дому,  полоснул  по
горлу. Худой захрипел, дернулся несколько  раз  и  затих.  Разрез  получился
рваным, по краям висели ошметки.
   - Действительно, ты прав. А как ты думаешь, Омер, хозяин "ночного двора",
принимал в этом участие?
   - Н-нет, господин, он не выходит со двора.
   - Но разве Ивага действует не по его приказу?
   - Да, господин, по его.
   Грон кивнул:
   - Что ж, ты заслужил право остаться живым. - Он повернулся ко второму:  -
А что можешь предложить мне ты?
   Тот ошалел от ужаса. Грон помолчал с минуту.
   - Ну что ж, если тебе нечего мне рассказать... -  И  он  многозначительно
посмотрел на Дорна. Тот понял его и нарочито медленно и внушительно  обнажил
лезвие.
   - Господин! - Второй нищий испуганно повалился ниц и пополз к Грону.
   - Говори, - сурово приказал Грон.
   Тот взахлеб начал рассказывать о "ночном дворе",  об  Омере-одноногом,  о
его делишках и о его  громилах.  Грон  внимательно  выслушал  нищего,  задал
дюжину вопросов и поднял ладонь:
   - Достаточно. - Он кивнул на труп худого. - Забирайте с собой эту  падаль
и идите. Передайте Омеру: утром я буду у него.
   Едва двое  нищих,  неуклюже  волоча  еще  не  успевший  окостенеть  труп,
прошмыгнули через ворота,  к  костру  подошел  старший  десятник.  Он  долго
смотрел на Грона стиснув зубы, затем сдавленно заговорил:
   - Знаешь ли ты, что сделал со  всеми  нами?  Завтра  вся  базарная  рвань
начнет резать стражников, потрошить купцов и жечь  торговые  ряды.  Наступит
смута, стратигарий созовет ополчение и двинет  на  базар  латников,  а  всех
оставшихся в живых стражников продадут на ситаккские галеры.
   Грон молча смотрел на мертвого Дамира. Рядом  со  старшим  стояли  другие
десятники, ветераны-стражники, и Грон затылком ощущал волны страха,  которые
исходили от них. Он медленно повернулся:
   - А что бы ты сделал, старшой, если бы так поступил кто-то из них? - Грон
кивнул на обступившую старшего десятника толпу.
   - Я бы придушил его своими руками, а потом выбросил бы труп за ворота.
   - А как ты поступишь со мной? - От тона Грона, казалось, замерзли сопли в
носу Гугнивого, стоящего рядом со старшим  десятником.  Над  двором  повисла
неестественная  тишина,  казалось,   даже   уголья   в   кострах   перестали
потрескивать.
   Грон помолчал с минуту, потом вздохнул:
   -  Иди  спать,  старшой,  утро  вечера  мудренее.  Базар  встретил   утро
необычайно тихо. Торговые  ряды  были  заполнены  едва  на  четверть.  Лавки
большинства купцов закрыты,  и,  хотя  базарный  гонг  уже  давно  возвестил
открытие, ни один стражник не покинул пределов казармы.
