жа в постели и думая, что Стэнли уснул, она, испугалась,  услышав
его голос в темноте. Голос был ровный, но его  явно  душили  слезы.  "Это  я
виноват, - сказал он. - Это моя вина".
   Она повернулась, потянулась к нему, обняла его.
   - Не будь глупым, - сказала она. Но ее сердце  учащенно  забилось.  И  не
только потому, что Стэнли напугал ее; он словно бы заглянул в нее и прочитал
тайное ее убеждение, о котором сама она не подозревала до этой  минуты.  Вне
связи с чем-либо, без всякой причины, она почувствовала  -  поняла,  что  он
прав. Что-то было не так, и причиной была не она, а он. Что-то в нем.
   - Не глупи, - прошептала она сердито в его плечо. Он немного  вспотел,  и
она внезапно почувствовала, что он боится. Страх исходил от  него  холодными
волнами; лежать голой рядом с ним было все равно,  что  лежать  голой  перед
открытым холодильником.
   - Я не дурак и не глуплю,  -  сказал  он  тем  же  голосом,  который  был
одновременно и ровным и задыхался от слез, - и ты знаешь это. Я тому  виною.
Но почему, не знаю.
   - Ты не можешь знать ничего такого. - Ее голос был резким,  бранчливым  -
голос ее матери, когда она боялась. Но тут дрожь пронзила ее тело, как  удар
хлыстом. Стэнли почувствовал это, и прижал ее к себе.
   - Иногда, - сказал он, - иногда мне кажется, что  я  знаю,  в  чем  дело.
Иногда мне снится страшный сон, и я просыпаюсь с сознанием того, что не  все
в порядке. И дело не только в том, что ты не можешь забеременеть, что-то  не
так в моей жизни.
   - Стэнли, нет НИЧЕГО такого, что не так в твоей жизни!
   - Я имею в виду не изнутри, - сказал  он.  -  Изнутри  все  прекрасно.  Я
говорю об ИЗВНЕ. Что-то, что  должно  кончиться  и  никак  не  кончается.  Я
просыпаюсь с такими мыслями и думаю, что чего-то не понимаю...
   Она знала, что у него бывают  тяжелые  сны.  В  таких  случаях  он  часто
стонал, будил  ее,  мечась,  как  в  лихорадке.  И  всякий  раз,  когда  она
спрашивала его, он говорил одно и то же: "Не могу вспомнить". Затем  тянулся
за сигаретами и курил, сидя в постели,  ожидая,  когда  остаток  сна  выйдет
через поры, как болезненный пот.
   Нет детей. Ночью 28 мая 1985 года -  ночь,  когда  он  принимал  ванну  -
родители Пэтти и Стэна все еще  ждали,  что  будут  бабушками  и  дедушками.
Запасная комната все еще  была  запасной;  гигиенические  салфетки  все  еще
занимали привычное место в  шкафчике  под  рукомойником  в  ванной  комнате,
месячные приходили каждый месяц. Ее мать,  хотя  и  слишком  занятая  своими
делами, но все же не вполне равнодушная к дочерней боли, перестала  задавать
вопросы на эту тему и в письмах, и когда Стэн и Пэтти дважды в год приезжали
в Нью-Йорк. Отказалась она и от нелепых советов принимать  витамин  Е.  Стэн
тоже не упоминал теперь о детях, но иногда, глядя на него, Пэтти видела тень
на его лице. Какую-то тень. Как будто он пытался отчаянно вспомнить что-то.
   Если бы не это облако, их  жизнь  была  приятной  вплоть  до  телефонного
звонка ночью 28 мая. Перед Пэтти  лежали  шесть  рубашек  Стэнли,  две  свои
блузки, швейные принадлежности, коробочка с пуговицами; у Стэна в руках  был
новый роман Уильяма Денбро. На обложке книги изображен был шипящий зверь. На
задней стороне обложки - лысый человек в очках.
