  что  надо  быть  осторожней.  Они
приносили с собой спиртное в коричневых  сумках,  обычно  хорошее  спиртное,
которое продавалось в барах в нижнем городе, а бутылки были из-под  содовой.
Выпивка загородного клуба, вот что я имею в  виду,  Мики.  Выпивка  богатых.
Чивас, Глентфидич. Что-то вроде шампанского,  которое  подают  на  пароходах
пассажирам первого класса. "Чемперс", - так некоторые из них  называли  его,
так мы называем дома уродливых мулов.
   Нужно было найти выход из положения и прекратить это. Но мы не знали, как
это сделать. Они были из города. И они были белыми. А я уже говорил, мы были
молодые и гордились тем, что сделали. И не в состоянии были предугадать, что
могло здесь произойти. Мы понимали, что Мюллер  и  его  друзья  должно  быть
знают, что тут происходит, но мы никак не предполагали, что все  это  сводит
их с ума, да, я не ошибся, - они просто обезумели. Они жили-поживали в своих
шикарных домах по Западному Бродвею, всего в четверти мили от места, где  мы
сидели и слушали музыку типа "Блюзы тетушки Хагар" и "Копая  картошку".  Это
было плохо. Они знали, что их белые молодые люди общаются с  черномазыми.  А
что могло быть хуже? Ведь эти белые были  не  бродяги,  которые  уедут,  как
только сентябрь начнет плавно переходить в октябрь. Надвигалось событие типа
того, что произошло в Городе. Молодежь приходила к нам выпить и  потанцевать
под джазовую музыку, пока один из них не пришел и  не  закрыл  нас.  Но  они
пришли не из Дерри. Они приехали из Бангора, Ньюпорта и Хэвена и Кливс  Миле
и Старого города. Здесь можно было увидеть разрезающих  каперсы  прилизанных
мальчиков из Мэнского университета в Ороно, с их суровыми девушками, а когда
оркестр наш освоил импровизацию рэггайма "Мэйн  Стейн  Сонг",  они  чуть  не
снесли крышу. Конечно, клуб принадлежал армейским, и тем,  у  кого  не  было
приглашения,  приходить  не  рекомендовалось.  Но   фактически,   Мики,   мы
открывались в семь и до полуночи дверь не закрывалась вообще. А  к  середине
октября  народу  набивалось  уже  столько,  что  в  любое  время,  попав  на
танцплощадку, вы стояли там спина к спине еще с шестью танцующими. Места для
танцев практически не было, вы могли только стоять и покачиваться.., но  мне
не встретилось ни одного человека, который возразил  бы  или  возмутился.  К
полуночи все в зале рокотало, как в пустом заведенном автомобиле на  большой
скорости".
   Он остановился, сделал еще один глоток воды, а потом продолжил. Глаза его
блестели.
   "Да, да. Фуллер рано или поздно должен был положить этому  конец.  Сделай
он это пораньше, многие бы спаслись. И всего-то  требовалось  -  послать  за
полицией, чтобы она конфисковала спиртное, которое люди приносили  с  собой.
Этого было бы достаточно, чтобы он достиг чего хотел. Нас бы прикрыли  легко
и надолго. Кого-то отдали бы под суд и посадили в тюрьму, а остальных просто
перевели куда-нибудь. Но Фуллер медлил. Я думаю, он боялся того же,  чего  и
мы. Он боялся, что горожане возмутятся. Мюллер больше не приходил к нему,  а
Фуллер, думаю, опасался сам идти в нижний город навестить Мюллера. Он  много
говорил, но ничего не предпринимал, был медлителен, как медуза.
   То,  что  не  сделал  Фуллер,  доделали  за  него   ребята   из   Легиона
Благопристойности. Они пришли в своих белых  простынях  в  начале  ноября  и
приготовили из нас жаркое".
   Он снова замолчал, на этот раз он не стал пить  воду,  только  смотрел  в
дальний угол комнаты, а в это время в коридоре звонил  звонок,  и  сестричка
прошла мимо открытой двери, цокая каблучками по  линолеуму.  Где-то  работал
телевизор, где-то играло радио. Я помню, что дул сильный  ветер,  хотя  дело
было в августе, но ветер казался холодным. Он  ничего  не  знал  о  сериале,
идущем по телевизору, и о песне "Прогуливаешься, как мужчина"  в  исполнении
группы "Четыре Времени Года" по радио.
   "Некоторые из них прошли через зеленый пояс, отделяющий базу от Западного
Бродвея, - продолжил он наконец. - Должно быть, они  встретились  у  кого-то
дома, а может быть и на базе, чтобы надеть свои  белые  простыни  и  сделать
факелы, которыми обычно пользовались. Я слышал, что они прошли прямо на базу
по Риджелайнской дороге, главной дороге на базу с той стороны. Я слышал - не
помню от кого, - что они приехали в совершенно  новом  "Паккарде",  в  своих
простынях и  нахлобученных  на  голову  капюшонах;  факелы  лежали  на  полу
автомобиля. Факелы эти производились в  Лоусвилле:  большие  куски  холстины
наматывались на толстую палку, с тонкой резиновой красной прокладкой.
