когда началась стрельба?
   Мистер Кин  ответил  достаточно  быстро,  чтобы  моя  температура  успела
подскочить градусов на десять.
   - Ты имеешь в виду клоуна? Как ты узнал о нем, сынок?
   - О, я где-то слышал о нем, - сказал я.
   - Я видел его лишь мельком. Как только  дело  приняло  крутой  оборот,  я
перестал что-либо замечать. Только один раз я посмотрел вокруг и увидел  его
позади этих шведов под навесом кинотеатра "Бижу", - сказал мистер Кин. -  На
нем не было ни клоунского костюма, ни других  клоунских  атрибутов.  Он  был
одет в штаны, какие носят фермеры, и в хлопчатобумажную рубашку. Но лицо его
было покрыто белым гримом, который обычно накладывают клоуны и на месте  рта
красной краской была нарисована широкая клоунская  улыбка.  У  него  торчали
пучки накладных волос, ну ты знаешь. Рыжие. Для смеха.
   Лал Мэйчен никогда не видел этого парня, ни тогда, ни потом. Но его видел
Биф. Только Биф, должно быть перепутал, потому что ему  показалось,  что  он
видел его в одном из окон где-то с левой стороны улицы, а однажды,  когда  я
спросил Джимми Гордона - он погиб в  Пирл-Харборе,  ты  знаешь,  потонул  на
корабле, который, кажется, назывался "Калифорния" -  он  сказал,  что  видел
этого парня за мемориалом.
   Мистер Кин покачал головой и слегка улыбнулся.
   - Забавно, как люди воспринимают подобные вещи, и еще забавнее,  что  они
после этого вспоминают. Ты можешь услышать шестнадцать рассказов, и ни  один
из них не будет похож на другой. Возьмем, к примеру, оружие, которое было  у
этого клоуна...
   - Оружие? - переспросил я. - Он тоже стрелял?
   - Ага, - сказал мистер Кин. - Когда  я  мельком  взглянул  на  него,  мне
показалось, что он нажимал на курок "винчестера", но позднее  я  понял,  что
должно быть, мне показалось, потому что "винчестер" был у меня. Бифу  Марлоу
показалось,  что  у  него  "ремингтон",  потому  что  у  него   самого   был
"ремингтон". А когда я спросил об этом Джимми, он сказал,  что  этот  парень
стрелял из старого "спрингфялда", совсем как у него. Забавно, а?
   - Забавно, - выдавил я. - Мистер Кин.., разве никого из вас  не  удивило,
какого черта клоун, тем более в фермерских штанах, делает там именно  в  тот
день и в тот час?
   - Разумеется, - сказал мистер Кин. - Не очень сильно, сам  понимаешь,  но
удивило. Большинство из нас решили, что кто-то хотел принять участие, но  не
хотел, чтобы его узнали. Может быть, он был членом городского Совета.  Норст
Мюллер,  может,  или  даже  Трейс  Ноглер,  который  тогда  был  мэром.  Или
какой-нибудь известный уважаемый человек, который не  хотел  быть  узнанным.
Доктор или адвокат. В такой переделке я бы и собственного отца не узнал.
   Он засмеялся, и я спросил, над чем он смеется.
   - Не исключено, что это был настоящий клоун, - сказал он. - В двадцатые и
тридцатые годы ярмарка на западе начиналась гораздо раньше,  чем  теперь,  и
продолжалась всю неделю, как раз когда покончили с бандой Бредли. На ярмарке
были и клоуны. Может быть, один из них прослышал, что мы собираемся устроить
свой небольшой карнавал,  и  приехал,  чтобы  поприсутствовать  на  нем.  Он
сдержанно улыбнулся.
   - Я почти все рассказал, - сказал он. - Но хочу рассказать тебе еще  одну
вещь, пока у тебя не пропал интерес. Это рассказал  мне  Биф  Марлоу  спустя
почти шестнадцать лет после того дня. Мы  с  ним  тогда  здорово  накачались
пивом в Бангоре. Рассказал вдруг ни с того ни с сего. Он  сказал,  что  этот
клоун настолько далеко высунулся из окна, что Биф глазам своим  не  поверил,
как он не падает. Не только голова, плечи и руки клоуна свисали из окна; Биф
сказал, что все его тело до самых колен висело высоко в воздухе, и он, с той
самой широкой красной улыбкой  на  лице,  стрелял  по  машинам,  на  которых
приехала банда Бредли. Он был похож на страшный фонарь-тыкву с  прорезанными
глазами и ртом, как выразился Биф.
   - Он как будто парил, - сказал я.
   - Ага, - согласился мистер Кин. - И Биф сказал, что там было еще  что-то,
что беспокоило его не одну неделю. Одна из тех  вещей,  которая  вертится  в
голове, но никак не можешь произнести ее вслух, она словно огнем жжет  кожу.
Он сказал, что однажды ночью,  когда  ему  потребовалось  встать  и  сходить
помочиться, он наконец понял, что его беспокоило все это  время.  Он  стоял,
посвистывая и ни о чем конкретном не думал, и его  вдруг  осенило.  Стрельба
началась в двадцать пять  минут  третьего,  когда  солнце  уже  клонилось  к
закату, но у этого клоуна не было тени. Вообще.

