. Да и невозможно. Мы просто взбесились...
   И он поднял кружку. Оба гостя стукнули о нее своими, и все трое молча
выпили. Этот молчаливый тост имел свое название: "За тех,  кого  с  нами
больше нет". По традиции он был третьим по  счету.  А  четвертый  звучал
так: "За то, чтобы за нас  не  пили  третий".  Хозяин  крякнул  и,  чуть
повернув голову, крикнул:
   - Лаиса! Неси еще солодового... и свинину с овощами тоже.
   Когда на столе перед ними появилось большое блюдо с  кусками  тушеной
свинины и овощами, а их  кружки  вновь  наполнились  хмельным  напитком,
старый сержант повернулся к Булыжнику:
   - Так ты, сынок, с Багровой эскадры? Тот кивнул:
   - Да.
   - Меня зовут Пагрим. Я когда-то ходил на самой "Росомахе".
   - Меня зовут... Булыжник, а это Кремень. Мы с  ним  вместе  проходили
"давильный чан" в Западном бастионе.
   Хозяин таверны понимающе кивнул и, прищурившись, заметил:
   - Судя по именам, вы в свое  время  изрядно  погуляли  на  караванных
путях. Ну да ладно. Не мне вас судить. Я и сам когда-то... - Он  хмыкнул
и, подняв кружку, провозгласил:
   - За Корпус, ребята! За то, что он  дает  шанс  любому.  И  да  будут
прокляты те, кто не сумеет им воспользоваться.
   Булыжник и Кремень незаметно  переглянулись.  Они  слышали,  что  нет
более страстных ревнителей славы Корпуса, чем старые  сержанты-ветераны.
Сказать по правде, Кремень и сам чувствовал в себе что-то такое. Недаром
его охватило омерзение, когда в одном из  поселений  вольных  бондов,  в
котором они остановились на ночлег во  время  дальнего  рейда,  он  стал
свидетелем публичной порки. Многие ветераны, после увольнения сбившись в
команды, уходили дальше в степь и основывали там новые поселения. Корпус
поощрял подобную практику, бесплатно снабжая их так  называемым  набором
поселенца  со  всяким  необходимым  добром,  начиная  от  плотницкого  и
земледельческого  инструмента,  отрезов  материи  и  одежды   и   кончая
семенами, а также покупая  на  венетских  и  хемтских  рынках  рабынь  и
поставляя их в подобные поселения в  качестве  домохозяек.  Кроме  того,
Корпус охотно выделял людей для  конвоирования  караванов,  перевозивших
товары, заказанные поселенцами и закупленные  для  них  купцами.  Рабыни
чаще всего не  особо  долго  носили  ошейники,  через  какие-то  полгода
становясь полноправными хозяйками  свежеотстроенных  домов,  а  потом  и
матерями многочисленных семейств. Весь быт таких поселений очень  сильно
напоминал  распорядок  дня  приграничных  фортов.  Впрочем,   это   было
объяснимо.  Эти  поселения  частенько   становились   объектом   налетов
незамиренных кочевников. Да и сами  поселенцы  не  оставались  в  долгу,
частенько сбиваясь в  ватаги  и  пощипывая  незамиренных.  Как  правило,
основным объектом охоты во время  подобных  рейдов  становились  скот  и
женщины... Привезенных рабынь на  всех  не  хватало,  и  недостаток  жен
восполнялся таким вот образом. Жены  из  пленниц  получались  ничуть  не
хуже, чем из рабынь. Так вот, один из поселенцев из только что прибывшей
партии, выполняя обязанности  пастуха,  умудрился  продать  часть  скота
какому-то кочевью. Когда его проступок стал известен,  Совет  командиров
приговорил виновного к полусотне  плетей,  лишению  имени  и...  запрету
взять женщину в дом в течение года. "Пока,  -  как  гласил  приговор,  -
Совет не убедится, что преступник сможет воспитать своих  будущих  детей
как сыновей и дочерей ветерана Корпуса, а не  как  ублюдков  безымянного
преступника". Но больше всего его  поразила  формулировка  преступления.
Преступник был наказан не за обман, не за мошенничество, не за нанесение
ущерба имуществу других, а за... "небрежение честью Корпуса".  Эти  люди
готовы были простить многое, но Корпус, по их  твердому  мнению,  должен
был остаться незапятнанным. Хотя, так же как  и  Корпус,  они  оказались
способны дать человеку второй шанс. И сейчас хозяин таверны намекнул  им
об этом же...
