ловой,  -  реалист.  Обученный  человек  может
убить тарелкой, подушкой, голыми руками,  наконец.  Неумелый  со  всем  этим
арсеналом только порежется.
   Она  встала,  провела  рукой  по  ножу-кхукри,  индийской  чакре,   потом
повернулась.
   - Ты все это привез?
   - Большую часть - нет, сделал по запомнившимся образцам.
   - И всем этим умеешь пользоваться? Казимир раздраженно поджал губы. Он не
любил, когда кто-то посторонний узнавал о его "невинных" увлечениях.
   - Более или менее. Женщина усмехнулась.
   - А ты разносторонний человек. - Она подошла к книжным стеллажам, провела
пальцами по корешкам. - Макиавелли, Тарле, о, Кейнс!  А  это  что,  "История
мостостроения"? Фантастика! Никогда  не  думала,  что  старшие  офицеры  КГБ
интересуются подобными вещами, - она повернулась к Казимиру, - ну  ладно,  у
меня есть для вас сюрприз, принесите бокалы.
   Он прошел на кухню и рявкнул на Люя:
   - Зачем пустил? Баб мне дома не хватало! Люй покачал головой.
   - Она - шакти. Кто я такой, чтобы противиться ее воле?
   Когда он вернулся в кабинет, ее там не  оказалось.  Казимир  посмотрел  в
столовой, постоял, прислушавшись, в коридорчике, потом осторожно заглянул  в
спальню. Она сидела на ковре у кровати, обнаженная, в позе лотоса. Перед ней
горела какая-то пахучая свеча и стоял сосуд с рубиновой  жидкостью.  Казимир
попытался прикрыть дверь; но она позвала его голосом, от которого у него все
встало дыбом:
   - Иди же ко мне, Воин, сегодня звезды благоволят нам.
   Через месяц они поженились.
   А через пять лет ее убили. Она была на втором месяце, когда ее затащили в
машину молодые сластолюбцы из московской "золотой  молодежи"  и  отвезли  на
чью-то отцовскую дачу. Костров, помня о Владивостоке, распорядился, чтобы до
Казимира не дошло ни буковки из реальных фактов - все представили так, будто
ее сбила машина, но Казимир докопался. Два года  после  этого  он  тщательно
устанавливал и перепроверял имена тех, кто был на  даче,  а  потом  уехал  в
отпуск на Валдай. В течение одной недели все, повинные в смерти Тамары, были
жестоко убиты. Когда Казимир появился на работе,  Костров  сумрачно  покачал
головой, но ничего не сказал.
   Когда "ушли" Кострова, Казимир решил, что  пришла  и  его  пора  собирать
вещи. Однако все произошло по-другому. Новый начальник управления вызвал его
в первый же день.  После  вежливых  фраз,  которые  маскировали  напряженную
работу мозговых извилин, новый  начальник  вдруг  выудил  из  сейфа  бутылку
английского джина и, показывая степень осведомленности, разлил два бокала.
   - Не будем нарушать традиции. Казимир молча кивнул и немного расслабился.
   -  Знаете,  Казимир  Янович,   когда   рассматривался   вопрос   о   моем
предшественнике, я  сделал  все  возможное,  чтобы  он  ушел  с  наименьшими
потерями, но не из-за него...
   Казимир держал паузу.
   - Из-за вас.
   Казимир поставил стакан на стол и поднял глаза.
   - Чем обязан такой чести?
   - Бросьте, вы  все  прекрасно  понимаете.  В  вашей...  вернее,  в  нашей
структуре работают семнадцать оперантов вашего уровня. За  последние  десять
лет мы имеем девятнадцать операций. Из них девять проведены со стопроцентной
эффективностью, три с частичной, остальные провалены.  Все  девять  успешных
проведены вами.
   - У тех семи были объективные причины, материалы разбора есть  в  архиве.
Начальник рассмеялся:
   - Да, и это тоже есть в вашем психопрофиле. Знаете, как это обозвали наши
психологи - "рыцарский комплекс". Вы остаетесь верны  даже  такому  подонку,
как Костров, и толпе бездарностей, если считаете себя частью команды.
   Казимир усмехнулся:
   - А вы считаете себя лучше Кострова? Начальник прервал смех:
   - А вы?