ЧАСТЬ IV

ИЮЛЬ 1958

   Ты ждешь меня в объятьях сна,
   И я иду к тебе, горя
   От страсти.
   Я потрясен красой твоей,
   Я потрясен.
   Уильям Карлос Уильямс
   "Патерсон"

   Когда я родился в рубашке,
   То доктор, похлопав задок,
   Сказал мне: "Чудесный
   Сладкий маленький свисток".
   Сидней Симьен
   "Мой свисток"

Глава 13

РЕШАЮЩАЯ БИТВА

1

   Билл приехал первым. Он сидел в кресле с откидной спинкой и  через  дверь
читального зала наблюдал, как Майк  разбирается  с  несколькими  запоздалыми
посетителями - пожилой дамой, которая взяла  книгу  по  готике,  мужчиной  с
огромным томом по истории Гражданской войны и худосочным пареньком,  который
ждал своей очереди, чтобы отметить книгу в  твердой  обложке  с  семидневной
наклейкой в верхнем углу тома. Билл увидел, что это его последний роман,  но
не испытал ни удивления, ни радости.
   Уходя, юноша распахнул перед девушкой дверь. Они прошли  в  вестибюль,  и
Билл готов был поспорить на весь гонорар за ту книгу, которую мальчик сейчас
держал в руке, что перед тем, как открыть девушке дверь на улицу,  он  успел
ее украдкой поцеловать. А если ты не сделал этого, то  ты  просто  дурак,  -
подумал он. - Теперь проводи ее до дома в целости и сохранности.
   Майк сказал:
   - Порядок, Большой Билл. Сейчас только заполню это.
   Билл кивнул и положил ногу на ногу. Бумажный  пакет  у  него  на  коленях
слегка хрустнул. В нем лежала полулитровая бутылка бурбона, и он  был  готов
поклясться, что ему никогда в жизни так не хотелось выпить, как сейчас. Если
не окажется льда, Майк принесет воды, и, если у него  не  пропадет  желание,
воды потребуется совсем немного, чтобы разбавить выпивку.
   Он подумал о Сильвере, стоящем у гаража Майка на Палмер-лейн. От Сильвера
его мысли естественным путем вернулись к тому дню, когда они  встретились  в
Барренсе -  все,  кроме  Майка  -  и  каждый  рассказывал  свою  историю:  о
прокаженном под  балконом,  о  мумии,  разгуливающей  по  льду,  о  крови  в
водостоке и мертвых мальчиках в  водонапорной  башне,  о  картинах,  которые
двигались, и об  оборотнях,  преследовавших  маленьких  детей  на  пустынной
улице.
   Теперь он вспомнил, что они пришли в Барренс накануне Четвертого Июля.  В
городе стояла жара, но в тени на западном берегу Кендускеага  было  холодно.
Он вспомнил один из тех бетонных цилиндров неподалеку от реки,  гудящих  как
ксерокс, за которым только что стояла хорошенькая  девушка.  Билл  вспомнил,
как остальные посмотрели на него, когда каждый рассказал свою историю.
   Они ждали, что он скажет им, что делать, как поступить, а  он  просто  не
знал, что им ответить, что они хотели от него услышать. Что он сам хотел  им
сказать? Он вспомнил их лиши Бена, Бевви,  Эдди,  Стэна,  Ричи.  И  вспомнил
музыку. Литл Ричард.
   Музыка. Тихая. И  солнечные  зайчики  в  глазах.  Он  вспомнил  солнечных
зайчиков, потому что

