тков  весел,  начала   быстро
набирать ход. Боцман облегченно  выдохнул  и  довольно  улыбнулся.  Акка
перешла на гребной  ход  всего  за  три  минуты  -  это  было  рекордным
временем. Все-таки  он  очень  неплохо  вышколил  команду.  Манасий,  не
переставая отсчитывать темп, самодовольно покосился на капитана, но  тот
продолжал напряженно всматривался в дирему,  стремительно  летевшую  над
волнами. Кормчий, оглянувшись, тихо выругался:
   - Ах ты Фанерова мошонка, они сбавили  ход...  Боцман  с  недоумением
посмотрел на него, не понимая, что в этом плохого. Капитан однако понял.
   - Поджидают высокую волну,  -  заметил  он.  Несколько  мгновений  на
рулевой площадке стояла напряженная тишина, а затем доносившиеся до акки
ритмичные удары бронзового била, которыми боцман на диреме задавал  темп
гребцам,  едва  заметно  участились,  капитан  Арамий  качнулся  вперед,
стиснув обеими руками ограждение кормовой площадки, и пробормотал:
   - Сейчас...

***

   Тамор, стоявший  на  рулевой  площадке  диремы,  вцепившись  в  левое
рулевое весло,  отчаянно  взревел  и  навалился  на  него,  боцман  дико
вскрикнул, гребцы первых трех банок в обоих рядах полоснули по  канатам,
удерживающим весла в уключинах, отчаянным движением вытолкнули  рукоятки
наружу и рухнули между банок, а остальные поспешно потянули  свои  весла
внутрь. Дирема взвилась на высокой волне и ухнула в разрыв между рифами.
С обоих бортов  послышался  гулкий  удар,  короткий  треск  и...  дирема
опустилась уже по другую сторону рифа. Тамор немедля скомандовал:
   - Палубная команда - осмотреть днище! - и чуть повернув голову:
   - Боцман, что там у нас в гребном наряде?
   Тот ответил спустя несколько мгновений:
   - Одного убило, троим расшибло голову. Задели риф веслами  четвертого
и пятого ряда, которые не успели до  конца  втянуть,  а  эти  дубины  не
успели пригнуться.
   Тамор зло ощерился:
   - Ну, венетские ублюдки... Заменить весла, дополнить наряд, и  полный
ход, Магровы яичники, полный ход!
   Матрос палубной команды, высунув голову из люка, доложил:
   - Между пятым и шестым шпангоутами треснула обшивка по обоим  бортам,
течи.
   - Большие?
   Матрос весело сверкнул белыми зубами:
   - Если десяток бурдюков в час набежит, и  то  хорошо.  Да  и  заплату
сейчас заведем.
   - То-то! - проворчал Тамор, расплываясь в  улыбке.  Он  уставился  на
отчаянно улепетывающую акку. - Ну, венетская лягушка, теперь держись...
   Они догнали акку примерно за час до заката. Когда  акка  оказалась  в
радиусе    поражения    бортовыми    баллистами,    Тамор,    увлеченный
преследованием, заорал:
   - Натянуть тетиву! Заряжай  огнем!  Сейчас  поджарим  этих  венетских
свиней!
   Но тут сбоку раздался спокойный и даже  несколько  иронический  голос
Слуя:
   - Тамор, было бы неплохо,  если  б  ты  оставил  для  меня  несколько
человек, я хотел бы задать им пару вопросов.
   Тамор выругался, сердито скрипнул зубами и приказал уже потише:
   - Отставить огонь. Передовую баллисту  снарядить  абордажным  якорем,
остальным - отбой. И... поживее, боцман, что мы ползем как черепахи?
   Боцман обиженно насупился - дирема летела как стрела, -  но  все-таки
слегка  прибавил  ходу.  Стрелки,  забравшиеся  на  переднюю   штурмовую
площадку,  начали  натягивать  тетивы  арбалетов,  отчего  над   палубой
разнесся скрип воротов. Вторая смена гребцов, которой на этот раз выпало
стать абордажной командой, неторопливо строилась на палубе.  Бойцы  были
веселы. Команда акки обычно состояла не более чем из  двадцати  моряков,
вооруженных по большей части луками и ножами, но даже если акка  на  сей
раз была под завязку забита вооруженными до зубов пиратами, то все равно
вряд ли на этом суденышке могло поместиться более восьми десятков  вояк,
не говоря уж о том, что до выучки бойцов Корпуса им было далеко, так что
никакого серьезного сопротивления ждать не приходилось.
