ивающиеся  по  вестибюлю  мужчины  того  же  пошиба  -   с   небритыми
физиономиями,  развинченными   походками   и   самодовольными,   похотливыми
взглядами искоса.
   Кейт Нойман была сыта по горло. Прошло шесть недель с тех  пор,  как  она
приехала в Румынию для "короткой  консультационной  поездки";  сорок  восемь
часов с того времени, как она спала, и  почти  двадцать  четыре  часа  после
того, как она принимала душ. Сколько дней  она  не  выходила  на  улицу,  на
солнце, - и не сосчитать,  а  с  того  момента,  как  она  видела  умирающим
последнего ребенка из комнаты без таблички, прошло лишь несколько минут. Для
Кейт Нойман всего этого было достаточно.
   Она  ворвалась  в  дверь  ординаторской  и  остановилась,  тяжело   дыша,
оглядывая  обращенные  к  ней  озадаченные  лица.  Врачи  в  основном   были
смуглолицые мужчины, многие - в хирургических костюмах не первой свежести  и
с жиденькими усиками. Их сонный вид не вводил Кейт в заблуждение,  поскольку
она знала, что долгое пребывание в палатах здесь  ни  при  чем:  большинство
врачей имели короткий рабочий день и недосыпали они  лишь  из-за  того,  что
вели так называемую ночную жизнь в послереволюционном Бухаресте. На  дальнем
конце кушетки Кейт заметила синие джинсы и почувствовала облегчение  оттого,
что вернулся ее румынский приятель и переводчик Лучан Форся, но тут  человек
подался вперед, и она увидела, что это не Лучан, а всего  лишь  американский
священник, которого дети называли "отцом Майком",  и  гнев,  подобно  черной
приливной волне, вновь захлестнул Кейт.
   Заметив  у  бака  с  горячей  водой  администратора  больницы,  господина
Попеску, она обрушила свое негодование на него.
   - Сегодня мы потеряли еще одного ребенка. Еще одного  ребенка  не  стало.
Девочка умерла совершенно бессмысленно, мистер Попеску.
   Круглолицый администратор взглянул на нее,  моргнул  и  помешал  ложечкой
свой чай. Кейт была уверена, что он ее понимает.
   - Не хотите ли узнать, из-за чего? - спросила она. Двое педиатров  начали
пробираться к выходу, но Кейт встала в дверном проеме,  подняв  руку  жестом
регулировщика.
   - Все должны это услышать, - тихо сказала  она,  не  отрывая  взгляда  от
Попеску. - Неужели никто не хочет знать,  почему  мы  потеряли  сегодня  еще
одного ребенка?
   Администратор облизнул губы.
   - Доктор Нойман.., вы.., наверное.., очень устали, да? Кейт не сводила  с
него глаз.
   - Мы потеряли маленькую девочку в девятой палате. - Голос у нее был таким
же безжизненным, как и взгляд. - Она умерла от эмболии,  потому  что  кто-то
небрежно  делал  внутривенное  вливание..,   чертовски   простое,   рутинное
вливание.., и толстая сестра, от которой  несет  чесноком,  вогнала  пузырек
воздуха прямо в сердце ребенку.
   - Imi pare foarte rau, - пробормотал господин Попеску, - nu am inteles.
   - Черта с два не понимаете, - бросила Кейт,  почувствовав,  что  ее  гнев
превращается во что-то острое, хорошо заточенное. - Отлично все понимаете.
   Она повернулась и окинула взглядом дюжину медиков, уставившихся на нее.
   -  Вы  все  понимаете.  Эти  слова  очень  легко  понять...  Небрежность,
халатность, неряшливость! Это уже  третий  за  месяц  ребенок,  которого  мы
теряем лишь из-за дурацкой некомпетентности.
   Она взглянула в лица стоявших ближе всех педиатров.
   - А вы где были?
   Тот, что повыше, повернулся к своему коллеге и с ухмылкой  сказал  что-то
шепотом  по-румынски.  Слова  "tiganesc"  и  "corcitura"  прозвучали  вполне
отчетливо.
   Кейт шагнула к нему, подавляя в себе  желание  врезать  прямо  по  густым
усам.
   - Я знаю, что девочка была цыганской полукровкой, дерьмо ты собачье.
   Она сделала еще один шаг, и, хоть румын был дюймов  на  пять  выше  ее  и
фунтов на семьдесят тяжелее, он вжался в стену.