   - А ты на каком корабле ходил? Булыжник пожал плечами:
   - Да так, на разных. Я вообще-то из "мокрой команды".
   Пагрим удивленно вскинул брови:
   - Так ведь вас же не... кха... - Он оборвал сам  себя,  покосился  на
Кремня и сменил тему:
   - Ну и как там теперь?
   Кремень сделал вид, что не заметил едва не случившейся  обмолвки,  но
решил держать ушки на макушке. То, что  Булыжник  не  так  прост,  каким
хочет казаться, он понял еще во время "давильного чана". Тот появился  в
их десятке через два дня после  того,  как  сержанты  учебки  начали  их
дрессировку. И  Кремню  еще  тогда  показалось,  что  все  то,  чем  они
занимались, для Булыжника просто семечки. И  право  на  имя  он  получил
третьим в десятке только потому,  что  по  каким-то  своим,  одному  ему
известным причинам не захотел сделать этого раньше. Его интерес к  своей
персоне  Кремень  тоже  почувствовал  сразу  и   поначалу   инстинктивно
попытался  не  подпустить  его  к  себе.  Но  тот  оказался   достаточно
настойчивым и дружелюбным, чтобы преодолеть настороженность Кремня, и  к
концу "давильного  чана"  они  сошлись  довольно  крепко.  Кремень  даже
размышлял над тем, как бы им попасть в одно подразделение. Но судьба  не
дала им такого шанса. И, судя по всему, Булыжнику  повезло  оказаться  в
одной из тайных команд Корпуса,  о  которых  в  линейных  частях  ходили
кое-какие  слухи.  Вот  только,   по   слухам,   на   эти   команды   не
распространялся пятилетний ценз службы, и что Булыжник делает в  составе
команды уволенных - не совсем понятно...
   Спустя час, когда таверна начала заполняться народом и хозяин покинул
гостей,  Булыжник,  только  что  смачно  обсосавший  мозговую  косточку,
повернулся к приятелю:
   - Ну так что, какие у тебя планы?
   Кремень оторвался  от  свиной  лопатки,  которую  как  раз  тщательно
освобождал от мяса, усмехнулся и ответил:
   - Ну, судя по тому, как тебе понравилось, что я по-прежнему  с  псом,
наверное, мне стоит сначала выслушать твои предложения.
   Булыжник рассмеялся:
   - Ай да Кремень! Не зря, не зря я сразу подумал о тебе.
   Кремень  продолжал   невозмутимо   обгрызать   лопатку.   Что   толку
спрашивать, когда это Булыжник о нем подумал. Раз разговор начался - сам
все расскажет. Булыжник отложил кость, вытер руки  тряпкой,  сделал  еще
один глоток из кружки, поставил ее на стол и задумчиво произнес:
   - Хочешь остаться в Корпусе? Зубы Кремня, только что сомкнувшиеся  на
хряще, замерли, не закончив движения. Кремень пару мгновений  неподвижно
сидел, переваривая сказанное. Корпус давал право  любому  вступить  свои
ряды только на пять лет. На ПЯТЬ лет! Дольше  в  рядах  Корпуса  служили
только офицеры. Но для того чтобы стать офицером Корпуса, нужно было  не
только стать достойным рубакой и доказать свою преданность.  Требовалось
иметь достаточно гибкие мозги, хорошую память и... темные боги,  желание
стать этим самым офицером. А Кремень, при всем своем уважении к тем, кто
ими командовал (вот умора-то, скажи ему кто, что  он  начнет  испытывать
уважение к офицерам), не испытывал особого желания вешать себе на  плечи
офицерские шнуры. Впрочем, были еще люди,  которые  числились  служащими
Корпуса, но они не имели никакого отношения к военным. И  о  том,  чтобы
занять место в их рядах, Кремню нечего было и думать. Это были обучители
Корпусных школ.
   - В каком качестве?
   Булыжник довольно тряхнул головой, подцепил еще один  кусок  свинины,
плавающий в уже застывающем жире между  тушеных  овощей,  и,  бросив  на
Кремня хитроватый взгляд, ответил:
   - В том же  самом.  Сержантом  боевого  подразделения.  -  Он  сделал
короткую паузу и добавил почти тем же, и все же несколько иным тоном:
   - Правда, об этом будем знать только ты, я и еще несколько человек. В
том числе сам  Командор.  А  для  всех  остальных  ты  будешь  считаться
уволенным, как и все остальные из нашего призыва.
   Кремень  отложил  остатки  лопатки,  тщательно  вытер  пальцы,  сгреб
кружку, сделал глоток, чтобы  освежить  внезапно  пересохшее  горло,  и,
повернувшись к Булыжнику, твердо произнес:
   - Да.

