Как это вернулось.., как все это вернулось.., и сейчас он стоял  здесь  в
комнате, дрожа, как беспомощная  бездомная  собачонка,  застигнутая  грозой,
дрожа, потому что парни, с которыми он бежал - это не все, что он припомнил.
Было еще другое, то, о чем он не думал годами, трепеща под землей.
   Кровавое.
   Темнота. Какая-то темнота.
   "Дом  на  Нейболт  Стрит  -  и  кричащий  Билл:  Ты  уубил  моего  брата,
поддддонок!"
   Помнил ли он? Достаточно, чтобы больше не хотеть вспоминать.
   Запах отбросов, запах дерьма и запах чего-то еще. Еще хуже. Это была вонь
зверя, ЕГО дерьмо, там внизу, в темноте под Дерри, где  машины  громыхали  и
громыхали. Он вспомнил Джорджа...
   Но это было уже слишком, и он побежал к ванной, наткнувшись по дороге  на
стул и чуть не упав. Он сделал  это..,  с  трудом.  На  коленях  прополз  по
скользкому кафелю, словно какой-то дикий исполнитель  брейка,  ухватился  за
края унитаза и его вывернуло наизнанку до кишок. Но даже после этого  он  не
остановился; вдруг увидел Джорджа Денбро, как будто в  последний  раз  видел
его вчера, Джорджа, который был началом всего этого,  Джорджа,  который  был
убит осенью 1957 года. Джорджи погиб сразу после  наводнения,  одна  руки  у
него была с мясом вырвана из сустава, и Рич заблокировал  все  это  в  своей
памяти. Но иногда такие вещи возвращаются, да, да, иногда они возвращаются.
   Спазм прошел, и Ричи стал приходить в себя. Вода шумела. Его ранний ужин,
отрыгнутый огромными кусками, исчез в канализации.
   В сточных трубах.
   В вонь и темень сточных труб.
   Он закрыл крышку, положил на нее голову и начал плакать. С момента смерти
матери в 1975 году он кричал впервые.  Потом  бездумно  нажал  подглазья,  и
контактные линзы, которые он носил, выскользнули и замерцали на ладонях.
   Через сорок минут, очистив желудок, он закинул чемоданы в багажник  своей
MG и вывел ее из гаража. Темнело. Он посмотрел на дом с новыми посадками, он
посмотрел на пляж, на воду. И в него вселилась уверенность, что  он  никогда
этого больше не увидит, что он странствующий мертвец.
   - Теперь едем домой, - прошептал про себя Ричи Тозиер. - Едем  домой,  да
поможет нам Бог, домой.
   Он включил коробку передач и  поехал,  снова  чувствуя,  как  легко  было
преодолеть неожиданную трещину в том, что он считал  прочной  жизнью  -  как
легко добраться до темени, выплыть из голубизны в черноту.
   Из голубизны в черноту, да, так. Где ожидает все, что угодно.

3

Бен Хэнском пьет

   Если в ту ночь 28  мая  1985  года  вам  бы  захотелось  найти  человека,
которого журнал "Тайм" назвал "возможно, самым  многообещающим  архитектором
Америки", то пришлось бы ехать на запад от Омахи к границе  штатов,  в  этом
случае вам надо было бы воспользоваться дорогой на Сведхольм и по  шоссе  81
достичь центра Сведхольма. Там, у кафетерия  Бакки  ("Цыплята-гриль  -  наша
специализация!") вы бы свернули на  шоссе  92,  а  оказавшись  за  пределами
города, держались бы  шоссе  63,  которое  тянется  прямо,  через  пустынный
городишко Гатлин и в конце концов ведет в Хемингфорд Хоум. Центр  Хемингфорд
Хоум вынудил центр Сведхольма  походить  на  Нью-Йорк  Сити;  деловой  центр
состоял там из восьми зданий - пять на одной стороне и три  на  другой.  Там
была парикмахерская Клина Ката (в витрине торчала  желтеющая,  сделанная  от
руки вывеска пятнадцатилетней давности со словами: "Если ты хиппи,  стригись
в  других  местах").  Там  было  отделение  банка  домовладельцев  Небраски,
автозаправочная станция 76 и Государственная фермерская служба. Единственным
бизнесом в городе была поставка скобяных изделий, а выглядел он так,  словно
был на полпути к процветанию.