   - Еще я знаю, что вы продаете выживших  детей  американским  проходимцам,
которые рыщут вокруг, - сказала Кейт  педиатру,  нацелив  палец  так,  будто
собиралась проткнуть ему  грудь.  В  следующее  мгновение  она  отвернулась,
словно ее оттолкнул исходивший от него запах. - И остальные чем  занимаются,
я тоже знаю. - Ее исполненный отвращения голос звучал  настолько  измученно,
что она сама еле его узнавала. - Самое меньшее, что вы могли сделать, -  это
спасти больше детей...
   Двое стоявших у входа педиатров  торопливо  выскочили  из  ординаторской.
Другие врачи тоже оставили чай  и  потихоньку  покинули  помещение.  Попеску
подошел ближе и сделал попытку прикоснуться к руке Кейт, но передумал.
   - Вы очень устали, мисс Нойман...
   - Доктор Нойман, - произнесла Кейт, не поднимая глаз, - и если,  Попеску,
уход в палатах не станет лучше, если  еще  хоть  один  ребенок  умрет  из-за
небрежности, ей-богу я пошлю доклад в  ЮНИСЕФ,  Общество  по  усыновлению  и
спасению детей и во все прочие организации, на  которых  вы  греете  руки...
Такой доклад, что вы от американцев впредь гроша ломаного не получите и ваши
ненасытные друзья пошлют вас в то место, которое нынче  заменяет  в  Румынии
ГУЛАГ.
   Попеску  покраснел,  побледнел,  опять  покраснел,  попытался  на   ощупь
поставить чашку на стол сзади, уронил ее, и,  прошипев  что-то  по-румынски,
шаткой походкой вышел.
   Кейт Нойман постояла еще немного, по-прежнему упершись  взглядом  в  пол,
потом подошла к столу, подняла чашку и поставила  ее  в  нишу  над  баком  с
горячей водой. Почувствовав утомление, накатывающее медленными волнами,  она
закрыла глаза.
   - Ваша работа здесь почти закончена? - подал голос американец.
   Кейт отреагировала незамедлительно. Бородатый священник все еще сидел  на
кушетке; его синие джинсы, серая футболка и кроссовки выглядели неуместно  и
несколько нелепо.
   - Да. Еще неделя - и я уеду при любом раскладе. Священник  кивнул,  допил
чай и отставил кружку с отбитыми краями.
   - Я наблюдал за вами, - мягко сказал он. Кейт  посмотрела  на  него.  Она
всегда недолюбливала верующих, а целомудренные  попы  раздражали  ее  больше
всего.  Священники  казались  ей  бесполезным  анахронизмом   -   колдунами,
сменившими  страшные  маски  на  белые  стоячие   воротнички,   расточающими
фальшивую заботу, стервятниками, вьющимися над больными и  умирающими.  Кейт
осознала, насколько она устала.
   - А я за вами не наблюдала, - тихо сказала  она,  -  но  видела,  как  вы
общаетесь с только что поступившими детьми. Дети к вам тянутся.
   Отец О'Рурк кивнул.
   - А вы спасаете им жизнь.
   Он подошел к окну и отодвинул плотные шторы.  Насыщенный  свет  вечернего
солнца залил комнату, возможно, впервые за несколько лет.
   Кейт моргнула и потерла глаза.
   - Смотрите-ка, доктор Нойман, совсем как днем. Я бы с вами прошелся.
   - Нет необходимости... - начала было Кейт, пытаясь рассердиться  на  него
за столь самоуверенный тон, но не смогла. Эмоций у нее осталось  не  больше,
чем заряда в подсевшем аккумуляторе.
   - Хорошо, - сказала она.
   Они вместе вышли из больницы навстречу бухарестскому вечеру.

Глава 8

   Обычно Кейт добиралась до свой квартиры на такси уже затемно,  но  сейчас
они шли пешком и она жмурилась от  густого  вечернего  света,  падающего  на
стены домов.  Ей  сейчас  казалось,  будто  раньше  она  никогда  не  видела
Бухареста.
   - Значит, вы остановились не в отеле? - спросил священник.
   Кейт стряхнула с себя задумчивость.
   - Нет Фонд снял для меня небольшую квартирку на улице Штирбей Водэ. - Она
назвала адрес.
   - А... - произнес он. - Это прямо рядом с садом Чишмиджиу.
   - Рядом с чем? - переспросила Кейт.
   - Сад Чишмиджиу. Одно из моих любимых мест в городе.
   Кейт покачала головой.
   - Ни разу не была. - Она криво улыбнулась, - Не слишком-то много я видела
с тех пор, как сюда приехала. Вне больницы я провела всего три дня, да и  те
проспала.