   Наконец ворота отворились, и на площадь  вышли  девять  фигур.  Они  были
наги, и только набедренные повязки туго  перетягивали  чресла.  Через  грудь
крест-накрест тянулись перевязи, из-за спины торчали рукояти длинных, слегка
изогнутых мечей. Грон не успел сделать им,  как  хотел,  булатные  мечи,  но
основательно поработал,  перековывая  и  балансируя  оружие  разбойников  из
своего тюка. Ярко сверкая натертыми маслом телами, воины Грона построились в
две неравные шеренги и двинулись  через  площадь.  Когда  до  стен  дувалов,
окружавших площадь, осталось не более десяти шагов, из-за  гребня  выскочило
два десятка нищих. Все были молоды, мускулисты, в руках слюдяно поблескивали
осколки обсидиана. Грон метнул сюрикены в двоих, прыгнул вперед и ударил еще
двоих - пяткой и подъемом стопы.  Это  были  страшные  удары.  Грон  не  раз
объяснял своим  ребятам,  как  человек  может  наносить  такие  удары:  нога
получала ускорение от вращения тела и от распрямления самой ноги,  в  момент
удара тело напрягалось, и в точке соприкосновения скорость  ноги  умножалась
на массу всего тела. Такой удар свободно пробивал борт галеры, а  нанесенный
по нападавшему  -  ломал  кости,  как  трухлявое  дерево.  По  всей  площади
раздавались судорожные всхлипы, треск и  звонкие  хлопки.  На  Грона  больше
никто не нападал, остальным помощь  тоже  в  общем-то  не  требовалась.  Меч
пришлось обнажить только Хирху, прочие справились так.  Он  вытащил  из  тел
сюрикены, вытер их о рваные хитоны, а когда выпрямился - все  было  кончено.
Никто не был ранен, только у троих были царапины на  руках  и  у  Ливани  на
голени. Он оглядел лица ребят.  У  дезертиров  глаза  лихорадочно  блестели,
остальные были слегка ошарашены собственной смертоносностью -  для  них  это
был первый в жизни бой. Так что их можно было понять. Еще бы, базарные нищие
слыли самыми опасными тварями на всем побережье. Ни  один  шакал  систрарха,
будучи в здравом уме и твердой памяти, не посмел бы без подкрепления  просто
подойти к нищему. А тут... Грон криво усмехнулся: что  ж,  Омер  оказал  ему
услугу, прислав эту толпу. Ребята прошли боевое крещение ДО "ночного двора",
скоро они придут в себя и станут, пожалуй, СЛИШКОМ самоуверенными.  Пожалуй,
их пыл стоило слегка притушить. Он ткнул пальцем в царапины:
   - Еще раз замечу, будете вновь  зарабатывать  имя.  -  Восторг  в  глазах
померк, а Грон сердито добавил: - Я учил вас  драться  не  для  того,  чтобы
всякая шваль смогла дотянуться до вас в первой же схватке.
   Эти слова  потом  долго  повторяли  по  базарным  забегаловкам,  портовым
притонам и тавернам на караванных путях по всему миру. Их не  раз  повторяли
его друзья, его командиры и его враги. Ибо это были  первые  слова,  которые
произнес Великий Грон.
   До самого "ночного двора" их больше никто не пытался  остановить.  Спустя
полчаса они подошли к огромным, проеденным жуком и червем воротам. Над  ними
возвышалась громада развалин. Когда-то, когда Эллор был еще грязной рыбацкой
деревенькой, один из царей древней венетской державы  сумел  закрепиться  на
этом  берегу.  В  благодарность  за  победу  над  разрозненными  элитийскими
отрядами он построил храм Фазару  -  отцу  овец,  который  был  покровителем
венетов.  Но  вскоре  венетам  пришлось  покинуть  это,  оказавшееся   очень
негостеприимным побережье, и храм остался без жрецов и без паствы. С  годами
он обветшал и частично обрушился. И уже долгие  годы  храм  был  пристанищем
отбросов базара.
   Дорн коснулся руки Грона:
   - Я останусь прикрывать отход?
   Грон посмотрел ему в глаза. Это не было трусостью,  он  просто  предлагал
тактически грамотную предосторожность. Грон мотнул головой:
   - Войдем все.
   Они распахнули ворота и вошли внутрь. Несмотря на яркое солнце, бросавшее
свои лучи сквозь проломы в стене и потолке, в нефе  царил  густой  полумрак.
