унике  и  начищенном
бронзовом шлеме, со знаком надсмотрщика за иноземцами на груди, презрительно
оттопырив губу, оглядел стоящую перед ним  фигуру.  Не  очень  чистый  белый
балахон и суковатая палка с раздвоенным рогаткой концом, изрядно  ободранная
снизу котомка  за  спиной,  заношенные  сандалии  и  грязные  ноги.  Обычный
пилигрим к престолу Магр, стремящийся в главный храм,  чтобы,  по  традиции,
лишить себя жизни у подножия известной всему миру  статуи  в  главном  храме
богини.
   - Откуда? - лениво бросил надсмотрщик.
   - С Тамариса.
   Надсмотрщик удивленно покачал головой:
   - Странно. - И ехидно добавил: - Ты бы еще через острова Магрос поплыл.
   Пилигрим поднял равнодушный взгляд:
   - Этой зимой на море были более короткими кружные дороги.
   Надсмотрщик хмыкнул:
   - Шутник. - Но тут его сальные глазки увидели, что с торговой лохани,  на
которой прибыл этот вонючий пилигрим, уже  начали  выгружать  кипы  дубленых
кож. Его нос сморщился, но это все же сулило больший доход, чем  можно  было
поиметь с нищего пилигрима. И он быстро протянул руку за мздой, а потом,  не
глядя, сунул монетку в карман. Ну что еще можно ждать от такого  урода,  как
не медный щерник? Надсмотрщик пнул пилигрима по лодыжке и, буркнув:
   - Проваливай, - поспешил  к  кораблю.  Грон  отскочил  в  сторону,  давая
возможность трясущимся телесам чиновника проскочить мимо,  и,  проводив  его
взглядом, повернулся в сторону порта. Нграмк был крупнейшим портом  на  этом
побережье. Сначала они думали высадиться в одной из дюжины гаваней поменьше.
Но в таких местах любой корабль, как бы  невзрачно  он  ни  выглядел,  сразу
бросается в глаза. А в большой порт подобных лоханок прибывало по  нескольку
десятков за день. И поскольку Грон хотел, чтобы  о  его  прибытии  в  Горгос
осталось как можно меньше свидетельств, решено  было  идти  в  Нграмк.  Грон
спустился с пирса и не спеша, опираясь  на  посох,  двинулся  сквозь  толпу.
Нграмк был самым большим портом из всех, которые Грон видел  до  сих  пор  в
этом мире. Говорили, что расположенный на другом  побережье  Кранк  был  еще
больше, но Грон никогда там не был. Он  медленно  пробирался  сквозь  толпу,
сохраняя на лице отрешенное выражение, которое и  должно  присутствовать  на
лице пилигрима,  человека,  стремящегося  к  смерти.  Но  глаза  под  слегка
опущенными веками внимательно  смотрели  по  сторонам.  Когда  он  вышел  на
площадь, так же плотно забитую народом, как и  причалы  порта,  по  которым,
казалось, слонялись  все,  кому  не  лень,  то  почувствовал,  как  какой-то
оборванец тесно прижался к нему с той стороны, где висел кошель. Грон  замер
и молниеносно ухватил оборванца за ловкие пальцы. Ремешки, на которых  висел
кошель, уже  были  обрезаны,  но  сам  кошель  пока  еще  оставался  в  руке
оборванца. Воришка дернулся, потом  попытался  полоснуть  отточенной  медной
монетой, которой перерезал ремешки, по стиснувшей его пальцы руке пилигрима,
но Грон быстро перехватил метнувшуюся  к  нему  щепоть  и  ловким  движением
заставил пальцы оборванца развернуть монету заточенной стороной  внутрь  его
собственной ладони. Парень дернулся и уже округлил рот, собираясь заорать от
боли, но Грон наклонился к его уху и прошептал:
   - Вякнешь - останешься без пальцев. Оборванец закусил губу. Так,  держась
за руки, будто два страстных любовника,  они  прошли  через  всю  площадь  и
свернули в небольшой переулок. Грон притормозил, повел глазами, выбирая один
из дюжины зияющих черных провалов, по-видимому являвшихся входами в  местные
гадюшники, и, выбрав, нырнул внутрь, увлекая за собой невольного спутника.
