правит его на гору, ведущую на окраину
города. Вниз  по  горе.  Набрать  скорость.  Он  почувствовал  дрожь,  когда
представил себе эту дорогу (старые кости ломаются легче, Билли-бой), как  он
летит по ней - мысль промелькнула очень  быстро  и  исчезла.  Но...  Но  она
пугала, не правда ли? Нет. Это было также и желание.., то самое чувство, что
охватило его, когда он увидел мальчика со скейтбордом  под  мышкой.  Желание
быстро мчаться, чувствовать ветер гонки за  спиной,  если  даже  не  знаешь,
гонишься ты или убегаешь, - просто двигаться, лететь.
   Тревога и желание. Вся разница между тревогой и желанием - разница  между
взрослым, считающим деньги, и ребенком, который  просто  берет  их  и  идет,
например, в кино. А между этим весь мир. Не такая уж большая  разница.  Ведь
есть же и другие дети. Так чувствуешь себя, когда сопровождающий  автомобиль
приближается к отметке  первого  участка,  откуда  действительно  начинается
гонка.
   Тревога и желание. То, что ты хочешь, и то, что ты  боишься  попробовать.
Место, где ты был и куда хочешь попасть. Что-то из рок-н-ролла, из  песен  о
том, что ты хочешь: девушку, автомобиль, место, где ты хочешь остановиться и
жить. О Господи,  помоги  вынести  это!  На  мгновение  Билл  закрыл  глаза,
чувствуя мягкий мертвый вес своей жены за собой, чувствуя, что  гора  где-то
впереди, чувствуя свое собственное сердце внутри.
   Будь смелым, будь честным, надо выстоять.
   Он начал нажимать на педали сильнее.
   - Не хочешь немного потанцевать рок-н-ролл. Одра? Нет ответа.  Но  так  и
должно быть. Он был готов.
   - Тогда держись!
   Он заработал ногами. Сначала было трудно.  Сильвер  раскачивался  взад  и
вперед, вес Одры мешал сохранять равновесие.., хотя она должна была пытаться
сохранить равновесие даже бессознательно, или они разобьются здесь же.  Билл
привстал на педалях, руки вцепились в руль с безумной силой, голова  тянется
к небу, глаза горят, жилы на шее напряглись.
   Сейчас упадем, прямо сейчас, на улице, разобьем головы, и она, и я  -  не
будет этого, Билл, езжай, езжай, сукин сын.
   Он, стоя, жал на педали, чувствуя каждую  сигарету,  которую  выкурил  за
последние двадцать лет, в повышенном кровяном  давлении  и  в  каждом  ударе
сердца. Черт с ним, со всем этим! - думал он, и нарастание безумной скорости
заставило его улыбнуться. Карты, которые издавали отрывистые  звуки,  сейчас
начали  клацать  быстрее  и  быстрее.  Это  были  новые,  прекрасные   новые
велосипедные карты, и они давали  хороший  звук.  Билл  почувствовал  первое
дуновение ветра на своей лысине, и улыбка стала шире. Я создал этот ветерок,
- подумал он. - Я сделал его, нажимая на эти проклятые педали".
   Приближался указатель "СТОП" в конце аллеи, куда он подъезжал. Билл начал
тормозить.., а потом (улыбка становилась все  шире  и  шире,  показывая  его
зубы), потом он стал нажимать на педали опять.
   Не обращая  внимания  на  указатель,  Билл  Денбро  повернул  налево,  на
Аппер-Мейн-стрит над Бассей-парком. Снова вес Одры  подвел  его:  они  почти
потеряли равновесие и начали накреняться. Велосипед закачался,  завилял,  но
потом выровнялся. Ветерок становился сильнее, осушая  пот  на  лбу,  испаряя
его, уши заложило низким пьянящим звуком, похожим на шум океана в ракушке  и
не похожим ни на что в мире. Билл думал,  что  этот  звук  знаком  мальчику,
несущемуся на скейтборде. Но этот звук ты можешь забыть, мальчик, -  подумал
он. - Предметы имеют обыкновение изменяться.  Это  грязная  шутка,  но  будь
готов к ней.
   Он нажимал на  педали  еще  сильнее,  стараясь  сохранить  равновесие  на
скорости. Руины Поля  Баньяна  остались  слева  -  поверженный  колосс.  Бил
закричал:
   - Хей-йо, Сильвер! А-о-а-о-а-о-а-о!
   Руки  Одры  крепко  держали  его  за  талию;  он  чувствовал,   как   она
прислоняется к его спине. Но невозможно было повернуться и посмотреть на нее
сейчас.., никакой возможности, никакой необходимости. Он еще сильнее жал  на
педали, громко смеясь,  -  длинный,  тощий,  лысый  человек  на  велосипеде,
вцепившийся в руль, чтобы  уменьшить  давление  ветра.  Люди  оборачивались,
чтобы посмотреть, как он несется по Бассей-парку.
   Здесь Аппер-Мейн-стрит уходила к центру города под более острым углом,  и
голос внутри начал шептать, что если он сейчас  не  затормозит,  то  уже  не
сможет сделать этого, он просто влетит в остатки  того,  что  было  когда-то
пересечением трех улиц, как летучая мышь в ад, и убьет и себя, и ее.
   Но вместо того, чтобы нажать на тормоза, он снова  стал  вращать  педали,
заставляя  велосипед  двигаться  еще  быстрее.  Сейчас  он  летел  вниз   по
Мейн-стрит, и мог еще видеть оранжево-белые заградительные барьеры,  дымовые
сигналы с газом, отмечающие границу резкого  поворота,  и  верхушки  зданий,
осевших вниз на улице, как плод сумасшедшего воображения.
   - Хейо, Сильвер! А-о-а-о-а-о-а-о-а-о!  -  кричал  Билл  в  исступлении  и
мчался вниз по горе к неизбежному, что бы там  ни  произошло,  осознавая  на
этот раз, что Дерри - это его  город,  осознавая,  что  он  живой  под  этим
настоящим небом, и что все было - желание, желание, желание.
   Он несся вниз с горы на Сильвере: он несся, чтобы победить дьявола.