   Через полчаса они подошли к акке на расстояние двух десятков  локтей,
с передней штурмовой площадки она была видна как на ладони. Грон  окинул
взглядом немногочисленных моряков, изо всей силы  нажимавших  на  весла,
трех человек, торчавших на кормовой рулевой площадке, и приказал:
   - На поражение не бить.
   Старший арбалетчик громко продублировал  команду.  За  спиной  звонко
гукнула тетива передней баллисты,  и  в  воздух,  гремя  цепью,  взвился
абордажный якорь. Он с грохотом упал на кормовую рулежную площадку акки,
едва не задев венетского боцмана, осипшим голосом  отсчитывавшего  темп.
Тот подпрыгнул и отскочил в сторону, чуть не вывалившись  за  борт.  Еще
раза два-три гребцы махнули веслами в такт, потом  начался  разнобой,  и
акка. резко снизила  ход.  Заскрипел  ворот  цепи,  на  которой  налегло
десяток воинов, и дирема, сделав рывок, тут же нависла над левым  бортом
акки. Над палубой прогремели команды Тамора:
   - Правый  борт:  с  первой  по  пятнадцатую  банку  -  весла  внутрь,
остальные - табань! Абордажные крюки на борт! Тяни!
   Дирема с размаху ударила бортом акку, ломая ей весла левого борта,  в
воздух взвились десятки абордажных крюков, и тут же через все сужающуюся
щель сигануло не  менее  пяти  десятков  абордажников  в  полных  боевых
доспехах. Они стремительно рассыпались по палубе с обнаженными мечами  в
руках, убив в зародыше всякую мысль о каком бы то ни было сопротивлении.
Спустя мгновение громкий треск показал, что акка и дирема соединились  в
одно целое. Абордаж закончился.
   Грон и Слуй неторопливо перешли на акку по  перекинутому  абордажному
мостику. Команду согнали на нос, оставив  на  кормовой  площадке  только
капитана и кормчего. Поэтому здесь, рядом с мачтой, они были одни.  Грон
окинул взглядом засыпанное щепой от сломанных весел и банок пространство
и, хмыкнув, кивнул подбородком в сторону пустых зевов грузовых ям.
   - Что ж, ты был прав, эти ребята  явно  занимались  только  тем,  что
поджидали нас. Видишь - никакого груза, и это в самый сезон...
   Слуй кивнул и двинулся в сторону кормовой площадки.
   Когда они приблизились, капитан вздернул свою напомаженную и  завитую
по венетскому обычаю бороду и с вызовом спросил:
   - С каких это пор корабли Корпуса начали нападать на мирных  моряков?
Слуй хмыкнул:
   - А вы здесь совсем оборзели. Корабли Корпуса нападают  на  того,  на
кого захотят. И если до сих пор это были пираты, никто  не  обещал,  что
всем остальным будет так же сладко всю оставшуюся жизнь...
   - Прошу меня простить, благородный господин, -  прервал  его  кормчий
акки, - но не можете ли вы мне подсказать... того господина, что  сейчас
стоит за рулевым веслом вашей диремы, зовут не Тамор?
   Слуй быстро повернулся к нему и прищурился:
   - А почему ты так решил?
   Этот вопрос, похоже, сказал кормчему все, что  ему  хотелось  узнать,
потому что он удовлетворенно кивнул и, повернувшись к  своему  капитану,
заявил:
   - Простите, капитан Арамий, но если это Тамор, то, как я  знаю,  есть
только один человек, ради которого он рискнул бы нарушить  свою  клятву.
Этот человек - Великий Грон. И я не сомневаюсь, что он сейчас  стоит  на
палубе нашей акки.
   Со стороны носа, где толпилась команда, донесся  протяжный  вздох.  А
капитан Арамий оцепенело застыл, растерянно глядя  то  на  Слуя,  то  на
Грона. Грон некоторое время молчал, от  души  наслаждаясь  этой  сценой,
потом не выдержал и расхохотался.
   - Ладно, Слуй, я думаю, не стоит  больше  нагонять  страху  на  наших
пленников.  Давайте  лучше  пригласим  капитана  и   его   кормчего   на
"Росомаху". Мне кажется, капитан и сам  с  удовольствием  расскажет  нам
все, что мы захотим узнать.
   На имя "Слуй" реакция была не  менее  бурной  -  со  стороны  команды
донесся испуганный говорок: "Черный Капитан...", а капитан  Арамий  даже
слегка отшатнулся. Слуй же растянул губы в легкой улыбке, которая  (как,
впрочем,  и  любое  другое  выражение  на  его  лице)  всем   показалась
угрожающей, и произнес:
   - Капитан Арамий? Что ж, мне будет очень  интересно  познакомиться  с
лучшим капитаном Венетии...