   На краю  большого  незастроенного  пространства,  отступив  несколько  от
других зданий, и выделяясь, как пария, стояла главная придорожная закусочная
"Красное колесо". На автостоянке, изрытой заполненными грязью рытвинами,  вы
могли бы увидеть "Кадиллак" выпуска 1968  года,  с  открывающимся  верхом  и
двумя антеннами сзади. Престижный  номерной  знак  говорил  просто:  "Кедди"
Бена. Войдя в закусочную, вы нашли  бы  того,  кого  искали  -  долговязого,
загорелого человека в легкой  рубашке,  выцветших  джинсах  и  в  изношенных
саперных ботинках. Легкие морщинки виднелись у него только в  уголках  глаз.
Он выглядел лет на десять моложе своего возраста, а было ему тридцать восемь
лет.
   "Хеллоу, мистер Хэнском", - сказал Рикки Ли, положив бумажную салфетку на
стойку, когда Бен сел. Рикки Ли казался  слегка  удивленным,  да  он  и  был
удивлен. Никогда раньше не  видел  он  Хэнскома  в  "Колесе"  в  будни.  Бен
регулярно приезжал сюда вечером по пятницам за двумя  кружками  пива,  а  по
субботам -  за  четырьмя-пятью,  он  всегда  осведомлялся  о  здоровье  трех
мальчишек Рикки Ли, он оставлял неизменные пять долларов чаевых  под  пивной
кружкой, когда уходил. Но  в  плане  профессионального  разговора  и  личной
симпатии он был  Далеко  не  самым  любимым  посетителем  Рикки  Ли.  Десять
долларов в неделю (и еще  за  последние  пять  лет  пятьдесят  долларов  под
кружкой в Рождество) это было отлично, но хорошая  мужская  компания  стоила
больше. Достойная компания всегда была  редкостью,  но  в  кабаке,  подобном
этому, где шла самая примитивная болтовня, она случалась реже,  чем  зубы  у
курицы.
   Хотя родом Хэнском  был  из  Новой  Англии  и  учился  он  в  колледже  в
Калифорнии,  в  нем  было  что-то  от  экстравагантного  техасца.  Рикки  Ли
рассчитывал на субботне-воскресные остановки Бена Хэнскома,  потому  что  за
эти годы убедился, что на него твердо можно рассчитывать. Мистер Хэнском мог
строить небоскреб в Нью-Йорке (где им уже было  построено  три  из  наиболее
нашумевших зданий  города),  новую  картинную  галерею  в  Редондо  Бич  или
торговый центр в Солт Лейк Сити, но каждую  пятницу  он  въезжал  в  ворота,
ведущие на автостоянку, так, словно бы жил не  далее  чем  на  другом  конце
города и, поскольку по телевизору не было ничего хорошего,  решил  заскочить
сюда. У него был свой самолетик и личная взлетно-посадочная полоса на  ферме
в Джанкинсе.
   Два года назад он был в Лондоне, сначала проектируя и затем  наблюдая  за
строительством нового центра связи Би-би-си - здания, о котором до  сих  пор
шли жаркие споры в английской  прессе,  выдвигались  все  "за"  и  "против".
