м это.
   - О, - сказал Бен, чувствуя (и  выглядя,  он  был  уверен)  себя  страшно
тупым. Но  ему  было  наплевать,  как  он  выглядит,  потому  что  он  вдруг
почувствовал себя очень счастливым.  Он  не  мог  даже  вспомнить,  когда  в
последний раз был счастлив. - Да. Мы. Так или иначе, если вы - мы - наполним
пространство между  досками  камнями  и  прочим,  запруда  выдержит.  Доска,
которая выше по течению, будет опираться о камни и песок по  мере  того  как
вода будет скапливаться. Вторая доска отклонится назад и  выпустит  воду,  я
думаю, но если бы у нас была третья доска.., смотрите.
   Он сделал на песке палочкой рисунок. Билл и Эдди Каспбрак  наклонились  и
изучали его с живым интересом.
   - Ты когда-нибудь раньше строил запруду? - спросил Эдди.
   Тон у него был уважительный, почти благоговейный.
   - Нет.
   - Тогда отткуда ты знаешь, что она будет ррработать?
   Бен посмотрел на Билла озадаченный.
   - Конечно будет, - сказал он. - Почему нет?
   - Но оттгкуда ты ззззнаешь? - спросил Билл. Бен почувствовал в  интонации
вопроса не саркастическое недоверие, а искренний интерес. - Как  тты  можешь
ббыть увверен?
   - Я просто знаю, - сказал Бен. Он посмотрел вниз на свой  рисунок,  чтобы
самому  удостовериться.  Он  никогда  я  жизни  не  видел  водонепроницаемую
перемычку, ни на чертеже, ни в действии, и не имел никакого представления  о
том, что он только что отлично воспроизвел ее.
   - О'ккей, - сказал Билл и похлопал Бена по спине. - Ддо зззавтра.
   - Во сколько?
   - Я и Эээдди придем сюда к восьми ттридцати...
   - Если мы с матерью не будем еще сидеть в травмопункте, - сказал  Эдди  и
вздохнул.
   - Я принесу несколько досок, - сказал Бен. - У одного  парня  в  соседнем
квартале их полно. Я стрельну несколько.
   - Принеси еще  какого-нибудь  провианта.  -  сказал  Эдди.  -  Что-нибудь
поесть. Знаешь, типа сэндвичей.
   - О'кей.
   - У тттебя есть кккакое-нибудь орружие?
   - У меня есть духовое ружье "Дейзи", - сказал Бен. -  Мама  подарила  мне
его на Рождество, но она сходит с ума, если я стреляю дома.
   - Ппринеси его, - сказал Билл. - Может быть, мы будем играть в войну.
   - О'кей, - сказал Бен счастливо. -  Слушайте,  я  должен  мчаться  домой,
парни.
   - Ммы ттоже, - сказал Билл.
   Они втроем покинули Барренс. Бен помог Биллу поднять Сильвера на  насыпь.
Эдди плелся в хвосте, снова дыша с присвистом и  с  горечью  глядя  на  свою
запачканную кровью рубашку.
   Билл сказал "до свидания" и  нажал  на  педали,  крича  "Пошел,  Сильвер,
ДАВАЙЙЙ!" на пределе своих легких.
   - Гигантский вел, - сказал Бен.
   - Еще бы, - сказал Эдди. Он сделал еще одну затяжку из аспиратора и опять
дышал нормально. - Он иногда возит меня на багажнике. Едет так  быстро,  что
из меня дух  вон.  Он  хороший  мужик,  Билл.  -  Это  последнее  он  сказал
экспромтом, но его глаза говорили нечто более выразительное,  значимое.  Они
были полны обожания. - Ты знаешь, что случилось с его братом, нет?
   - Нет, а что с ним?