   Казимир вдруг почувствовал какую-то тупую усталость  и  выдал  такое,  от
чего сам оторопел:
   - Нет. Я с ним из одного дерьма, и плевать на то, что я влез  в  него  по
молодости и глупости. Я давно не верю ни в библейские заповеди, ни тем более
в моральный кодекс строителя коммунизма. Я, как и вы, убивал невинных, пытал
женщин и сжигал деревни и особых угрызений совести не  испытываю,  поскольку
дрался с врагом, который поступал не лучше. Но кое-какие принципы я для себя
определил давно, когда начал понимать, кто я и что делаю.
   Начальник суетливо бросил взгляд на статуэтку Дон-Кихота, в которой,  как
знал  Казимир,  был  спрятан  микрофон,  но  потом  облегченно  вздохнул  и,
демонстративно отодвинув ее  в  сторону,  показал  два  обрезанных  провода.
Однако поспешил перевести разговор на другую тему:
   - Знаю: "держи себя в кулаке". Казимир покачал головой.
   - И это раскопали.
   - Да нет, сам Костров рассказал, только сумбурно. Не можете ли повторить?
   - Что ж, большой палец - не прощай врагов, указательный  -  имей  друзей,
средний - не испытывай сожалений о том, что  сделано,  безымянный  -  меньше
ври, мизинец - сумей достойно умереть. Но в  общем-то  это  бравада,  я  сам
принципы эти неоднократно нарушал, особенно последний.
   - Все равно, когда человек даже просто формулирует что-либо подобное, это
о многом говорит. - Начальник несколько мгновений помолчал.  -  Я  знаю,  вы
публикуетесь. Сколько у вас работ?
   - Не знаю, не считал, где-то около семидесяти.
   - И в каких областях?
   - Тактика, история, металлургия, материаловедение, психология,  страховое
дело, международное и морское право, экономический анализ... Но к  чему  эти
вопросы, я не верю, что в моем личном деле нет полного перечня.
   - Есть, но просто перечисление, а мне хотелось бы поточнее разобраться  с
кругом ваших интересов.  -  Он  поднял  на  Казимира  испытующий  взгляд  и,
заметив,  что  тот  демонстративно  бросил  взгляд   на   часы,   добродушно
усмехнулся: - Вижу, вы торопитесь, но если не  возражаете,  то  я  хотел  бы
позже продолжить разговор.
   Казимир кивнул и поднялся.
   - Разрешите идти?
   - Да, пожалуйста.
   В восемьдесят девятом Казимир вышел в отставку... Он принципиально отверг
несколько  предложений  по  прежнему  профилю   деятельности   и   устроился
консультантом в издательство.  Деньги  ему  были  особо  не  нужны,  хватало
полковничьей пенсии. Доступ к спецраспределителю тоже остался,  так  что  он
хотел заняться чем-то для души. Он успел заочно  получить  звание  почетного
доктора в трех зарубежных университетах, которые  считали  его  кто  крупным
невыездным ученым, занимающимся военными разработками,  а  кто  диссидентом,
скрывающимся  от  КГБ  и  потому  публикующимся  через  третьи  руки  и  под
псевдонимом. Так что в издательство он пошел, скорее,  для  того,  чтобы  не
особо маяться бездельем и иметь доступ к самым свежим новинкам. А через  три
года умер Люй. Он умер в день  и  час,  который  выбрал  сам.  Он  сходил  в
парикмахерскую, постригся, тщательно  вымылся,  переоделся  в  чистое,  взял
Белый Шлем, подошел к Казимиру и сказал:
   - Мне пора, когда будешь умирать, надень это. Казимир не сразу понял, что
он сказал, непонимающе посмотрел на Шлем и тупо спросил:
   - Зачем?
   Люй сунул Шлем ему в руки, сказал:
   - Предопределено, - вернулся в спальню, лег на кровать и умер.
   Казимир   похоронил   его   на   маленьком   буддистском    кладбище    у
свежеотстроенной  сангхи.  Когда  он  вернулся  домой.  Белый  Шлем   тускло
поблескивал  на  кружевной  салфетке  рядом   с   трофейными   декоративными
тарелками, которые он привез из Германии. Казимира будто что-то  потянуло  к
нему. Он взял Шлем и покрутил его в  руках.  Как-то,  когда  он  достал  Люя
своими вопросами, тот скупо рассказал ему  обрывок  легенды,  относящейся  к
Белому Шлему. Там было что-то о Змее  миров,  одной  из  чешуек  которого  и
является Земля; о большой доске для игры в го, на которую боги вместо костей
и камешков бросали  людей,  о  великих  воинах,  чьим  предназначением  было
странствие по чешуйкам Змея миров, а  Белый  Шлем  был  тем  стаканчиком,  в
котором боги шелестели выбранными костями - судьбами, - прежде  чем  бросить
их на доску. Короче, обычная восточная  дребедень,  которая  именно  сегодня
вдруг показалась Казимиру странно значительной.  В  это  мгновение  Казимира
пронзила мысль, что его больше ничто не держит на этой земле и почему бы ему
не отправиться вслед за Люем, тем более что в одной из ваз лежал именной ТТ.
