Майк снова почувсвовал, как дрожь пробежала по его телу и узнал  в
ней симптомы начинающегося гриппа.

    - Но я не придумываю этого Солдата. Я _видел_ его. Клянусь тебе.

    У мистера О'Рурка было большое, приветливое лицо, тяжелые челюсти,
россыпь детских веснушек, которые он передал своим детям,  к  большому
недовольству трех  из  его  четырех  дочерей.  Сейчас  его  щеки  чуть
вздрагивали. Он кивнул.

    - Я верю, что ты что-то видел. Мне кажется, что ты заболел, целыми
днями оставаясь тут, и охотясь за своим Неуловимым...

    Майк хотел было запротестовать. Солдат не был неуловимым. Но  Майк
понял, что сейчас лучше держать рот на замке.

    -  ...отправляйся-ка  в  постель  и  пусть   мама   измерит   тебе
температуру, - продолжал отец. - Я перенесу  вниз  свою  койку,  сюда,
поближе к Мемо и некоторое время буду спать здесь. На заводе  я  целую
неделю буду свободен от работы в вечернюю смену. - Он отодвинул биту в
сторону, подошел к запертому шкафу, открыл его и вытащил старое  ружье
Мемо - "для охоты на  белок",  как  она  говорила  -  короткоствольную
берданку для стрельбы мелкой дробью. -  И  если  этот...  этот  солдат
попробует сунуться снова, он найдет тут кое-что получше твоей биты.

    Майк хотел было что-то сказать, но голова  закружилась,  наверное,
от облегчения и начинавшейся  лихорадки.  Он  обнял  отца  и  поскорей
отвернулся, чтобы скрыть слезы.

    Мама вошла в комнату, лицо ее было озабоченно, но  хранило  доброе
выражение, и повела его наверх.

    Майк провел в постели четыре дня. По временам ему было так  плохо,
что он, очнувшись от сна, считал сном происходящее наяву. Во сне он не
видел  ни  Солдата,  ни  Дьюана  Макбрайда,  ничего   из   того,   что
преследовало его.  Чаще  всего  ему  снился  собор  Св.  Малахия,  или
служивший мессу отец Каванаг. Только в своих снах священником был  он,
Майк, а отец Каванаг был маленьким мальчиком в  большой  не  по  росту
сутане и стихире, мальчиком, путавшим слова молитв несмотря на то, что
пластиковая карточка с отпечатанными строчками лежала прямо здесь,  на
ступеньке алтаря, где на коленях стоял мальчик - отец  Каванаг.  Майку
снилось,  что  он  освящает  тело  Христа,  в  самый   святой   момент
католической службы высоко поднимая гостию, много выше,  чем  поднимал
он ее наяву...

    Странность же сна заключалась в том, что собор  представлял  собой
огромную пещеру и там не было никого из прихожан. Только  темные  тени
кружились вне круга света, отбрасываемого алтарными свечами. И во  сне
Майк знал, что алтарный служка, отец  Каванаг,  запинался  в  молитвах
потому, что боялся  этой  темноты  и  силуэтов  в  ней.  Но  поскольку
священник Майк О'Брайен О'Рурк высоко держал причастие,  поскольку  он
твердо произносил священные и магические слова торжественной мессы, он
был в безопасности.

    За конусом света кружили и ожидали чего-то огромные тени.

    Джим Харлен находил, что это лето даже летом считать нельзя.

    Началось оно с того, что он сломал себе несчастную руку и расколол
черепушку, и даже не может вспомнить как это  произошло.  _То  ужасное
лицо  всего  лишь  сон,  ночной  кошмар._  Затем,  когда  он   наконец
поправился  достаточно,  чтобы  начать  выходить,  один  из  ребят,  с
которыми он дружил, погиб на своей треклятой ферме, а остальные словно
попрятались по домам, как черепахи, втягивающие  свои  чертовы  головы
под панцирь. И, конечно, этот дождь. Дождь, который лил  целые  недели
напролет.

    Первые несколько недель, которые он провел дома, мама оставалась с
ним каждый вечер, торопясь, тащила  ему  всякие  вкусности,  когда  он
хотел есть или пить, а потом  усаживалась  и  смотрела  вместе  с  ним
телевизор. Все было почти как в старые дни, за  исключением  того  что
теперь не  было  отца,  конечно.  Харлен  места  себе  не  находил  от
беспокойства, когда оказалось, что Стюарты пригласили и его маму  тоже
на ферму дяди Генри, потому что она имела  привычку  пить  больше  чем
следовало, громко  хохотать  и  вообще  строить  из  себя  подвыпившую
дурочку. Но, как ни странно, вечер  оказался  очень  приятным.  Харлен
больше помалкивал,  но  ему  было  хорошо  с  друзьями,  и  даже  было
интересно   слушать,   как   Дьюан   распостраняется   о   межзвездных
путешествиях, о космическом пространстве и всех этих  штуках,  которые
лично  ему,  Харлену,  до  фени.  Но  все  равно,  вечер   был   очень
приятным..., за исключением того, что Дьюан в ту же ночь погиб.