   Стэн сидел ближе к телефону. Он поднял трубку и сказал:
   - Алло - квартира Уриса.
   Он слушал, и складка пролегла у него между бровями.
   - Кто это? - Пэтти почувствовала толчок страха. Потом  стыд  заставил  ее
солгать, и она сказала родителям, что с момента, когда  зазвонил  телефонный
звонок, она знала: что-то  не  так,  но  на  самом  деле  было  только  одно
мгновение, один быстрый взгляд, оторванный от шитья. Но, может быть, оба они
подозревали о чем-то задолго до телефонного звонка, о чем-то, что  никак  не
вяжется с симпатичным домиком, уютно стоящим за низкой  живой  изгородью...?
Мига страха, подобного уколу сосульки, было достаточно.
   - Это мама?
   - спросила она одними губами в  тот  момент,  подумав,  не  сердечный  ли
приступ у отца, который в  свои  сорок  с  небольшим  имел  двадцать  фунтов
лишнего веса и, по собственному признанию, "мучился животом".
   Стэн отрицательно покачал головой, а затем слегка улыбнулся чему-то,  что
говорил голос в телефоне. "Ты.., ты! Майкл! Как ты..."
   Он  замолчал,  слушая.  Когда  улыбка  погасла,  она  узнала  -  или   ей
показалось, что узнала - свойственное ему вдумчивое выражение,  из  которого
следовало,  что  кто-то  излагает  ему  проблему,  или  объясняет  внезапное
изменение ситуации или рассказывает что-то необычное  и  интересное.  Скорее
всего последнее, подумала она. Новый клиент? Старый приятель? Возможно.  Она
снова переключила внимание на телевизор,  где  какая-то  женщина,  обвиваясь
вокруг Ричарда Даусона, как безумная целовала его. Пэтти подумала,  что  она
сама была бы не прочь расцеловать его.
   Когда она начала подбирать черную пуговицу к голубой рубашке  Стэнли,  то
смутно почувствовала, что разговор входит в спокойную колею.  Тон  у  Стэнли
порой был ворчливый, потом он спросил: "Ты уверен Майкл?"  В  конце  концов,
после очень длинной паузы, он сказал: "Ладно, понятно. Да, я... Да, да, все.
Я.., что? Нет, я не могу твердо  обещать  это,  но  хорошенько  подумаю.  Ты
знаешь, что.., а? Будь уверен! Конечно. Да.., уверен..,  спасибо..,  да.  До
свидания". Он положил трубку.
   Пэтти посмотрела на него и увидела, что он тупо уставился в  пространство
над телевизором. На экране в это  время  публика  аплодировала  семье  Риан,
которая набрала двести восемьдесят  очков,  правильно  догадавшись,  что  на
вопрос: "Какой урок школьники младших классов больше всего не  любят?"  надо
ответить: "математику".  Рианы  подпрыгивали  и  радостно  кричали.  Стэнли,
напротив, хмурился. Она потом рассказывала своим  родителям,  что  заметила,
как с лица Стэна сошла краска, но того не  сказала,  что  отмела  тогда  эту
мысль, решив, что это просто отсвет настольной лампы.
   - Кто это был, Стэн?
   - Хм-м?
   - Он посмотрел мимо нее. Она подумала, что взгляд у  него  был  несколько
рассеянный, возможно, с примесью некоторой досады. И только потом,  снова  и
снова воспроизводя эту сцену, начала сознавать, что то был взгляд  человека,
который  методически  отключается  от  реальности.  Лицо  человека,  который
погружается из меланхолии в депрессию.
   - Кто это звонил?
   - Никто, - сказал он. - Никто, правда. Я, пожалуй, приму ванну. Он встал.
   - Что, в семь часов?