   - Убили прошлой осенью. Какой-то парень убил его. Вырвал руку - прямо как
вырывают крылышко у мухи.
   - Боже мой!
   - Билл - он обычно несильно заикался. Сейчас ужасно. Ты заметил,  что  он
заикается?
   - Да.., немного.
   - Но его мозг не заикается - понимаешь, что я имей в виду?
   - Да.
   - Ну в общем я тебе это рассказал, потому что ты хочешь, чтобы  Билл  был
твоим другом, а с ним лучше не заговаривать о  его  маленьком  братишке.  Не
задавай ему вопросов. Он от этого весь съеживается.
   - Господи, еще бы, - сказал Бен. Он теперь, смутно вспомнил  о  маленьком
мальчике, которого убили прошлой осенью. Интересно, думала ля мать о Джордже
Денбро, когда давала ему часы, которые он теперь носил, или о  более  ранних
убийствах. - Это случилось сразу после большого наводнения?
   - Да.
   Они дошли до угла Канзас и Джексон, где должны были разойтись. Тут и  там
бегали ребята, играя в салки и в бейсбол. Один смешной маленький  паренек  в
больших белых шортах шел с сознанием собственной значимости за Беном и Эдди,
катил хула-хуп и кричал: "Эгегей!"
   Мальчишки посмотрели на него, удивленные, потом Эдди сказал:
   - Ну, я должен идти.
   -  Подожди  секунду,  -  сказал  Бен.  -  У  меня  есть  идея,  если   ты
действительно не хочешь идти в травмопункт.
   - Да? - Эдди посмотрел на Бена в сомнении, но с надеждой.
   - У тебя есть пятицентовик?
   - У меня есть десятицентовик. А что?
   Бен рассматривал высыхающие темно-бордовые пятна на рубашке Эдди.
   - Зайди в магазин и купи шоколадное молоко. Пролей примерно половину себе
на рубашку. А когда придешь домой, скажи маме, что ты все .его пролил.
   Глаза Эдди прояснились. За четыре года, с  момента  смерти  отца,  зрение
матери значительно ухудшилось. Из-за самолюбия (и потому, что она  не  умела
водить машину) она отказалась от консультаций с окулистом и не хотела носить
очки. Высохшие пятна крови и пятна от  шоколадного  молока  выглядели  почти
одинаково. Может быть...
   - Это может сработать, - сказал он.
   - Только не говори, что это моя идея, если все раскроется.
   - Не скажу, - сказал Эдди. - Пока, аллигатор.
   - О'кей.
   - Нет, - сказал Эдди - когда  я  говорю  так,  ты  должен  ответить:  "До
скорого, крокодил".
   - До скорого, крокодил.
   - Понял. - Эдди улыбнулся.
   - Ты что-нибудь имеешь в виду? - сказал Бен. - Вы  на  самом  деле  парни
хладнокровные?
   Эдди выглядел более чем смущенно, он явно нервничал.
   - Билл хладнокровный, - сказал он и ушел.
   Бен смотрел, как он шел до Джексон-стрит и затем повернул к дому.
   Через три квартала он увидел  три  хорошо  знакомые  фигуры,  стоящие  на
автобусной остановке на углу Джексон и Мейн. Ему здорово повезло, они стояли
к нему спиной. Бен нырнул за забор, сердце у  него  отчаянно  билось.  Через
пять минут междугородный автобус Дерри - Ньюпорт - Хейвен остановился, Генри
и его дружки вынесли свои зады с остановки и прыгнули внутрь.
   Бен подождал, пока автобус не скрылся из поля зрения, и поспешил домой.