2

   Ричи повесил транзистор на самую нижнюю  ветку  дерева  и  прислонился  к
нему.  Несмотря  на  то,  что  они  находились  в  тени,  отраженные  водной
поверхностью Кендускеага  солнечные  лучи  падали  на  хромированный  корпус
транзистора и слепили Биллу глаза.
   - Поставь ээто нна землю, Рррричи, - сказал Билл, - Я ммогу ослепнуть.
   - Разумеется, Большой Билл, - сразу же согласился Ричи и  убрал  радио  с
дерева. Заодно он  его  выключил,  хотя  Билл  не  просил  его  об  этом;  в
наступившей тишине журчание воды и монотонное гудение канализации показались
очень громкими. Их глаза были устремлены на него, и  ему  хотелось  сказать,
чтобы они смотрели в какое-нибудь другое место. За кого они  его  принимают,
за чудотворца?
   Конечно, он не мог им этого сказать, так как все они  ждали,  что  он  им
подскажет, что делать. Они были  уверены:  он  им  обязательно  скажет,  что
делать. Почему я? - хотелось ему крикнуть, но он  знал,  почему  именно  он.
Потому что, хотел он этого или не хотел, нравилось ему или не нравилось,  но
он контролировал ситуацию. Потому что от него исходила идея,  потому  что  у
него погиб брат, но самое главное, потому что он каким-то  не  понятным  ему
самому образом стал Большим Биллом.
   Он посмотрел  на  Беверли  и  сразу  же  отвел  взгляд  от  ее  спокойных
доверчивых глаз. Когда он смотрел  на  Беверли,  у  него  внутри  появлялось
странное чувство. Какое-то потепление.
   -  Мы  нне  мможем  обратиться  в  полицию,  -  наконец  сказал  он.  Ему
показалось, что его голос прозвучал слишком резко и громко. - Мы  также  нне
ммможем пойти ккк родителям. Пока... - он с надеждой посмотрел  на  Ричи.  -
Как насчет тттвоих ппппредков, четырехглазый? Они, ккажется, ничего?
   - Мой добрый друг, - произнес Ричи голосом дворецкого, - вы, вероятно, не
понимаете, что собой представляют мои мать и отец...
   - Говори по-английски, Ричи, - сказал Эдди со своего места рядом с Беном.
Он сидел вместе с Беном по одной простой причине:
   Бен создавал достаточно обширную тень, чтобы Эдди мог в ней  укрыться  от
солнца. У Эдди было маленькое сморщенное беспокойное личико - лицо старичка.
В правой руке он держал ингалятор.
   Ричи покачал головой.
   - У меня нормальные предки, но они никогда не поверят в такое.
   - Как ннасчет ддддругих ребят?
   Они огляделись вокруг, словно  искали  кого-то,  кого  не  было  с  ними,
вспоминал через несколько лет Билл.
   - Кто? - с сомнением спросил Стэн. - Я не припоминаю больше никого,  кому
бы мог доверять.
   - Тем не мменее... - сказал Билл с беспокойством, и, пока  он  соображал,
что сказать дальше, никто не проронил ни слова.