   Он не ответил и вышел из комнаты. Она могла бы спросить, не случилось  ли
чего, могла бы даже пойти за ним, поинтересоваться, не болит ли у него живот
- на этот счет он был без комплексов, но в чем-то другом вполне мог быть  до
странности щепетильным, сказать, например, что собирается принять ванну,  на
самом деле намереваясь сделать нечто несообразное. Но в  этот  момент  новая
семья, Пискапы, предстала перед публикой на телеэкране, и Пэтти  знала,  что
сейчас Ричард Даусон скажет что-нибудь забавное по поводу фамилии, к тому же
куда-то запропастилась нужная пуговица, не иначе, как спряталась.
   Поэтому она дала ему  уйти  и  не  думала  о  нем  до  подведения  итогов
конкурса, и только тут подняла голову и увидела пустой стул.  Она  услышала,
как наверху  в  ванной  бежала  вода,  потом  через  пять-десять  минут  там
стихло.., но тут она поняла, что не слышала, как открывается  и  закрывается
дверца холодильника, и это значило, что он там, наверху, был без банки пива.
Кто-то позвонил ему, страшно озадачил его, а  выразила  ли  она  хоть  одним
словом свое сочувствие? Нет. Пыталась его  немного  отвлечь?  Нет.  Заметила
что-то неладное? Еще раз  нет.  Все  из-за  этой  дурацкой  телепередачи,  и
пуговицы были не причем - так, предлог.
   О'кей, она принесет ему банку "Дикси" и сядет рядом с ним на край  ванны,
потрет ему спину, разыграет гейшу и вымоет ему волосы, если  он  захочет,  и
при этом выяснит, в чем проблема.., или кто звонил.
   Она вытащила банку пива из холодильника и пошла с ней наверх. Первый  раз
она всерьез забеспокоилась, обнаружив, что дверь в ванную  комнату  закрыта.
Не прикрыта, а плотно затворена. Стэнли НИКОГДА не закрывал дверь,  принимая
ванну. Между ними был шуточный  уговор:  закрытая  дверь  означала,  что  он
делает нечто  такое,  чему  научила  его  мать,  открытая  дверь  -  что  он
расположен  делать  то,  обучение  чему  его  мать  совершенно   справедливо
предоставила другим.
   Пэтти  царапнула  в  дверь  ногтями,  внезапно  осознав,  какой   мерзкий
получился звук. Но стучать в дверь ванны, да и в любую другую  дверь  своего
дома, как посторонний гость - такого она никогда  раньше  в  своей  замужней
жизни не делала.
   Беспокойство внезапно усилилось в ней, и она вспомнила про  Карсон  Лейк,
куда часто ездила купаться в детстве. Вода там  в  озере  к  началу  августа
оставалась теплой, как в ванне.., но вот вы к  своему  удивлению  и  радости
попадали в холодный карман. Только что вам было  тепло,  и  вдруг  свинцовым
холодом свело вам ноги до бедер от ледяной воды. Нечто подобное испытала она
теперь - как будто попала в холодный карман. Только ледяной холод ощутили не
длинные ноги подростка в черных глубинах Карсон Лейк:
   Холод ощутило сердце.
   - Стэнли? Стэн?
   Она уже не царапала дверь ногтями.  Она  барабанила  в  нее.  Не  услышав
ответа, стала стучать еще сильнее. Словно молотком.
   - Стэнли?
   Ее сердце. Ее сердце было уже не в грудной клетке. Оно  билось  в  горле,
заставляя тяжело дышать.
   - Стэнли!
   В тишине, сопровождавшей ее крик (именно собственный крик  поблизости  от
того места, где она каждую ночь преклоняла голову,  ложась  спать,  особенно
напугал ее), она услышала звук, который, как непрошеный гость, вызвал панику
из глубин ее мозга. Это  был  всего-навсего  звук  капающей  воды.  Плинк..,
пауза. Плинк,., пауза. Плинк.., пауза. Плинк...
   Она мысленно видела, как  собираются  капли  в  отверстии  водопроводного
крана, тяжелеют, наливаются, БЕРЕМЕНЕЮТ там и затем падают: плинк.