8

   Той ночью с Биллом Денбро случилась ужасная вещь.  Она  случилась  второй
раз.
   Его мама и папа были внизу и смотрели телевизор,  почти  не  разговаривая
друг с другом, сидя на разных концах  кушетки,  как  столбики-подставки  для
книг. Было когда-то время, когда комната, где стоял телевизор, открывающаяся
на кухню, полна была разговоров и смеха, и того и другого  было  так  много,
что порой невозможно было слушать телевизор.
   - Замолчи, Джордж! - кричал обычно Билл.
   - А ты прекрати жрать воздушную кукурузу, - отвечал обычно Джордж.
   - Ма, заставь Билла дать мне воздушную кукурузу.
   - Билл, дай ему воздушную кукурузу. Джордж, не называй меня Ма. Ма -  это
похоже на блеянье овцы.
   Или отец шутил, и они все смеялись, даже мама. Билл знал, что  Джордж  не
всегда понимал эти шутки, но он тоже смеялся, потому что все смеялись.
   В те дни мама и папа также были подставками для книг на кушетке, а  он  и
Джордж были книгами. Уже после смерти брата Билл тоже старался  быть  книгой
между  ними,  когда  они  смотрели  телевизор,  но  это  была   холодная   и
неблагодарная работа. С двух сторон он ощущал холод, а дефростер  Билла  был
слишком невелик, чтобы справиться с ним. И он должен был уходить, потому что
этот холод замораживал его щеки, и от него у мальчика слезились глаза.
   - Ххотите ппослушать шутку, которую я ссслышал сегодня в шшшколе?
   - попытался он расшевелить их однажды, несколько месяцев назад.
   Молчание. По телевизору преступник просил брата-священника спрятать его.
   Отец Билла оторвался от журнала, который смотрел, и взглянул на  Билла  с
мягким удивлением. Потом снова обратился к журналу. Там,  на  картинке,  был
изображен охотник, уставившийся из сугроба на огромного  ревущего  полярного
медведя. "Искалечен убийцей из Белых Пустынь" - так называлась статья.  Билл
подумал: "я знаю, где находятся белые пустыни, - между папой и мамой на этой
кушетке".
   Мама совсем не подняла головы.
   - Это насчет того, сколько нужно французов, чтобы  ввернуть  лампочку,  -
начал Билл. Он почувствовал мелкую испарину на  лбу,  как  бывало  в  школе,
когда он знал, что учительница игнорировала его, пока могла, но скоро должна
его вызвать. Он сказал это слишком громко, но казалось,  не  может  понизить
голос. Слова  эхом  отдавались  в  его  голове,  как  сумасшедший  перезвон,
сжимаясь и изливаясь опять.
   - Ттты знаешь, сссколько?
   - Один - чтобы держать лампочку, и  четверо  -  чтобы  повернуть  дом,  -
равнодушно сказал Зак Денбро и перевернул страницу журнала.
   - Ты что-то сказал, дорогой? - спросила мама, а в  Театре  Четырех  звезд
брат, который был  священником,  уговаривал  брата,  который  был  бандитом,
признать свой грех и молиться о прощении.
   Билл сидел, истекающий потом, но холодный - такой холодный! Было холодно,
потому что на самом деле он не был единственной  книгой  между  ними  двумя:
Джордж все еще находился там, только теперь это был Джордж, которого  он  не
мог видеть, Джордж, который никогда не просил воздушной кукурузы и не вопил,
что Билл  его  обижает.  Этот  новый  вариант  Джорджа  никогда  не  вырезал
чертиков. Это  был  однорукий  Джордж,  бесцветно,  задумчиво  молчаливый  в
призрачном бело-синем мерцании "Моторолы", и, возможно, не от  родителей,  а
от Джорджа исходит этот жуткий холод; возможно,  это  Джордж  был  настоящим
убийцей с Белых Пустынь. В конце концов Билл убежал от холодного, невидимого
брата к себе в комнату, где он лег лицом в постель и плакал в подушку.
   Комната Джорджа оставалась такой же, какой была в день его смерти. Недели
через две после похорон Зак положил игрушки  Джорджа  в  картонную  коробку,
имея в виду отдать их то ли Доброй Воле, то ли Армии  Спасения,  то  ли  еще
кому-то в этом роде, как считал Билл. Но, когда Шерон Денбро увидела, что он
выходит с коробкой в руках, ее руки, как испуганные белые птицы, взвились  к
голове, зарылись в волосы и там замкнулись в кулаки.  Билл  при  виде  этого
повалился на стену - сила вышла из него, ноги не держали. Его мать выглядела
сумасшедшей, как Эльза Ланкастер в "Невесте франкенштейна".
   - Ты не посмеешь трогать его вещи! - кричала она хриплым голосом.
   Зак вздрогнул и, не говоря ни слова, отнес коробку с игрушками обратно  в
комнату Джорджа. Он даже разложил их точно на тех же местах, с которых взял.
Билл вошел и увидел, что отец стоит на коленях у  кровати  Джорджа  (которую
мать все еще меняла, хотя теперь только раз в неделю вместо двух) и  головой
зарылся в свои волосатые мускулистые руки. Билл увидел, что отец  плачет,  и
это увеличило его ужас. Пугающая возможность  вдруг  пришла  ему  в  голову:
может быть предметы не  просто  выходят  из  строя  и  все,  может  они  все
продолжают и продолжают выходить из строя до тех пор, пока  окончательно  не
разваливаются.
   - Ппппапа...
   - Иди, - сказал отец. Его голос был приглушенный и  дрожащий.  Спина  его
вздрагивала. Билли страшно хотелось прикоснуться к его спине, а  вдруг  рука
его сможет успокоить эти безутешные рыдания, но как-то не осмелился. -  Иди,
проваливай.
   Он ушел, шатаясь и слыша, как  мать  рыдает  внизу  на  кухне.  Звук  был
пронзительный и беспомощный. Билл подумал: "Почему они до сих пор плачут?" -
а затем отшвырнул эту мысль.

