м достаточно выгодным, чтобы его принять.
   Арамий нахмурился еще больше, а трактирщик зло скрипнул зубами.  Нет,
ну что за идиот? Он ведет  себя  так,  будто  он  не  раб,  а  свободный
человек. А раб все говорил:
   - А в благодарность за беспокойство она велела передать вам вот  этот
кошель. Причем он  останется  у  вас,  даже  если  вы  решите  отклонить
предложение моей хозяйки. - Раб положил на стол кожаный кошель  размером
с пару кулаков хозяина. Хозяин замер.  Если  даже  там  медь,  то  сумма
вознаграждения всего лишь за короткую пешую прогулку весьма неплохая,  а
уж если серебро... Арамий сделал еще один глоток, небрежно  взглянул  на
кошель, протянул руку и дернул завязку.  В  следующий  момент  оловянная
тарелка, которую хозяин протирал, выскользнула у него из рук и со звоном
ударилась о стойку. Но хозяин этого не заметил. В кошеле было золото...

***

   Ровно в полдень капитан Арамий остановился  у  невысокой  глинобитной
ограды, над которой шелестели  слегка  увядшими  от  жары  листьями  две
шелковицы. Указанный дом находился на западной окраине  Кира,  там,  где
обычно селились купцы и караванщики,  торговавшие  с  Великой  пустыней.
Впрочем, те, кто торговал с пустыней, селились не только там. Ни один из
тех, чьи утопавшие в мягкой зелени садов и звоне искусственных водопадов
дома образовывали Зеленый придел, охватывавший город с юга, не  смог  бы
достигнуть своего нынешнего величия и  богатства,  если  бы  пренебрегал
Великой пустыней. Все дело было в том, что ни один из них не ограничивал
себя ТОЛЬКО ЕЮ. А тем, кто селился на западной окраине, не  удалось  или
недостало удачи подняться так высоко, как обитателям Зеленого придела, и
они довольствовались  лишь  пустыней.  Арамий  окинул  взглядом  пыльный
проулок и поежился. Вопреки слухам,  его  удачливость  не  имела  ничего
общего с мифическими подарками нумры или  Верховного  морского  владыки.
Просто Арамий обладал  потрясающим  чутьем.  А  также  умом,  отвагой  и
осторожностью, смешанными в чрезвычайно удачной пропорции. В тот едва не
ставший для него роковым день он узнал о Тримании  совершенно  случайно.
Зашел к знакомому маклеру поставить пару золотых на  бега  в  честь  Дня
стрижки и услышал, как один из клиентов ставит двадцать золотых  на  то,
что известный пират Тримании прижмет к ногтю молодого, но уже известного
не менее, чем он, капитана Арамия еще до Дня  стрижки  (и  каких  только
ставок не принимали маклеры). Арамий не стал делать  ставку  и  тихонько
ушел. У него достало ума не отказываться от  груза,  осторожности  -  не
переть напролом, надеясь каким-то чудом проскочить  мимо  Тримания  (тот
ждал его в самом узком месте рифового барьера,  у  скалы  под  названием
Глотка), и отваги - провести корабль через полосу рифов миль за двадцать
до Глотки, где, как считалось, пройти через рифы совершенно  невозможно.
Но Арамий плавал с пяти лет, и покойный отец, у которого отвага все-таки
чуть перевешивала осторожность, в свое время показал ему несколько мест,
где, при удачной волне, можно было рискнуть и проскочить  полосу  рифов.
Так  что  Тримании  благополучно  лишился  головы,  а  репутация  Арамия
упрочилась настолько, что никто больше не отваживался проделывать с  ним
подобные шутки. И  сегодня  его  чутье  прямо-таки  вопило  о  том,  что
задание,  которое  ему  собираются   предложить,   чревато   смертельной
опасностью. Но это же чутье с еще большим усердием подсказывало ему, что
отказаться от него -  значит  обречь  себя  на  еще  большую  опасность.
Поэтому Арамий, промучившись полдня, затянул на кошеле с золотом  тонкий
шнурок и, передав его  на  хранение  хозяину  таверны  (еще  не  хватало
шляться по улочкам Кира с ТАКОЙ суммой),  оделся  в  свою  самую  лучшую
одежду и, вручив свою судьбу в руки Фанера  -  отца  овец  и  Верховного
морского владыки, коим не раз  приносил  обильные  жертвы,  двинулся  по
указанному адресу.