3

   Грон стоял у окна и смотрел вниз на двух юношей, азартно фехтующих на
малой арене. Их тела  блестели  от  пота,  а  глаза  возбужденно  сияли.
Похоже,  они  были  почти  равны  по  мастерству,  поэтому  ни  один  из
фехтовальщиков пока не  выказывал  явного  преимущества.  Мечи  звенели,
воздух шумно вырывался из разинутых  ртов,  но  тонкая  вязь  колющих  и
рубящих ударов, блоков и хитрых захватов ткалась над ареной все с той же
скоростью.  Наконец  один  из  фехтовальщиков  сильным  ударом  заставил
соперника попятиться и на мгновение потерять равновесие, отчего тот  был
вынужден отбросить руку с мечом далеко в сторону. Фехтовальщик  радостно
вскрикнул и, сделав, выпад, попытался зафиксировать  победный  укол.  Но
его вроде бы уже выведенный из строя соперник  внезапно  вскинул  другую
руку,  оканчивающуюся  причудливым  металлическим  крюком-захватом,   и,
поймав лезвие меча атакующего, отклонил его в  сторону,  одновременно  с
этим  молниеносно  зафиксировав  укол   собственным   мечом.   Обманутый
досадливо зарычал:
   - Эй, Югор, так нечестно!
   Победитель, уже выпустивший меч соперника, на мгновение замер,  потом
медленно вскинул  собственный  меч  и,  направив  острие  на  соперника,
негромко произнес:
   - Не стоит сомневаться в моей чести, Бирак. Что-то было  в  его  тоне
такое, что заставило проигравшего поспешно пояснить:
   - Я не имел в виду ничего плохого, Югор, просто... у  меня  ведь  нет
такой руки.
   - А у меня есть, - ответил победитель, легкой улыбкой  давая  понять,
что извинения приняты, - но ты об этом забыл. И это означает,  что  твой
проигрыш закономерен. Впрочем, если ты считаешь, что такая  рука  ВСЕГДА
является преимуществом, сходи на конюшню  и  попроси,  чтобы  тебе  тоже
оттяпали кисть. А я договорюсь с кузнецом, чтобы тебе сделали  такой  же
крюк. Клянусь, это не будет стоить тебе ни единого медяка.
   Бирак рассмеялся:
   - У тебя всегда  была  склонность  к  мрачноватому  юмору,  Югор.  Но
все-таки я не понимаю, почему ты  никогда  не  участвуешь  в  первенстве
Академии. Если уж ты выиграл у меня, то как минимум можешь  рассчитывать
на ленту одного из призеров.
   Югор пожал плечами:
   - Зачем?
   - Ну... как? Разве ты не хочешь стать лучшим?
   Югор растянул губы в легкой усмешке и, подхватив сумку с полотенцем и
ножны с тяжелым фехтовальным мечом, двинулся в сторону душеной, на  ходу
бросив:
   - А разве я уже не лучший? Я ведь выиграл у чемпиона.
   - Да, но... это, по большому счету, ни о  чем  не  говорит.  Победить
одного, даже если он чемпион, не так уж сложно. И Трай, и  Кунар,  да  и
большинство других фехтуют совсем не хуже меня. Чемпионат именно  потому
и нужен, чтобы научить концентрироваться в  течение  всего  времени  его
проведения, преодолевать усталость, раздражение, возбуждение  от  только
что выигранной схватки или злость от проигрыша. А один бой...
   Югор остановился в дверях и снова усмехнулся:
   - Интересно, а что бы ты сказал, если бы проиграл я? - И он нырнул  в
душевую. Бирак бросился следом за ним, и из душевой тут же  донесся  его
возмущенный голос.
   Грон покачал головой. Да, пожалуй, командиры и обучители  в  Академии
знают свое дело очень неплохо. Он повернулся и пошел к лестнице, ведущей
на верхнюю галерею, кольцом охватывающую купол Академии.
   Галерея встретила его зябким ветерком, тут же  взъерошившим  отросшие
волосы и разметавшим  полы  теплого  шерстяного  плаща.  Грон  поежился.
"Старею", - подумал он и, упершись взглядом в отчетливо видимые в чистом
горном воздухе горные пики, погрузился в воспоминания.