("Гардиан": "Возможно, это самое красивое здание, из сооруженных  в  Лондоне
за последние двадцать лет"; "Миррор": "Уродливейшая вещь, из  всего,  что  я
когда-либо видел"). Когда мистер Хэнском  взялся  за  ту  работу,  Рикки  Ли
подумал: "Ну, когда-нибудь я снова увижу его. А может, он просто забудет обо
всех нас". И действительно, в пятницу, после своего отъезда  в  Лондон,  Бен
Хэнском не появился, хотя Рикки Ли поймал себя на том, что между  восемью  и
девятью тридцатью он смотрит на  открывающуюся  дверь.  Да,  когда-нибудь  я
увижу его. Может быть. "Когда-нибудь" обернулось  следующим  вечером.  Дверь
открылась в четверть десятого,  и  он  вошел  легкой  походкой,  в  джинсах,
рубашке и старых саперных ботинках -  как  будто  бы  приехал  из  соседнего
городка. И когда Рикки Ли крикнул почти радостно: "Хей, мистер Хэнском!  Бог
ты мой! Что вы  здесь  делаете?",  м-р  Хэнском  посмотрел  на  него  слегка
удивленно, как будто в его появлении здесь не было ничего необычного. И  это
был не эпизод; он показывался в "Красном колесе" каждую  субботу  в  течение
двух лет его работы с Би-би-си. Он  улетал  из  Лондона  каждую  субботу  на
Конкорде, в 11.00 утра - как говорил зачарованному Рикки Ли - и  прибывал  в
аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке в 10.15 - за сорок  пять  минут  до  того,  как
вылетал из Лондона, по крайней мере по часам ("Боже, это как путешествие  во
времени, а?" - говаривал впечатленный Рикки  Ли).  Невдалеке  останавливался
лимузин, чтобы довезти его в аэропорт  Тетерборо  в  Нью-Джерси  -  поездка,
которая в субботу утром занимает обычно не  более  часа.  Он  мог  сидеть  в
кабине пилота в своем  Лире  без  проблем  до  12.00  и  коснуться  земли  в
Джункинсе к двум-тридцати. Если движешься на запад достаточно быстро, сказал
он Рикки, день кажется бесконечным. Затем у него был двухчасовой сон, час он
проводил с прорабом и полчаса с  секретаршей.  Затем  ужинал  и  приезжал  в
"Красное колесо" часика на полтора. Он всегда приходил один, сидел в баре  и
уходил тоже один, хотя известно, что в этой  части  Небраски  полно  женщин,
которые были бы счастливы снимать ему носки. Потом он обычно спал  на  ферме
шесть часов, после чего весь процесс повторялся в обратном порядке. У  Рикки
не было ни одного клиента, на которого бы не производило впечатление это его
повествование.  "Может  быть,  он  педераст",  -  сказала  однажды  какая-то
женщина. Рикки Ли посмотрел на нее  коротко,  оценивая  тщательно  уложенные
волосы, тщательно сшитую одежду, которая несомненно имела  ярлык  модельера,
бриллиантовые сережки в ушах,  выразительные  глаза,  и  понял,  что  она  с
востока, возможно из Нью-Йорка, а здесь находится в  гостях  у  родственницы
или, может быть, старой школьной приятельницы  и  ждет  не  дождется,  когда
выберется отсюда. "Нет, - ответил он. - Мистер  Хэнском  не  "голубой".  Она
вытащила пачку сигарет "Дорал" из сумочки и зажала одну в ярко красных своих
губах, а он поднес ей зажигалку. "Откуда вы знаете?" - спросила она,  слегка
улыбаясь. "Знаю", - сказал он. И знал. Он мог бы сказать  ей:  я  думаю,  он
ужасно одинокий человек, самый одинокий из всех, кого я когда-либо  встречал
в своей жизни. Но он никогда  бы  не  сказал  такой  вещи  этой  женщине  из
Нью-Йорка, которая  смотрела  на  него  так,  будто  он  являл  собой  некий
неведомый, весьма странный и забавный человеческий тип.
   Сегодня мистер Хэнском выглядел бледным и несколько рассеянным.
   - Привет, Рикки Ли, - сказал он, садясь, и принялся изучать свои руки.