9

   В первую ночь летних каникул Билл вошел в  комнату  Джорджа.  Его  сердце
тяжело билось в груди, ноги были ватными  и  неуклюжими  от  напряжения.  Он
часто приходил  в  комнату  Джорджа,  но  это  не  значило,  что  ему  здесь
нравилось. Комната была так наполнена  присутствием  Джорджа,  что  казалась
наводненной призраками. Он вошел, представляя себе, что дверца  шкафа  может
скрипнуть в любой момент и Джордж окажется там среди рубашек и  штанов,  все
еще аккуратно  развешенных  в  нем,  Джордж,  одетый  в  дождевик,  покрытый
красными пятнами, дождевичок с одной болтающейся желтой рукой. Глаза Джорджа
будут пустые и страшные, глаза зомби из фильма ужасов. Он выйдет из шкафа, и
его галоши издадут скрип, пока он будет идти через комнату туда, где на  его
постели сидит Билл, замерзший сгусток ужаса...
   Если бы это случилось когда-нибудь  вечером,  пока  он  сидел  здесь,  на
кровати Джорджа, глядя на картинки на стене или на поделки  наверху  комода,
он  был  уверен,  что  сердечный  приступ,  возможно  с  фатальным  исходом,
последовал бы через десять секунд.
   И все-таки он шел.  Война  с  ужасом  Джорджа-призрака  была  безмолвной,
неотвязной необходимостью - жаждой; надо было  как-то  пройти  через  смерть
Джорджа и найти достойный способ жить дальше. Не забыть Джорджа, но каким-то
способом сделать его не таким чудовищно жутким. Он понял, что его  родителям
это не удавалось и что если он собирается сделать это для  себя,  то  должен
будет сделать это сам.
   Он пришел не только для себя , он пришел и для Джорджа. Он любил Джорджа,
и для братьев они ладили очень хорошо. О, у них были свои неприятные моменты
- как-то Билл устроил Джорджу хорошую старую индейскую ловушку;
   Джордж наябедничал на Билла, когда Билл, после того  как  выключил  свет,
спустился вниз и съел остатки глазури из лимонного крема, - но в  целом  они
ладили.  Плохо,  что  Джордж  умер.  Но  превращение  Джорджа   в   какую-то
разновидность ужасного монстра - это было даже хуже.
   Он потерял братишку, это правда.  Потерял  его  голос,  его  смех;  глаза
Джорджа, так доверительно касающиеся его глаз,  уверенные,  что  Билл  имеет
ответы на все-все вопросы. Это он тоже потерял. И странное  дело:  временами
он чувствовал, что больше всего любит Джорджа в  своем  страхе,  потому  что
даже в своем страхе - тревожных чувствах, что зомби-Джордж может прятаться в
шкафу или под кроватью, - он лучше помнил  любовь  Джорджа  к  себе  и  свою
любовь к нему. В попытке примирить эти две эмоции - свою любовь и свой страх
- Билл чувствовал, что он ближе всего к разгадке.
   Он не мог бы говорить об  этом,  потому  что  считал  свои  мысли  чем-то
бессвязным и путанным. Но его теплое и страждущее  сердце  подсказывало  ему
такое решение, и это было главным.
   Иногда он просматривал книги Джорджа, иногда изучал игрушки Джорджа.
   В альбом фотографий Джорджа он не смотрел с прошлого декабря.
   Теперь, ночью, после  знакомства  с  Беном  Хэнском,  Билл  открыл  дверь
шкафчика Джорджа (закаляя себя, как  всегда,  чтобы  увидеть  воочию  самого
Джорджа, стоящего в своем окровавленном дождевике среди  висящей  одежды,  и
ожидая, как  всегда,  увидеть,  как  мертвенная,  с  рыбьими  пальцами  рука
высовывается из темноты, чтобы схватить его за руку) и взял с верхней  полки
альбом.
   "МОИ ФОТОГРАФИИ"
   - гласила надпись золотом на обложке. Ниже,  приклеенные  клейкой  лентой
(лента теперь слегка пожелтела и шелушилась) -  тщательно  выведенные  слова
"ДЖОРДЖ ЭЛМЕР ДЕНБРО, 6 ЛЕТ". Билл взял альбом на кровать, на  которой  спал
Джордж, и сердце его забилось учащеннее, чем обычно. Он не мог сказать,  что