   Калитку ему  отворил  тот  же  самый  раб.  Окинув  капитана  строгим
взглядом (отчего рука Арамия сама собой потянулась  к  висящей  у  пояса
плетке, предназначенной для того,  чтобы  отгонять  бродячих  псов),  он
поймал его взгляд и, опомнившись,  спрятал  дерзкие  глаза  за  вежливым
поклоном:
   - Проходите, уважаемый капитан, Госпожа вас ждет.
   Но на этом неожиданности не кончились. Когда  Арамий,  низко  склонив
голову, преодолел низкий проем калитки и оказался  внутри  дворика,  его
рука чуть не дернулась к висящему на поясе бронзовому кортику. Небольшой
двор был забит людьми,  причем  людьми  необычными.  Капитан  готов  был
поклясться, что все они - горгосцы, а тяжелые бронзовые мечи, с которыми
они не расставались даже здесь, во дворе,  недвусмысленно  указывали  на
то, что они - воины. С тех пор  как  Великий  Грон  поверг  ниц  Горгос,
капитан Арамий ни разу не  встречал  сразу  столько  горгосских  воинов.
Причем, судя по их жестким, обветренным лицам и мощным  шеям,  это  были
опытные ветераны, которые после гибели Горгоса так и не сложили  оружия.
Капитан Арамий вздрогнул. О боги, в какую же неприятность  он  вляпался?
Ни в Кире, ни в его окрестностях не было ничего такого, что требовало бы
присутствия такого  количества  закаленных  ветеранов.  С  таким  числом
опытных солдат решительный человек мог бы запросто захватить  город.  То
есть если  бы  эти  солдаты  подошли  к  городским  стенам,  на  которых
выстроилось бы готовое к бою городское ополчение и отряды стражи,  то  у
них  ничего  бы  не  вышло.  Для  правильного  штурма   их   было   явно
недостаточно. Но они уже находились в городе. И городская  стража  ни  о
чем не подозревала. А судя по размеру и содержимому кошеля,  главе  этих
солдат решительности было не занимать. Впрочем, вряд ли  его  пригласили
для участия в чем-то подобном - для того чтобы захватить  город,  помощи
Арамия совершенно не требовалось.
   - Госпожа ждет... - Голос молодого раба вывел капитана  из  состояния
временного столбняка. Арамий сумрачно кивнул и двинулся к двери дома.
   Госпожа ожидала его в центральной зале, у бассейна. Наличие и размеры
бассейна в доме показывали, что, несмотря  на  непрезентабельный  район,
владельцы этого дома были достаточно  состоятельны,  чтобы  каждый  день
покупать не меньше чем по три дюжины бурдюков с пресной водой.  Впрочем,
здесь, в Кире, цена бурдюка была еще довольно приемлемой. То ли  дело  в
Арнаме, куда воду доставляли из горных ручьев, а до  ближайшего  из  них
было почти три часа ходу.
   Арамий вошел и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут  к  полутьме
внутренних помещений. И в этот момент ему ударил в ноздри  запах,  очень
необычный запах. Он, несомненно,  принадлежал  женщине,  вернее,  самке.
Потому что простое существо второго сорта, именуемое женщиной, пахнет не
так. От женщины исходит множество запахов, и не все из них неприятны, но
такого... Арамий почувствовал, как ноздри его хищно раздулись, а  чресла
буквально вздернулись, проверяя на прочность набедренную повязку.  Сходя
на берег, капитан время от времени посещал шлюх. И  среди  них  попалось
несколько таких, которые сумели доставить ему столько удовольствия,  что
он, человек не скупой, счел необходимым сверх оплаты преподнести  еще  и
дорогой подарок. И вот теперь он  чувствовал,  что  все,  испытанное  им
прежде, не идет ни в какое сравнение с тем,  что  он  может  получить  у
женщины, находящейся в этом доме. Наверное, нечто подобное ощущает  пес,
когда становится на след течной суки. О боги, куда он попал?
   - Капитан Арамий? Я рада вас видеть, уважаемый. Прошу вас, садитесь.
   Тон, которым были произнесены  эти  слова,  был  сух  и  деловит,  но
голос... голос заставлял забыть обо всем.
   Арамий, глаза которого уже  привыкли  к  полутьме,  сделал  три  шага
вперед и опустился на валик, аккуратно уложенный на ковре рядом с низким
дастарханом.  Напротив  него,  уютно  расположившись  между   подушками,
возлежала... гурия. О нет, она не была вульгарно обнажена. Напротив,  ее
тело от кончика носа и до ступней  было  укутано  в  свободные  шелковые
накидки, которые, однако, скорее дразнили, чем скрывали.
   - Угощайтесь... мне сообщили, что вы неравнодушны к сахарным  орехам,
и я постаралась вам угодить.