Они успели пройти по выщербленным плитам половину пути до алтаря, как  вдруг
где-то в темных глубинах храма ударил гонг. Не успел  звук  гонга  угаснуть,
как отовсюду раздался топот босых ног, а на  галерее  и  в  арках  вспыхнули
факелы. Толпа нищих, человек в триста, возникла из темноты и  заполнила  все
уголки храма, оставив небольшое пространство между ребятами Грона и огромным
каменным кубом алтаря с расположенным на нем троном. На  троне  в  рубиновом
обруче, по слухам похищенном когда-то Сигромом - легендарным первым хозяином
"ночного двора" из сокровищницы базиллиуса, сидел Омер-одноногий.
   Омер поднял руку, и толпа затихла. Грон продолжал спокойно идти вперед.
   - Приветствую тебя, Грон. - Голос Омера звучал издевательски. - Благодарю
тебя за то, что ты доставил мясо для наших котлов. Мои крысы последнее время
немного отощали.
   Грон шел дальше молча. Омер нахмурился и, подняв руку,  слегка  пошевелил
пальцами. Из-за трона выпрыгнул Ивага-молчун.  Когда-то  он  был  забойщиком
скота, но однажды, упившись, убил свою сожительницу  и  троих  ее  маленьких
детей. Когда судья спросил: "За что?" -  Ивага  ответил:  "Слишком  шумели".
Судья приговорил его к отрезанию языка и продаже на галеры. Но Ивага  сбежал
с галеры и, отыскав судью, отправил его вслед за сожительницей. С тех пор он
стал прочной опорой Омера.
   Когда Ивага спрыгнул с трона и бросился к Грону, тот остановился и поднял
глаза на Омера:
   - Ты еще не понял, что происходит, Омер?
   Ивага оскалился и с размаху бросил пудовый кулак на темечко  Грона.  Грон
поймал кулак и дернул. Раздался громкий хруст костей и жуткий  вопль  Иваги.
От удара рухнувшего тела вздрогнуло пламя факелов. Грон  упал  на  колено  и
резко захватил голову Иваги. В наступившей тишине было  слышно,  как  звонко
лопались позвонки. Грон разогнулся, выпустил тело и двинулся дальше.
   - Мне плевать на тебя, Ивагу и еще сотню таких, как ты. -  Он  подошел  к
алтарю и одним прыжком оказался наверху.
   Омер испуганно отшатнулся и вцепился в подлокотники трона. Грон  протянул
руку и,  стиснув  Омера  за  горло,  вытащил  его  жирное  тело  из  объятий
уродливого трона. Приподняв одноногого над алтарем, он произнес ему прямо  в
лицо громко и яростно:
   - НО ТЫ ПОСМЕЛ ТРОНУТЬ МОЕГО ЧЕЛОВЕКА!
   С этими словами он швырнул Омера на пол и прыгнул ему на грудь.  Раздался
хруст костей, и из горла хозяина "ночного  двора"  на  Грона  хлынул  фонтан
крови. Грон сошел с трупа, подобрал рубиновый обруч и так же спокойно, будто
ничего особенного не случилось, двинулся в сторону ворот, оставляя  на  полу
окровавленные следы. Когда отряд Грона шел торговыми рядами, люди шарахались
в стороны, как брызги перед тараном  боевой  галеры.  Выйдя  на  центральную
площадь базара, Грон бросил на землю рубиновый обруч  и  громко  произнес  в
наступившей тишине:
   -  Вчера  убили  базарного   стража   из   моего   десятка.   Его   звали
Дамир-горшечник, и он был хорошим человеком. Может  быть,  кто-нибудь  хочет
помочь его семье?.. - Потом он повернулся и ушел.
   Вечером они вернулись  к  обручу.  Дорн  ошеломленно  присвистнул.  Горка
монет, среди которых сверкали и золотые, была столь велика,  что  прикрывала
края  обруча.  Грон  оглядел   площадь   и   заметив   мальчишку-разносчика,
наблюдавшего за ними с открытым от  восхищения  ртом,  поманил  его.  Парень
опасливо подошел, однако глазенки его восторженно сверкали. За два  шага  до
Грона он упал на колени.