снова заставило его взять альбом с фотографиями. После того, что случилось в
декабре...
   Второй взгляд - это все. Просто для того, чтобы убедиться, что первый  не
был реальным. Что в первый раз была просто игра его воображения.
   Что ж, так или иначе, это была идея.
   А если правда? Но Билл  подозревал,  что  причина  в  самом  альбоме.  Он
определенно обладал для Билла какими-то  сумасшедшими  чарами.  То,  что  он
видел, или то, что он думал, что видел...
   Билл открыл альбом. Он был наполнен картинками,  которые  Джорджу  дарили
мать, отец, тетушки и дяди. Джорджу было все равно: были это портреты  людей
или мест, знакомых и  незнакомых;  его  привлекала,  очаровывала  сама  идея
фотографии. Когда ему не удавалось ни у кого выпросить новые фотографии  для
коллекции, он сидел на кровати, где сейчас сидел Билл, со скрещенными ногами
и смотрел на старые, тщательно переворачивая  страницы,  изучая  черно-белые
снимки.  Здесь  была  их  мать,  когда  она  была   молодая   и   невероятно
великолепная; вот их отец,  ему  не  более  восемнадцати,  -  один  из  трех
улыбающихся молодых людей с ружьями, стоящих над  тушей  оленя,  -  у  оленя
открытые глаза; дядя Хойт на камнях со щуренком в руках; тетушка Фортуна  на
сельскохозяйственной ярмарке в Дерри с гордым  видом  опустилась  на  колени
рядом с корзиной помидоров, которые сама вырастила; старый "Бьюик"; церковь;
дом; дорога, ведущая откуда-то куда-то. Все эти картинки, снятые кем-то,  по
каким-то  причинам  были  собраны  здесь,  в  альбоме  фотографий   мертвого
мальчика.
   Здесь Билл увидел себя в три года на больничной койке с  тюрбаном  бинтов
на голове. Бинты шли по щекам и под его сломанной челюстью. Его сбила машина
на стоянке  на  Центральной  улице.  Он  помнил  очень  немногое  из  своего
пребывания в больнице,  только  то,  что  ему  давали  молочные  коктейли  с
мороженым через соломинку и что у него три дня ужасно болела голова.
   Здесь была вся семья на лужайке дома: Билл стоял возле матери и держал ее
за руку, а Джордж, еще совсем маленький, спал на руках Зака. А вот...
   Это не  был  конец  альбома,  но  это  была  последняя  имевшая  значение
страница, потому что дальше шли пустые. Последняя фотография  была  школьным
портретом Джорджа, снятым в октябре прошлого года, меньше чем за десять дней
до его смерти.  На  Джордже  была  одета  рубашка  с  вырезом  на  шее.  Его
непослушные волосы были прилизаны водой. Он  широко  улыбался,  обнажая  две
пустые щели, в которых никогда не вырастут новые зубы. "Если  они  не  будут
продолжать расти после того, как ты умрешь", - подумал Билл и вздрогнул.
   Он некоторое время внимательно смотрел на портрет и собирался уже закрыть
альбом, когда то, что случилось в декабре, случилось снова.
   Глаза Джорджа на портрете повернулись. Они встретились с  глазами  Билла.
Искусственная фотографическая улыбка Джорджа превратилась в ужасный  злобный
взгляд. Его правый глаз подмигнул: скоро увидимся, Билл. В моем шкафу. Может
быть, сегодня вечером.
   Билл бросил альбом через комнату. Он зажал рот руками.
   Альбом ударился о стену и упал на пол, открытый. Страницы  перевернулись,
хотя не было никакого сквозняка.  Альбом  открылся  сам,  открылся  на  этом
страшном портрете, портрете, под которым  было  написано:  "ШКОЛЬНЫЕ  ДРУЗЬЯ
1957-58".
   Из портрета потекла кровь.
   Билл сидел замороженный, его язык - распухающий душивший ком во рту, кожа
покрылась мурашками, волосы  поднялись.  Он  хотел  кричать,  но,  казалось,
жалкие ноющие звуки, выползающие из его горла, единственное, на что  он  был
способен.
   Кровь потекла через страницу и капнула на пол.
   Билл выскочил из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь.