   Арамий послушно взял с широкого блюда  горсть  орехов,  обжаренных  в
топлёном сахаре, и захрустел ими, изо всех  сил  стараясь  отвлечься  от
мыслей, которые назойливо лезли ему в голову.
   Лежащая перед ним госпожа чуть  изменила  положение  ног,  отчего  ее
холеная, ухоженная ступня на мгновение попала в полосу света,  льющегося
из отверстия в крыше, и блеснула ярко-алыми ноготками.  Арамий  чуть  не
поперхнулся.
   - Вот вино из Ллира, а если вы предпочитаете северный урожай, то  вон
в том кувшине неплохое дожирское. - Это было сказано вежливым,  любезным
тоном, как и положено в легкой застольной беседе, предваряющей серьезный
разговор. - О вас ходят настоящие легенды, уважаемый капитан,  не  могли
бы вы рассказать о ваших путешествиях?
   Спустя полтора часа, когда капитан  покинул  наконец  этот  дом,  его
хитон и коламу можно было выжимать. Нет, в доме было прохладно,  но  вот
Госпожа (он и сам не заметил, как начал мысленно произносить это слово с
большой буквы)... Более всего его угнетала мысль, что она не сделала ему
ни единого намека" в ее поведении не было ни  малейшей  двусмысленности.
Но он чувствовал, что ради того, чтобы завоевать эту женщину,  он  готов
на все. Готов отказаться от любых контрактов и торчать все лето на голом
и пустынном острове, ожидая сигнала от каких-то неведомых караульщиков.
   Когда  фигура   капитана,   чья   спина   выражала   высшую   степень
ошеломленности, скрылась за поворотом улицы, Эсмерея  отошла  от  узкого
окна и, бросив удовлетворенный  взгляд  на  свое  отражение  в  зеркале,
хлопнула в ладоши... Раб  появился  только  после  третьего  хлопка.  Он
остановился на пороге и уставил на нее обвиняющий взгляд.
   - Ты опять жгла супрему.
   Эсмерея молча подошла к юноше и положила головку ему  на  грудь.  Тот
попытался было отшатнуться, но... остался на месте. Эсмерее было слышно,
как часто бьется его сердце. Она подняла лицо и заглянула ему в глаза.
   - Глупый... ну сколько можно тебе объяснять?
   - А что объяснять? - запальчиво воскликнул  юноша.  -  Почему  нельзя
было просто предложить ему денег?  Зачем  тебе  понадобилось  возбуждать
его, одеваться вот так...
   - Для ЭТОГО капитана денег мало. Он - лучший. И денег у него хватает.
А мне нужны именно лучшие. И поэтому я воспользовалась  тем,  чему  меня
учили. Но,  как  видишь,  я  ограничилась  только  одеждой  и  гранулами
супремы. - Она хихикнула. - И для него этого  оказалось  достаточно.  Ну
же, перестань дуться, ты же знаешь, что мое  сердце  принадлежит  только
тебе.
   Юноша горестно вздохнул, поднял руки и обнял ее.
   - Прости, но мне стало казаться, что ты играешь со мной. Так же,  как
со всеми остальными. Эсмерея ласково рассмеялась:
   - Вот глупый, разве я пыталась завлечь тебя  ЭТИМ,  разве,  когда  ты
приходил ко мне, ты чувствовал запах супремы, разве я  обнажалась  перед
тобой в танце, как перед тем купцом из Панчандаркама, который вывез  нас
из города? - и тут же сама ответила:
   - Нет. Я просто полюбила тебя.  Так  полюбила,  что  ты  не  смог  не
ответить на мою любовь.
   Когда за рабом закрылась  дверь,  Эсмерея  мгновенно  стерла  с  лица
влюбленное выражение и нахмурилась. Эта глупая ревность, которая  раньше
только забавляла ее, теперь начала раздражать. Пожалуй, надо  потихоньку
прекращать игру. Но сначала  следует  продумать,  как  извлечь  из  этой
ситуации максимальную пользу. Что выгоднее  -  передать  новоиспеченному
Властителю Манджа голову его родственника, которого он так долго  искал,
или, наоборот, тихо спрятать обезображенное (на случай, если  кто-нибудь
раскопает  тайную  могилу)  тело.  Тем  самым   она   заставит   излишне
самоуверенного  Властителя  еще  долгое   время   опасаться   возможного
появления претендента на трон. Впрочем, об этом можно подумать и завтра.