   Была суббота, и наша компания прыгала и скакала во всю.  Там  было  сотни
две танцующих, а может быть и три. И вот приезжают эти  шестеро  или  восемь
белых в своем  зеленом  бутылочного  цвета  "Паккарде",  а  еще  большее  их
количество шагает между деревьями от базы. Они не были молоды, не  все  были
молоды" и иногда я думал, сколько случаев ангины  и  язвенного  кровотечения
было на следующий день. Надеюсь,  что  достаточно  много.  Грязные,  подлые,
трусливые ублюдки.
   "Паккард" припарковался на горе и дважды мигнул огнями.  Человека  четыре
вышли из него и присоединились к остальным.  У  некоторых  были  канистры  с
бензином, их в те дни можно было купить на автостоянке. У всех были  факелы.
Один остался стоять у "Паккарда". Ты знаешь, у Мюллера  был  "Паккард".  Да,
да. Зеленый. Они собрались вместе позади Черного Местечка  и  обмочили  свои
факелы в бензине. Может быть, они хотели только попугать  нас.  Я  слышал  и
другое, но слышал и такое. Я предпочел бы  думать,  что  они  хотели  просто
напугать нас, уж очень не хочется  верить  в  худшее.  Возможно,  когда  они
обмакивали свои факелы, бензин попал им на руки, вспыхнул, и  они  побросали
факелы куда придется, только бы избавиться от них. Как бы то ни было, черная
ноябрьская ночь  посветлела  от  огня  факелов.  Некоторые  держали  их  над
головами и размахивали из стороны в сторону или крутили их  над  головой,  а
горящая пакля падала им на головы. Многие смеялись. Другие подошли  к  окнам
кухни и бросили факелы туда.  Все  загорелось  моментально,  вспыхнуло,  как
порох, - за полторы минуты все было кончено. Несколько человек в островерхих
белых  капюшонах  стояли  снаружи,  они  кричали:   "Выходите,   черномазые,
выходите! Выбегайте-ка!" Возможно, кто-то из них кричал, чтобы напугать нас,
но мне хотелось бы верить, что большинство  старались  предупредить  нас  об
опасности, точно так же мне хотелось бы верить, что факелы попали  на  кухню
чисто случайно. Никто внутри помещения не знал о  случившемся,  пока  Джерри
Мак-Крю, который помогал повару этим вечером, не открыл дверь на кухню, -  и
почти сразу же вспыхнул. Языки пламени поднимались футов на  десять,  и  его
новый пиджак занялся мгновенно, тут же загорелись волосы.
   Я сидел ближе к восточной стороне с Тревом Даусоном и Диком  Халлоранном,
когда это все случилось. Сначала я подумал, что взорвалась газовая плита.  Я
едва успел вскочить, когда люди, рванувшие  к  дверям,  сбили  меня  с  ног.
Человек двадцать сразу же пробежали по моей спине. Наверное, впервые в жизни
я испугался. Я слышал, как люди стонали и вопили - скорее выбираться отсюда,
пожар. Но едва я пытался подняться, как кто-нибудь  тут  же  подминал  меня.
Кто-то огромным башмаком наступил мне на голову, так что  звезды  посыпались
из глаз. Мой нос был придавлен к натертому  полу,  я  вдохнул  запах  грязи,
закашлял, зачихал. И тут же почувствовал, как женский  каблучок,  высокий  и
острый вонзился мне в зад, он почти проткнул меня в том месте, ты понимаешь,
и если бы не мои крепкие хаки, я, наверное в ту же ночь истек кровью.
   Сейчас это звучит смешно, но я чуть не сдох  к  чертям  собачьим  в  этом
столпотворении. Меня топтали, колотили, ходили по мне, пихали и  двигали  во
все места, так что я на следующий день не мог ходить вообще. Я закричал,  но
никто не обратил на это внимания, никто, из топтавших меня.
   Спас меня Трев. Я увидел  перед  собой  его  большую  коричневую  руку  и
ухватился за нее, как тонущий хватается за соломинку... Я схватил его  руку,
и он вытащил меня. В это время кто-то наступил мне на шею, вот сюда".
   Он потер то место, где челюсть переходит в ухо, и я кивнул.
   "Мне стало так больно, что на минуту я потерял сознание. Но ни за  что  я
не отпустил бы руку Трева, а он не отпустил бы мою. Наконец я встал на ноги,
как раз возле стены, отделяющей зал от кухни, и в это время она  рухнула  со
звуком "флумп", который производит лужа бензина, если ее поджечь.  Я  видел,
как во все стороны посыпались искры, и видел, как бросились прочь  от  стены
люди, как только она начала падать. Кто-то успел, кто-то нет. Один из  наших
парней, по-моему Харт Сарториус, был погребен под ней, и на одну  секунду  я
увидел, как сжимается и разжимается его рука в искрах и огне из-под  упавшей
стены. Там была белая девчонка, лет двадцати, не  больше,  у  нее  загорелся
подол платья. Она была с парнем из колледжа, и я услышал,  как  она  умоляла
его не бросать ее в огне. Он пару раз попытался вытащить ее, но потом убежал
с остальными. Она стояла и рыдала, а платье занималось все больше и  больше.