3

   Если бы у Бена  Хэнскома  спросили,  он  бы  ответил,  что  Генри  Бауэре
ненавидит его  больше,  чем  кого  либо  из  Неудачников.  Из-за  того,  что
произошло в тот день, когда он убежал от Генри в  Барренс  по  Канзас-стрит,
из-за того, что случилось в тот день, когда он, Ричи и  Беверли  убежали  от
него после "Аладдина", но в основном из-за того, что он  не  разрешил  Генри
списать на экзамене и Генри отправился в летнюю школу, что вызвало гнев  его
отца, Батча Бауэрса, которого все считали сумасшедшим.
   Если бы Ричи Тозиера спросили, он бы ответил,  что  Генри  его  ненавидит
больше всех остальных из-за того случая, когда он  перехитрил  Генри  и  еще
двух его мушкетеров, которые были с ним во Фризе.
   Стэн Урис ответил бы, что Генри больше всех ненавидит его, потому что  он
еврей (когда Стэн учился в третьем классе, а Генри в пятом,  он  однажды  до
крови натер Стэну лицо снегом, а Стэн при этом дико орал от боли и страха).
   Билл Денбро считал, что Генри Бауэре больше  остальных  ненавидит  именно
его из-за его худобы, заикания  и  потому  что  он  любил  хорошо  одеваться
("Пппосмотрите на этого пппедика!" - кричал Генри, когда в  апреле  в  школе
был День Карьеры и Билл явился в галстуке; но не успел закончиться праздник,
как галстук был сорван и заброшен на дерево по дороге к Чартер-стрит).
   Он действительно ненавидел их  всех,  но  тот  мальчик,  который  занимал
первое  место  в  личном  хит-параде  врагов  Генри,  не  был  членом  клуба
Неудачников в тот день третьего июля; это был черный мальчик по имени  Майкл
Хэнлон, который жил в четверти мили от фермы Бауэрсов.
   Отца Генри, который на самом деле был не менее  сумасшедшим,  чем  о  нем
говорили люди, звали  Оскар  "Батч"  Бауэре.  Виновником  своей  финансовой,
физической и умственной деградации Батч Бауэре считал семью Хэнлонов в целом
и отца Майка в частности. Это Хэнлон,  как  любил  рассказывать  Батч  своим
немногочисленным друзьям и сыну, чуть не посадил его в окружную тюрьму из-за
того, что все  его,  Хэнлона,  цыплята  передохли.  "Так  он  смог  получить
страховку, разве вы не понимаете, - заявлял Батч, пристально  вглядываясь  в
аудиторию зловещим взглядом драчливого  капитана  Билли  Бонса  в  "Адмирале
Бенбоу". - Он подговорил своих дружков, чтобы  они  выгородили  его,  а  мне
пришлось продать мой "Меркурий".
   "Кто его выгородил, папа?" - спросил однажды восьмилетний Генри, горя  от
возмущения, что так несправедливо поступили с его отцом. Он решил про  себя,
что когда он вырастет, то найдет этих выгораживалыциков, обольет их медом  и
посадит на муравейную кучу, как в тех вестернах, которые крутят в кинотеатре
"Бижу" по субботам.
   После происшествия с цыплятами стал происходить один несчастный случай за
другим - то у трактора отваливался рычаг, то его еще новая борона застревала
в северном поле, то он обварил шею  кипятком  и  она  воспалилась,  пришлось
вскрывать ланцетом, после чего  она  опять  воспалилась  и  пришлось  делать
хирургическую операцию; и в завершение всего этот ниггер начал  использовать
свои нечестно полученные деньги, чтобы сбить цены Батча, и в результате  они
потеряли клиентуру.
   Постоянно Генри слышал одно и то же:  ниггер,  ниггер,  ниггер.  Во  всем
виноват этот ниггер. У этого ниггера  красивый  белый  дом  с  лестницами  и
камином, в то время как Батч со своей женой и  сыном  живут  чуть  ли  не  в
лачуге. Когда Батчу однажды не хватило денег на жизнь от дохода с фермы и он
вынужден был какое-то время поработать в лесу, в этом тоже был виноват  этот
нигтер. И когда в 1956 году пересох их колодец - в этом опять же был виноват
он.
   Позднее Генри, которому исполнилось уже десять лет,  начал  прикармливать
старыми косточками и хрустящей картошкой Мистера Чипса, собаку Майка. Вскоре
Мистер Чипе уже вилял хвостом и бежал Генри навстречу, когда тот  его  звал.
Когда собака достаточно привыкла к Генри и принимала его угощение  прямо  из
рук, в один прекрасный день он накормил ее гамбургером  с  изрядной  порцией
яда от насекомых. Отраву  он  нашел  на  городской  свалке;  три  недели  он
экономил, чтобы купить мясо у Кастелло.
   Мистер Чипе  съел  половину  отравленного  мяса  и  остановился.  "Давай,
доедай, ниггерова собака", - сказал Генри. Мистер Чипе завилял хвостом.  Так
как Генри звал его так с самого начала, то он решил что это его второе  имя.
Когда у пса начались рези в желудке, Генри оторвал полоску ткани и  привязал
Мистера Чипса к березе, чтобы он не мог вырваться и убежать домой. Потом  он
уселся на плоский нагретый солнцем камень  и  стал  наблюдать,  как  умирает
собака. Это продолжалось довольно долго, но  Генри  решил,  что  он  неплохо
провел это время. Наконец у Мистера Чипса начались судороги и  с  подбородка
стекла тонкая струйка зеленой пены.
   "Как тебе это нравится, ниггерова собака? - спросил Генри, и на звук  его