   Только этот звук. Никакого другого. И она вдруг с ужасом поняла, что  это
Стэнли, а не ее отца, сегодня ночью хватил сердечный удар.
   С воплем она схватилась за стеклянный дверной набалдашник, повернула его.
Дверь не поддавалась: она была закрыта. И  внезапно  три  НИКОГДА  пришли  в
голову Пэтти, как в  калейдоскрпе  сменяя  друг  друга:  Стэнли  никогда  не
принимал ванну ранним вечером, Стэнли никогда  не  закрывал  никакой  двери,
кроме туалета, и Стэнли никогда вообще не закрывал дверь от нее.
   Возможно ли, думала она обезумев, ГОТОВИТЬ сердечный приступ?
   Пэтти провела языком по губам - словно наждачной бумагой потерли доску  -
и снова позвала его. И снова не  было  никакого  ответа,  кроме  монотонного
капанья из крана. Опустив глаза, она увидела, что  все  еще  держит  в  руке
банку пива "Дикси". Она тупо уставилась на нее - сердце, как кролик,  билось
в горле - уставилась так, словно до этой минуты никогда не видела банки пива
в своей жизни. И вправду наверно, не  видела,  потому  что,  не  успела  она
моргнуть, как банка превратилась в телефонную трубку - черную и  угрожающую,
как змея.
   "Чем могу быть полезен, мэм? - выплюнула в нее змея, - у вас какие-нибудь
проблемы?" Пэтти со стуком бросила ее и отошла, потирая руку.  Осмотревшись,
она снова обнаружила себя в комнате с телевизором,  и  поняла,  что  паника,
вспыхнувшая в ее мозгу, как вор, тихо поднимающийся по  лестнице,  неотлучно
была с ней. Теперь она вспомнила капанье пива из банки у двери ванной и свой
стремительный бег вниз по ступеням. Это все ошибка, какая-то ошибка,  смутно
думала она, и мы будем потом смеяться над ней. Он наполнил ванну, забыв, что
у него нет сигарет, и вышел взять их, прежде чем снимет одежду...
   Да. А поскольку он уже успел закрыть ванную комнату изнутри, и  открывать
ее опять было хлопотно, то он просто отворил окно и ушел  торцовой  стороной
дома, как муха, ползущая по стене. Да, конечно, да...
   Снова в голове поднималась паника - как  горький  черный  кофе,  грозящий
перелиться через край чашки. Она  закрыла  глаза  и  пыталась  побороть  это
наваждение. Стояла совершенно спокойная - бледная статуя с пульсом, бьющимся
в горле.
   Теперь она смогла вспомнить, как бежала  сюда,  назад,  ноги  стучали  по
ступеням, бежала к телефону, да, конечно, но кто мог звонить?
   В безумии она подумала: "Я бы позвала черепаху, но черепаха не смогла  бы
помочь нам".
   Впрочем, это не имело  значения.  Она  набрала  "ноль"  и,  должно  быть,
сказала что-то не вполне обычное, потому что оператор спросил, есть ли у нее
проблемы. Да, у нее есть проблема, но как  было  сказать  этому  голосу  без
лица, что Стэнли заперся в ванной и не отвечает  ей,  что  непрерывный  звук
капающей воды разбивает ее сердце? Кто-То должен был помочь ей. Кто-то...
   Она стиснула зубами тыльную сторону ладони. Она пыталась думать, пыталась
ЗАСТАВИТЬ себя думать.
   Запасные ключи. Запасные ключи в кухонном шкафу.
   Она пошла на кухню, по дороге задев коробочку с пуговицами на том  столе,
где работала. Пуговицы рассыпались, мерцая,  как  глаза  в  очках,  в  свете
лампы. Она увидела по меньшей мере полдюжины черных пуговиц.