Но Казимир невольно вздрогнул и торопливо отложил Шлем,  будто  именно  этот
предмет навеял ему такие мысли, а потом повернулся и вышел из комнаты.
   Однажды к нему в дверь постучался шустрый  молодой  человек  и  предложил
продать квартиру в обмен на  полное  обеспечение  до  конца  жизни.  Казимир
печально улыбнулся и ответил, что привык сам заботиться о себе. На следующий
вечер к нему в подъезде подошли три мордоворота и предложили "не  ломаться".
Казимир вежливо выслушал, потом сломал двоим из них берцовые кости, а самому
наглому выдавил  глаз.  Через  четыре  дня  его  подстерегли  в  подъезде  и
"вырубили" ударом по голове. Когда  он  очнулся,  то  обнаружил,  что  лежит
крепко связанный в своем кабинете, а у его  стеллажей  с  оружием  толпились
какие-то мордовороты и один говорил другому:
   - Ну дает печатник, то-то он наших  вырубил.  Казимир  шумно  вздохнул  и
сплюнул кровавую пену. Парни обернулись, и один крикнул в коридор:
   - Очухался.
   Через несколько мгновений в кабинет вошли еще трое. Один из них  выглядел
более развитым и держал в руках его пенсионное удостоверение.
   - Да-а, Казимир  Янович,  доставили  вы  нам  хлопот,  ну  и  мы  хороши,
собирались  прижать  простого  типографского  служащего,  а   нарвались   на
полковника  КГБ.  -  Он  присел  на  край  диванчика  и,   разведя   руками,
заинтересованно спросил, будто продолжая некий давно тянущийся  разговор:  -
Ну и что будем делать?
   Казимир посмотрел на рубашку, шевельнулся и вскрикнул от боли.
   - Развяжите, - сказал он, отдышавшись.
   - Зачем? - нагло поинтересовался собеседник.
   - Как я понял, вам нужна моя квартира?
   - Ну она уже наша - все чин чинарем, подписи, печати.
   - Ерунда, - Казимир поморщился от боли,  -  вы  же  знаете,  что  она  не
приватизирована.
   - Ну это для нас не проблема...
   - Нет, проблема, пока она находится в  ведении  управления  делами  нашей
службы.
   Собеседник удивленно посмотрел на него, потом нахмурился.
   - И что вы можете предложить?
   - Развяжите.
   Тот кивнул одному из мордоворотов.  Через  несколько  мгновений  Казимира
грубо подняли и перерезали веревки. Когда перед  глазами  перестали  плавать
красные круги. Казимир осторожно поднялся и, держась за  стенку,  подошел  к
серванту. Минуту передохнув, он опустил руку в большую вазу и достал именной
ТТ. Двое дернулись, но пистолет бухнул дважды, и оба рухнули на  том  месте,
где стояли. Главный сипло прошептал:
   - Ты че, дед, тебя ж посадят? Казимир грустно усмехнулся:
   - У меня отбиты почки, сломаны два или три ребра, и одно из ребер пробило
легкие, я уже не жилец.
   Он захлебнулся кашлем, и в этот момент один из  мордоворотов  бросился  к
двери. Если бы он бросился на него, у одного из двух оставшихся был бы шанс,
а так... Когда все было кончено, Казимир сполз по стене. "Неплохая смерть, -
подумал он, - на поле боя, в окружении трупов врагов, но Люй бы не одобрил".
Подумав о Люе, он поднял глаза и припомнил его странную просьбу. Шлем  лежал
на том же самом старом комоде. Сил преодолеть комнату еще раз  не  было,  но
Казимир, стиснув зубы и почти теряя сознание, протащился по стене до  комода
и натянул на голову металлический колпак. Удивительно, но боль ослабла. Он с
удивлением припомнил, что никогда  не  видел,  чтобы  Люй  что-то  делал  со
Шлемом. Разве что пыль с него стирал. Дышалось тяжело.  Легкие  были  забиты
кровью. "Уже скоро", - подумал Казимир и откинулся к  стене.  Последней  его
мыслью было: "Глупо выгляжу... В салатнице..."