голоса  пес,  закатив  умирающие  глаза,  попытался  вильнуть   хвостом.   -
Понравился завтрак, ты, вонючая собачонка?"
   Когда собака умерла, Генри отвязал ее, отправился домой и рассказал отцу,
что он сделал. В то время Оскар Бауэре Сыл особенно сумасшедшим; год  спустя
его жена уйдет от него после того, как он изобьет ее чуть ли не  до  смерти.
Генри боялся отца, иногда даже испытывал к нему страшную ненависть, но в тот
день он любил его. И после того, как он рассказал отцу о своем поступке,  он
понял, что наконец нашел ключ к отцовской любви. Отец хлопнул его  по  спине
так, что Генри едва не упал, отвел его в гостиную и угостил его  пивом.  Это
было первое пиво в  его  жизни,  и  все  последующие  годы  его  вкус  будет
ассоциироваться у Генри с положительными эмоциями: победа и любовь.
   "Это тебе за хорошую  работу",  -  сказал  сумасшедший  отец  Генри.  Они
чокнулись коричневыми бутылками  и  выпили  до  дна.  Насколько  Генри  было
известно, ниггеры никогда  не  доискивались,  кто  убил  их  собаку,  но  он
догадывался, что у них возникли подозрения, кто это сделал. Он надеялся, что
возникли.
   Остальные члены клуба Неудачников знали Майка лишь зрительно. В  городке,
где жил один-единственный негритенок, было бы странно его не заметить, но не
более, потому что Майк не ходил в  начальную  школу  Дерри.  Его  мать  была
набожной баптисткой, и поэтому Майка отдали учиться  в  церковную  школу  на
Нейболт-стрит. Между уроками географии, чтения и арифметики дети там изучали
Библию и, кроме того,  такие  предметы,  как  Значение  Десяти  Заповедей  в
безбожном мире,  и  проводили  в  классах  дискуссии  на  тему:  как  решать
ежедневные нравственные проблемы (если бы, например,  вы  увидели,  как  ваш
знакомый стащил что-то в магазине, или услышали, как учитель  упоминает  имя
Господа всуе, то как бы вы поступили?) Майку казалось, что в церковной школе
не так уж и плохо. Бывали времена, когда он смутно  подозревал,  что  что-то
упустил в жизни - вероятно,  у  него  могло  бы  быть  больше  друзей  среди
сверстников, - но он  надеялся,  что,  поступив  в  университет,  наверстает
упущенное. Планы на будущее заставляли его немного волноваться  из-за  цвета
кожи, но к его родителям в городе все хорошо относились, насколько Майк  мог
видеть, и он верил, что и к нему будут хорошо относиться,  если  он  в  свою
очередь будет добр с окружающими.
   Исключением из правила, разумеется, был Генри Бауэре.
   Несмотря на то, что Майк старался не показывать вида, он чувствовал,  что
Генри внушает ему постоянный страх. В 1958 году Майк был худеньким  стройным
мальчиком с хорошей фигурой, выше Стэна Уриса, но не такой высокий, как Билл
Денбро. Он был быстрым и проворным, что несколько раз спасало его от  Генри.
И конечно, его спасало то, что он ходил в другую школу. Из-за этого и  из-за
разницы в возрасте их пути редко пересекались.  Майк  прилагал  все  усилия,
чтобы избегать конфликта. Итак, по насмешке  судьбы,  несмотря  на  то,  что
Генри  ненавидел  Майка  Хэнлона  больше,  чем  кого-либо  в  Дерри,   Майку
доставалось от него меньше остальных.
   Но он получил свое сполна. Однажды весной, после того как он убил  собаку
Майка, Генри поливал кусты, а Майк в это время направлялся в библиотеку. Был
конец марта, погода стояла достаточно теплая для велосипедной прогулки, но в
те  дни  Витчем-стрит  раскисла  от  грязи  как  раз  за  фермой   Бауэрсов.
Образовалось  настоящее  грязное  болото,  ничего   хорошего   не   сулившее
велосипедистам.
   "Привет, нигтер", - сказал Генри, с ухмылкой появившись из-за кустов.
   Майк сделал шаг назад, стреляя глазами по сторонам и прикидывая возможные
пути к отступлению. Он знал, что если даст деру, то наверняка обгонит Генри.
Генри был большим и сильным, но медлительным.
   "Хочешь испачкать меня дегтем, - сказал Генри, наступая на мальчика. - Но
ты недостаточно черен для этого, и ко мне не пристанет".
   Майк скосил глазами влево и сделал обманное движение  в  ту  же  сторону.
Генри клюнул на приманку и рванулся в том же направлении - слишком быстро  и
слишком далеко, чтобы успеть  остановиться.  Майк  быстро  взял  вправо  (на
втором курсе университета  он  будет  играть  в  университетской  футбольной
команде и только сломанная в середине сезона нога  помешает  ему  установить
новый университетский рекорд). Он бы легко увернулся от Генри,  если  бы  не
грязь. Она была густой, и Майк поскользнулся и упал на колени. Не  успел  он
подняться, как Генри уже навалился на него.
   "Ниггер-ниггер-ниггер!" - кричал Генри в  каком-то  религиозном  экстазе,
катая Майка по грязи. Грязь набилась Майку за воротник  рубашки  и  поползла
вниз по спине до самых брюк. Он чувствовал, как грязь стекает  ему  прямо  в
ботинки. Но заплакал он, только когда Генри размазал ему  по  лицу  огромную
пригоршню грязи, залепив обе ноздри.
   "Вот теперь ты черный