    Несчастный случай, происшедший с Харленом, и долгое  пребывание  в
госпитале внушили ему совершенно другое отношение к смерти. Теперь это
было что-то, что он слышал  и  чувствовал,  и  к  чему  подошел  почти
вплотную... старик в соседней комнате, которого утром там уже не было,
когда все эти нянечки и доктора ворвались  туда  с  тележкой...  И  он
больше не собирался  подходить  к  этому  опять,  по  крайней  мере  в
ближайшие шестьдесят - семьдесят лет. Нет, благодарю  покорно.  Смерть
Макбрайда потрясла его, себе он мог в этом признаться, но такого  рода
неприятности всегда могут  произойти,  когда  вы  живете  на  какой-то
вшивой ферме и возитесь со всякими тракторами и тому подобным дерьмом.

    Теперь мама не проводила с ним вечера. Она рявкала на него,  когда
он не убирал за собой постель или не мыл после завтрака посуду. Он все
еще жаловался на головную боль, но тяжелую  гипсовую  повязку  сменила
более  легкая  -  фунда,  которую  Харлен   находил   даже   несколько
романтичной,  и  вполне  могущей  произвести  впечатление  на   Мишель
Стаффни, когда она пригласит его на свой День Рождения  четырнадцатого
июля.  Но,  к  сожалению,  у  матери  эта  фунда  не  вызывала  больше
сочувствия.  А  может  она  просто  исчерпала  все  заложенные  в  ней
возможности к сочувствию.  Иногда  мать  была  к  нему  внимательна  и
разговаривала тем тихим, чуть виноватым голосом,  которым  говорила  в
первые недели после инцидента, но  все  чаще  и  чаще  огрызалась  или
замыкалась в молчании, которое так долго лежало между ними.

    В конце недели она вообще перестала приходить домой ночевать.

    Сначала она наняла Мону Шепард, чтобы та присматривала за ним.  Но
скорее  это  Харлен  присматривал   за   Моной,   стараясь   ненароком
прикоснуться к груди шестнадцатилетней девочки или  заглянуть  ей  под
юбку.  Иногда  Мона  поддразнивала  его...  например,  оставляя  дверь
уборной приоткрытой, когда входила туда, а  потом  орала  на  Харлена,
когда он, крадучись, приближался к двери.  Но  по  большей  части  она
игнорировала его - это с успехом могла делать и мать, если уже  на  то
пошло - и часто рано прогоняла его в постель, чтобы  позвонить  своему
приятелю и привести его сюда. Харлен ненавидел звуки, доносившиеся  до
него снизу из гостиной, и ненавидел себя за то, что  прислушивается  к
ним. Иногда он размышлял, правда ли, как говорит О'Рурк, что тот,  кто
подглядывает за такими вещами, может ослепнуть. Как  бы  то  ни  было,
однажды  он  напугал  Мону,  сказав,  что  расскажет   матери   о   ее
развлечениях на диване в гостиной, после чего она исчезла.  Мама  была
обескуражена тем, что Мона теперь всегда  оказывалась  занята,  как  и
девочки О'Рурк - они тоже иногда подрабатывали таким образом, но в это
лето тоже были заняты встречами  с  поклонниками  на  задних  сиденьях
машин.

    Итак, Харлен подлогу оставался дома один.

    Иногда он выходил из дома покататься на  велосипеде,  хоть  доктор
ему запретил кататься до тех пор, пока не снимут  вторую  повязку.  Но
ездить на велосипеде, управляя  одной  рукой,  было  совсем  нетрудно.
Черт, да он вообще прекрасно умел ездить без рук, как и все ребята  из
этого глупого Велосипедного патруля.

    Девятого июля он отправился в парк на  Бесплатный  Сеанс,  ожидая,
что опять покажут "Кто-то там наверху любит  меня",  фильм  про  бокс,
который всем так нравился, что мистер Эшли-Монтегю привозил его каждое
лето. Но  вместо  фильма  Харлен  увидел  пустой  парк,  да  несколько
фермерских семей из самого захолустья, до которых тоже не дошел слух о
том, что третью субботу подряд Бесплатные Сеанс отменяют из-за гнусной
погоды.