   На внутренней стороне дверцы кухонного шкафчика, висящего над  раковиной,
была вмонтирована полированная доска в форме ключа - один из клиентов Стэнли
сделал ее в своей мастерской и подарил ему на Рождество два года назад.  Эта
доска-щиток для ключей была сплошь утыкана маленькими крючками,  на  которых
висели все имеющиеся в доме ключи, по два на  каждом  крючочке.  Под  каждым
крючком была полоска, на которой маленькими  аккуратными  печатными  буквами
было  написано:  "гараж",  "чердак",  "нижняя  ванная",  "верхняя   ванная",
"передняя дверь", "задняя дверь". Отдельно висели ключи, помеченные "М-В"  и
"Вольво".
   Пэтти схватила ключ от верхней ванной и побежала по  лестнице,  но  затем
заставила себя идти. Бег ввергал в паническое состояние, а  она  и  так  уже
была на грани его. К тому же, если она пойдет  спокойно,  ничего  такого  не
случится. Или, если что-то  не  так,  Бог,  увидев,  что  она  просто  идет,
подумает: "О, я совершил промах, но у меня есть время все переиграть".
   Стараясь сдерживать шаг, - словно идет  себе  женщина  в  клуб  любителей
книги - она поднялась наверх и подошла к закрытой двери ванной.
   - Стэнли? - позвала она, снова пытаясь одновременно открыть дверь и вдруг
испугавшись использовать ключ, потому что необходимость открыть дверь ключом
означала финал. Если Бог сейчас не заберет у нее ключ,  он  никогда  его  не
заберет... Ведь век чудес позади...
   Дверь по-прежнему была закрыта; медленное плинк.., пауза,  молчание  воды
было ответом.
   Дрожащей рукой она пыталась  попасть  ключом  в  замочную  скважину.  Она
повернула ключ и услышала щелчок замка. Она взялась за ручку двери, но  рука
ее соскользнула, не потому что дверь была закрыта, а потому что ладонь  была
влажная от пота. Она крепко взялась за ручку и заставила ее повернуться. Она
распахнула дверь.
   - Стэнли? Стэнли? Ст...
   Она посмотрела на ванну с синей занавеской, собранной  на  дальнем  конце
стержня из нержавеющей стали, и забыла, как закончить имя своего  мужа.  Она
просто смотрела на ванну и лицо у нее  было  серьезное,  как  лицо  ребенка,
впервые пришедшего в школу. Через  секунду  у  нее  вырвется  нечеловеческий
вопль, и Анита Маккензи,  соседка,  услышав  этот  вопль,  вызовет  полицию,
решив, что кто-то забрался в дом Урисов и там кого-то убивают.
   Но в этот момент Пэтти Урис просто стояла в молчании, схватившись  руками
за блузку, с диким лицом, ужасным выражением глаз. Но вот ее ужас  и  кошмар
начали трансформироваться во что-то другое.  Глаза  вылезли  из  орбит.  Рот
вытянулся в кошмарную гримасу ужаса. Она хотела кричать,  но  не  могла.  Ее
крики были слишком сильны, чтобы вырваться наружу.
   Ванная была залита светом флуоресцентных ламп. Яркий свет не давал теней.
Вошедший  волей-неволей  видел  все  в  подробностях.  Вода  в  ванне   была
ярко-розовой. Стэнли лежал на спине, упираясь в изножье  ванны,  с  головой,
откинутой назад, так что кончики его  черных  волос  доставали  до  позвонка
между лопатками. Если бы его открытые глаза еще могли видеть,  она  смотрела
бы на него сверху вниз. Его  рот  был  широко  раскрыт,  как  сорвавшаяся  с
пружины дверь.  Выражение  лица  было  какое-то  неестественное,  леденящее.
Упаковка лезвий "Жилетт Платинум Плюс" лежала на краю  ванны.  Он  перерезал
себе руку сверху донизу, а потом пересек порез у локтя и  на  запястье,  так
что  образовались  две  заглавных  кровавых   буквы   "Т".   Раны   отливали
ярко-красным на фоне  ослепительно  белого  света.  Она  подумала,  что  его
вылезшие связки и сухожилия похожи на бифштекс с кровью.