6

   ...покидаем.
   Итак, ты уезжаешь, и есть желание взглянуть  еще  разок  назад,  еще  раз
посмотреть на закат, увидеть это  суровое  небо  Новой  Англии  -  еще  один
последний раз - холмы, водонапорная башня, Поль с топором на плече. Но  это,
наверное, не такая уж хорошая затея - оглядываться назад, все книги об  этом
говорят. Посмотри, что произошло с женой Лота. Лучше не оглядываться.  Лучше
верить, что ты будешь счастливее там, впереди, где бы то ни  было  -  и  так
может быть; кто осмелится сказать, что не может быть таких  концов?  Не  все
корабли, которые уплывают во тьму, пропадают, не увидев рассвета; если жизнь
и учит чему-нибудь, то она  учит,  что  существует  очень  много  счастливых
концов, но человек, который верит в то,  что  Господь  не  требует  от  него
разума, сталкивается с серьезными проблемами.
   Уезжаешь и уезжай скорее, пока солнце не начало садиться,  думает  он  во
сне. Вот, что ты делаешь. И  все,  что  у  тебя  остается,  это  призраки  -
призраки тех детей, которые стояли в воде на закате солнца, стояли в  кругу,
стояли, соединив  руки,  лица  их  были  юными,  но  упрямыми..,  достаточно
упрямыми, чтобы  стать  теми  людьми,  которыми  они  станут,  и  достаточно
упрямыми, чтобы понять, может  быть,  что  те  люди,  которыми  они  станут,
обязательно должны  стать  теми  людьми,  которыми  они  были  прежде.  Круг
замыкается, колесо крутится, и это все, что осталось.
   Не нужно оглядываться, чтобы увидеть тех детей; часть твоего разума будет
видеть их всегда, жить вместе с ними, любить их, но они - вместилище  всего,
чем ты можешь стать.
   Ребята, я люблю вас. Я люблю вас так сильно.
   Быстрее уезжай, уезжай быстрее, пока не  погас  свет,  уезжай  из  Дерри,
уезжай от своей памяти.., но не от желания. Это останется, средоточие всего,
что мы есть, и того, во что мы верили  детьми,  всего,  что  сияло  в  наших
глазах, даже когда мы заблудились и ветер дул в ночи.
   Уезжай и старайся улыбаться. Послушай немного рок-н-ролл по радио  и  иди
вперед по жизни со всей храбростью, на которую способен, и  со  всей  верой,
которую можешь наскрести. Будь честным, будь смелым, выдержи.
   Все остальное - темнота.