    Но в эту субботу погода не была такой  уж  гнусной.  Ночной  грозы
вроде не ожидалось, и  вечерний  свет  низко  стелился  вдоль  длинных
лужаек, где трава подрастала прямо на глазах. Харлен теперь  ненавидел
эти длинные лужайки, настоящие поля, хоть трава на них была  аккуратно
подстрижена. Заборов почти нигде не было и трудно было определить, где
кончается одна лужайка и начинается другая.  Он  не  был  уверен,  что
действительно их ненавидит, но ему казалось, что лужайки  должны  быть
совсем не такие, по крайней мере, по телевизору их  показывали  совсем
другими...  В  фильме  "Обнаженный  город",  например.  В  "Обнаженном
Городе" вообще не было никаких  дурацких  лужаек.  Миллионы  этажей  и
никаких лужаек.

    В тот вечер Харлен допоздна катался по городу, не обращая внимания
на наступившие сумерки, пока не появились летучие  мыши  и  не  начали
чертить  в  воздухе  загадочные  письмена.  По  привычке  он  старался
держаться подальше от школы, в этом была одна из причин  того,  почему
он не любил заезжать к Стюартам или еще каким-нибудь дуракам  из  тех,
кто жил вблизи от нее. Но даже, колеся  по  Мейн  Стрит  или  по  Брод
Авеню, он чувствовал, что нервничает.

    Харлен свернул налево по Черч Стрит, чтобы не проезжать мимо  дома
Старой Задницы-Дублетом, не вполне отдавая себе отчет, почему  он  так
делает, быстро миновал несколько темных улиц, где дома казались меньше
и уличные лампы были реже  и  менее  яркими.  Вблизи  дурацкой  церкви
О'Рурка и дома священника было довольно светло  и  он  чуть  помедлил,
прежде чем свернуть на  Вест  Энд  Драйв,  узкую  и  плохо  освещенную
улочку, которая вела к его собственому дому и старому депо.

    Он ехал очень быстро, изо всех сил нажимая  на  педали,  уверенный
что никто, выскочив из темноты, не сможет схватить его -  если  только
они не просунут руку между спицами,  не  опрокинут  его  наземь  и  не
набросятся на него - НИКТО  не  может  схватить  его.  Харлен  покачал
головой  и  продолжал  крутить  педали,  подставляя  короткие   волосы
прохладному ветру, чтобы выбросить из головы плохие  мысли.  _Черт  ее
возьми совсем. Ее не будет дома до часу или двух, а то и позже.  Тогда
я снова посмотрю  по  телевизору  передачу  для  взрослых.  Хотя  нет,
провались оно все.  Сегодня  этой  передачи  не  будет.  Тогда  ничего
смотреть не стану._

    Харлен решил, что включит на всю громкость  радио,  а  может  даже
снова залезет в мамочкин тайник со спиртным. Он  обнаружил,  что  если
отлить немного из бутылки, а потом долить водой, то она никогда  ни  о
чем не догадывается. Даже ничего не замечает, то ли потому, что  вечно
ставит туда новые бутылки, то ли потому что берется за  старые,  когда
уже изрядно наклюкается. Потом он будет  слушать  радио,  включит  как
можно громче рок-н-ролл и приготовит себе коктейль  с  кокой,  как  он
любит.

    Мимо депо он проехал на  максимальной  скорости  -  это  место  не
нравилось ему, даже еще когда он был  маленьким  -  и  быстро  миновал
широкий перекресток Депо Стрит. Улица протянулась на три  квартала,  в
нормальном городе это было бы целых семь или восемь, он точно знал, но
здесь кварталы  длиннее,  потому  что  улиц  мало.  Все  три  квартала
представляли собой сплошной темный туннель, сквозь плотную листву едва
пробивался  свет  уличных  фонарей.  Около  домов  Стюарта  и  старины
Грумпи-Бампера было темно.

    _Как и возле школы._

    Он покачал головой и свернул  на  аллею,  скользнул  к  стоянке  у
гаража и остановил велосипед под навесом.

    Мамы не было дома, стоянка была пуста. Свет горел во  всех  окнах,
так, как он и оставил его. Харлен подошел к задней двери.

    Что-то вдруг появилось в круге света в его комнате наверху.