   - Встань, - ласково приказал Грон.
   Мальчик вскочил.
   - Рассказывай.
   - О, господин, до полудня никто не подходил близко к  обручу,  но  только
ударил гонг, как на площади появился нищий  и,  высыпав  пригоршню  золотых,
прокричал: "Убогно-одноглазый скорбит о погибшем!"  Потом  начали  подходить
купцы,  были  старшины  кузнецов,  горшечников,  ткачей,   матросы,   хозяин
"Трилистника" и...
   Грон остановил его и подозвал горгосца.
   - Расскажи ему обо всех, кого видел. - И кивнул Ливани: - Запишешь.
   Оба отошли в сторону. Грон повернулся к десятку.
   - Хирх, приведи почтенного Увара. Яг... - он указал  в  сторону  "ночного
двора".
   Через некоторое время к Грону, сопровождаемый Хирхом,  явился  человек  в
плаще из дорогой венетской шерсти, но видно  было,  что  ткань  основательно
застирана, и внимательный взгляд увидел бы аккуратную штопку.
   - Я слышал, у тебя затруднения, почтенный Увар?
   Тот гордо вскинул голову:
   - Все мы испытываем трудности время от времени, и даже у хорошего  повара
солонка может опрокинуться в котел.
   - Я согласен с тобой, почтенный Увар. - Грон  покачал  головой.  -  Ходят
слухи, что, когда в прошлом году почтенный Паштор имел затруднения, подобные
твоим, он отказал многим, дававшим ему деньги, и подкупил судью,  чтобы  тот
решил дело в его пользу.
   Увар сверкнул глазами:
   - Люди всякое говорят, я не слушаю наветов. Не мог бы  ты,  почтеннейший,
поскорее объяснить, зачем я тебе понадобился, меня ждут покупатели.
   Грон точно знал, что  это  неправда.  Судья,  который  помог  выкрутиться
Паштору, предложил свои услуги и Увару, но тот выставил его за порог.  Тогда
Паштор выдвинул долг Увару. Увар  с  возмущением  отверг  дутый  вексель,  и
Паштор подал в суд. Сейчас все шло к тому, что  Увару  придется  платить  не
только по выданным им  векселям,  но  и  по  дутому  долгу  Паштора.  Судьба
отвернулась от Увара, а люди не любят неудачников.  Поэтому  вот  уже  целую
луну ни один покупатель не переступал порог лавки Увара.
   - Ты - честный человек, Увар. - Грон кивнул на горку монет. - Возьми, мой
стражник погиб, у него осталась жена и пятеро детей. Я хочу, чтобы ты  помог
им устроиться в жизни, научил ремеслу. Деньги  в  женских  руках  что  вода.
Утекут - не заметишь.
   Увар некоторое время недоверчиво поглядывал то на Грона, то на неожиданно
свалившееся на него богатство, но потом упрямо помотал головой:
   - Это  плохое  вложение  денег,  почтеннейший  Грон.  Я  с  трудом  отдаю
существующие долги. А завтра все мое  добро  может  оказаться  в  загребущих
лапах Паштора.
   Грон усмехнулся:
   - Ну, я думаю, семье Дамира не нужно столько денег сразу. Они  предпочтут
проценты позже. А что касается Паштора... - Грон сделал паузу. - Боги даруют
удачу тем, кто ее достоин. Подумай, купец, разве ты не достоин  удачи?  -  И
Грон закончил, громко и четко выговаривая слова: - И я очень не завидую тем,
кто становится на пути богов.
   И эта фраза также была передаваема множеством уст.
   Увар, не отрывая от Грона напряженного взгляда, наклонился к куче  монет.
Грон сделал знак Хирху и Йогеру,  и  те  быстро  растянули  мешок  и  начали
горстями кидать туда монеты.
   - - Но я же не пересчитал, - взвился Увар.
   - Эти двое пойдут с тобой, дома и пересчитаешь.