   Когда они уселись за  дальний  конец  низкого  столика,  Грон  наконец-то
разжал руку и выхватил монету. Оборванец свирепо сверкнул глазами и, поднеся
руку ко рту, стал слизывать с ладони выступившую кровь.
   - Что ты себе позволяешь, грязный иноземец?
   Грон покосился на остальных посетителей забегаловки и так  же,  как  они,
щелкнул пальцами. Тут же к их концу столика, тяжело  переваливаясь,  подошла
дородная старуха и, походя слизнув  каплю  висящую  на  бородавке,  спорящей
размерами с ее явно немаленьким носом, беззубо прошамкала:
   - Што угодно гошподину?
   Грон  молча  ткнул  пальцем  в  направлении  растрескавшихся  кувшинов  с
каким-то пойлом, стоящих на соседних столах, и показал два пальца.
   Старуха согласно кивнула, но не ушла, а просящим голосом протянула:
   - Может,  гошподин  жакажет  рыбу?  Грон  принюхался  и  кивнул.  Старуха
обрадованно хрюкнула и зашаркала к очагу. Оборванец заинтересованно  смотрел
на Грона. Наконец он несколько ехидно спросил:
   - Ты, никак, хочешь возместить мне порезанную руку? Имей  в  виду,  этого
кислого пива и подвонявшей рыбы будет мало.
   Грон отрицательно покачал головой:
   - В том, что случилось с твоей рукой, виноват  ты  сам.  Нечего  лезть  к
чужим кошелям. Просто я впервые в этом городе, а по  прежнему  опыту  помню,
что никто лучше не знает город, чем лихие парни вроде тебя.
   Оборванец довольно расправил плечи:
   - В этом ты прав. - Он хитро прищурился. - Значит, ты хочешь меня нанять?
Учти, я дорого стою. Одного обеда не хватит.
   Грон усмехнулся про себя, а сам задумчиво произнес:
   - Что ж, пожалуй, я без труда управлюсь с двумя порциями, а  может,  даже
закажу еще.
   Оборванец обеспокоенно встрепенулся и торопливо забормотал:
   - А впрочем, я думаю, что святому человеку  можно  услужить  и  за  такую
малость...
   В это время старуха, шаркая  ногами,  принесла  два  кувшина  и  блюдо  с
горячей рыбой.  Оборванец  тут  же  схватил  самый  большой  кусок  и  начал
торопливо запихивать его себе в рот, запивая большими глотками  из  кувшина.
Грон ел не торопясь, но, когда оборванец  расправился  с  первым  куском  и,
рыгнув, потянулся  за  вторым,  Грон  молниеносно  выбросил  вперед  руку  и
чувствительно врезал ему по ладони. Парень приглушенно взвыл, но убрал  руку
и несколько мгновений молча сидел и смотрел, как жует Грон. Потом  потянулся
и осторожно взял самый маленький кусочек. Грон невозмутимо  подхватил  кусок
побольше и отправил в рот.
   Остаток трапезы прошел спокойно. Когда на блюде не осталось ни  крошки  и
оборванец,  сытно  рыгнув  очередной  раз,  похлопал  себя  по   животу   и,
выразительно указав на желудок, попытался подняться,  Грон  вытянул  руку  и
уткнул ему палец в подшейную выемку:
   - Ты, никак, хочешь удрать?  Оборванец  послушно  шлепнулся  на  место  и
пробормотал:
   - Ну попытаться-то надо было. - Он вздохнул и,  бросив  на  Грона  острый
взгляд, произнес: - А  ты  очень  странный  пилигрим.  Никогда  не  встречал
такого.