   - А когда вы приехали? -  спросил  он.  Сейчас  они  шли  по  оживленному
бульвару Бэлческу и Кейт заметила, что он прихрамывает. Здесь,  на  тротуаре
возле университета, тени были более глубокими, а воздух прохладный.
   - Гм.., четвертого апреля. О Господи.
   - Понимаю, - сказал отец О'Рурк.  -  В  больнице  день  кажется  неделей.
Неделя - вечностью.
   Когда  они  дошли  до  площади  Виктории,  Кейт  вдруг   остановилась   и
нахмурилась.
   - Какое сегодня число?
   - Пятнадцатое мая, - ответил священник. - Среда.
   - Я обещала в ЦКЗ вернуться к двадцатому. Они прислали мне билеты. Совсем
забыла, что уже так скоро...
   Она тряхнула головой и обвела взглядом площадь. Позади виднелась  церковь
Крецулеску, вся в лесах,  через  которые  проглядывали  пулевые  выбоины  на
закопченном фасаде. Дворец Республики на противоположной стороне получил еще
более серьезные повреждения. Над входом с колоннами висели красные  и  белые
флаги, но двери и разбитые окна были заколочены  досками.  Справа  находился
отель  "Атене-палас",  который  функционировал,  но  некоторые  окна   зияли
провалами, а строчки пулевых отверстий напоминали  шрамы  от  иглы  на  коже
наркомана.
   - ЦКЗ, - произнес О'Рурк. - Так вы из Атланты?
   - Из Боулдера в Колорадо, - ответила Кейт. - Головная контора все  еще  в
Атланте, но несколько лет это были центры контроля за заболеваниями.  Филиал
в Боулдере появился сравнительно недавно.
   Они пересекли площадь Виктории на зеленый свет и пошли по  Штирбей  Водэ.
Перед отелем "Букурешты" на них налетели три цыганки,  и  целуя  собственные
руки, протягивая младенцев и похлопывая Кейт по плечу, повторяли:
   - Рог la bambina... For la bambina...
   Eейт полезла в карман, но отец О'Рурк  уже  наскреб  мелочи  для  каждой.
Цыганки скорчили физиономии, увидев монеты, бросили что-то на своем  наречии
и поспешили вновь занять  места  перед  отелем.  За  всем  этим  безразлично
наблюдали от входа валютчики в джинсах и кожаных куртках.
   Штирбей Водэ была поуже, но также  забита  громыхающими  по  булыжнику  и
разбитому асфальту дешевыми "дачиями", "мерседесами" и БМВ,  принадлежавшими
местной мафии. Кейт снова обратила внимание на  легкую  хромоту  священника,
однако решила ничего не спрашивать. Вместо этого она поинтересовалась:
   - А вы откуда? - прикидывая, стоит ли добавлять "святой отец", но  у  нее
язык не повернулся. Улыбка тронула уголки губ священника.
   - Орден, в котором я работаю, располагается в Чикаго, и здесь я  выполняю
поручения Чикагской епархии,  хотя  уже  довольно  давно  не  бывал  там.  В
последние годы я много времени провел в Центральной и Южной  Америке  А  еще
раньше - в Африке.
   Кейт взглянула влево, узнала улицу Тринадцатого декабря и сообразила, что
до дому ей осталось один-два квартала. При свете дня улица имела совсем иной
вид, чем обычно.
   - Значит, вы что-то вроде специалиста по третьему миру,  -  сказала  она,
чувствуя себя  слишком  усталой,  чтобы  сосредоточиться  на  разговоре,  но
английская речь доставляла ей удовольствие.
   - Что-то вроде, - согласился отец О'Рурк.
   - И вы специализируетесь на сиротских приютах по всему миру?
   - Не совсем. Если у меня и есть специальность, то это  дети.  То  есть  я
стараюсь отыскивать их в приютах и больницах.
   Кейт понимающе кивнула. Лучи  света,  отразившись  от  зданий,  упали  на
несколько ореховых  деревьев  вдоль  улицы,  окутав  их  золотисто-оранжевым
ореолом.   Воздух   был    насыщен    типичными    для    любого    крупного
восточноевропейского города запахами - неочищенные выхлопные  газы,  сточные
воды, гниющие отходы,  -  но  в  прохладном  вечернем  ветерке  ощущалась  и
свежесть зелени вперемешку с ароматом цветов.
   - Неужели на улице здесь может быть так хорошо? Кажется, за все время мне
запомнились только дождь и холод, - тихо сказала Кейт.
   Отец О'Рурк улыбнулся.
   - Погода с начала мая почти летняя. А деревья на улицах к северу отсюда -
просто что-то невероятное. Кейт остановилась.