ЧАСТЬ III

МИТТЕЛЬШПИЛЬ

1

   Толла стояла, закутавшись в теплую накидку, и смотрела вдаль.  Внизу,
на берегу раскинувшейся под ее ногами небольшой бухты, лежала, подпертая
с обоих боков жердями, "Росомаха". Между ней и домиком Тамора-изгнанника
сновали люди. Они шустро сбегали по мосткам  с  правого  борта  судна  и
рысью неслись к домику и чуть дальше, к сараям,  где  лежали  наваленные
грудами тюки, мешки, большие кувшины, очевидно, с водой и вином  (просто
удивительно, сколько всего совершенно ненужного для тихой одинокой жизни
хранилось, оказывается, в Таморовых сараях), и  уже  заметно  медленнее,
отягощенные грузом, шли обратно. И снова бежали к домику...
   Лето пролетело как во сне. Грон все время был рядом. Он  не  мотался,
как в прошлые годы, по разным гарнизонам и городам, проводя во дворце не
дольше четверти. За более чем четыре луны он лишь  один  раз  съездил  в
Сомрой, причем отсутствовал дома всего две четверти, ну и еще раз десять
вместе с Франком навестил Тамора. Но это можно  и  не  считать  -  такие
поездки отнимали день, два, не больше. Так что Толла уже стала  забывать
тяжелый разговор со Слуем. Тем  более  что  с  того  дня  он  как-то  не
попадался ей на глаза. Целых четыре луны...
   Когда на ее плечи осторожно  опустились  руки  мужа,  Толла  откинула
голову назад и, коснувшись его лица затылком,  смежила  веки.  Несколько
мгновений они стояли, наслаждаясь близостью друг  друга,  вдыхая  запах,
чистый и свежий - у нее и терпкий, чуть отдающий мускусом и солью,  -  у
него. Толла тихо произнесла:
   - Это несправедливо...
   Руки Грона сжали ее чуть крепче.
   - За счастье надо платить,  малыш,  -  сказал  он  также  тихо.  -  И
недолгая разлука - не слишком высокая цена по сравнению  с  той,  какую,
возможно, пришлось уплатить, если б я остался.
   - Я понимаю... но все равно это несправедливо. Вокруг нас  так  много
сильных, умных, жестоких и молодых... почему опять ты?
   Грон вздохнул:
   - Я - намного опытнее  и  потому  могу  действовать  эффективнее.  Не
забудь - я занимаюсь этим уже вторую жизнь. И ТАМ  мои  противники  были
гораздо сильнее и опаснее Ордена.
   Толла вздохнула:
   - Да, понимаю...  Знаешь,  последнее  время  я  часто  чувствую  себя
старухой, которая видит людей насквозь, знает все их тайные мысли.  Ведь
и не сосчитать, сколько их припадало к подножию моего трона с  жалобами,
просьбами и мольбами о помощи, зачастую фальшивыми, скрывавшими на самом
деле алчность и жестокость. Но рядом с тобой я кажусь себе  все  той  же
молоденькой девчонкой, которую ты взял на камнях дровяного  двора  храма
богов-близнецов Тамариса... - Толла запнулась, всхлипнула и еле  слышно,
жалобным голосом проговорила:
   - Не оставляй меня, пожалуйста! Вернись ко мне!
   Грон нежно развернул ее к себе и,  сняв  поцелуями  слезинки  с  век,
шутливо поморщился:
   - Ну вот, соль развела, моря тебе мало? И вообще, откуда такие мысли?
Я что, первый раз ухожу? Тем более сейчас... Это  всего  лишь  небольшая
морская прогулка. Не пройдет и трех лун, как я опять  проберусь  в  твою
спальню, когда ты меньше всего будешь меня ждать, и, клянусь богами,  на
этот раз твое старое ложе не выдержит моего напора. Так и знай!
   Но Толла не  приняла  его  тона,  она  снова  всхлипнула  и  отчаянно
помотала головой.
   - Нет, муж мой, Я ВИЖУ, ты оставляешь меня надолго. Твой путь  уведет
дальше, чем ты ожидаешь. И боги сделают  все,  чтобы  НАВСЕГДА  оторвать
тебя от меня. Но я знаю, ты умеешь заставлять богов  повиноваться  своей
воле. Так что я буду ждать...
   В этот момент снизу послышался скрип и дружный рев  десятков  мужских
глоток:
   - Опа-на! Опа-на! Опа-на! "Росомаха" дрогнула и, скрежеща  днищем  по
гальке, начала медленно сползать в воду.
   - Опа-на! Опа-на!