   Он появился в этом  мире  около  сорока  лет  назад.  Казимир  Янович
Пушкевич, полковник НКВД в отставке,  известный  спецслужбам  вероятного
противника по  агентурной  кличке  Клыки,  после  трагической  гибели  в
схватке с бандитами попал в этот мир. Его сознание и память оказались  в
теле недоразвитого мальчугана,  прибившегося  к  шайке  портовых  воров,
промышлявших в порту острова Тамарис. Первое время он и не думал о  том,
чтобы стать кем-то большим, чем обеспеченный обыватель. Риска  и  борьбы
он по горло нахлебался еще в своем мире. Однако, как оказалось, этот мир
контролировала таинственная организация, название которой он перевел как
Орден.  Эта  организация  обладала  такими  технологиями,  которые  были
необычны не только для этого мира,  но  и  для  намного  более  развитой
цивилизации Земли.
   Среди прочего она умела засекать факт переноса сознания.  Поэтому  за
Измененным, так  Орден  называл  тех,  кто  подвергся  переносу  разума,
началась настоящая охота. Сначала его спасло то, что, умея засекать факт
переноса,  Орден  не  мог  точно  определять,  какой  конкретно  человек
подвергся переносу. Поэтому уничтожению подвергались все, кто  находился
в ареале действия Стража, оповещающего о переносе. Позже,  убедившись  в
том, что многие из внезапно обрушившихся на него бед вызваны  не  просто
жестокостью  этого  мира,  а  чьей-то  злой  волей  (причем   примирение
невозможно), Грон (его новое тело лучше всего  отзывалось  на  это  имя,
которое носил мальчик, с чьим сознанием слилось его собственное) вступил
с Орденом в войну. Сначала казалось, что у него нет никаких шансов,  что
Орден, по чьему слову приходили в движение огромные армии и снимались  с
места народы, не только раздавит самого Грона,  но  и  зальет  кровью  и
выжжет самоё землю, по которой он ходил. Но Грон создал Корпус. И Корпус
сокрушил Орден. Полтора десятка лет назад центральная резиденция  Ордена
- Остров - была уничтожена адским пламенем, а самое могучее  государство
этого мира Горгос, полностью находившееся  под  контролем  Ордена,  было
стерто с лица земли. И все решили, что наконец-то наступил мир. Но,  как
оказалось, все не гак просто, не так просто...

***

   Гагригд ждал его в своем кабинете:
   - Ну и как тебе?
   - Семьдесят пять.
   - Что семьдесят пять? - не понял Гагригд. Грон усмехнулся. Ну  откуда
Гагригду знать анекдот о штурмане и связи?
   - Да так, ерунда. Новое здание Академии, конечно, впечатляет. У  тебя
здесь в два раза больше площадей, чем было в старом.
   Гагригд кивнул:
   - Это верно. И наконец-то появился зимний манеж. Так что теперь  твои
идеи по поводу обучения в Академии  сыновей  правителей  разных  народов
Ооконы вполне осуществимы.
   Грон кивнул в ответ и, мгновение подумав, спросил:
   - Как, ты говоришь, зовут архитектора?
   - Старинкей, сын раба-венета из пленных, тех, что Сиборн взял еще  во
время Первой войны с Орденом.
   - Раба?
   - Ну, рабом он пробыл недолго, папаша оказался неплохим  каменотесом,
и Второй, Шестой и Двенадцатый пограничные форты как раз его  работа.  А
сынок выдался в папу и попал в Университет.  И  уж  там  его  заприметил
Улмир.
   Грон кивнул:
   - У Улмира нюх на таланты. - Он помолчал. - А как мой?
   Гагригд задумчиво потер переносицу.
   - Не знаю я, Грон, - честно признался он, - в общем-то хорошо,  но...
Югор частенько ставит меня в тупик. Как и ты в свое время. В нем  как-то
странно сочетаются жестокость и милосердие, открытость и недоверчивость,
сострадание и равнодушие.
   Грон вздохнул:
   - Он и меня ставит в тупик. Черт возьми, я, который считал, что  могу
понять  и  оценить  любого  и  приспособить  к  делу  его   достоинства,
более-менее отодвинув на задний план его недостатки, не могу разобраться
в собственном сыне.
   Гагригд усмехнулся:
   - Тут мы с тобой в равном положении. И знаешь, что я тебе скажу.  Все
дело в  том,  что  остальных  мы  оцениваем  достаточно  спокойно  и  по
возможности беспристрастно, а вот на собственных детей мы смотрим сквозь
линзу любви и надежды. Ведь мы вкладываем в них все свои нереализованные
надежды и мечты.