   Казимир судорожно сглотнул и закашлялся, на языке остался привкус соленой
воды. Он приподнял веки и тут же опять  зажмурился  -  в  глаза  било  яркое
солнце. Нахлынула очередная волна. Казимир плотно сжал  губы  и  перекатился
подальше.
   - Ну, ты,  к-к-козел  г-горный,  хватит  р-р-разле-живаться,  дуй  з-з-за
вином.
   Язык был явно не русский. Казимир свободно общался на польском, немецком,
французском, английском и испанском. Понимал еще дюжину и мог узнать еще два
десятка языков и диалектов, этот не был похож ни на что. Певучие  гласные  и
резкие, звонкие согласные. Он открыл глаза и  посмотрел  в  сторону,  откуда
доносился голос. Десяток человек, одетых в набедренные повязки  или  юбчонки
из какого-то тряпья, валялись на песке. В  голове  всплыло,  что  это  груда
Одноглазого, они жили тем, что разгружали корабли в порту Тамариса,  и,  как
всякий портовый люд, тем, что удавалось украсть из пакгаузов и хранилищ.
   - Т-т-ты чего, г-г-губастый, припух? Теперь до Казимира  дошло,  что  это
обращаются к нему. Худой как скелет мужик,  с  культей  вместо  левой  руки,
грозно смотрел на него, подкидывая в целой руке  каменный  голыш.  Все,  что
происходило, могло быть  предсмертным  бредом,  но  бред  был  очень  яркий,
качественный, реальный, с массой совсем ненужных подробностей.
   - Т-т-тебя что, е-е-еще проучить.
   Казимир  вспомнил,  что  его  послали  украсть  из   ближайшей   портовой
забегаловки кувшин дешевого кислого вина. Потом до него дошло,  что  это  не
его воспоминания. Того, кто помнил это, звали Грон, он был найденышем и  жил
при груде как мальчик на побегушках.  Судя  по  воспоминаниям  и  словарному
запасу,  ему  было  лет  восемь-девять.  Казимир  осмотрел  себя.  Это  тело
принадлежало не ребенку: длинные, мускулистые  ноги,  широкие  плечи,  бугры
мышц.  Хотя  во  всем  этом  еще  чувствовалась  некая  незавершенность,  но
обладателю этого тела было уже, как минимум, четырнадцать. Ну а  для  такого
возраста он был ОЧЕНЬ развит.
   - А, п-п-получи.
   Казимир уловил бросок и легко присел, отбив рукой летящий в голову голыш.
Тело реагировало с некоторой заминкой,  будто  новенькая,  необмятая  форма.
Казимир... Грон настороженно посмотрел на груду, оценивая  шансы  на  случай
осложнений, худой смотрел на него, разинув рот.
   - Н-н-ну, козел, - раздался изумленный возглас. Груда захохотала.
   - Что, Однорукий, уел тебя губастый?
   - Д-д-да я ему с-с-сейчас...
   - Ладно, кончай. - Крупный чернобородый мужчина с повязкой на одном глазу
махнул рукой, и Однорукий, как послушная собачонка,  отскочил  в  сторону  и
грохнулся на песок. - А ты, нахлебыш, давай быстрее, в горле пересохло.
   Грон... черт  возьми,  это  тело  не  хотело  признавать  другого  имени,
несколько мгновений постоял неподвижно, решая, что делать, потом  повернулся
и двинулся в порт. Отойдя от груды на приличное расстояние,  Грон  опустился
на песок, и тут на него навалилось. Несколько  минут  он  сидел  ошарашенный
произошедшим. Обычный, средний человек, наверное, ударился бы в панику, стал
бы щипать себя за мягкие места, громко возвещать, что этого не  может  быть,
но доминирующая личность Грона, та, что была Казимиром,  отличалась  большой
способностью к адаптации. Оказавшись  неизвестно  как  в  незнакомом  месте,
чужом теле, он первым делом попытался определиться с  языком,  увернулся  от
голыша,  "прокачал"  валявшихся  на  песке  членов  груды  с  точки   зрения
непосредственной  опасности  и  потенциальных  осложнений  и  лишь   теперь,
оставшись один и не имея непосредственной угрозы жизни и здоровью,  позволил
своей психике слегка слететь с катушек. Что в общем-то было нелишне, ибо для
Homo sapiens образца  конца  двадцатого  столетия  принять  как  само  собой
разумеющееся факт переселения душ и  при  этом  чувствовать  себя  абсолютно
нормально - вещь невозможная.