   Когда все монеты оказались в мешке, Грон принял из  рук  Хирха  рубиновый
обруч и повернулся к высокому крепкому нищему с повязкой на одном глазу.
   - Я благодарю Убогно-одноглазого за заботу о семье погибшего. -  С  этими
словами он небрежным жестом протянул нищему обруч.
   Убогно так же небрежно  подхватил  его,  мгновение  рассматривал,  будто,
покупая дешевый мешок, искал на нем дыры. Затем оба одновременно повернулись
и подчеркнуто независимо, как случайно  столкнувшиеся  зеваки,  разошлись  в
разные стороны. Но эта нарочитая небрежность никого не обманула.  Сегодня  у
всех на глазах был коронован новый хозяин  "ночного  двора",  и  сделал  это
Грон, десятник базарной стражи. Чудны дела твои, Господи!

   - У тебя в руках был рубиновый обруч базиллиуса, и  ты  отдал  его  этому
нищему?! - Ютецион, систрарх базара, с трудом сдерживаясь,  выпустил  воздух
сквозь стиснутые зубы. Проклятье, патрицианство практически уже было у  него
в руках. - Ты немедленно вернешься в "ночной двор" и заберешь обруч обратно.
   - Я не стану этого делать, господин.
   - Что-о-о?
   Грон вежливо разъяснил:
   - Убогно отнесся ко мне с уважением и помог семье убитого стражника, я не
хочу его обижать.
   - Мне начхать на твой страх, ты... э-э...
   Тут до систрарха внезапно дошло, что Грон отказался это делать не потому,
что испытывал страх или считал, что это невозможно, а просто потому, что  не
хотел. Он очень удивился.
   - Ты хочешь сказать, что если бы не эти  причины,  то  сумел  бы  забрать
обруч?
   - Конечно, господин.
   Систрарх внимательно разглядывал Грона. Его гнев испарился, уступив место
ощущению тревоги. Судя по всему, он слишком долго  не  обращал  внимания  на
ситуацию в сотне  базарной  стражи.  Там  действительно  происходило  что-то
необычное. Явным симптомом было то, что его доходы резко  возросли,  но  это
был приятный симптом, поэтому систрарх не  слишком  разбирался  в  причинах.
Сейчас он припомнил,  что  луны  три  назад  купцы  перестали  донимать  его
жалобами. А старший десятник вот уже четыре луны не докладывал о потерях. За
исключением последнего дня прошлой четверти.  Систрарх  почувствовал  озноб.
Похоже, этот десятник оказался чем-то необычным, и,  прежде  чем  продолжать
разговор, следовало получше узнать - чем. Систрарх махнул рукой:
   - Хорошо, иди, я вызову тебя позже.
   Грон молча поклонился и вышел из покоев. За порогом его ждал Улмир.
   - Ну как прошла беседа?
   Грон улыбнулся:
   - В пределах ожидаемого.
   - И что же дальше?
   Грон хлопнул его по плечу.
   - Пошли, пропустим по стаканчику и поговорим. Они вышли  на  улицу.  Даже
сюда, за стены верхнего  города,  доносился  приглушенный  шум  базара.  Они
прошли мимо акрополя  и  воротами  Семи  ветров  вышли  на  площадь  Высоких
фонтанов.
   Грон отыскал Улмира, как только прибыл в  Эллор.  Тот,  будучи  одним  из
лучших учеников гимнасиума и сыном Всадника, занял неплохое  место  в  свите
казначея. Приятель был искренне рад встретить собутыльника  по  студенческим
пирушкам и тут же предложил посодействовать в устройстве на новом месте,  но
Грон улыбнулся и отказался:
   - Я не собираюсь надолго задерживаться в столице,  но  когда  я  решу  ее
покинуть, мне понадобится твоя помощь.