   Капля воды собралась на кончике крана. Она  набухала.  БЕРЕМЕНЕЛА,  можно
было бы сказать. Блеснула. Упала. Плинк.
   Макнув указательный палец правой руки в собственную кровь, он  огромными,
спотыкающимися буквами написал одно-единственное слово на голубом кафеле над
ваннол. Кровавая струйка зигзагом стекла в  воду  с  последней  буквы  этого
слова - его палец написал это, она видела, когда рука его упала в ванну, где
плавала и сейчас. Она подумала, что Стэнли, должно быть, оставил этот знак -
свое последнее впечатление о мире,  когда  терял  сознание.  Знак,  казалось
кричал ей:
   ОНО.
   Еще одна капля упала в ванну.
   Плинк.
   Пэтти Урис наконец обрела свой голос. Глядя в упор в мертвые,  искрящиеся
глаза своего мужа, она начала кричать.

2

Ричард Тозиер делает ноги

   Ричи казалось, что все идет  в  общем-то  хорошо,  до  тех  пор  пока  не
началась рвота.
   Он выслушал все, что говорил ему Майк  Хэнлон,  да,  ответил  на  вопросы
Майка, даже задал несколько своих. Он  смутно  сознавал,  что  воспроизводит
один из своих Голосов - не какой-то необычный,  крикливый,  наподобие  того,
каким он пользовался иногда на радио (Кинки  Брифкейс,  сексуальный  маньяк,
был его личным пристрастием, во всяком случае, в настоящее время, и  реакция
слушателей на Кинки была почти  столь  же  бурной,  как  на  постоянного  их
любимца полковника Буфорда  Киссдривела),  а  теплый,  богатый  модуляциями,
доверительный Голос. Голос "У МЕНЯ ВСЕ В ПОРЯДКЕ".
   Он звучал сильно, но был ложным. Так же впрочем, как все другие Голоса.
   - Ты много помнишь, Ричи? - спросил его Майк.
   - Очень мало, - сказал Ричи и замолчал. - Достаточно, мне кажется...
   - Ты приедешь?
   - Приеду, - сказал Рич и положил трубку.
   Какое-то время он сидел у себя  в  кабинете  за  столом,  откинувшись  на
спинку стула, и глядя на Тихий океан. Слева от него два парня взгромоздились
на доски для серфинга, но у них ничего не получалось - не было прибоя.
   Часы  на  столе  -  дорогие,  кварцевые,  подарок  фирмы  звукозаписи   -
показывали 5.09, 28 мая, 1985. Там, откуда звонил  Майк  было  на  три  часа
больше. Уже темно. Он почувствовал мурашки на коже -  надо  было  двигаться,
что-то делать. Прежде всего он, разумеется, поставил запись -  без  разбора,
просто взял вслепую первую попавшуюся  из  тысяч,  разбросанных  по  полкам.
Рок-н-ролл был столь же значительной частью его жизни,  как  Голоса,  и  ему
трудно было что-либо делать без музыки - и чем громче,  тем  лучше.  Запись,
которую он достал, оказалась "Мотаун  Ретроспектив".  Марвин  Гей,  один  из
новичков в том, что Ричи  иногда  называл  "оркестром  мертвецов",  пел:  "Я
слышал это по сарафанному радио".
   "Ооооох-хооооо, держу пари, тебе интересно, как я узнал..."
   - Неплохо, - сказал Ричи. И даже слегка улыбнулся. Это Было  плохо,  явно
ошеломило его, но он чувствовал, что сумеет поладить с НИМ.
   Без паники, без суеты.
   Он начал собираться домой. На какое-то  мгновение  в  течение  следующего
часа ему пришло в  голову:  все  было  так,  будто