    Харлен приостановился, держа  одну  руку  на  ручке  двери.  Мама,
оказывается,  _была  дома._  Наверное,  эта  проклятая  машина   опять
сломалась, или же маму довез один из ее новых  приятелей,  потому  что
она слишком набралась. Господи, ну и влетит же ему за то, что он вышел
из дому после наступления темноты. Он скажет ей,  что  за  ним  заехал
Дейл со всем их богоспасаемым семейством,  и  что  они  взяли  его  на
Бесплатный Сеанс. Она в жизни не узнает, что кино отменили.

    В круге света снова появился темный силуэт.

    _Какого дьявола она сунулась в мою комнату?_ Со внезапным чувством
вины он подумал о новых журналах, которые взял у Арчи Крека и  спрятал
в шкафу. Когда он был в  больнице,  она  обнаружила  и  выбросила  все
старые. Хоть и ни словом не обмолвилась об этом за все то  время,  что
он дома.

    Покрасневший, напуганный мыслью о предстоящем  скандале,  особенно
если она порядочно на взводе, Харлен сделал три шага обратно, отступив
к гаражу и пытаясь что-нибудь быстро придумать. _Может,  сказать,  что
это журналы Моны? Ну да, или одного из ее приятелей. Она сунула  их  в
кладовку. Если же Мона будет отрицать это, то он расскажет маме о том,
что когда она была здесь в  последний  раз,  он  нашел  презерватив  в
унитазе._

    Он набрал в грудь побольше воздуха.  Это,  конечно,  не  идеальный
выход из положения, но все-таки лучше, чем  ничего.  Он  снова  бросил
взгляд наверх, пытаясь догадаться, заглядывала ли мать в кладовку.

    Там была не мама.

    Женщина в  комнате  вновь  пересекла  комнату  и  оказалась  около
освещенного четырехугольника окна. Ему  в  глаза  бросился  прогнивший
насквозь свитер, сгорбленная спина, космы белых  волос,  свисающих  со
слишком маленькой головы.

    Харлен слепо двинулся прочь от двери, ударился о велосипед. Тот  с
оглушительным лязгом упал на землю.

    Тень снова чуть придвинулась к окну. Прижалось лицом  к  стеклу  и
глянула вниз. Прямо на него.

    _Это лицо... оно смотрит на него... обернулось и смотрит прямо  на
него._

    Харлен упал на колени,  его  вырвало  на  дорогу,  но  он  тут  же
вскочил, вспрыгнул на велосипед и понесся  как  сумасшедший  прочь  от
дома прежде, чем тень у окна успела пошевелиться.  Не  оглядываясь  он
пронесся по Депо Стрит, выписывая петли, будто кто-то стрелял по нему,
и стараясь держаться поближе к немногим фонарям. Си Джей Конгден, Арчи
Крек и несколько их приятелей сидели на капотах машин,  припаркованных
на грязной лужайке перед домом Конгденов,  они  прокричали  ему  вслед
что-то обидное, стараясь перекричать шум работавших на  всю  громкость
радиоприемников.

    Харлен не замедлил ход и не оглянулся. Он выскочил на остановку  у
перекрестка Депо Стрит и  Брод  Авеню.  Прямо  перед  ним  был  Старый
Централ. Дома, где жили Задница-Дуплетом и миссис Дугган, были справа.

    _Лицо в окне. Пустые дыры  вместо  глаз.  Черви,  копошащиеся  под
языком. Торчащие зубы._

    _В моей комнате!_

    Харлен навис над рулем, задыхаясь, стараясь не упасть снова.  Вниз
по Депо Стрит, там, где  сквозь  вязы  виднелись  огни  школы,  возник
темный силуэт грузовика и направился к нему.

    _Школьный Грузовик._ Он узнал этот запах.

    Харлен мчался по Брод Авеню на север. Здесь деревья были огромные,
они нависали над всей мостовой,  хотя  ширина  улицы  была  не  меньше
тридцати футов, погрузив ее в глубокую тень. Но  здесь  все-таки  было
больше уличных фонарей и домов.

    Он слышал, как позади него грузовик подъехал  к  перекрестку,  его
шины заскрипели. Харлен въехал на пешеходную  дорожку,  несколько  раз
подпрыгнув на неровных камнях, и  свернул  на  дорожку  между  домами.
Здесь были сараи, гаражи  и  бесконечные  дворы,  соединяющиеся  между
собой. Он только успел  подумать,  что  проезжает  мимо  дома  доктора
Стаффни, когда собака впереди него зашлась бешеным лаем, заметалась на
привязи, громыхая цепью,  зубы  сверкали  желтым  в  свете  с  заднего
крыльца.