   Улмир настороженно кивнул. От слов Грона веяло чем-то необычным, а он  не
очень-то хотел подвергать риску свое теплое местечко. За прошедшие несколько
лет он успел сделать некоторую карьеру и  сейчас  занимал  место  одного  из
писцов при самом казначее. На том они и расстались.
   Время шло, они продолжали изредка встречаться, -  слава  Грона  росла,  и
Улмир даже изредка щеголял в кругу друзей и подружек  знакомством  со  столь
загадочной и популярной личностью. И вот сегодня с утра Грон  передал  через
знакомого, чтобы Улмир ждал его. Они встретились у  порога  палат  систрарха
базара. Грон поздоровался и, бросив: "Подожди", скрылся внутри. Ждать Улмиру
пришлось не очень долго, и сейчас они шли по улицам Эллора, а Улмир  терялся
в догадках, не принесет ли ему беду его разрекламированное знакомство.
   Они дошли до таверны, в которой обычно встречались, она была немного чище
и приличнее той, в которой они коротали вечера в Роуле.  Грон  на  мгновение
задержался на пороге и сказал подскочившему слуге:
   - Вина, и не беспокоить, - и направился к  столику,  стоящему  в  дальнем
углу.
   Кувшин принесли мигом. Грон разлил вино по стаканам, отхлебнул  и  поднял
глаза на Улмира:
   - А скажи, Улмир, правда ли, что базиллиус сильно сдал за последний год?
   Тот несколько растерянно посмотрел на Грона:
   - Ну, он еще вполне... Особенно когда...
   Грон усмехнулся:
   - Значит, ты считаешь, что безродный  десятник  базарной  стражи  слишком
туп, чтобы разобраться в придворных интригах? Ладно, тогда ты  слушай,  а  я
буду говорить. - Грон отхлебнул  еще  вина  и  начал:  -  Вокруг  трона  три
группировки. Первая, самая влиятельная, - старые патриции из "ста  семей"  и
жрецы во главе с Юнонием и его сыном Алкастом.  Вторая  -  купцы  и  средние
землевладельцы из провинции, к которой, как мне кажется, принадлежишь и  ты.
Третья, самая разрозненная - систрархи городов и цехи. -  Он  сделал  паузу,
откровенно забавляясь ошарашенным видом Улмира. - Что, неплохо  для  бывшего
слуги?
   - Клянусь, я еще ни от кого не слышал столь краткого и точного расклада.
   - Учись, - усмехнулся Грон. - Ладно, идем дальше.
   Улмир кивнул.
   - Жрецы и патриции вряд ли считают меня чем-то большим, чем вошь; в твоей
команде я немного популярен, а систрархам на меня глубоко начхать. Так  вот.
Я не прошу у тебя поддержки в твоей команде. Более того,  я  сам  могу  тебе
помочь. - Он снова отхлебнул вино и небрежно добавил:  -  Скажем,  замолвить
словечко перед баши Дилмаром.  -  Он  опять  помолчал,  наслаждаясь  крайней
степенью изумления, нарисованной на физиономии Улмира. - Ладно, закрой  рот,
кишки простудишь.
   Тот немного пришел в себя.
   - Теперь слушай внимательно. Я знаю, что систрарх  базара  подвизается  в
качестве мальчика на побегушках  у  Юнония,  верховного  жреца  храма  Эора,
Отца-луны, в надежде каким-то боком получить патрицианство. Сейчас он начнет
рыть по поводу меня. И все,  что  он  нароет,  заставит  его  укрепиться  во
мнении, что я копаю под него.
   Улмир  сосредоточенно  кивнул.  Его  глаза   лихорадочно   блестели.   Он
чувствовал,  как  от  уровня  мелкого  молодого  клерка,  тратящего   горсть
заработанных  серебряных  на  дружеские  попойки   и   на   дешевых   гетер,
стремительно  всплывает,  куда-то  высоко,  где  решаются  судьбы  людей   и
государств.
   - Он зах