7

   - Эй!
   - Эй! Мистер, вы...
   - Смотри!
   Слова проносились по ветру как ручейки, как бессмысленные звуки  или  как
отвязанные воздушные шарики. Вот приближаются заградительные барьеры; он мог
вдохнуть горячий запах газа из дымовых сигналов.  Он  видел  сонную  темноту
там, где были когда-то улицы, слышал звук ревущей воды,  несущейся  вниз  во
тьму, и смеялся над этим звуком.
   Он повернул Сильвера налево так сильно, что чуть не задел  заградительные
барьеры, зацепив ногой в джинсах за один  из  них.  Колесо  Сильвера  прошло
меньше, чем в трех дюймах от того места, где был обрыв, и он ехал  сбоку  от
дорожки, где можно  было  еще  маневрировать.  Прямо  впереди  вода  размыла
тротуар и половину улицы перед ювелирным магазином. Барьеры  прикрывали  то,
что оставалось от улицы; все это было сильно повреждено.
   - Билл? - это был голос Одры, удивленный и немного глухой. Он звучал так,
как если бы она только что проснулась от глубокого сна. - Билл, где мы?  Что
мы делаем?
   - Хейо, Сильвер! - кричал Билл, наезжая на сигнал, стоявший  прямо  перед
Сильвером у заградительного барьера, вдающегося под прямым углом в  открытое
окно ювелирного магазина.
   - Хейо, Сильвер, давай!!!!
   Сильвер ударился о барьер на скорости больше 40  миль  в  час,  и  барьер
полетел: центральная доска - в одном направлении, опоры в форме буквы "А"  -
в двух других. Одра кричала и сжимала Билла так сильно, что ему трудно стало
дышать.  По  всем  улицам  и  сверху,  и  снизу  Мейн-стрит,  Канал-стрит  и
Канзас-стрит люди стояли в дверях и на обочинах дороги и наблюдали.
   Сильвер влетел на обочину. Билл  почувствовал,  как  его  левое  бедро  и
колено проскребло по стене ювелирного магазина. Он чувствовал, как  переднее
колесо Сильвера задрожало, и понял, что сейчас упадет...
   ...но потом инерционный рывок Сильвера вывез их обратно на  дорогу.  Билл
свернул,  чтобы  обогнуть  перевернутый  бак,  и  снова  выехал  на   улицу.
Взвизгнули тормоза. Он увидел большой грузовик, летящий прямо на них,  и  не
мог прекратить смеяться. Он  проехал  по  месту,  где  грузовик  прогромыхал
секунду спустя. Рассчитывай время, мудак!
   С криками, с льющимися из глаз слезами, Билл нажимал на  гудок  Сильвера,
вслушиваясь, как каждый хриплый резкий звук вонзается в яркий дневной свет.
   - Билл, ты убьешь нас обоих! - кричала Одра, и хотя в голосе ее  слышался
ужас, она тоже смеялась.
   Билл снова повернул  Сильвера  и  на  этот  раз  почувствовал,  как  Одра
наклоняется вместе с ним, что позволяло легче управлять велосипедом, помогая
им двоим жить с ним, хотя бы в этот короткий промежуток времени, сливая  три
живых существа в одно.
   - Ты так думаешь? - крикнул он в ответ - Я  знаю!  -  прокричала  она,  а
потом обняла его за  то  место,  где  не  прекращалась  стойкая  и  приятная
эрекция. - Но не останавливайся!
   Но он  не  мог  ничего  поделать.  Скорость  Сильвера  стала  спадать  на
Ап-Майл-Хилле; громыхание карт снова становилось отдельными выстрелами. Билл
остановился и повернулся к ней. Она была бледна, глаза широко открыты,  явно
испуганные и смущенные.., но разбуженные, живые и смеющиеся.
   - Одра, - сказал он, смеясь вместе с ней.
   Он помог ей слезть с велосипеда, прислонил Сильвера к кирпичной  стене  и
обнял ее. Он целовал ее лоб, глаза, щеки, рот, шею, грудь. Она прижимала его
к себе.
   - Билл, что со мной было? Я помню, как сошла  с  самолета  в  Бангоре,  а
больше не могу вспомнить ничего. С тобой все в порядке?
   - Да.
   - А со мной?
   - Да. Уже все.
   Она оттолкнула его, чтобы посмотреть на него.
   - Билл, ты что, не заикаешься?
   - Нет, - сказал Билл и поцеловал ее. - Заикание прошло.
   - Навсегда?
   - Да, на этот раз, я думаю, навсегда.
   - Ты что-нибудь говорил про рок-н-ролл?
   - Не знаю, а разве говорил?
   - Я люблю тебя, - сказала она.
   Он кивнул и улыбнулся. Когда он  улыбался,  он  выглядел  очень  молодым,
несмотря на лысину.
   - Я тоже люблю тебя, - сказал он. - А что еще надо?

8

   Он просыпается от сна, не помня точно, что это было; помня лишь,  что  он
видел сон, как будто был снова ребенком.
   Он дотрагивается до гладкой спины своей жены, а она спит, тихонько  дыша,
и видит свои собственные сны. Он думает о том, как хорошо быть ребенком,  но
также хорошо быть взрослым и уметь разбираться в детских тайнах.., в детской
вере и детских желаниях. "Когда-нибудь я напишу обо всем этом", - думает он,
и знает, что  это  только  предрассветные  мысли,  мысли-после-сна.  Но  так
приятно думать об этом в утренней чистой тишине; думать, что  детство  имеет
свои собственные приятные секреты и правила и  что  соблюдение  этих  правил
требует всей храбрости и любви. Думать о том,  что  смотреть  вперед  можно,
лишь оглядываясь назад, и что жизнь каждого человека имеет свою  собственную
имитацию вечности: колесо.
   Что-то подобное Билл Денбро иногда думает, когда просыпается рано  утром,
после сна, когда он почти вспоминает свое детство и друзей,  с  которыми  он
разделял его.