   - Номер пять. Это мой дом. - Она протянула руку. - Ну что ж,  спасибо  за
прогулку, за беседу.., м-м-м.., святой отец.
   Священник смотрел на нее, не подавая руки. Выражение  его  лица  казалось
несколько непонятным, замкнутым, будто он спорил о чем-то сам с собой.  Кейт
впервые заметила, какие у него удивительно ясные серые глаза.
   - Парк там, недалеко, - сказал О'Рурк, показывая вдоль  Штирбей  Водэ.  -
Меньше квартала отсюда. Вход в парк трудновато заметить, если не знаешь, где
он. Я понимаю, вы измотаны, но...
   Кейт действительно чувствовала себя как выжатый лимон,  да  и  настроение
было паршивое. Кроме того, этот целомудренный поп в джинсах нисколько ее  не
соблазнял, несмотря на поразительно красивые глаза.  И  все  же  впервые  за
несколько недель она говорила не о медицине и с удивлением поймала  себя  на
том, что не испытывает желания закончить прогулку.
   - Да-да, конечно, - сказала она. - Покажите мне парк.

***

   Сад Чишмиджиу напомнил Кейт ее собственные  представления  о  том,  каким
когда-то, десятки лет тому назад, был Центральный парк в Нью-Йорке,  еще  до
того, как по ночам в нем воцарилось насилие, а днем - суета;
   Чишмиджиу был настоящим городским  оазисом,  потаенной  жизнью  деревьев,
воды, цветов и игры света в листве.
   Они прошли через узкую калитку в высоком заборе, которую Кейт  прежде  не
замечала, спустились  по  лестнице  между  высоких  валунов  и  оказались  в
лабиринте мощеных тропок и булыжных дорожек. Несмотря на  обширные  размеры,
от всех уголков парка веяло уютом: ручеек, протекающий под каменным  арочным
мостиком, переходящий затем в широкую тенистую заводь;  неухоженная  длинная
лужайка, явно нетронутая косой садовника  и  радующая  глаз  буйством  диких
цветов; игровая площадка, звенящая голосами детей,  одетых  еще  по-зимнему;
длинные скамейки с бабушками, присматривающими за  ними,  каменные  столы  и
лавки, на которых собравшиеся кучками мужчины наблюдали за шахматной  игрой;
украшенный разноцветными огнями ресторан на островке; звуки смеха над водой.
   - Чудесно, - сказала Кейт.
   Миновав шумную  детскую  площадку,  они  прошлись  по  восточному  берегу
заводи, взошли на бетонный  мостик  и  остановились,  чтобы  понаблюдать  за
парочками, катавшимися на лодках внизу.
   Отец О'Рурк кивнул и облокотился на парапет.
   - Всегда проще видеть в чем-то лишь одну сторону. Бухарест,  возможно,  и
трудно полюбить, но у него есть и свои прелести.
   Кейт смотрела на проплывающую внизу парочку: молодой человек  сражался  с
тяжелыми веслами, стараясь в то же  время  выглядеть  непринужденно,  а  его
девушка откинулась на носу в томной - или казавшейся ей томной  -  позе.  На
вид лодка имела такие же размеры, что и спасательная шлюпка QE-2, и казалась
такой же легкой в управлении. Парочка уже почти скрылась за поворотом, когда
взмокшему молодому человеку пришлось, ругнувшись, навалиться на весла,  дабы
избежать столкновения с водным велосипедом.
   - Такое впечатление, что  и  Чаушеску,  и  революция  были  давным-давно,
правда? - сказала Кейт. - Трудно поверить, что этим людям пришлось так долго
прожить при одном из жесточайших диктаторов в мире.
   Священник кивнул.
   - А вы видели новый президентский дворец и бульвар Победы Социализма?
   Кейт попыталась напрячь свои уставшие извилины.
   - Кажется, нет, - ответила она.
   - Вам обязательно надо посмотреть до отъезда, - сказал отец О'Рурк.
   По отстраненному взгляду его серых глаз могло показаться, что в  душе  он
ведет какой-то внутренний диалог.
   - Это новый район Бухареста, что он построил? Священник снова кивнул.
   - Он напоминает мне архитектурные опусы, которые Альберт Шпеер делал  для
Гитлера. - Голос его звучал очень тихо. - Берлин в том виде, каким он должен
был стать после  окончательного  триумфа  Третьего  рейха.  А  президентский
дворец, возможно, крупнейшее жилое здание в мире.., только сейчас там никого
не осталось. Новый режим никак не сообразит, какого черта с  ним  делать.  А
весь бульвар - это нагромождение белоснежных конторских и жилых комплексов -
частично Третий рейх, частично "корейская готика", частично Римская империя.