   - Там, откуда я родом, таких еще много, - бросил Грон.
   Оборванец фыркнул, устроился поудобней и важно заговорил:
   - Ну, наниматель, что тебя интересует? Грон усмехнулся:
   - Расскажи мне о городе. Все, что знаешь. Просто  мели  языком,  а  когда
меня заинтересуют какие-то подробности, то я спрошу.
   Оборванец, важно задрав подбородок, начал:
   - Нграмк - лучший город мира, потому  что  он  -  самая  большая  клоака,
которая только может существовать в пределах Ооконы...
   Через четыре часа Грон заказал еще пива и  рыбы.  А  когда  они,  изрядно
набравшись, выползли на улицу, Вграм, как звали  оборванца,  окинув  одеяние
Грона оценивающим взглядом, будто впервые его увидел, твердо заявил:
   - Тебе надо сменить одежку. Ты чертовски хороший собутыльник, но если  мы
с тобой завалимся добавить куда-то еще, кроме заведения матушки Толстухи, то
на тебя будут сильно коситься. А возможно, и донесут портовому  надсмотрщику
за иноземцами. - Он постоял, покачиваясь,  о  чем-то  напряженно  размышляя,
потом резко, чуть не шмякнувшись на землю, повернулся  и  заявил:  -  Иди-ка
обратно и подожди меня.
   И, прежде чем Грон успел что-то сказать, исчез в темноте. Грон  несколько
мгновений стоял, тупо глядя в темноту и понимая, что он только  что  упустил
шанс спокойно выбраться из города. А затем, решив, что, судя по тому, как он
лопухнулся  после  всего  лишь  восьмого  кувшина  пива,  в  его  подготовке
наличествуют серьезные пробелы, двинулся обратно к матушке Толстухе.
   Хотя Грон его уже и не ждал, оборванец появился  спустя  полчаса.  Бросив
перед Гроном драную столу, он гордо произнес:
   - С тебя двадцать монет. Золотарь согласился расстаться со своим  тряпьем
только за такую цену.
   Грон   осмотрел   ощутимо   пованивающее   одеяние,   сморщил    нос    и
поинтересовался:
   - А почему золотарь? Оборванец удивился:
   - А кем в Горгосе еще может быть иноземец? Только рабом,  пилигримом  или
золотарем. Хотя нет, - он ехидно хмыкнул, - еще свиногоном, но их не пускают
в пределы города, потому что от них воняет еще хлеще, чем  от  золотарей.  А
еще бродячим акробатом, но этого нигде поблизости не наблюдалось.  Да  и  не
подойдет это тебе. Потому как  тогда  тебя  вполне  могут  в  любой  таверне
заставить показывать представление. Понял, пилигрим? - И он захохотал.
   Грон взял столу, поднес ее к еле дававшему свет фитильку масляной  лампы,
оглядел и негромко бросил:
   - Два щерника.
   - Идет, - весело согласился оборванец, чем навел Грона на мысль, что  эта
грязная тряпка досталась ему бесплатно.
   Грон окинул  взглядом  зал.  В  заведении  царил  густой  сумрак,  слегка
рассеиваемый только светом очага, в  котором  горели  сухие  бычьи  лепешки.
Никому не было дела до того, что  происходит  вокруг.  Грон  приподнялся  и,
быстро стянув белый балахон пилигрима,  натянул  принесенную  столу.  Поведя
плечами, он пробурчал:
   - Не очень удобный наряд для золотаря. Вграм радостно гыкнул:
   - Все иноземцы в Горгосе носят столу. - Он протянул руку и,  сохраняя  на
лице торжествующую улыбку, сгреб со стола его  белый  балахон:  -  А  это  я
куда-нибудь пристрою так, чтобы никто не видел.