   Когда немного отпустило, Грон по старой привычке "прокачал" ситуацию:  "В
плюсах: я жив, я молод, знаю язык  и,  по-видимому,  обладаю  знанием  массы
технологий, которые позволят мне неплохо устроиться; в минусах: я  не  знаю,
кто, где, когда и зачем со мной это сотворил, где я нахожусь, сколько у меня
времени и зачем ему это надо". Он немножко покрутил в голове эти  немудрящие
выводы. Все остальное было из области догадок, сделанных на основе сведений,
почерпнутых из научно-популярной литературы и околонаучной фантастики, а  он
привык работать с несколько более  надежными  источниками  информации.  Грон
вздохнул, отложил вопросы на потом и двинулся к припортовым забегаловкам.
   Покопавшись в воспоминаниях, он понял, что просто зайти и, улучив момент,
ухватить кувшин не удастся. Портовые воришки типа Грона давно были  известны
вышибалам, и  попытка  проникнуть  в  любую  забегаловку  вызывала  у  Грона
неосознанные неприятные ощущения.  Потом  он  представил,  какой  неприятной
неожиданностью окажется подобная встреча для первого же вышибалы, привыкшего
видеть в Гроне медлительного, тупого увальня, пару минут потешил воображение
и отказался от своего намерения. В любом обществе столкновение  людей  столь
разного  социального  статуса  -  уважаемого  вышибалы,  выполняющего   свои
оплачиваемые обязанности, и презираемого портового  воришки  самого  низкого
уровня - могло закончиться только одним исходом, иначе...  Грон  вздохнул  и
решил действовать традиционным путем, который  заключался  в  том,  чтобы  с
неуклюжим грохотом ввалиться в заведение, заграбастать кувшин  с  ближайшего
стола, молясь о том, чтобы он оказался не совсем пустым, и, получив  штатную
долю пинков и затрещин от посетителей и вышибалы, выбраться обратно. В  этом
случае он расплачивался за вино своими боками и  устраивал  для  посетителей
забегаловки что-то вроде  выступления,  за  что  ему  милостиво  дозволялось
унести кувшин.
   Когда он приволок почти полный кувшин, груда  встретила  его  недовольным
ворчанием.  Одноглазый  зло  сплюнул,  взмахом  руки  оборвал  бормотание  и
рявкнул:
   - Ты, сын ишака и черепахи, где так  долго  шлялся?  Грон  позволил  телу
отреагировать  привычным  бормотанием,  потом   подобрал   брошенный   кусок
плесневелой лепешки  и  с  огромным  трудом  удержался  от  того,  чтобы  не
вцепиться зубами в облепленный  песком  ломоть.  Пока  рука  нехотя  счищала
песок, подрагивая от нетерпения, вызванного  воплем  пустого  желудка,  Грон
анализировал  ощущения.  Первичное   сознание   обладало   крайне   скудными
мыслительными способностями, поэтому сознание Казимира Пушкевича без проблем
заняло доминантное положение в мозгу.  Но  примитивные  функции  и  условные
рефлексы типа реакции на имя, чувство голода,  нежелания  получать  пинки  и
затрещины в забегаловке пока не сдавались. Грон быстро закончил с лепешкой и
поймал себя на том, что смотрит голодными глазами на  жующую  груду.  Меньше
его в груде получал только Фанер-арфист, но тому уже было сто лет в обед, да
и размеры его составляли едва четверть от Грона. Он с трудом отвел взгляд  в
сторону.
   - Гляди-ка, а наш теленок не наелся! Память  Грона  услужливо  подсказала
образ говорившего. Это был плотный высокий мужчина по прозвищу  Акула-молот,
все свободное время уделявший изобретению очередных  издевательств.  Он  был
чертовски силен, и, будь он чуть  посдержаннее,  их  груда  давно  могла  бы
называться  грудой  Акулы,  но  Одноглазый,  как   умелый   политик,   сумел
использовать гнусные наклонности Акулы для нагнетания страха перед ним,  так
что молчаливое большинство решило, что Одноглазый для  всех  удобнее.  После
двух попыток установить свою власть, закончившихся тем, что Акулу  била  вся
груда скопом, он еще больше обозлился и сосредоточил свое внимание на  самых
безответных, к  коим  относились  Грон,  Фанер-арфист  и  еще  пара  убогих.
Остальным перепадало намного реже, только когда Акула входил в раж.
   - Ну ты, сын коровы, если ты такой голодный, почему бы  тебе  не  сожрать
свою ляжку?
   Груда оживилась, Акула придумал новое развлечение. Грон почувствовал, как
тело начинает  мелко  дрожать.  Это  опять  была  ре