    Харлен крутанул влево, заехал в  кипарисовую  аллею,  которая  шла
позади сараев и гаражей, по направлению  к  северу.  Собаки  со  всего
квартала заходились  в  дружном  лае,  но  поверх  этого  шума  Харлен
отчетливо слышал, как Грузовик подъехал к Брод Авеню. Мальчик  понятия
не имел, что ему делать дальше.

    Он должен что-то придумать.


    Дейл Стюарт выронил фонарик и побежал по  воде,  которая  доходила
ему до колена, отчаянно зовя мать, стукаясь в темноте о стену,  падая,
оступаясь, теряя равновесие. Он провалился по горло в  ледяную  черную
воду, и снова завопил,  когда  что-то  под  водой  толкнулось  об  его
обнаженную руку. Он вскочил на ноги и поспешил вперед,  не  уверенный,
что он бежит в  правильном  направлении,  сбитый  с  толку  абсолютной
темнотой подвала.

    _А что если я  бегу  прямо  в  заднюю  комнату?  Прямо  к  колодцу
грязевого стока?_

    Ему было все равно. Он не мог  стоять  здесь  в  кромешном  мраке,
когда вода бурлила вокруг его ног как холодное масло  и  _ждать_  пока
это проклятое тело отыщет его. Он представил себе, как  мертвый  Тубби
раскрывает свой огромный рот еще шире и под водой впивается зубами ему
в ногу.

    Дейл попытался взять себя в руки и сконцентрироваться на  беге.  В
ту же минуту он стукнулся обо что-то, что могло быть верстаком отца во
второй комнате или скамейкой около  стиральной  машины  в  задней.  Он
круто повернул влево, опустился на четвереньки снова в  воде,  которая
почему-то стала теплой, то ли от мочи, то  ли  от  крови  и  заковылял
вперед.  Там  он  видел,   _вернее,   он   думал,   что   он   видит,_
четырехугольник чего-то менее темного, чем темнота вокруг,  что  могло
быть дверью в топочную.

    Он рухнул во что-то пологое, раздался звук эха, он порезал лоб, но
не обратил на это внимание. _Топка! Теперь направо, вокруг нее.  Найти
коридор за угольным бункером..._ Он снова закричал,  услышал  ответные
крики  мамы,  слившиеся  с  его  собственным,  в  одной,   многократно
повторяющейся гамме. Позади него послышался звук  чего-то  скользящего
по воде и он повернулся,  чтобы  увидеть  что  это,  снова  оступился,
ударился обо что-то еще более твердое, чем горелка или бункер  и  упал
лицом вниз  в  воду...  ощущая  вкус  сточной  грязи,  перемешанный  с
кисловато-сладким привкусом крови.


    Руки крепко сомкнулись вокруг него, сжали и приподняли над водой.

    Дьюан барахтался, отбивался и сопротивлялся что было сил.  На  миг
его голова ушла под воду, затем снова вынырнула и оказалась прижатой к
мокрой шерсти.

    - Дейл! Дейл, прекрати! Перестань! Успокойся... это мама. Дейл!  -
Она не хлопнула его по щеке, но ее слова имели то же действие. Мальчик
обмяк, пытаясь не захныкать, в голове его вертелась страшная  мысль  о
черной воде, в которой они стояли. _Это ловушка для нас обоих.  Мы  не
сможем выьраться и нас утянет на дно._

    Мама помогла ему выбраться в коридор, где вода была много ниже. Он
увидел слабый свет с лестницы, освещающий подвал. Мама  все  крепче  и
крепче прижимала его к себе по мере того, как он дрожал все сильнее  и
сильнее.

    - Все нормально, - сказала  она,  хотя  тоже  дрожала,  когда  они
вдвоем взбирались по слишком высоким ступенькам. - Все будет хорошо, -
шептала она, когда они вышли - не через кухню, а через входную дверь -
в яркий солнечный  свет,  и,  шатаясь,  побрели  прочь  от  дома,  так
потерпевшие аварию стремяться отойти поскорее от разбитой машины.

    Не сделав и нескольких шагов, они  рухнули  прямо  на  землю,  под
маленьким яблоневым деревцем, оба мокрые и  дрожащие.  Дейл  испуганно
мигал, почти ослепленный ярким светом. Тепло и солнечный свет казались
нереальными, радостный сон после тяжелого ночного кошмара  темноты,  и
мертвое тело там, под водой... Он зажмурил глаза и попытался  удержать
дрожь.

    Мистер Грумбахер как раз в это  время  подстригал  газон,  и  Дейл
услышал, как вдруг умолкла газонокоси