   Грон насторожился. У оборванца явно был слишком довольный вид  для  того,
кто сегодня заработал лишь на вшивый ужин из тухлой рыбы с дрянным пивцом  и
пару медных щерников. Но Вграм уже резво вскочил на ноги и рванул к  выходу.
Грон постоял и медленно двинулся следом за ним. Ему очень не  нравилось  это
неестественное веселье оборванца. Когда до двери осталось шага четыре, Вграм
обернулся, снова растянул губы в улыбке, которая показалась Грону злорадной,
и,  ускорив  шаги,  выскочил  на  улицу.  Подозрения   Грона   переросли   в
уверенность, и он остановился перед самой дверью. Ясно, что  за  дверью  его
кто-то ждал. Намерения тоже были вполне прогнозируемые  и  колебались  между
убийством и продажей в рабство. Причем последнее было более вероятно. Бросив
взгляд через плечо, Грон  убедился,  что  посетители  не  обращают  на  него
внимания и, привалившись к косяку,  задумался.  Конечно,  путешествовать  по
Горгосу в качестве раба гораздо предпочтительней, но он не  мог  поручиться,
что маршрут работорговцев совпадет с его желаниями.  И  потом,  его,  скорее
всего, никуда не поведут, а оставят где-нибудь  в  городе  или  продадут  на
ближайшую плантацию. И тут его осенило. Стола золотаря! Он покачал  головой.
Нет, положительно, это пиво оказалось крепче, чем показалось. Вграм его  уже
продал. Эта стола была ему нужна для  того,  чтобы  не  замараться  о  белый
балахон. Одежда пилигрима считалась  священной  и  находящейся  под  охраной
Магр, так что, если бы он не снял балахон, вряд ли кто из громил рискнул  бы
вызвать неудовольствие Магр и  особенно  ее  бдительных  жрецов.  Хотя,  как
говорил один из пленников, с которым он  беседовал  в  Герлене  перед  самым
отъездом, нравы распались, традиции утеряны и многие в Горгосе считают белый
балахон ясным знаком того, что здесь можно разжиться бесплатным рабом. Дверь
снова распахнулась, и внутрь просунулась голова  Вграма.  Грон  стремительно
вытянул руки и, схватив парня за горловину туники, быстро втянул внутрь,  на
ходу завернув ворот в удушающий захват. Вграм затрепыхался,  но,  едва  Грон
его чуть сдавил, тут же обмяк и со страхом глянул ему  в  глаза.  Грон  чуть
ослабил захват и тихо спросил:
   - Сколько?
   Вграм  дернулся,  но,  поняв,  что  вырваться  не   удастся,   придушенно
прохрипел:
   - Всего пять серебряных зугарников.
   - Дешево, - фыркнул Грон, - но я спрашивал не об этом, а о  том,  сколько
человек меня ждут.
   Вграм снова трепыхнулся, но Грон приблизил лицо и ласково прошептал:
   - Если я напрягу руку, то сломаю тебе шею. А это значит, что сразу ты  не
умрешь, но тело будет как труп. Ты будешь все видеть, слышать,  чувствовать,
но не сможешь даже переплюнуть через губу. Я не знаю, как у вас поступают  с
такими живыми трупами. У нас в Тамарисе их отдают священным собакам. - И  он
зловеще закончил: - Может быть, с тобой поступить  по  тамарисскому  обычаю?
Где у вас в городе больше бродячих собак?
   Оборванец мелко задрожал и торопливо забормотал:
   - Там трое, с сетью. Это Угрра, владелец пяти золотарных  телег,  и  двое
его слуг. У него недавно умер раб-золотарь и ему срочно нужен новый.
   Грон, задумчиво покачав головой, произнес, выделив голосом одно слово:
   -  Не  хотелось  бы  в  первый  день  убивать  ЧЕТВЕРЫХ   добропорядочных
горгосцев, но... похоже, придется.