   Вот уже всплыла корма, и длинный, изящный корпус с двумя рядами весел
повело немного в  сторону.  Однако  те,  что  сталкивали  корабль,  были
опытными моряками. Они поднавалились,  отчего  выкрики  стали  натужнее,
корабль выровнялся и пошел по уже проторенной килем колее.
   - Опа-на! Опа-на!
   Толла выпрямилась и, легонько оттолкнув Грона, гордо вскинула голову:
   - Тебе пора, муж мой. Твой корабль уже качает волна, а те минуты, что
ты еще можешь подарить мне, ничего не изменят.
   Грон кивнул, еще раз крепко сжал жену в  объятиях  и  пошел  вниз,  к
своему кораблю. А Толла застыла неподвижно, высоко держа  голову,  чтобы
не дать слезам скатиться по щекам.
   Через несколько минут над бухтой гулко разнесся выкрик Тамора  и  два
ряда новых кипарисовых весел с плеском ударились о тугую  гладь  залива.
Толла опустила голову. Все ее  старания  были  напрасны.  Слезы  потоком
побежали вниз, прочертив на щеках блестящие дорожки. Неслышно подошедшая
сзади Беллона ласково полуобняла ее и прошептала на ухо:
   - Ну перестань, подруга, разве впервые Грон уходит за горизонт? Он же
всегда возвращается.  Вспомни,  как  говорят  в  Корпусе:  "Грон  всегда
приходит вовремя".
   Толла резко мотнула головой и, каким-то вдовьим жестом (от которого у
Беллоны защемило сердце) накинув  на  голову  тонкий  венетский  платок,
расцвеченный алыми квадратными спиралями по краю, негромко проговорила:
   - Он ушел, Беллона, ушел навсегда. Возможно, он придет вовремя  туда,
где будет решаться - жить или умереть нашему миру, но это его  последний
поход...
   Она резко повернулась и, не дожидаясь, пока корабль выйдет из бухты и
скроется за восточным мысом, пошла к колеснице. Эта часть жизни для  нее
кончилась. Надо учиться жить без Грона...

***

   "Росомаха" ходко шла на юг. Тамор, вновь почувствовав босыми ступнями
палубу, был в приподнятом  настроении.  Его  зычный  голос  метался  над
палубой и трепетал в парусах. Кипарисовые весла, новые, но уже  успевшие
притереться к уключинам и ладоням  гребцов  за  недолгий,  всего  в  две
четверти, переход от Герлена до Эллора, легко резали воду.
   Грон стоял на передней штурмовой площадке и,  привалившись  плечом  к
вертикальной балясине "журавля" лобового штурмового  трапа,  смотрел  на
горизонт. Впередсмотрящий деликатно  отошел  к  левому  борту,  дабы  не
мешать своему Командору размышлять. Сзади натужно заскрипела лестница.
   На корабле был только один  человек,  кроме  него  самого  и  Тамора,
который мог  заставить  скрипеть  так  громко  добрые  дубовые  ступени.
Поэтому Грон, не оборачиваясь, негромко бросил через плечо:
   - Решил составить мне компанию, Слуй? Черный Капитан подошел и  встал
рядом, оглядывая морскую гладь из-под ладони.
   - Тихо?
   Этот вопрос не требовал  ответа.  Когда-то  эти  места  кишмя  кишели
венетскими пиратами. Да  и  ситаккцы  не  брезговали  заходить  сюда  на
промысел. Не говоря уж о горгосских триерах, которые вообще  чувствовали
себя здесь хозяевами и  делали  все,  что  хотели.  Но  с  тех  пор  как
появились юркие униремы Корпуса, число тех, кто мешал морской  торговле,
изрядно поубавилось. Причем по всему Срединному  морю,  а  не  только  в
местах, столь близких от Эллора.
   - И все-таки, почему именно Хемт? Грон пожал плечами:
   - А почему бы и нет?
   Слуй усмехнулся.  Что  ж,  Великий  Грон  мог  ограничиться  и  таким
ответом. Тем более что кое-какие мысли на сей счет были и у самого Слуя.
Грон, однако,  не  удовольствовался  одной  фразой,  а,  повернувшись  к
Черному Капитану, негромко спросил:
   - Ну а какие предположения по этому поводу у тебя?
   Слуй несколько мгновений молча смотрел на волны, наклонился вперед и,
облокотившись на тяжелое резное ограждение передней  штурмовой  площадки
(за те два десятка лет, что прошли  после  спуска  на  воду,  "Росомаха"
успела стать изрядной щеголихой), ответил:
   - Предположения... их всегда много. Нас  там  ждут  меньше  всего?  В
Горгосе у них нет шансов особо развернуться, там очень  популярен  культ
Защитника и Посланца.