3

   Центор пыхтел словно  буйвол,  распространяя  вокруг  запах  крепкого
мужского пота, чесночной похлебки и оружейной смазки. Но  Эсмерея  этого
ожидала. И во многом именно из-за этого она и  выбрала  такую  позу  (на
жаргоне портовых шлюх она  называлась  собачьей)  -  стоя  на  локтях  и
коленях с выгнутой спинкой. Во всяком случае, в такой позиции центор  не
дышал ей прямо в лицо... О боги,  ну  сколько  еще  это  животное  будет
пыхтеть? Она хорошо подготовила его к соитию руками  и  языком,  поэтому
сам акт должен был продлиться не так уж долго, но этот буйвол все  никак
не кончал. Может,  у  него  срамная  болезнь?  Тогда  это  действительно
проблема. Говорят, будто те, кто страдает срамной болезнью на  последней
стадии, совершенно не могут кончить, потому что испытывают боль даже при
мочеиспускании. Конечно, она позаботилась о том,  чтобы  на  сегодняшнем
свидании центора охватила страсть, несмотря ни на какую срамную болезнь,
и, слава богам, заранее натерла промежность смесью каины  и  леванды  со
щепотью порошка из кристалла кланаки,  которая,  как  она  знает  еще  с
детства,  хорошо  предохраняет  женщин  от  всякой  заразы,  да   и   от
нежелательной беременности тоже. Впрочем,  судя  по  запаху  набедренной
повязки центора, у него вряд ли есть особые проблемы с  мочеиспусканием.
Но его пыхтение уже  начало  ее  потихоньку  раздражать.  Эсмерея,  чуть
изогнувшись, просунула руку  под  своим  животом,  нащупала  болтающуюся
мошонку своего  партнера  и  начала  умело  тискать  ее  и  поглаживать.
Результат ее усилий не замедлил  сказаться.  Через  несколько  мгновений
центор взревел, навалился на нее всем своим весом и,  пребольно  стиснув
ей груди, резко увеличил  силу  и  частоту  толчков.  Эсмерея  отпустила
мошонку  и,  приподняв  кисть,  обхватила   его   отросток   большим   и
указательным пальцем, сильно сдавив у самого основания.  Еще  толчок,  и
она почувствовала, как этот скользкий корень запульсировал в ее пальцах.
Центор вскрикнул и еще сильнее стиснул ее  грудь,  а  Эсмерея  сильными,
резкими движениями бедер еще  несколько  раз  насадила  свою  вульву  на
вздыбленную головку мужского отростка и только потом  отпустила  пальцы.
Рев центора перешел в утробный вой, а она почувствовала, как внутрь  нее
ударила горячая струя мужского семени, и, не выдержав, тоже застонала...
   С ложа она поднялась первой. О Творец, эти мужчины после  соития  так
беспомощны... Эсмерея накинула на плечи легкую накидку из тонкой шерсти,
налила в бокал вина, прополоскала рот, сплюнула, сделала большой  глоток
и чуть повернув голову, бросила взгляд на  ложе.  Центор  зашевелился  и
уставился на нее озадаченным взглядом. Ну еще бы, любой самец, загнавший
какой-нибудь самке своего толстуна под кожу,  тут  же  начинает  ощущать
себя ее господином. Но она уже успела вбить в голову этому тупому  вояке
достаточно почтения к своей особе, поэтому  он  чувствовал  себя  сейчас
несколько не в своей тарелке и не знал, как ему себя с ней вести. Что ж,
пожалуй, надо ему помочь.
   - Ну, долго вы еще собираетесь мочить мое ложе своим потом, центор?
   Тот дернулся и соскочил с ложа будто ошпаренный.
   - Да, Госпожа!
   Она хмыкнула и произнесла уже более снисходительно:
   - Да ладно, я не сержусь, все же  вы  сумели  доставить  мне  сегодня
некоторое удовольствие.
   Центор торопливо натянул набедренную повязку,  сграбастал  тунику  и,
пробормотав:
   - Да, Госпожа, - устремился к двери.
   - Передайте служанке, пусть принесет таз и воду для омовений.
   - Да, Госпожа, - послышалось уже из-за занавеси.
   Эсмерея окинула насмешливым взглядом все еще колышущиеся  занавеси  и
вновь отхлебнула вина. После  ЭТОГО  ее  всегда  немного  мучила  жажда.