   При этих словах Вграм еще больше задрожал и взмолился:
   - Отпусти меня, я скажу, что ты ушел через  другой  ход.  Они  не  пойдут
проверять, вот увидишь. Я отдам им деньги и скажу, что  ты  сбежал.  Клянусь
глазом и зубом Магр, так и будет!
   Грон несколько мгновений смотрел ему в лицо, потом  разжал  руку.  Вграм,
внезапно ощутивший, что его больше никто не держит, уставился  на  него,  не
веря в то, что это произошло. А Грон кивнул ему на дверь и, как бы  советуя,
проговорил:
   -  Иди,  скажешь  все,  что  надо,  и  подождешь  меня.  Впрочем,  можешь
попытаться обмануть меня еще раз.
   От его тона у оборванца на лбу выступила испарина.
   Вграр икнул и, вжав голову в плечи,  выскользнул  за  дверь.  Когда  Грон
спустя пять минут появился на улице, Вграм  ждал  его  в  одиночестве.  Грон
внимательно осмотрелся, а оборванец живо заверил:
   - Они ушли. Угрра чуть не обрезал мне уши, но они ушли.
   Грон лениво спросил:
   - Ну, где я буду сегодня спать?
   Вграм поспешно ткнул рукой куда-то в темноту:
   - Меня знают на "ночном дворе". Там у нас живут пятеро аккумцев и десятка
полтора  ибарцев,  так  что  ничего  страшного,  что  ты  иноземец...  -  Он
повернулся и потрусил впереди Грона, поминутно оглядываясь.
   Они подошли к  покосившимся  воротам  какой-то  полуразрушенной  усадьбы,
раскинувшейся на  добрую  четверть  мили.  Вграм,  к  тому  моменту  немного
успокоившийся, покосился на Грона и спросил:
   - Слушай, иноземец, из-за чего тебе  пришлось  бежать  с  Тамариса?  Грон
усмехнулся:
   - В основном из-за плохого отношения к животным.
   - Как это? - не понял Вграм. Грон пожал плечами:
   - Мной хотела пообедать пара священных собак. А я объяснил им, что хоть и
не большой охотник до собачьего мяса, но в такой ситуации  предпочитаю  быть
скорее поваром, чем блюдом'.
   - Ты их прикончил? - В глазах Вграма  появилось  недоверие,  смешанное  с
восхищением, и он благоговейно произнес: -  Пожалуй,  с  Угрра  стоит  взять
плату за то, что я спас ему жизнь.  Если  бы  он  наехал  на  тебя,  то  ему
пришлось бы туго. Грон снова усмехнулся:
   - Это ему надо брать с тебя плату. Он тебе ничего  не  должен,  поскольку
именно ты приволок его туда. А вот он лишился вполне приличной  столы.  -  И
Грон сделал манерный жест, будто оглаживая свою одежду.
   Вграм расхохотался.  Они  приблизились  к  воротам,  и  оборванец  звонко
застучал костяшками пальцев по остаткам бронзовых  полос,  которые  когда-то
пересекали створки крест-накрест. Через несколько минут послышалось шарканье
и недовольный голос заорал:
   - Кого несет в такую рань? Вграм оскалился  в  улыбке  и  пояснил  Грону,
который и так это знал:
   - Обитатели этого места возвращаются под крышу через час после  рассвета.
А сейчас у всех самая работа.
   Створка медленно отворилась, и на пороге  возник  лохматый  привратник  с
недовольным выражением на лице.
   - Клянусь зубьями Магр, вы... - Тут он осекся, а Грон, впившийся взглядом
в лицо привратника, медленно растянул губы в улыбке и голосом, от которого у
привратника покрылись инеем волосы под мышкой, произнес:
   - Ну здравствуй. Одноглазый. Давненько не виделись, - и шагнул вперед.