   Рикки Ли  знал,  что  он  намеревается  провести  следующие  шесть-восемь
месяцев  в  Колорадо-Спрингс,  наблюдая   за   началом   строительства   там
культурного центра - разветвленного комплекса из шести зданий, врезающихся в
горы. Когда центр будет готов, сказал Бей Рикки  Ли  некоторые  люди  станут
говорить, что это выглядит так, будто гигантский ребенок разбросал кубики по
лестничным пролетам. И в какой-то мере они будут правы. Но  я  думаю,  центр
будет работать.
   Рикки Ли подумал, что, возможно Хэнском только  изображает  некий  испуг.
Ведь когда ты столь заметная фигура, у кого-то вряд ли возникает желание  на
тебя охотиться. И это  естественно.  А  может,  его  укусило  насекомое?  Их
чертовски много вокруг.
   Рикки Ли взял кружки со стойки и потянулся к пробке ( "Олимпией".
   - Не надо, Рикки Ли.
   Рикки Ли с удивлением обернулся, но когда Бен Хэнском отвел руки от лица,
он внезапно испугался. Потому что на его лице бы; не театральный испуг, и не
муха его укусила или что-то в этом роде Он выглядел так,  будто  ему  только
что нанесли страшный удар, он все еще пытается  понять,  что  же  такое  его
ударило.
   Кто-то умер. Он не женат, но у каждого есть семья, и кто-то в  его  семье
только что был повержен в прах, свалился замертво Вот что произошло,  и  это
так же, верно, как то, что говно и, сортира спускается вниз.
   Кто-то из посетителей опустил в  автопроигрыватель  четверть  доллара,  и
Барбара Мандрелл стала петь о пьяном мужчине и одинокой женщине.
   - У вас все в порядке, мистер Хэнском?
   Бен Хэнском посмотрел на Рикки Ли из глубины своих  глаз,  которые  вдруг
постарели на десять - нет, на двадцать - лет по сравнению с лицом,  и  Рикки
Ли был крайне удивлен,  увидев,  что  волосы  мистера  Хэнскома  седеют.  Он
никогда раньше не замечал седины в его волосах.
   Хэнском улыбнулся. Улыбка была страшная, мрачная. Улыбка трупа.
   - Не думаю, что в порядке, Рикки Ли. Нет. Сегодня нет. Вообще нет.
   Рикки Ли поставил кружку и подошел к тому месту,  где  сидел  Хэнском.  В
баре было человек двадцать - не больше, чем в  ночном  баре,  работающем  по
понедельникам задолго до открытия футбольного сезона. Анни сидела у двери  в
кухню, играя в крибидж с поваром.
   - Плохие новости, мистер Хэнском?
   - Да плохие. Плохие новости из дома. -  Он  посмотрел  на  Рикки  Ли.  Он
посмотрел через Рикки Ли.
   - Я очень огорчен, что слышу это, мистер Хэнском.
   - Спасибо, Рикки Ли.
   Он замолчал; Рикки Ли собирался было спросить, чем он может быть полезен,
когда Хэнском сказал:
   - Какое виски у тебя в баре?
   - Для кого-нибудь другого в этом кабаке - "Четыре розы", -  сказал  Рикки
Ли, - но для вас, я думаю, "Дикий турок".
   Хэнском улыбнулся одними губами.
   - Я очень тебе признателен, Рикки  Ли.  Возьми-ка  кружку  и  наполни  ее
"Диким турком".
   - Кружку?
   - спросил ошарашенный Рикки Ли. - Господи, да мне придется  выносить  вас
отсюда - "Или вызывать "скорую", - подумал он.
   - Не сегодня, - сказал Хэнском, - не думаю.
   Рикки Ли внимательно посмотрел в глаза мистера Хэнскома: не шутит ли  он?
И ему потребовалось менее секунды, чтобы понять: нет, не шутит.  Поэтому  он
вытащил кружку из бара и бутылку "Дикого турка" с  одной  из  нижних  полок.
Горлышко бутылки стукалось о края кружки, когда он наливал.  Он  зачарованно
наблюдал, как булькает виски. Да, мистер Хэнском не иначе как техасец, решил
Рикки Ли, ведь такую порцию виски он  никогда  еще  не  наливал  и  вряд  ли
кому-нибудь еще нальет в своей жизни.