Они уничтожают то, что когда-то было красивейшей частью города,  как  боевые
машины марсиан. Старые постройки по соседству исчезли  навсегда..,  сгинули,
как сам Чаушеску. - Он потер щеку. - Не хотите немного посидеть?
   Они подошли к скамейке. Закат уже совсем погас, отсвечивая лишь  в  самых
высоких облаках, но сумерки плавно переходили в медленное,  теплое  угасание
вечера  поздней  весны.  Несколько  фонарей  освещали  длинную,   извилистую
дорожку.
   - У вас нога разболелась, - заметила Кейт. Отец О'Рурк улыбнулся.
   - Эта нога не может болеть. - Он  приподнял  левую  штанину  над  длинным
носком, и постучав по розовому пластику протеза, добавил:
   - До колена. А то, что выше, иногда может чертовски болеть.
   Кейт закусила губу.
   - Авария ?
   - В некотором роде. Что-то типа аварии в масштабах страны. Вьетнам.
   Невероятно, удивилась Кейт. Во время войны она  еще  ходила  в  школу,  а
священник, на ее взгляд, был чуть ли не моложе ее. Теперь она повнимательнее
всмотрелась в его лицо над темной бородой  и,  разглядев  паутинку  морщинок
вокруг глаз, впервые по-настоящему увидела этого человека, придя  к  выводу,
что ему, по всей вероятности, сорок с небольшим.
   - Мне очень жаль, что так случилось, - сказала она.
   - Мне тоже, - засмеялся священник.
   - Мина? - В интернатуре Кейт  познакомилась  с  одним  блестящим  врачом,
специализировавшимся при Комиссии по делам ветеранов.
   - Не совсем, - ответил О'Рурк.
   В его голосе не  слышалось  неловкости  или  неуверенности,  с  чем  Кейт
приходилось сталкиваться во время бесед с  некоторыми  ветеранами  Вьетнама.
"Какие бы кошмары ни мучили его из-за войны, - подумала  она,  -  сейчас  он
свободен от них".
   - Я был тоннельной крысой, - сказал О'Рурк. - Нашел там одного из НВА,  а
он оказался не просто покойником, а миной-ловушкой.
   Кейт не имела понятия, что такое "тоннельная  крыса",  но  спрашивать  не
стала.
   - В больнице вы с детьми просто чудеса творите,  -  сказал  священник.  -
После нашего появления в два раза снизилась смертность от гепатита.
   - Все равно пока не слишком здорово, - откликнулась Кейт.
   Заметив нотку раздражения в своем  голосе,  она  сделала  глубокий  вдох.
Следующая фраза прозвучала гораздо мягче:
   - А вы сколько уже в Румынии.., м-м-м... Он поскреб бороду.
   - Почему бы вам не называть меня Майком? Кейт хотела что-то  сказать,  но
остановилась в замешательстве. "Майк"  было  ненамного  лучше,  чем  "святой
отец". Священник усмехнулся.
   - Ладно, а если просто О'Рурк? В армии вполне проходило.
   - Хорошо.., мистер О'Рурк, - сказала она, протянув руку. - Нойман.
   Рукопожатие у  него  было  твердым,  но  Кейт  подспудно  ощутила  в  нем
деликатность.
   - Хорошо, миссис Нойман. Отвечаю на вопрос... В Румынии я бывал  наездами
в течение последних полутора лет.
   - И все это время имели дело с детьми? - удивилась Кейт.
   - В основном.
   Он подался вперед, машинально поглаживая колено. Мимо проплыла  еще  одна
лодка. От ресторана на острове донеслась рок-музыка, какие-то  неразборчивые
слова.
   - Первым делом надо было перевести особенно больных детей  в  больницы...
Ну, вы знаете, какие условия в государственных детских домах.
   Кейт дотронулась до отяжелевших век. К ее удивлению, болезненное ощущение
измотанности постепенно отступало, сменяясь обычной усталостью.
   - Больницы немногим лучше, - заметила она. Отец О'Рурк не смотрел на нее.
   - Больницы для партийной элиты гораздо лучше. Вы их видели ?
   - Никогда.
   - Их нет в официальном  списке  Минздрава.  И  вывесок  на  них  нет.  Но
медицинское обслуживание и оборудование в них на порядок опережают  то,  что
вы наблюдали в районных больницах, где работали.
   Кейт повернула голову, чтобы  посмотреть  на  прогуливающуюся  под  ручку
пару. Между ветвями над дорожкой сгущалась темнота.
   - Но ведь в этих элитных больницах нет детей, мистер О'Рурк?
   - Бр