   Хранитель  Власти  ждал  его  у  крайней  колонны   в   боковом   портике
дарохранительницы. Эвер на мгновение задержался на предпоследней ступеньке,
   невольно залюбовавшись  столь  величественной  позой  Хранителя.  Высокий
рост, красивое лицо, царственная  осанка.  Сразу  видно,  что  это  истинный
хозяин мира. Эвер вздохнул, ему  никогда  так  не  выглядеть,  и  шагнул  на
полированные плиты, нарочито громко шлепнув  подошвами  сандалий.  Хранитель
Власти  резко  обернулся,  и  на  мгновение  по  его  лицу  скользнула  тень
презрения, но только тень. Хранители умели скрывать свои чувства.  А  уже  в
следующий миг его губы улыбались, и он шагнул к Эверу, распахнув объятия:
   - О брат Хранитель!  Наслышан  о  вашем  успехе.  Эвер  сожалеюче  развел
руками:
   - Увы,  всего  лишь  частичном.  Нам  не  удалось  захватить  всех,  кого
намечали. - Он умолк, раздумывая, стоит ли сообщать, что он тоже  осведомлен
о неудаче Хранителя Власти, но решил  не  говорить.  -  Так  что,  увы,  это
слишком незначительный повод для радости.
   Судя по тому, что Хранитель Власти ответил не сразу, вся его деликатность
пошла насмарку. Хранитель догадался, что означала эта кратковременная  пауза
в его монологе. Но он сумел взять себя в руки и продолжил обычным голосом:
   - Не скромничайте. В борьбе с этим  Измененным  даже  небольшой  успех  -
редкость. Жаль, что  не  все  члены  Совета  осознали,  насколько  серьезной
помехой он может стать для Ордена. Даже несмотря на скорый конец Эпохи.
   Эвер утвердительно склонил голову:
   - Полностью с  вами  согласен,  брат  Хранитель.  -  И,  повинуясь  жесту
собеседника, прошел в глубь портика и уселся на небольшое креслице рядом  со
столиком, уставленным вазами с фруктами. Хранитель Власти устроился напротив
и, как рачительный хозяин, наполнил кубки  вином.  Эверу  вдруг  припомнился
такой же день три года назад, когда они сидели в этом же  портике  вдвоем  с
Верховным жрецом Вграром. Вообще-то, похищение семьи было идеей  Вграра.  Но
после того как в Горгос прибыл Хранитель Власти, жрец тут же переметнулся  к
нему.  А  Хранителю  Власти  больше  импонировала  идея  разом  покончить  с
Измененным и его Корпусом. И столь второстепенное дело - о котором к тому же
Хранитель  Власти  мог  в  любой  момент  узнать   все   детали,   поскольку
непосредственным  воплощением  замыслов  по-прежнему  занимался   Вграр,   -
снисходительно оставили  под  общим  руководством  Эвера.  Сейчас  Хранитель
Власти, вероятнее всего, кусал себе локти, поскольку убийство Измененного  и
мятеж  в  Корпусе  полностью  провалились.  И  не  просто  провалились.  Все
засланные и завербованные агенты были  схвачены  и  подвергнуты  допросу.  А
любой в Ордене знает, как в Корпусе умеют развязывать языки.  Это  было  тем
более неприятно, что Хранитель  Власти  нарушил  одно  из  основных  правил,
установленных Советом Хранителей,  по  которому  посвященные  высшего  ранга
должны находиться на  максимальном  удалении  от  Измененного.  И  сейчас  в
подземельях Корпуса выкладывали орденские секреты два  члена  Ордена  самого
высокого после Хранителей ранга. А Хранитель Власти остался без  двух  своих
самых верных соратников. Так что  Хранитель  Власти,  который  после  гибели
прежнего Хранителя Порядка стал играть в Совете заглавную роль,  из-за  всех
этих неудач оказался в крайне шатком  положении.  Ему  отчаянно  требовались
союзники. И именно этим, по мнению Эвера,  и  было  вызвано  приглашение  на
сегодняшнюю беседу. А приглашение ему перед