   Грон вздохнул:
   - Наверное, ты прав, но вот Толла общается с ним с какой-то спокойной
уверенностью, а я иногда теряюсь, то рычу  не  по  делу,  то,  наоборот,
молчу, когда стоило бы рявкнуть.
   Гагригд понимающе кивнул:
   - Это понятно. Но, могу дать руку на отсечение, матери он может и  не
послушаться, а вот для того, чтобы заслужить твою одобрительную  улыбку,
парень готов лбом прошибить крепостную стену...
   Они помолчали. Гагригд поднял взгляд на Грона и печально усмехнулся:
   - Знаешь, что мне сказал мой? Грон молча пожал плечами.
   - Вы, старшие, уничтожили всех, кто мог бы бросить вызов  Корпусу,  и
теперь нам никогда не завоевать СВОЕЙ славы. Мы навсегда  обречены  быть
вашими бледными тенями.
   Грон растянул губы в горькой усмешке:
   - Пусть не боится. Он даже не представляет,  сколько  работы  им  еще
предстоит.
   Гагригд несколько мгновений молча обдумывал слова Грона.
   - Так ты думаешь, что эти покушения... - нерешительно  заговорил  он,
запнулся, не осмеливаясь говорить дальше о том, о чем Грон, как  он  сам
ясно дал понять, говорить не желает, и скомкал фразу:
   - ...и скоро все начнется по новой?
   Грон кивнул:
   -  Да.  Мы  были  очень  наивными,  когда  посчитали,  что  полностью
уничтожили Орден.
   - То есть? Насколько мне  известно,  за  покушениями  на  тебя  стоят
жрецы, недовольные деятельностью Корпусных школ. И потом Остров...
   Грон криво усмехнулся:
   - Да нет, с Островом  покончено.  Но  подумай,  разве  мог  бы  Орден
контролировать развитие  цивилизации  на  целой  планете  на  протяжении
пятидесяти циклов протяженностью в тысячу с небольшим лет  каждый,  если
бы все его  силы  располагались  в  регионе,  занимающем  от  силы  одну
двенадцатую часть пригодной для проживания суши? Например, в  моем  мире
известно два параллельно развивающихся центра цивилизации, расположенные
на двух концах одного и того же материка. А кто знает, сколько  их  было
всего? Так что я уверен, что существует как минимум еще один центр силы.
А может, их гораздо больше. И разбираться с ними, скорее всего, придется
именно нашим детям. - Он немного  помолчал,  улыбаясь  своим  мыслям,  и
заговорил снова:
   - Орден снова переиграл сам себя. Мне как-то не  очень  верится,  что
неодолимое  желание  покончить  со  мной  руками  наемных  убийц,  вдруг
охватившее жрецов Венетии, Хемта, Тамариса  и  других,  появилось  в  их
головах без посторонней  помощи.  Как-то  уж  слишком  одновременно  это
произошло. Так что вполне возможно, несмотря на все улики, жрецы имеют к
этим покушениям не столь  уж  непосредственное  отношение,  как  кажется
большинству из нас.
   Гагригд некоторое время сидел молча, потом встал с кресла и подошел к
широкому окну высотой в рост человека.  Появление  окон  таких  размеров
стало возможным лишь после  того,  как  стекольные  мануфактуры  Корпуса
освоили производство плоского стекла больших размеров. Но для  массового
использования оно было пока слишком дорого.
   - Знаешь, я последнее время стал задумываться над  тем,  что  с  нами
случилось.  Мы  вознеслись  на  самую  вершину  нашего  мира,  сокрушили
могущественных врагов, но... я часто ловлю себя на том,  что,  наверное,
был бы гораздо счастливее, если бы все это сделал кто-то другой,  а  все
те бури, через которые я прошел, пронеслись бы мимо меня...
   Грон задумчиво кивнул:
   - Ты прав, мне тоже частенько так кажется, но, понимаешь, мы с  тобой
из той породы людей, которые на вопрос "Если не я, то кто?" всегда  дают
абсолютно однозначный ответ. - Он тяжело вздохнул. - Ну  да  ладно,  мне
пора собираться. Гагригд повернулся к Грону:
   - А почему ты решил собирать Совет  командиров  в  той  долине?  Грон
усмехнулся:
   - Просто... это будет не совсем обычный Сонет. И мне хочется заложить
традицию.
   - Какую?
   Грон прошелся по кабинету, остановился у двери и, привалившись плечом
к косяку, окинул Гагригда безмятежным взглядом:
   - Я думаю, ты все узнаешь на Совете.
   И начальник Академии  понял,  что  продолжать  расспросы  бесполезно.
Поэтому он лишь едва заметно