   Вызывай "скорую",  малый.  Виски  раздавит  этого  малыша,  мне  придется
вызывать Паркера и Уотерса из Сведхольма за катафалком.
   Тем не менее он поставил бутылку перед Хэнскомом;  отец  говорил  однажды
Рикки Ли, что, если человек в здравом уме, следует принести ему то,  за  что
он платит, неважно, моча это или яд. Рикки Ли не знал, хорош ли совет,  зато
точно знал: если вы содержите бар ради куска хлеба, это совет отличный, и он
спасает вас от искушения копошиться в собственной совести.
   Хэнском минутку задумчиво смотрел на адский напиток, а затем спросил:
   - Сколько я вам должен за такую порцию, Рикки Ли?
   Рикки Ли медленно покачал головой, не отрывая взгляда от кружки с  виски,
чтобы не видеть запавших, пронизывающих глаз Хэнскома.
   - Нет, - сказал он, - я угощаю.
   Хэнском снова улыбнулся, на этот раз более естественно. - Что ж, спасибо,
Рикки Ли. Сейчас я что-то покажу вам, о чем узнал в  Перу  в  1978  году.  Я
работал там с парнем по имени Фрэнк Биллингс - я бы сказал, в  паре  с  ним.
По-моему, черт возьми, Фрэнк Биллингс был лучшим  архитектором  в  мире.  Он
схватил лихорадку, врачи всадили ему биллион разных антибиотиков, и ни  один
не помог. Он сгорел за две недели и умер. То, что я покажу вам, я  узнал  от
индейцев,  которые  работали  с  нами  над  проектом.  У  них  хорошо  варят
черепушки,  обычно  вы  глотаете,  вроде  бы  испытывая  при  этом  приятное
ощущение, но у вас во рту словно бы кто-то зажигает факел и направляет его в
глотку. А индейцы пьют спиртное, как кока-колу, я редко видел там пьяных,  и
ни разу никого - с похмелья. У меня же никогда не  было  целого  бурдюка  со
спиртным, чтобы попробовать их метод. Думаю,  сегодня  получится.  Принесите
мне несколько ломтиков лимона.
   Рикки Ли принес четыре ломтика и аккуратно положил их на свежую салфетку,
рядом с кружкой, в которой был виски. Хэнском взял одну  дольку,  запрокинул
голову назад, будто собирался закапать себе глазные  капли,  а  затем  начал
выжимать свежий лимонный сок в правую ноздрю. "Боже правый!" -  Рикки  Ли  в
ужасе.
   У Хэнскома задвигался кадык. Покраснело лицо.., затем  Рикки  Ли  увидел,
как слезы  катятся  к  ушам  по  гладким  плоскостям  его  лица.  Теперь  на
автопроигрывателе были Спиннеры, они пели песню о любопытном. "О, господи, я
прямо не знаю, сколько я могу вынести", - пели Спиннеры.
   Хэнском, не глядя, нащупал еще один ломтик лимона и выжал  сок  в  другую
ноздрю.
   "Вы, черт возьми, убьете себя",  -  прошептал  Рикки  Ли.  Хэнском  кинул
отжатый лимон на стойку бара. Глаза  у  него  страшно  покраснели  и  сперло
дыхание. Яркий лимонный сок выливался из обеих ноздрей и  стекал  к  уголкам
рта. Он нащупал  кружку,  поднял  ее  и  выпил  треть.  Рикки  Ли  сдержанно
наблюдал, как кадык его ходит вверх-вниз.
   Хэнском отставил кружку, поежился, затем кивнул. Он посмотрел на Рикки Ли
и слегка улыбнулся. Глаза его уже не были красными.
   - Вы настолько озабочены своим носом, что не чувствуете, что  проходит  в
вашу гортань.
   - Вы сумасшедший, мистер Хэнском, - сказал Рикки Ли.