На месте кухни был  настоящий  ад.  Огонь  был  таким  ярким,  что  на  него
невозможно было смотреть. Жар становился нестерпимым,  Мики,  я  чувствовал,
что кожа у меня сворачивается и трескается  от  жары,  а  волосинки  в  носу
начинают обугливаться.
   "Надо вырваться отсюда! - прохрипел Трев и начал тащить меня вдоль стены.
- Давай, давай!" Но тут Дик Халлоранн схватил нас потащил в другую  сторону.
Ему было не больше девятнадцати, и глаза у него были, как большие бильярдные
шары, но голова варила лучше, чем у нас. Он нас спас. "Не сюда,  -  закричал
он, - не сюда!" И он показал назад, к оркестру, туда, где уже был пожар.
   "Ты что, сдурел?" - прокричал в ответ Тревор. У него всегда  был  громкий
голос, но в шуме пожара его едва было слышно. - Сдыхай, если желаешь, но  мы
с Вилли собираемся выбраться отсюда".  Он  не  отпускал  мою  руку  и  опять
принялся тащить меня к двери, хотя там было столько людей, что ее и не видно
было. Нам надо было пробраться туда, я был в таком шоке, что  не  соображал,
где верх, а где низ. Единственное, что  я  знал,  это  что  мне  не  хочется
поджариться, как индюшке. И тут Дик схватил Трева  за  волосы  и  потянул  с
такой силой, что Трев повернулся к нему. Дик ударил его по  лицу,  я  видел,
как голова Трева откинулась, и подумал, что, видимо. Дик сошел с ума.  Затем
он проорал в лицо Треву: "Они там все позадавят друг  друга  у  этой  двери,
куда ты лезешь? Ниггер!" "Откуда ты знаешь?" - заорал Трев, а потом раздался
громкий "Банг", - так дрова трещат в огне, но  это  был  звук  взорвавшегося
басового барабана. Огонь  побежал  по  балкам  кверху,  и  начал  заниматься
покрытый мастикой пол.
   "Я знаю, знаю", - орал Дик. Он тоже схватил меня за руку, и они оба стали
тянуть меня в разные стороны, как в игре  "перетягивание  канатов".  Но  тут
Трев хорошенько посмотрел на дверь и пошел за Диком. А Дик  подволок  нас  к
окну и схватил стул, чтобы выбить стекла, но  тут  стул  начал  гореть.  Дик
подсадил  Трева,  подталкивая  его  сзади.  "Поднимайся,  -  кричал  он,   -
поднимайся, черт побери!" И Трев полез по подоконнику. Потом  он  подтолкнул
меня, и я стал карабкаться, схватившись за раму. На следующий день  все  мои
ладони были в царапинах и занозах. Деревянные  рамы  уже  дымились.  Я  стал
спрыгивать, и если бы Трев не подхватил меня,  я  сломал  бы  себе  шею.  Мы
посмотрели назад, откуда только что вылезли, и это  было  нечто!  Кошмар  из
самых страшных. Оконный проем  был  желтым  и  пылал  огнем.  Языки  пламени
вырывались изо всех щелей, вплоть до крыши - все  полыхало  в  огне.  Внутри
визжали, плакали, стенали люди. Я видел две коричневые руки, они махали нам,
это были руки Дика. Трев Даусон подтолкнул меня вперед, я бросился к окну  и
схватил Дика. Когда я принял  его  вес  на  себя,  прислонившись  животом  к
зданию, я почувствовал такой жар, словно прислонился  к  раскаленной  плите.
Появилось лицо Дика, и на какое-то мгновенье я засомневался,  сможем  ли  мы
вытащить его. Он хорошенько надышался дымом и был  на  грани  обморока.  Его
потрескавшиеся губы были широко открыты. Спина дымилась.
   А потом меня чуть не вырвало, потому что я почувствовал  запах  сгорающих
внутри людей. Я слышал - люди рассказывали,  -  будто  паленое  человеческое
мясо похоже  по  запаху  на  жаркое  из  свиных  ребрышек,  но  мне  так  не
показалось. Это больше похоже  на  то,  когда  кастрируют  лошадей,  все  их
хозяйство сжигают на большом костре, и, когда костер разгорается, эти "шары"
взрываются, как орехи, - вот на что это похоже. Я ощутил этот запах и  знаю,
что долго вынести его не смогу. Я сделал еще одну попытку сдержать  рвоту  и
вытащил Дика. Он потерял один башмак. Я споткнулся о руки Трева и  покатился
вниз, Дик в это время был у меня на спине,  и