Интересно, а как сам центор отсылал шлюх, после того как  они  выполнили
то, для чего он их  вызывал?  Так  же,  как  она  отослала  его  самого?
Занавесь колыхнулась и разошлась, пропуская служанок,  одна  из  которых
несла большой медный таз, а другая два кувшина теплой воды с  лепестками
роз и белоснежную хлопковую простыню, перекинутую  через  плечо.  Первая
поставила таз на пол и устремилась к ложу. Она  знала,  что  Госпожа  не
любит, когда от постельного белья несет мужским потом. Вторая  осторожно
налила немного теплой воды в таз и  приподняла  кувшин  повыше.  Эсмерея
сбросила накидку и шагнула в таз, одновременно подбирая волосы. Омовение
было одним из ее любимых занятий...

***

   На следующий день она поднялась довольно  поздно.  Лето  подходило  к
концу, и здесь, на побережье,  ночами  и  по  утрам  было  уже  довольно
прохладно, особенно для нее,  проведшей  большую  часть  жизни  в  самом
сердце Великой пустыни. Поэтому Эсмерея решила понежиться в постели.  Да
и куда было торопиться - все приготовления  завершены,  сеть  раскинута,
оставалось только ждать, пока не завибрирует какая-нибудь нить. Конечно,
сеть можно было сделать еще гуще, используя Посвященных  и  наблюдателей
Ордена, коих в одном только Кире и  его  ближних  окрестностях  было  не
менее десятка,  но  пока  она  предпочитала  обходиться  своими  силами.
Посвященные неминуемо информировали бы обо всем  происходящем  Скалу,  а
Эсмерея  собиралась  предпринять  кое-какие  действия,   которые   сразу
заставят Хранителя Эхимея насторожиться и задать  себе  вопрос:  "А  что
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собирается предпринять мое орудие, и против  кого  оно  на
самом деле направлено?" Так что пока ей  представлялось  более  разумным
действовать,  опираясь  только  на  свои  ресурсы.  А  их  было   вполне
достаточно. Казалось, сама удача легко несла ее на  своих  крыльях.  Как
будто Творец, пребывая в зачарованном  сне,  передоверил  ей  весь  свой
запас сил и успеха. Ну надо же, буквально на третий день ее  прибытия  в
Сумерк, где  она  собиралась  провести  не  менее  луны,  в  занятой  ею
резиденции  появились  горгосцы.  Горгосцы  сообщили   ей,   где   нашел
пристанище старый знакомец Измененного, богатый аккумский торговец  Амар
Турин. Правда, он сбежал с Аккума именно для  того,  чтобы  укрыться  от
излишнего внимания Измененного, но все же между ними  сохранилась  некая
странная  связь.  Деньги  торговца   участвовали   в   прокладке   линии
гелиографа, в производстве медной посуды  на  мануфактурах  Измененного,
плавали на его кораблях, вливались  в  его  подвалы  в  виде  страховок,
таможенных пошлин и утекали из-под его руки прибылью и дивидендами.  Так
что хотя Амар Турин  покрывался  холодным  потом,  стоило  лишь  кому-то
упомянуть при нем мирское имя Измененного, тем не менее они были связаны
тысячами невидимых  нитей  делового  интереса.  И  это  делало  торговца
бесценным источником информации. Это, ну и  еще,  конечно,  то,  что  он
лично был знаком с Измененным...
   Затем был Старший Посвященный Гнерг. Это блюдо оказалось  приправлено
еще и сладостью личной мести. Гнерг был одним из самых больших подонков,
которые встретились Эсмерее на её жизненном пути.  Впрочем,  он  оказал,
наверное, и самое  существенное  влияние  на  ее  характер.  Именно  под
воздействием Гнерга она поняла,  что  всегда  будет  одна  против  этого
враждебного мира. А у Творца слишком много более важных  дел,  чем  хоть
сколь-нибудь заметное участие в ее судьбе. Так что Гнерг пожал  то,  что
вырастил. И он сообщил ей об Облионе...