Глава 6

ОДНО ИЗ ИСЧЕЗНОВЕНИЙ
РАССКАЗ ИЗ ЛЕТА 1958 г.

1

   Не все они были найдены. Нет, не все. И время  от  времени  высказывались
неверные предположения.

2

   Из "Новостей Дерри" от 21 июня 1958 года. Первая страница:

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МАЛЬЧИКА ПОРОЖДАЕТ НОВЫЕ СТРАХИ

   Эдвард Л. Коркоран, с Чартер-стрит, дом 73, Дерри был объявлен  пропавшим
прошлой  ночью  его  матерью,  Моникой  Маклин,  и  его  отчимом,   Ричардом
П.Маклином. Коркорану десять лет. Его исчезновение  вызвало  в  Дерри  новые
страхи, что убийца похищает детей.
   Мисс Маклин сказала, что мальчик не приходил домой с 19 июня, -  это  был
последний день перед каникулами.
   На вопрос о том, почему они почти сутки  воздерживались  от  заявления  о
пропаже, миссис и мистер Маклин отвечать отказались.
   Шеф  полиции  Ричард  Бортон  тоже  не  стал   комментировать   это,   но
сотрудник-информатор Управления полиции сказал, что отношения между  отчимом
и сыном были весьма прохладные, и что сын часто не ночевал  дома.  Сотрудник
полагает,  что  годовые  отметки  сыграли  не  последнюю  роль  в  трагедии,
случившейся с мальчиком.
   Завуч школы Дерри Гарольд Меткальф уклонился