   - Даю голову на отсечение, - сказал мистер Хэнском. - Помните это,  Рикки
Ли? Мы обычно говорили, когда были маленькими: "Даю голову на отсечение".  Я
когда-нибудь говорил вам, что был толстым?
   - Нет, сэр, никогда, - прошептал Рикки Ли. Теперь  он  был  убежден,  что
из-за мощного своего интеллекта мистер Хэнском сошел с ума..,  или  временно
потерял себя.
   - Я был нюней. Никогда не играл в бейсбол или  баскетбол  и  салили  меня
первым. Да, я был толстый. В моем  городке  были  такие  мальчишки,  которые
постоянно потешались надо мной. Регинальд Хаггинс,  например,  все  называли
его Белч или Виктор Крисс и другие. Но мозговым центром был Генри Бауэре.  И
если существовал когда-нибудь дьявольский парень, топчущий тело земли, Рикки
Ли, то это был Генри Бауэре. Потешались они не только надо мной, но я к тому
же не умел бегать так быстро, как другие.
   Хэнском расстегнул рубашку и открыл грудь. Наклонившись, Рикки Ли  увидел
необычный, крученый шрам на  животе  мистера  Хэнскома,  прямо  над  пупком.
Старый, зарубцевавшийся, белый, в виде буквы. Кто-то вырезал  букву  "Н"  на
животе этого человека, может быть, задолго до того, как он стал мужчиной.
   - Это сделал Генри Бауэре. Около тысячи лет назад...
   - Мистер Хэнском...
   Хэнском взял еще две Дольки лимона, по одной в  каждую  руку,  запрокинул
голову, как бы намереваясь закапать в нос. Но его  передернуло,  он  отложил
ломтики в сторону и сделал два больших глотка из кружки.  Вздрогнул,  сделал
еще один большой глоток и с закрытыми глазами провел рукой по краю стойки. В
какой-то момент он походил на человека, находящегося на паруснике и во время
сильной качки державшегося за борт, чтобы  сохранить  равновесие.  Потом  он
открыл глаза и улыбнулся Рикки Ли.
   - Я бы всю ночь мог ездить на этом быке, - сказал он.
   - Мистер Хэнском, я бы хотел, чтобы вы этого больше не делали,  -  сказал
нервозно Рикки Ли.
   Анни  подошла  к  официантской  стойке  с  подносом  и  потребовала  пару
"Миллеров". Рикки Ли дал их ей. Ноги у него были как ватные.
   - С мистером Хэнскомом все в порядке, Рикки  Ли?  -  спросила  Анни.  Она
смотрела на Рикки Ли сзади, и он обернулся на ее взгляд.
   Мистер Хэнском склонился над  баром,  осторожно  выковыривая  ломтики  из
банки, в которой Рикки Ли хранил заправку к напиткам.
   - Не знаю, - сказал он. - По-моему, нет.
   - Тогда перестань катать шарики из говна и сделай что-нибудь. - Анни, как
и большинство других женщин, была неравнодушна к Бену Хэнскому.
   - Ладно. Папа всегда говорил, что если человек в здравом уме...
   - У твоего папаши не было  мозгов.  Хватит  о  твоем  папаше.  Ты  должен
прекратить это, Рикки Ли. Он убьет себя.
   Рикки Ли снова подошел к Бену Хэнскому. - Мистер Хэнском, я действительно
думаю, что вам...
   Хэнском запрокинул голову. Выдавил лимон, и на этот раз спокойно втянул в
себя лимонный сок, как будто это кокаин. Отпил виски, как будто это вода.  И
торжествующе посмотрел на Рикки Ли.
   - Бим-бом, я видел всю шайку, танцующую на коврике у меня в  гостиной,  -
сказал он и улыбнулся. В кружке оставалось совсем немного виски.
   - Достаточно, - сказал Рикки Ли и потянулся к кружке.
   Хэнском осторожно отодвинул ее. - Нанесен ущерб, Рикки Ли, - сказал он. -
Нанесен ущерб, старина.
   - Мистер Хэнском, пожалуйста...
   - У меня есть кое-что для твоих ре