   Так одно цеплялось за другое, и все вместе позволило  ей,  во  многом
неожиданно даже для нее самой, абсолотно самостоятельно выстроить  очень
крепкую ловушку.  Сейчас  Эсмерея  осознавала,  что,  отдавая  ей  томг,
Хранитель как бы подталкивал ее к самому  простому  и  удобному  пути  -
воспользоваться ресурсами Ордена, ведь мир уже почти забыл  о  том,  что
такое томги. А он с его помощью  смог  бы  контролировать  ее  действия,
любой ее мало-мальски серьезный шаг. Но тут  судьба  повернулась  другой
стороной и,  похоже,  Творец  обратил-таки  на  нее  свой  благосклонный
взгляд. И это еще больше укрепляло Эсмерею в ее, по существу, преступных
намерениях.  Если  Творец,  всевидящий  и  всезнающий,  не   только   не
воспротивился ее намерениям, но и послал ей удачу, значит, как бы ужасно
ни выглядели на первый взгляд ее намерения, похоже, именно она исполняла
волю Творца. Она была игроком, а  Хранитель  и  остальные  Старшие  были
всего лишь фигурами на доске. Во всяком случае, она  уже  почти  убедила
себя в этом. Вот только этот сопляк-раб с  каждым  днем  становился  все
несноснее... День прошел  в  благостно  ленивом  ничегонеделании.  После
обеда Эсмерея позвала служанок, и они два часа расчесывали ее  роскошные
волосы. Со двора доносились резкие, гортанные выкрики центора, который с
самого утра гонял своих орлов.  За  время  путешествия  с  Эсмереей  они
изрядно отъелись и, хотя,  находясь  в  поместье  Амара  Турина,  центор
проводил кое-какие занятия, изрядно  обленились.  Солдат  всегда  должен
быть занят - такова первая заповедь любой армии. Если у солдата остается
время побалдеть и подумать, его боеспособность снижается. Солдат  должен
думать только о том, как убить врага и самому  остаться  в  живых,  хотя
последнее не всегда есть обязательное условие.  Уж  такова  она  -  доля
любого солдата, будь это рядовой мечник или центор. И тот, кто  пошел  в
армию только покрасоваться  перед  подружкой  с  обнаженным  мечом  и  в
красивых доспехах, очень быстро окончит свой земной путь.  Если  его  не
зарубит враг в первом же бою, то, как только выяснится,  что  он  такое,
как-нибудь втихаря придушат свои. Никто не захочет терпеть в своем строю
"дырку". Слишком дорого может обойтись на поле боя слабина  даже  одного
бойца. Встал в строй - так  дерись  и  молись,  чтобы  сегодня  Магр  не
обратила на тебя своего взора. А там уж как она решит...
   Вечером  Эсмерея  вновь  призвала  к  себе  центора.  Тот   вошел   и
остановился у порога, неловко переминаясь с ноги на  ногу  и  мучительно
соображая, зачем его позвали на этот раз. Вчера, когда он вошел, Госпожа
встретила его лежа на ложе, едва прикрытая тончайшей шелковой простыней,
а сегодня она сидела у зеркала затянутая в глухое, от ступней до  горла,
плотное шерстяное платье. Ее шею и руки украшали массивные  браслеты,  а
сложную прическу венчала изящная диадема. В таком виде  скорее  подобало
присутствовать на  приеме  "Тысячи  огней"  во  дворце  императора,  чем
встречать любовника в своем алькове.
   Некоторое время в комнате висела тишина.  Эсмерея  отложила  перстни,
которые она примеряла, когда вошел центор, и негромко спросила:
   - Как прошел день, центор?
   Тот откашлялся и четко отдал рапорт, как он, наверное, это  делал  на
строевом плацу своего легиона.  Эсмерея  сморщила  носик.  И  незаметным
движением пальцев бросила в небольшую жаровню, стоявшую у  изголовья  ее
ложа, пару шариков супремы.
   - Что  ж,  я  рада,  что  вы  наконец  обратили  внимание  на  боевую
готовность ваших людей. А то у меня сложилось впечатление, что ваши люди
стали забывать, что такое мечи и луки.
   Центор побагровел. Обвинение явно было несправедливым, но сладковатый
аромат супремы уже ударил ему по мозгам,  и  его  мысли  приняли  совсем
другое направление. Да еще сидевшая перед ним  женщина  слегка  изменила
позу, чуть отставив ножку (так что  обнажилась  щиколотка)  и  приподняв
плечи,  отчего  отлично  видимая  в  большом  серебряном  зеркале  грудь
поднялась  и  напрягшиеся  соски  вызывающе  натянули  ткань.  Вообще-то
супрема одинаково действовала на любую особь вне зависимости от пола, но
Эсмерея уже привыкла к ней и могла держать себя в руках.
   - Я... э-э... да, Госпожа. - Центор облизал внезапно пересохшие губы.
   - Что "да"? Я больше не могу рассчитывать  на  ваших  людей,  как  на
хороших воинов?
   - Э-э-э... нет, Госпожа, то есть... -  Центор  уже  слабо  соображал,
прилагая неимоверные усилия, чтобы удержаться  на  месте.  Эсмерея  едва
з